За оставшиеся годы до белой воды хост ещё несколько раз наведался к южанам. На север же он послал Обуна, но наказал ему не разбойничать, а торговать – слишком много скопилось разного барахла, и слишком ценными Лангу считал северные товары. Хотя и глядеть в оба тоже наказал, примечая всё – численность воинов, количество охотников, богатство городищ. Мало ли, сегодня торгуем, а почувствуем слабину – так и напасть можно. На материковом севере Лангу надеялся приобретать мёды, целебные травы, волчьи и медвежьи шкуры, а также смолу некоторых деревьев, произрастающих исключительно в этих краях. Эта смола, тягучая и густо-жёлтая, очень жарко горела, даже под дождём и на сильном ветру. Именно её использовали гиркане для поджигания волков и розжига костров из мокрых веток. Да и мечи здешние отличались прочностью и лёгкостью, что весьма важно в бою.
Обун прибыл на двух венбах с малой осадкой и одном торне, водрузив на носы кораблей изображение морского бога – знак мирных намерений. Местные встретили его на двух стругах, взойдя на корабли, старшина, увидев красные руки, вздрогнул.
- Вы что – хонги?
- Ага, - Обун рассмеялся, – причём все поголовно.
- И почему тогда мы не должны вас убить?
- Пока ты видишь на носах наших стругов этого волосатого – можешь не опасаться, гирканин. А вот увидишь другого, с черепами на голове – беги.
- Ты ошибся, хонг, гиркане живут ближе к Скалистым островам, а мы – бакры. И ошибаешься во второй раз, полагая, что гиркане, либо бакры, бегут от опасности.
- Это для себя вы невы, согды, бакры, а для всех остальных – сплошь гиркане.
- Да, они самый многочисленный из наших людов, но ты не похож на китта, должен ведать, как прозывается и где обитает каждый.
- А какая мне разница? Покинули мы здешние края давным-давно, а сейчас я сюда торговать пришёл. Не желаешь – поплывём к гирканам.
- Видать хорошо гиркане чужакам всыпали, раз всех нас их именем начали прозывать, – проворчал бакр.
- Просто их хонги первыми добрались до иных земель. Ну так что – пустишь торговать?
Убедившись, что венбы полны товаром, бакры разрешили пришлым торговать, повелев привязать рукояти мечей тесёмками к ножнам и не развязывать их. Обосновался Обун возле городища, к которому раз в год съезжался народ из окрестных поселений, устраивая большое торжище. Северян очень заинтересовали украшения, тонкие ткани, вина и ковры с юга. Недоверчиво глазели они на рыжеволосых и белокурых киттов, в первый раз пришедших не грабить да убивать, а мирно торговать. Киттам позволили рядом с торжищем поставить большой сруб, в нём Обун разместил всех своих людей, товары же разгружал в сараи, обнеся при этом частоколом немалую часть земли. Раз в год он торговал и уходил обратно, а спустя три года торжище посетили согды, прознавшие от соседей о заморских диковинках. Наменяв добра, согды пригласили "мирных" киттов торговать и в их землях тоже. Прямого речного пути от бакров до согдов не имелось, разве что идти через земли гиркан, но те уж сильно не любили киттов, поскольку чаще прочих с ними сталкивались. Что поделать – великая река Гир манила к себе киттов, словно пролитый мёд пчёл. Однако имелись между двумя племенами единого народа мелкие речушки, выводящие в притоки Гира. Так что кое-где волоком, кое-где по воде, а Обун добрался таки до торжища согдов. Там он оставил своего подручного, наказав вернуться к положенному сроку – как бы хорошо не относились к ним сейчас северяне, а пускать на белую воду в свои городища не торопились. Волчьи же стаи вмиг преодолеют частоколы да подкопают лазы под доминами.
Лангу был доволен – он отрядил на это дело кого надо, не подвёл Обун. И северные товары в городищах завелись, и воины целы. Ну их, этих гиркан, воевать с ними себе дороже. Уж лучше ходить к хак бочахам, да к южным гирканам – те супротив северных не столь умелы, более склонны благодушествовать. Поскольку китты в их землях совсем редкие гости, не идёт в тех краях вглубь материка судоходных рек, на чём захваченную добычу вывозить? Лангу же неплохо приспосабливал для этой цели захваченные телеги. Главное – не зевать, побыстрее доставить всё к морю, а там на торны и венбы – и поминай, как звали.
