Глава 31.
Зима 856 г. Побережье Юго-Западного Вестфольда. Лесная деревня Лосиный бор. Ночь в кузнице. Вещий сон Уле. Кузнечные хлопоты. Деревенский пир. «Вороны, птицы Вотана».
Каждой ночью мир людей замирает, отходя ко сну. И вот вся округа Лосиного бора, да и он сам, медленно погрузились в ночную дрёму. Один за другим исчезли, растворяясь во тьме, звуки человеческого жилья: голоса хозяев и их детей, звон посуды, разноголосый гомон скота. Гаснет свет редких лучин и сальных светильников, но продолжает мерцать скудный отсвет догорающих очагов. Ночью здесь так тихо, что редкие отдаленные звуки - голоса людей, собачий лай, скрип дверей и лесных деревьев - слышны, будто они совсем рядом. И вот уже вокруг кузни царит непроглядная ночная тьма, а в небе зажигаются мириады таинственных звезд. Ближе к полуночи небо над кузней светлеет, и это бледное зарево постепенно разгорается, а в его центре, наконец, появляется полная луна, на которой даже с земли видны странные рисунки и рунные знаки, создаваемые воображением смотрящего на лик Хозяйки ночного неба.
С восходом луны становится так светло, что легко можно различить силуэты приземистых изб Лосиного бора, лесных деревьев, и даже отдельные веточки на них: они белые, причудливо извитые, покорные лёгкому ночному ветерку. А на землю падает их четкая, чёрная тень. Весь ночной мир, в свете полной луны, как будто покрывается невесомой, но стойкой серебристой краской. И, несмотря на то, что большинство людей в Лосином бору давно сладко спят в своих жилищах, ночная жизнь в окружающей его природе продолжается. Стаи летучих мышей срываются с крыш деревенских домов и разлетаются по округе. А в лесу удачно охотятся ночные хищники – волки и совы. Лунная ночь завораживает и вдохновляет. Каждый житель Лосиного бора хоть раз да любовался её таинственной красотой, воспетой скальдами, как удивительная, волшебная пора размышлений, отдыха, вдохновения, любви и вещих снов.
Робкий, серебристо-белый и прозрачный лунный луч заглянул в узкое оконце кузни и остановился, задержавшись на лице безмятежно спящего Уле. И, как утренний туман, мягко опускающийся в низины, через сомкнутые веки кузнеца, он проник в его мозг, принеся с собой чудный, невероятный по содержанию сон. Не даром старцы толкуют, что лунная ночь - самое время для вещих снов, уводящих заснувших в пространство и время, находящееся между былью и небылью, явью и навью... Неземной холод коснулся щёк Уле... Он забирался под одежду и сковывал тело... Было очень темно, но мало-помалу глаза его стали привыкать к темноте... И вот впереди он уже смог различить мерцающие огни, а уши его уловили мерный шум, доносящийся издалека... По мере продвижения вперёд становилось светлее и Уле смог различить каменные стены, подёрнутые льдом и инеем, окружившие его с двух сторон... Неясный звук раздался справа и кузнец заметил наконец, что в подземном коридоре он не один. Вокруг тёмно-серыми тенями сновали очертания человеческих тел, а звуки их движения и голоса были похожими на шелест пожухлой осенней листвы... Вот мимо проплыли очертания знакомых лиц. Да ведь это же свейские викинги - Стиг, Бьярни, Ульф и Годри. Значит Один не взял их в Вальхаллу? Да... Но это означает ещё и, что сам Уле сейчас в подземном царстве мёртвых, что он опустился в Хель... Неширокий подземный коридор внезапно свернул и в его глубине Уле увидел алые отсветы. С каждым шагом они становились всё ярче, а еле слышный и невнятный поначалу шум, обретал звучность и ритм. Отсветы сменили бьющие в глаза вспышки, их ритм совпадал с ритмом ударов, настойчиво бил в мозг, подчиняя даже сердце Уле этому мерному звуку...Ему открылся необъятный подгорный зал. Всё его пространство наполняла копоть сотен горнов, их зарева выхватывали из мрака сверкающие, причудливо вьющиеся сосульки всех цветов, растущие с незримого свода. Стены зала убегая влево и вправо от Уле терялись в пронзаемом вспышками пространстве, утопающем в облаках дыма... Таинственный чертог жил размеренно повторяющейся жизнью цвергов, как совершенный, но бездушный механизм. Гномы были повсюду - они вздымали молоты у сотен наковален, раскачивали рычаги мехов сотен горнов, в сотнях чанов закаливалось железо, сотни цвергов катили тачки с углем, рудой, готовыми изделиями... Их пустые глаза смотрели в никуда, их сказочно уродливые лица были безучастны. Они двигались и жили в ритме сердца Уле, в ритме его сна, песни его души, танца его мысли. Всё его существо с радостью отдалось этому порыву, доверяя и подчиняясь ему добровольно.
