На следующий же день после разговора с Годуном заказал себе сурхост выковать большой обоюдоострый нож – в две трети от меча. Из знатного гирканского меча его и перековали. С этим ножом Лангу с тех пор не расставался, даже в постель с собой брал и в баню. Вострил его каждый вечер, словно собирался бриться им, а не зверя бить. Кроме этого атаман выбрал себе из помёта самого сильного самца-волкодава щенка, обещавшего вскоре вырасти в огромного пса, точнее – волкособа, поскольку волчья кровь до сих пор текла в жилах основной линии собак городища.
Чёрный волк же этой лютой годиной не выл, оставив Лангу в покое, словно бы поняв атаманову просьбу и милостиво разрешив ему дорастить сыновей до назначенного срока. С уходом белой воды Годун скончался. Лангу похоронил друга на холме возле капища, там же, где была похоронена Ясенька. По обычаю гиркан похоронил, вырыв в земле узкую нору и усадив в неё друга. В могилу могучему воину великий хост положил не только нож и лук, но и меч со щитом, и золотой кубок.
- Вот и ты меня оставил, Годун, - тихо прошептал Лангу, – теперь вовсе один я остался, никого из нашей пятёрки рядом нет больше, и Ясеньки нет с дочуркой, ею рождённой. Этих двоих я сам убил, не понимая, что своё сердце вместе с ними убиваю. Э-эх… старик, старик, накаркал ты мне судьбинушку, а как быть – не подсказал.
Постояв над могилами, атаман издал протяжный волчий вой, от которого зарычали волкодавы в дальнем городище.
Построив ещё два длинных торна и глубокий венб, Лангу на трёх торнах пошёл в дальний поход на юг. Старшего сына, которому исполнилось двенадцать больших лун, он решил взять с собой – пусть парень привыкает. Забрался атаман очень далеко, туда, где о Хакчезе если и слыхали, то не особо верили. Для начала нашёл удобную уединённую бухту, где и разбил лагерь. После разослал своих воинов из хак бочахов по селениям. Разосланные создали целую сеть осведомителей, не жалея на это денег.
- Отец, - сын исподлобья взглянул на Лангу, - зачем столько денег тратить на этих нищих оборванцев?
- Запомни сын, самое ценное в мире – это семья, а в походе – информация. Никогда не жалей на неё денег, как и своих воинов не обделяй добычей. Тогда прослужат тебе верно, не переметнутся к другому хосту.
- Куда ж они с острова денутся? – усмехнулся мальчишка.
- Островов много, а хостов ещё больше.
Собрав информацию, Лангу выбрал мишенью не каких-нибудь там вапи, а двух беев. Уж если показывать сыну возможности боевой дружины, то на самом наглядном примере. А победа над беем – что может быть нагляднее? Оба эти вельможи славились своей гордыней, однако же слыли и изрядными трусами, особенно один из них. Бейлики их находились по соседству, напав на отряд под командованием баша первого из этих беев, Лангу вырезал его полностью, постаравшись как следует спрятать следы. Баш устроил в селении пир своим воинам – чего бояться, кто осмелится напасть на баша самого бея? За свою самоуверенность он и поплатился. Воинов баша убивали поодиночке, когда те отлучались либо по нужде, либо в погоне за девицами, или в желании пограбить. Когда баш заподозрил неладное, было уже слишком поздно – от его полусотни осталось лишь два десятка изрядно пьяных бойцов, этих кого нашпиговали стрелами, а кого и попросту прирезали, словно свиней. Сын всё время находился вместе с воинами, точно также сражаясь и перерезая глотки хак бочахам.