Второй части войска хоста пришлось давать отпор хостам с других островов, не пожелавших признавать исключительное право Лангу на несколько поморских деревень. Дав Снеженю три торна, Лангу отправил его разбираться с паликами упрямых хостов. Снежень с поставленной задачей справился отлично, разбив в морском бою двух паликов, и на материке ещё одного. Все корабли вернулись в бухту. Лишь сам Снежень остался лежать на морском дне… Получив стрелу в грудь, доблестный воин сумел зарубить ещё двух киттов, после чего пропустил удар топора.
Самому атаману остался лишь один большой торн и то с неполным экипажем. Лангу начертил на глиняной табличке карту, послав с ней воина из бывших рабов хак бочахов к крупному вапи. Вапи клюнул, всыпав рабу плетей, он одарил его "вольным" нишоном и выехал с отрядом за "сокровищем". В пещере, однако, вапи нашёл лишь волчью голову. Поняв, что его надули, вапи кинулся обратно, но сверху скалы на головы его воинов посыпались крупные камни. Что ж, что годится против хозяина леса, тем паче сгодится против людей. Оставшихся в хоромах четырёх стражников уничтожить особого труда не составило. В хоромах атаман взял много добра, немало нашлось чем поживиться и в каменной башне – обители местных богов.
Взять её штурмом представлялось атаману весьма нелёгкой задачей, но здесь пригодились горцы, умеющие лазать практически по отвесным скалам. Иначе осада продлилась бы столь долго, что успели бы подтянуться воины других вапи. Горцы как для боя, так и для лазания по скалам использовали специальные приспособы – кошачьи когти, которыми цеплялись за мельчайшие трещинки и выступы. Но трещинки в кладке башни ещё надо было проковырять, так что первый полз, цепляясь практически одной рукой, иногда опираясь на рукоять ножа. Лангу решил пойти с ними… его отговаривали – не простое занятие карабкаться по отвесной стене, щели не надёжны, даже сами горцы иной раз срываются. Но хост пошёл – сорвётся, значит так тому и быть… не сорвался.
Карабкались на двенадцатиметровую стену до самого утра, вжимаясь в неё каждый раз, когда сверху светили факелом. Но вот группа забралась наверх, чёрными тенями перемахнув парапет и прирезав двух стражников, начала спускаться вовнутрь. Внутри башни большинство священников спали, правда держа рядом с собой оружие. Их сумели вырезать по-тихому, на то ведь и горцы – у каждого народа своё умение.
Во второй раз Лангу взял с собой в два раза больше воинов и замахнулся на достаточно крупный город. Для проникновения внутрь он использовал захваченное в храме облачение священников – длинные в пол одеяния и глиняные маски, символизирующие полный отказ от собственной личности в угоду богам. Нарядив в них своих бойцов, атаман определил с ними и "рабов". Как ни крути, а священников не столь много, воинов же внутрь надобно провести всех. Оставшихся он спрятал в телегах – груз священников стража не досматривала. Так Лангу проник за городские ворота, остальное довершили умелые воины и страх перед Хакчезом. У этого вапи добра оказалось ещё больше, разбойники взяли помимо прочего даже золотые и серебряные кубки для вина, серебряные кувшины и блюда.
- Повезло нам с хостом, – разглядывая кубок, восхищённо проводя по его граням пальцем, заметил один из десятников.
- А то, - нагружая добром мешки, согласился его боец, - кто ещё столь великую добычу когда брал?
- А женщины хак бочахов горячи в любви, – поцокал языком третий. – Я себе такую рабыню привезу.
- Смотри, жена быстро вместе с ней из дома выгонит! – рассмеялся десятник. – Я твою Тоуфу знаю.
Сопровождавшие отряд большегрузные венбы обратно едва тащились, везя добычу и рабов. Детей Лангу взял на торны. Вновь не высидев дома и седмицы, атаман отправился обратно на юг. Не мог он усидеть дома, не мог слышать по ночам жуткий вой, раздававшийся уже чуть ли не под стенами городища. Годун несколько раз попытался поговорить с другом, но Лангу лишь смурнел лицом да отмалчивался. Никого хост сейчас к себе не подпускал, даже верного друга. С детьми водился редко, постель жены посещал и того реже. Находясь на берегу в основном пил, перепоручив все заботы о городищах Годуну. Лишь в море Лангу несколько успокаивался - там этого воя не было. В боях же и сторонних селениях хост гиркан топил свой, неведомый ему доселе, страх перед неведомым зверем в чужой крови.