В самом центре пещеры высилась гора готового оружия: мечи разнообразной формы и отделки, секиры на любой вкус, ножи различных размеров, боевые молоты и топоры. Железо таинственно мерцало в отсвете огня горнов, колдовски притягивало взор зачарованного Уле...
И когда он смог оторваться от созерцания этого богатства, перед ним уже стоял сам мастер кузнечных дел. Был он широкоплеч, а мощные и бугрившиеся от натруженных мышц руки его, свисали ниже колен. Нижний край старого кожаного фартука был чуть выше носков его обуви, а голова была покрыта кожаным колпаком, подернутым копотью и прожженным в нескольких местах. Огромная седая борода в подпалинах придавала ему почтенный вид. Из под колпака свисали четыре длинные и толстые косицы, в которые были заплетены седые волосы подземного кузнеца. Скрипучий голос мастера окончательно вывел Уле из оцепенения и заставил заглянуть в серые и холодные глаза гнома.
- Хе-хе-хе, смертный... Меня зовут Синдри и я здесь главный. Любуешься нашими поделками? Вижу и чувствую твой восторг... Да, именно здесь мы куём оружие для Асов. Удивлён? Но вот Тор считает, что наши клинки недостойны его внимания, что они слишком просты для него. Хо-хо-хо, смертный, может он и в самом деле прав... Вот так ты работал раньше, пытаясь вдохнуть жизнь в свои мечи. Смотри...
Гном взял кусок блестящего металла и как глину стал многократно складывать и растягивать его.
- Железо, что у тебя получалось в итоге, теперь же, - глина в моих руках. Хе-хе-хе... Потому, что до сих пор ты так и не понял главного... Железо - плоть земли... И как любой плоти ему потребно сердце, голос и имя... Последнее у тебя получилось неплохо, но твое железо всё равно осталось хрупким и не годным для серьёзных битв, таких как грядущий Рагнарёк... Вот если бы ты смог открыть для себя тайную силу железной плоти земли. Ведь чем крепче она, тем громче её голос и величественнее имя... Видишь мои косы? Попробуй порвать хотя бы одну. Смелее... Ничего не получилось? А теперь возьми её всю в одну ладонь. Уместилась? Вот видишь... Теперь разожми пальцы. И что ты наблюдаешь? Она выпрямилась в мгновение ока. А если взять и испробовать все четыре одновременно? Хе-хе-хе... Вот этого не стоит делать... Уже пробовали. С помощью такой сети Асы, Тор и Один, поймали и пленили исполинского волка Фенрира, заковав его в чудодейственные цепи, изготовленные нами же... Всё, я больше ничего не скажу. Моё время иссякло. Теперь думай и решай сам. Одно запомни накрепко... Настоящее железо боится воды, но живёт ветром. А золото не гниёт... Встань ко мне спиной, закрой глаза и протяни руки. Вдохни, выдохни и через миг ты снова вернёшься в Мидгард. Прощай, человек! Больше не увидимся...
Утро наступило внезапно, как будто бы Уле и не спал вовсе. Просто шалое утреннее солнце, разбуженное нарастающим птичьим гомоном, бесцеремонно вторглось в пустую кузню и заиграло на её закопчённых стенах. В помещении было холодно - горн погас ещё глубокой ночью. В посвежевшей голове кузнеца вновь и вновь возникали, кружились и замирали картины из необычного сна. Что это было? Откуда взялся ночной собеседник гном? По чьей воле он, Уле, спускался в Хель? И почему он всё так отчётливо помнит, как будто бы это было наяву, а не во сне? Может быть это отголоски рассказов старого ведуна Ормульфа об Асгарде, Митгарде и Хеле, Асах и их врагах, диковинных чудовищах. И память о них посетила Уле этой ночью? Может быть...