Переодев своих в одежды убитых, Лангу напал на баша второго бея, дав уйти нескольким его воинам. А после, одевшись уже в их одежды и прикрыв лица намётами, начал грабить селения первого бея. Беи не стерпели "друг от друга" подобной дерзости. Началась война, которая ни шатко ни валко тянулась целый год, требуя всё новых и новых воинов. Наконец Лангу решил, что срок настал. Под стены города самого трусливого из беев он пришёл без всяческих хитростей. Увидев полторы сотни воинов, часть из которых вместо людских имела волчьи головы, бей сразу и безоговорочно уверовал в Хакчеза, выходца из ада, и согласился заплатить богатый откуп, лишь бы "кара богов" убрался из его бейлика. Со вторым Лангу поступил иначе.
Этот мог и не напугаться до полусмерти – стены прочные, воинов в городе хватает, пусть и набранных из селян, наскоро обученных, однако же за стенами представляющих собой немалую силу. Люди сурхоста давно определили семьи воинов, нёсших службу в городе. Поскольку после года войны большинство из них пришли из селений, где до сих пор проживали их родители, братьев и сестры, привести оттуда родственников не составило ни малейшего труда. После чего Лангу приказал выкрасть из города семью самого мушира. Переодевшись нищими, бывшие рабы с нишонами, раздобытыми в иных бейликах, проникли в город. Кто обращает внимание на нищих, когда они во время войны толпами ходят по городам и селениям? Самого мушира в доме не оказалось – он на время войны неотлучно находился во дворце. Крючья взметнулись, зацепившись за верх ограды, и десяток "нищих" проворно вскарабкался наверх. Охраны в доме имелось не много – кого опасаться за прочными городскими стенами? Разве что уличных грабителей, так с ними четверо умелых воинов легко справятся, на худой конец есть ещё прислуга жены, тоже из бывших воинов. Против этих грабителей воины оказались бессильны. Потеряв в доме мушира половину бойцов, лазутчики опоили его жену с детьми снотворным зельем, переодели в рваньё, вымазали чуть ли не дерьмом, погрузили на телегу и под видом умерших нищих выкатили за город.
Утром Лангу подступил к стенам, ведя перед собой толпу родственников солдат бея. Из-за стены полетели стрелы, но тут же перестали – свои вступились за родню, убивая всякого, кто осмеливался поднять лук. Ворота открыли, сложив оружие. Пленённых сурхост отпустил, они свою роль сыграли, а ненависть воинов бея им сейчас ни к чему. Но оставался ещё сам дом бея, даже не дом, а целый замок. Тут вывели семью мушира – двух жён, трёх дочерей и сына, повелев ему отдать приказ охране сложить оружие. Личная охрана бея – это не вчерашние крестьяне, а профессиональные воины, самые умелые из его армии. Пусть их не так уж много, но во дворце, за высокими стенами, они способны положить немало бойцов из отряда Лангу. Мушир терпел, когда его жёнам и дочерям по очереди перерезали горло. Но когда дело дошло до сына, командующий сдался.
- Я найду тебя, Хакчез, и отрежу твою волчью голову, - пообещал напоследок мушир, уводя сына вслед за большинством охранников бея.
В хоромах захватили столько добра, сколько не брали нигде. Но на выходе из бухты торны и венбы поджидали боевые корабли обоих беев. Мушир не мешкал, решив сдержать обещание сразу же, а первый бей очень хотел вернуть своё добро. Пять судов с мощными носами, способными переломить узкий торн напополам, с высокими бортами, из-за которых удобно метать стрелы и спрыгивать во время абордажного боя. Гребли на этих кораблях рабы, и суда хак бочахов не уступали торнам в скорости. Но уступали в маневренности, а местные моряки – в умении, причём значительно. Как ни крути, а китты почти половину жизни проводят в море. Три тяжело гружёных торна умело уходили от столкновений, лавируя между неприятельскими кораблями и осыпая их горящими стрелами. Воины беев заметались по палубам, туша возгорания и падая под меткими выстрелами. Только тогда грузовые венбы пошли на абордаж, торны продолжали осыпать неприятеля стрелами, отгоняя прочие суда беев. Когда жарко заполыхали три из пяти кораблей, остальные предпочли убраться восвояси. Не понеся почти никаких потерь при штурме городов, в морском бою убитые отряда сурхоста исчислялись несколькими десятками. Но и добыча была сверхбогатой. Пока тяжело гружёные корабли дошли до дома, старшему сыну Лангу исполнилось шестнадцать. После такого куша к великому хосту присоединились последние из хостов этого острова.