Однако удача удачей, а и хитростью бывшего хонга боги не обделили. В третьем походе десяток воинов хоста "случайно" нарвался на отряд вапи. Отбиваясь от его солдат, обоз разбойникам "пришлось" бросить. Обоз доставили вапи. Тот обрадовался, хоть особых ценностей в повозках не обнаружилось, а всё одно прибыль. Попробовав вино из повозки, вапи "расщедрился" и на радостях отдал его воинам – пусть пьют эту кислятину. К утру дрыхли все, даже сам вапи. Пробуждение его ожидало шоковое – вместо дома, набитого добром, посреди пустого зала валялась волчья голова.
Четвёртый поход, незадолго до прихода белой воды, Лангу предпринял к южным гирканам. В этот поход он взял всех своих псов – помесь волкодавов с волками. Увидев возле селений стаю крупных "волков" , местные переполошились – рано что-то волки пришли, и побросав добро, поспешили укрыться в городище. Оставалось забрать из селений всё ценное и быстро уйти, пока селяне не опомнились. Как ни крути, а хоть местные и не столь умелы, как их северные братья, однако же и сюда волчьи стаи заглядывают. Так что даже любой землепашец знает, как обращаться с луком, топором, а то и рогатиной. Семь малых венбов уходили, гружёные местными шкурами, медами и провизией.
К окончанию периода наказания Лютеня* к Лангу пришли ещё четыре хоста. Власть Лангу установилась почти на всём острове. Его даже стали именовать не хостом, а сурхостом – великим хостом. Да и то сказать, не многие из хостов собирали под свою руку столько паликов. Имя Лангу на островах тоже переиначили, чуждое уху и речи киттов заменили на короткое Гюл – волк. Узнав об этом, Лангу расхохотался. Всё было хорошо у великого хоста – подрастали два сына, закрома ломились от добычи, сильнейшие палики ходили под ним, войско возросло почти до трёх сотен, десятки венбов и торнов вышили на своих парусах волчью голову. Но каждый раз, возвращаясь из похода домой, он снова и снова слышал жуткий вой одинокого нездешнего волка.
Один раз Лангу даже увидел своего преследователя – могучий зверь, крупный даже по меркам волков материкового севера, стоял на вершине ближайшего холма. Покрытый странной чёрной шерстью, этот волк молча скалился, а его глаза горели неземным, каким-то инфернальным огнём. Или так Лангу только лишь показалось? Сурхост облизнул вмиг пересохшие губы.
- Ты погоди маленько, - крикнул он зверю, – позволь мне поднять сыновей, я прошу тебя. Пусть старшему исполнится хотя бы шестнадцать больших лун, я потом сам к тебе приду.
Зверь мотнул головой и убежал. В этот вечер старый Годун долго смотрел на своего атамана.
- Чего глядишь? – огрызнулся тот.
- Да вот, атаман, гадаю – почто молчишь о той кручине, которая гложет твоё сердце?
- У меня всё в порядке, друже.
- Вроде и так, богатства – хоть жопой ешь, дружина – ни у одного кьяна такой нет. А только запиваешься ты, когда сюда возвращаешься. Смотри – руки стали дрожать, теперь стрелой уже в глаз волку не попадёшь. Вот я и спрашиваю тебя ещё раз – что случилось? Неужто снова отмолчишься?
- Эх, друже Годун, сынам я действительно многое оставлю. Самое главное – карты, которые сам чертил, да у всех вапи забирал. Но с собой ничего этого в могилу не унесу. Что мне остаётся - пролитая кровь? В погоне за властью я любимую женщину и дочь потерял. А всё остальное – дым, прах.
- Вот ты о чём, - протянул Годун, – так я и думал. Ну извиняй, друже, никого ты тогда не слушал, теперь и пенять не на кого.
- Да разве ж я кого-нибудь, окромя себя самого, виновачу?
Выйдя за ворота, Лангу посмотрел на большой деревянный щит с вырезанной на нём скалящейся волчьей головой. Дерево потемнело от времени и дождей, голова волка из бежевой превратилась в чёрную.
- Чего скалишься, сволочь? Руки дрожат, стрелой тебе в глаз не попаду? – процедил Лангу волчьей голове. – А и не надобно стрелы, я тебя ножом прикончу, будь ты хоть сама смерть… - И сурхост всадил в волчью голову нож. Жалобно звякнув, лезвие переломилось.
* Наказание Лютеня – за жестокость Небесный Хозяин наказал своего сына, заточив его на крайнем севере. Но через сто лет Лютень сумел выбраться и бежать на юг, творя повсюду зло и расправляясь с людьми. Спустя год его изловили и вновь заточили. Люди же, обленившиеся в неге и позабывшие вежу, возроптали на богов. С тех пор раз в одиннадцать лет Хозяин Небес отвел год правления над землёй Лютеню, чтобы впредь люди могли видеть и сравнивать. /Из мифов гиркан/