Но томление ночными видениями быстро покинуло кузнеца, уступив место радостному настроению. Теперь он был в родных стенах и чувствовал себя дома - все кузни чем-то похожи. Он снова ощущал себя настоящим, уверенным в себе кузнецом, снова испытывал неудержимое желание творить и не видел к этому никаких преград. А день обещал быть солнечным и не по-зимнему тёплым. Бодро соскочив с топчана, Уле закружился по своему новому дому: оделся, разжёг горн, вместо очага, растопил лёд для приготовления завтрака. И только тут сообразил, что готовить его не из чего, а от ужина ничего не осталось. Ещё он почувствовал, как замёрзли его ноги, ведь впопыхах он забыл надеть обувь и всё это время шлёпал по земляному полу кузни босиком. И наконец успокоившись, сел на топчан и надел сапоги. Стало тепло и спокойно. Но пробудившийся аппетит, а за ним и голод требовали срочного удовлетворения.
- Хей! Доброго утра тебе, мастер Уле. Вот несу перекусить нам обоим. Раздели со мною трапезу! - послышался голос Йорди Углежога. Уле отдёрнул полог двери и увидел помощника Хардвина Умелого с массивным подносом в широко расставленных руках и в затруднении с преодолением ширины двери. Кузнец принял из рук Углежога, а затем поставил на стол большой медный лист со слегка загнутыми краями и вычурной отделкой, на котором грудился обильный завтрак: крупная копчёная утка, гора варёной репы, стопка горячих лепёшек и приличная крынка горячего коровьего молока.
- Уффф... - облегчённо выдохнул Углежог, усевшись за стол. Уле достал с полки массивные глиняные кружки и они принялись за трапезу. Когда первый, и как оказалось обоюдный, голод был утолён, Йорди заговорил:
- Для твоего дела, мастер Уле, нужно будет сменить мех для горна на более объёмистый и менее жёсткий, для улучшения его производительности и облегчения работы с ним. Такой мех легче контролировать. Это я успею сделать к завтрашнему дню. Углём же я займусь после завтрака. И оставшихся дней мне хватит, чтобы заготовить его в достатке. Как тебе спалось, мастер? Сны в кузне - сны вещие. Вижу тебя в добром здравии и приподнятом настроении и это радует моё сердце. Вчера-то ты был слишком хмур и задумчив. Ну это понятно - новое место, новые люди, новые ощущения. Отдыхай... Да, вот ещё что. Хозяин наш, мастер Хардвин, передаёт тебе всю власть над его поковками и заготовками, что грудятся у твоего топчана. Смотри, выбирай то, что по твоему мнению, подойдёт для нашей будущей работы. Ну...Вроде всё сказал. До вечера, мастер. И не забывай про пир в твою честь. Тебя будут ждать в доме старейшины Большеголового.
Йорди исчез так же внезапно, как и появился. Этот человек обладал такой живостью характера и поступков, что казалось будто бы он совсем не способен сидеть спокойно и никуда не спешить или просто помолчать. С другой стороны, работа с горновым мехом, да и с самим горном, требовала терпения и кропотливости, спокойствия и точности движений. И с этой работой Углежог справлялся прекрасно, потому что она требовала максимальной концентрации внимания на процессе, и его неуёмный характер в это время плавно перемещался на задний план. Выходило так, что у горна стоял один Йорди Углежог, а ел, пил, балагурил, ходил в гости, веселился и клялся богам совсем другой человек.
До самого вечера Уле занимался подбором заготовок для своего меча. Он очень придирчиво выбирал их: нюхал, ковырял ногтем, лизал и определял на запах, многократно перекладывал их с места на место, в который раз меняя свой выбор. И наконец определился, разложив заготовки на четыре кучки, отделив их от общего скопища металла.
А вечер наступил незаметно, как внезапно обрушившийся ком снега с ветки дерева в лесу, просто стало темно и холодно. И только тут Уле сообразил - он так увлёкся ремеслом, что совсем забыл о вечернем празднестве в доме старейшины Большеголового, что его там ждут , что ему самому очень хотелось бы там побывать. Он быстро умылся и приоделся, а через несколько мгновений уже был на улице. Выйдя за ворота кузни, он восхитился свежестью и чистотой морозного воздуха, которым дышал и не мог надышаться. А на сердце стало легко и спокойно, как будто и не было прежних переживаний, волнений и сомнений. Дом старейшими можно было найти с завязанными глазами, так далеко был слышен праздничный шум, доносящийся из него. И вокруг самого дома Большеголового царило оживление: на улице на больших вертелах жарились туши быка и нескольких тучных овец; кругом сновали радостные сельчане, они переговаривались, шутили, громко смеялись. Откинув полог двери и войдя во внутрь, Уле понял, что появился вовремя. Селяне были в сборе, а столы - накрыты. В глаза кузнецу бросилась необъяснимая знакомость внутреннего покоя и убранства этого дома, с его столами, очагом и фигурами богов за ним.