Лангу же целый месяц просидел, запершись в доме и слушая по ночам вновь зазвучавший заунывный вой чёрного волка. Потом атаман не выдержал и в одну из ночей, прихватив с собой молодого волкодава, покинул городище, сжимая в руках копьё и свой большой нож. Пробираясь по залитой призрачным лунным светом дороге, сурхост вздрогнул, разглядев возле дороги чернеющий силуэт… человека.
- Так ты человек, – хрипло рассмеялся Лангу.
- Ну уж не волк – это точно, – раздался в ответ смутно знакомый голос.
- Кто ты? Выйди на свет.
- Устал я, подходи сам, да не бойся, не со мной ты идёшь сразиться.
Подойдя ближе, сурхост обомлел от удивления.
- Ты??? Как ты-то здесь очутился?
- Таким, как я, не трудно добраться до Скалистых островов.
- И чего тебе понадобилось на сей раз?
- Просто взглянуть на тебя, неразумного, в последний раз.
- Помирать собрался, старче?
- Я-то нет, - рассмеялся старик-колдун, - а вот ты за смертью идёшь. Ну и правильно, всё едино он тебя скоро достанет.
- Кто он такой?
- Небесный воин, в данный момент – судия. А ведь он давал тебе шанс одуматься, не внял ты, Лангу, не внял.
- Со мной могучий волкодав, да мы вдвоём любого небесного воина одолеем!
- Это вряд ли, – грустно покачал головой старик. – Эх, Лангу, Лангу, отчего не послушал меня? И друга своего не послушал. Сейчас страдать тебе предстоит долго, если на небесном суде некому будет за тебя доброе слово замолвить.
- Кто ж замолвит-то? Разве что Годун. Так и он сердит на меня из-за Ясеньки, да из-за моей излишней жестокости.
- Вот и я о том же толкую, всех ты от себя оттолкнул. А дочь… с ней-то ты за что так поступил?
- Ты когда-нибудь видел страх в глазах собственного дитяти, возникающий при твоём приближении к нему? Если нет, то и не поймёшь.
- Ты прав, не смогу я понять – как так можно с собственным ребёнком обойтись, и судьи не поймут. Ну, ничего, наказание не вечно, гляди - в следующей жизни постарайся выправить свою судьбу.
- А будет ещё жизнь?
- И не одна, если совсем уж не убьёшь в себе душу. Многие в мироздании вовсе не имеют души, но ваш народ без души возрождаться не может.
- Что ж тогда гирканские боги так плохо о своём народе заботятся? У киттов боги посильнее их будут.
- У киттов и у хак бочахов не боги, всего лишь могущественные духи, силу которым придаёт людское поклонение и приносимые им жертвы. Настоящие боги ни в чём подобном не нуждаются.
- И откуда ты всё это ведаешь, старик? Да ты часом не сам ли Небесный Хозяин?
- Нет, - вновь рассмеялся колдун, - но знаком с Гиром довольно близко, и в палаты его белокаменные вхож. Ну всё, ступай, твой час пробил, да и мне пора, дела знаешь ли, не за одним тобой приглядываю.
Нашли Лангу на следующий день возле капища и могил Ясеньки с Годуном. Сурхост лежал на спине с разодранным в клочья горлом, сжимая в руке бесполезный кинжал. На груди Лангу алели четыре раны от неимоверных когтей, словно бывший атаман сразился не с волком, а с самим хозяином леса. Рядом с Лангу валялся разорванный на куски волкодав. Похоронили сурхоста по местному обычаю, сбросив тело в воду. Так завершился путь великого война и жестокого убийцы, не щадящего ни чужих, ни своих, не пожалевшего даже собственную дочь. Но род Гюлов остался править на острове.