- Хей, Уле! Мы рады снова видеть тебя! Что озираешься, мастер? Чай не забыл мой дом, хотя и был ты тогда при смерти, когда осенью мои сыновья принесли тебя сюда, еле живого от холода и раны? Вижу не забыл. А вот и твоя спасительница, моя супруга, Ирмгард Молчаливая, ведь это она первой выхаживала тебя, а сыновья помогали. Ну, с ними-то ты знаком - охотились вместе. И они тоже рады видеть тебя здесь живым и здоровым, - произнёс Фридхольд Большеголовый приветственные слова, после которых его односельчане разом встали и заговорили одновременно:
- Хей, мастер Уле! Приветствуем тебя в Лосином бору! Будь нашим гостем и пусть этот пир запомнится тебе навсегда! Будь здрав, Уле Железнорукий! Силы и удачи тебе, мастер Уле!
Выговорившись гости Фридхольда Большеголового стали степенно рассаживаться на лавках за столами поближе к намеченным для начала праздника кушаньям. Уле усадили на почётное место поближе к старейшине и снабдили большой миской полной небольших кусков жареного на вертеле быка и большой пивной кружкой. Мясо дымилось ароматным парком, возбуждающим аппетит, а кружку тут же наполнили пенным питьём. На пиру знатные люди селения угощались стоялым прошлогодним пивом, а люди попроще - хмельной брагой. Но все были довольны своим местом на пиру и никто не был обижен в питье и закусках. С непривычки крепкое пиво слегка ударило Уле в голову и он испытал приятное головокружение, непринуждённость и умиротворённость. Он просто сидел в расслабленной позе и глядел по сторонам. Пиршественная снедь не была разнообразной, сказывалась долгая и холодная зима: жареное на вертелах мясо стояло рядом с небольшими подносами, наполненными варёной треской, варёная баранина соседствовала с репой, вяленая рыба с копчёной уткой и репчатым луком. Но пища была сытной и её было в достатке. Рядом с Уле сидели кузнец Хардвин Умелый и рыбак Альтман Крепкая Сеть, люди семейные и степенные. Сдержанно реагируя на царившее вокруг веселье и всеобщий восторг, они по-доброму и прощающе, улыбались в длинные бороды, понимая причины эмоциональности обуревающей сейчас пирующих, спокойных, уравновешенных и малоулыбчивых в повседневной жизни людей. Пир есть пир, а мир есть мир.
На противоположной стороне стола, облепив длинную узкую лавку со всех сторон, теснилось молодое население Лосиного бора. Справа - молодые парни и неженатые мужчины, слева - розовощёкие девушки, молодые женщины и замужние хозяйки семейств. Одна за другой произносились здравицы в честь хозяев дома, именитых гостей и Уле Железнорукого. Пожелания здоровья, удачи и счастья звучали искренне, непринуждённо и настолько сердечно, что ошущались каждым из гостей так, как будто бы были обращены к нему или к ней лично. И в то же время «Будь здрав!», «Будь счастлив!», «Живи с удачей!» неслось изо всех уст одновременно, исходило одновременно изо всех сердец. В углу молодых мужчин верховодила четвёрка: сыновья старейшины Готхольд Охотник и Гантрам Быстрый, Хёгни Молотобоец и Йорди Углежог. Молодые мужчины не имели семей, но все были при деле и не жаловались на достаток. И поэтому в селении все они пользовались особым вниманием и заслуженным авторитетом, особенно среди молодёжи. Советы их были дельными, а участие в том или ином деле гарантировало успех.
И вот накал веселья постепенно достиг высшей точки - зазвучали певучие дудки, которым вторили пастушьи рожки, им в такт забили небольшие барабаны, а слушатели начали плавно раскачиваться из стороны в сторону, вслушиваясь в звуки живой сельской музыки. В то время песнопение было уделом исключительно мужчин, но жизнь одинокой лесной деревни своим демократизмом, в этом отношении, отличалась от законов и правил пиров ярлов и конунгов Северного Пути. Сельские женщины могли петь и вместе с мужчинами, и самостоятельно. Здесь не было скальдов, но были свои песенники и песенницы, давно заслужившие своим даром это громкое прозвание. Таким песенником был и Йорди Углежог, от природы имевший чистый и приятный голос высокого тембра и проникновенного звучания. И вот он, расправив плечи и набрав в грудь воздуха, задушевно затянул родовую песню:
Вороны, птицы Вотана!
Разорвали небесную гладь взмахом крыльев свободных.
Вороны, птицы Вотана!
Их прекрасен полёт так, что смертного сердце от счастья поёт.
Вороны, птицы Вотана!
Вы судьбу на плечах наших зрите глазами всесильных богов.
Вороны, птицы Вотана!
Нет на свете оков, что я с вами в союзе порвать не готов.
Вороны, птицы Вотана!
Так летите же, птицы, с небес возвещая начало счастливых времён и победных пиров
Вороны, птицы Вотана!
Вороны в небе. Вороны - вестники. Вороны - братья мои.
И я с ними к любым испытаньям готов.
Вороны, птицы Вотана...
Повторяющийся стев «Вороны, птицы Вотана!» подхватывали все мужчины, сидящие за столами, от чего казалось, что они зовут этих гордых и величественных птиц, призывают на свой пир. Лишь песня и работа способны были изменить внешний облик этого песенника - с первыми звуками своего голоса он неузнаваемо преобразился: стал выше и значимее в глазах окружающих, лицо его приобрело оттенок божественной одухотворённости, а в светлые волосах появился золотистый отлив, его небесно-голубые глаза стали особыми, неимоверно привлекательными и притягательными. И это был уже не Йорди Углежог, а Йорди Песенник, Йорди Голос бога Браги, сына Одина.
Уле заслушался. Голос Йорди волшебным образом, будто на крыльях воспеваемых им воронов Одина, поднял его высоко в зимнее ночное небо, с высоты которого он отчётливо увидел всю округу Лосиного бора: лес, снежные поля, убелённые снегом и льдом взгорки, кузню Хардвина Умелого, очертания Заячьего холма. Старая песня исполнялась теперь на языке норегов, который давным - давно стал родным для жителей этой деревни, но от слов её всё ещё веяло седой стариной, надеждой первых поселенцев на лучшую долю в этих краях и скорбью об утраченной родине предков.
Наконец песня смолкла и Уле вернулся в окружающую его реальность. Пир в его честь был в самом разгаре. Гости и хозяева сидели на прежних местах, а кружка пива, стоящая перед ним, была полна до краёв. Песня ушла, а жизнь продолжалась...
_____________
Синдри (Эйтри) - в германо-скандинавской мифологии гном (цверг), с которым Локи поспорил о кузнечном мастерстве. Синдри побился с Локи об заклад, что сможет сотворить вещи искуснее тех, что сделал гном Двалин, приверженец Локи. У Локи было три вещи от Двалина: золотые волосы, копьё Гунгнир и корабль Скидбладнир, поэтому и Синдри должен был изготовить лучшую вещь за три попытки. Первым он выковал кольцо, Драупнир, каждый девятый день приносящее ещё восемь золотых колец. Вторым он выковал вепря Гуллинабурсти, который был быстр как Слейпнир, конь Одина, и нёс своего наездника через леса, моря и горы легко и свободно, как по гладкой дороге. Третьим был выкован молот Мьёлльнир, всегда возвращающийся в руку мечущего его. Асы признали Мьёлльнир лучшим творением Синдри и Локи проиграл спор, а чудо-молот достался Тору.
Локи - бог огня, хитрости, обмана и вероломства. Один из самых неоднозначных скандинавских богов. С одной стороны, был не чужд озорства и веселья, с другой - часто его выходки приносили и богам, и людям большие неприятности. В конце концов Локи совершенно испортился и примкнул к чудовищам и троллям, с тем чтобы вместе с ними свергнуть Одина.
Глава 32.
Зима 856г. Побережье Юго-Западного Вестфольда. Лесная деревня Лосиный бор. Дом старейшины Фридхольда Большеголового. Празднество продолжается. Прекрасная Инга Осень.
Внезапно внимание Уле привлёк шум голосов, доносящийся из женского угла. Впрочем, возмущённо, но тем не менее властно, говорила только молодая незнакомая девушка, а Хёгни Молотобоец что-то неразборчиво басовито бурчал в ответ, озадаченно разводя руками.
- Прекрати, Молотобоец, не давай воли рукам! Поди обниматься к Каре, вдове Сигурда Лодочника! Мнится мне, она тебя не прогонит.
Ого, как строго, подумал Уле. Пока не рассмотреть красавицу, загадочный силуэт которой то возникал, то исчезал в левом углу покоя, но норовистый характер её, так невольно проявившийся, подогревал интерес к незнакомке. Ветерок с улицы, властно раздув фитили светильников в доме Большеголового, высветил говоряшую. И Уле загляделся. До чего же красивой вдруг оказалась хозяйка строгого голоса. На ней была надета праздничная полотняная рубаха, окрашенная в нежно-зелёный цвет, шитая по вороту и рукавам замысловатыми узороми в виде переплетающихся осенних листьев и хвостов диковинных птиц с тёмно-зелёными глазами. Тесемки на груди не стянуты туго, видны нежное горло, линия ключиц, округлости пышной груди. Чистые огненно-рыжие волосы отливали начищенной медью. А личико удивительно привлекательное, только теперь и разглядел Уле, как следует. Кожа гладкая и белая, изящные контуры щек, подбородка, нос небольшой, точеный. И такие длинные загнутые ресницы. Брови над ними расходятся к вискам, как крылья птицы. А губы… Уле задержал на них взгляд. И... покраснел. Пухлые и яркие губы девушки неожиданно вызвали неодолимое желание прикоснуться к ним, как к сладкому яблоку, попробовать… а там будь, что будет. От этих мыслей Уле бросило в жар и он нехотя отвёл глаза в сторону.
- Ешь, пей, угощайся, Уле. Все веселятся, и мне любо! Сегодня радость особая: ты жив и здоров, да и при деле теперь, за одним столом с нами сидишь, значит ты теперь - один из нас. И все кругом этому рады. Смотри, как они во все глаза глядят на тебя: для них ты больше не чужак, нет к тебе опаски и недоверия, - расценив замешательство Уле, как неловкость от присутствия большого количества незнакомых людей, успокоил его Фридхольд Большеголовый. А молодёжь в это время пустилась в пляс и задорно запела, поддерживая атмосферу деревенского праздника и народного веселья. Ритмично бухали барабаны, весело и игриво гудели дудки, мелькали возбужденно-радостные лица сельчан, а ноги их так и выписывали замысловатый рисунок на покрытом свежим и душистым сеном полу хозяйского дома.
Хей, гуляй, гуляй, гуляй! Ешь,пляши и выпивай!
Дед по жбанчику. Отрок по стаканчику,
Молодец из ковша, девица напёрстком.
Хозяюшка пива подлила , песня по кругу пошла.
Хей, гуляй, гуляй, гуляй! Рукам воли не давай!
Пока не высватал - гляди. Молодец на молодицу.
Отрок на отроковицу. А дедку - опять пива жбан.
Хозяюшка вовремя подлила, песня дальше пошла.
Хей, гуляй, гуляй, гуляй! Пляской сердце согревай!
Молодцы в притопку. Девицы кружком-кружком.
А дедок вприсядку, да бочком-бочком.
Хозяюшка молода сама по кругу пошла.
Хей, гуляй, гуляй гуляй...Ешь от пуза, выпивай...
Разглядывая певуний, Уле снова не мог отвести глаз от незнакомки. Раньше он заставлял себя отворачиваться всякий раз, как увидит её. Теперь же разглядывал смело, любовался. Сейчас она сидела вполоборота, лица ее не было видно полностью, пламя светильника высвечивало лишь нежную округлость щеки, плавный изгиб высокой шеи, тень от длинных ресниц. Рыжие волосы девушки спадали на плечи двумя красивыми полукружиями кос, вплетенных одна в другую, голову охватывал чеканный обруч, с которого от висков свисали крупные мерцающие серьги. Длинное одеяние ниспадало мягкими складками до остроносых сапожек яркой травянисто-зелёной каймой. И это одеяние, и прическа были удивительно хороши, а в осанке этой деревенской девы было нечто гордое, независимое. Кажется, не выступай за силуэтом её бревенчатая кладка стены - и можно поверить, что перед Уле сидит сама дочь конунга Северного Пути.
А он вдруг уловил, что улыбается. Счастливой, глупой улыбкой. Ибо среди царивших в его душе напряжения и мрака неожиданно наступило просветление.
- Ага, кузнец Уле... Вижу она тебе поглянулась, - прервал этот сладостный миг голос старейшины Большеголового. - Красивая и хозяйственная дева, но норовиста чрезмерно. Зовут её Инга, она и впрямь божественно прекрасна, тут и приглядываться не надо. Инга дочь огородника Тьёдвальда Длинноногого и Ингрид Бодрой. А прозвище имеет Осень. У Тьёдвальда и Инги долго не было детей, но вот как то в разгар осени Фрейя подарила им ребёнка, девочку. Цвет её волос поразил всех. Они были медно-золотого отлива, как цвет опадающей листвы или как цвет края осеннего солнца. Родители так и прозвали её - Осень. Сейчас ей семнадцать зим и Тьёдвальд готов выдать её замуж, но она не подпускает к себе никого. Многие из нашей молодёжи пытались заигрывать с ней, но получали от ворот поворот. И всё же, мужское население нашей деревни, по-прежнему воспринимает её, как заморскую принцессу, а не дочь огородника. Хёгни Молотобоец, так тот просто очарован ею: если не работает в кузне, так торчит у её забора, ожидая встречи; пытается дарить подарки; нет -нет, да и кидается помогать ей и её родителям возделывать огороды. Вот такая она, наша Инга Осень...
Вскоре гулянье закончилось и утомлённые возлияниями и бурным весельем сельчане стали разбредаться по домам. А Уле всё стоял за воротами дома старейшины и глядел в след удаляющейся Инге Осень. Ему хотелось долго смотреть на нёё, смотреть и радоваться, раз за разом ощущая на себе, как отпускает и уходит неуёмная тяга Хеля, пленником которого он ещё так недавно себя ощущал. Хель уходил из его сердца, потому что это место теперь будет занято мечтами и грёзами о прекрасной Инге Осень. И в первый раз в жизни Уле так захотелось жить, смотреть в полюбившиеся глаза, держать красавицу за руку, добиться её ответного взгляда и улыбки, что всё то, что было с ним на Заячьем холме, теперь виделось как дурной сон или миновавшая болезнь. И железная рука не обдавала своим холодом сердце Уле. Ужаса утраты и прошлой трагедии больше не было. Уле выздоровел окончательно и снова становился самим собой. Пепел Нордберга остался в его памяти, но сердце жило теперь в ожидании любви и будущих свершений. Прав был старый Ормульф. Старый добрый целитель, мудрый ведун...Лишь только теперь Уле стал понимать всё то, что хозяин Заячьего холма сделал для него, что хотел донести до его ущемлённого болезнью разума, что с таким трудом вложил своими устами прямо в сердце Уле. Упав на лежанку в кузне, Уле заснул сразу. И сон его был, как целительный бальзам - без тревоги, без сновидений, с надеждой на светлое и счастливое утро.
И оно наконец настало. Яркое и набирающее силу солнце бесцеремонно ворвалось в стены прокопчённой кузни и пробудило Уле своей неуёмной энергией созидания и силой близящегося наступления долгожданной весны. И шебет птиц и капель доставили Уле несказанное удовольствие. Удовольствие нового и светлого дня, удовольствие видеть, слышать, чувствовать, вовсю ощущая себя полноценным, и жить, бесшабашно радоваться, смеяться и вольно дышать, в это восхитительное утро в преддверии наступающей молодицы-весны. Сегодняшний день, повторял он и в слух и про себя неоднократно, должен стать самым главным и запоминающимся в его жизни, как последний день кузнеца Уле Халлбьёрнссона в этом мире. Ведь завтра он снова будет ковать сталь, опять станет вольным кузнецом, но уже прозваньем Уле Железнорукий, новым человеком, с новым именем и новой судьбой. Взглянув мимолётно в рубленое окно кузницы, полное утреннего солнечного света, и услышав звуки пробудившейся природы, Уле ещё раз безмолвно воздал хвалу талантливому искусству старика Ормульфа, искусству оживляющему душу и дающему самой жизни новый, но выстраданный всем сердцем и телом, вкус и смысл.
- Мастер Уле! Доброго утра тебе, брат! - это от двери прозвучал приветственный возглас Хардвина Умелого, споро шагнувшего в освещённый солнцем, струящимся из окна, квадрат посредине кузни. - Смотри светило сегодня неистовствует и это значит, что весна начинает брать своё. Зима уходит, забирая старый год и старую жизнь, а приходит весна и дарит нам новую. Э-ххх! Весной я как будто молодею, снова чувствую себя полным энергии и соков жизни. Весной мне лучше всего работается. Весной у меня получается всё, чтобы я не задумал...
И вправду плечи Хардвина выглядели богатырскими, а взгляд озорным и шутливым. И от всей его фигуры веяло силой , уверенностью и молодецкой удалью, не смотря на его возраст и седину в бороде и волосах. И так стоял он , подбоченившись и по-доброму улыбаясь, на самой середине кузни, пронизанной солнечным светом и радостью бытия. Сегодня он был одет необычно: светло - голубая тканая рубаха с замысловатыми узорами по руковам и подолу струилась по его плечам; на ногах, выделяясь новизной и аккуратностью, празднично смотрелись новые сапоги до колен; голову венчала бобровая шапка, искрящаяся своим мехом и внущающая уважение, своим богатством и основательностью; небрежно накинутый на плечи меховой плащ, подчёркивал величественную осанку кузнеца. А глаза его блестели ярче дорогих браслетов на запястьях. Вот только теперь Уле смог увидеть кузнеца воочию, рассмотреть подробно и восхититься увиденным: крупный подбородок делал продолговатое лицо Хардвина мужественным и приятным глазу, а частые чёрные точки кузнечной гари не делали его отталкивающим; серые глаза кузнеца добавляли его лицу капельку суровости и значительную долю северного колорита; узловатые руки в рубцах и ожогах не портили впечатления, а вызывали уважение к ремеслу хозяина; чёрные с проседью густые волосы, подвязанные кожаным оголовьем и ниспадающие на плечи, не старили Умелого, а придавали его облику вид человека, умудрённого жизнью и знающего себе цену.
- Какой сегодня праздник, мастер Хардвин, или я что-то пропустил из твоих слов на вчерашнем пиру? Ты весь светишься и ликуешь, а я не могу понять почему. - ответил Уле на приветствие хозяина кузни, торопливо одеваясь.
- Да, Уле, за время болезни ты совсем отвык от кузнечного ремесла, совсем позабыл наши заповеди и обряды. А ведь завтра будет твой день. А что каждый кузнец делает перед таким днём? Как он готовит свой дух и тело к общению с огнём и железом? Как он готовит себя к священнодействию под руководством самого Тора и с одобрения самого Одина, мудрейшего из Асов, могущественного хранителя всех секретов и таинств? Ну... Вспомнил, мастер?
- О, все светлые боги, пощадите меня! Тор Великий, даруй мне прощение! Мудрый Один, да не обдели меня рассудком! Как я мог забыть? Как это могло со мной произойти? Обряд очищения! Вот, что нам предстоит совершить перед завтрашним днём. Вот, что я совсем выпустил из виду. Спасибо, мастер Хардвин, за напоминание и за твоё участие в моей судьбе. Я уже готов и мы можем отправляться.
Через несколько мгновений мастера были уже во дворе кузни, где их терпеливо поджидали их помощники, Йорди Углежог и Хёгни Молотобоец, принаряженные и в приподнятом настроении. Они приготовили четыре пары лыж, а за плечами Йорди весел лук со стрелами. Оживлённо переговариваясь мужчины двинулись по дороге к концу деревни и довольно быстро достигли её окраины.
________________
Инга - предположительно, изначальное (или земное, в рамках Мидгарда) имя богини Фрейи. Само имя Инга имеет др.-скандинавские корни и означает «подобная Фрейе», т.е. гордая, воинственная и божественно красивая.
Фрейя - иначе Ванадис, Гефна, Хёрн, Мардёлл, Сюр, Вальфрейя(др.-сканд. Фрейя - дама; др.-сканд. Ванадис - дочь
Ванов); а так же, по остальным, перечисленным формам имён и прозвищ - богиня любви и войны в германо - скандинавской мифологии, жительницы Асгарда. Фрейя происходит из рода ванов. Она - дочь вана Ньёрда, ранее упомянутого повелителя морских ветров. Помимо любви, Фрейя «отвечает» за плодородие, урожай, деторождение и жатву. Жатвы бывают разными, и Фрейю иногда настигают приступы, из-за которых ей дозволено Асами собирать кровавую жатву. Таким образом, Фрейя может принести победу в битве. Она также забирает себе половину павших воинов (вторую половину забирает себе Один через валькирий). Это не означает, что она забирает себе худших воинов, чем Один; они делят павших между собой и приглашают в Вальхаллу на пир героев Мидгарда. Вальхалла же находится в Асгарде, а он един для всех его жителей, как и дворец павших в битве героев, вне зависимости от того, кто их туда призовёт, Один или Фрейя.