- Я хочу выпить за чувство, которое собрало нас за этим столом. Мама, ты всегда была для меня главным человеком…
- Была!?
- Нет – не была: ты была, есть и будешь. Ты главный человек. Но теперь Алёна с нами, а скоро нас будет больше. Больше тепла и счастья объединит нас. Надеюсь вы станете родными. Мама, Алёна просто ангел…- Витя поцеловал Алёну в шею и поднял бокал с шампанским, - За любовь!
- Боже, Витенька, все это радостно и несказанно… но подожди, мне нужно привыкнуть. Я мать: мы связаны неразрывно; ты плоть от плоти... Столько лет были только ты и я, а теперь… Алёнушка с нами совсем недавно, и я переживаю. Я еще совсем мало знаю «ангела». Вот станет матерью, тогда поглядим.
Последние слова мама сказала с игривой улыбкой.
Виктор сморщил носик. Мама переволновалась, ожидая Алёну, выпила немного лишнего, а когда Алёнушка пришла, то волнение только разгорелось. На Алёне был застиранный комбинезон с вытянутыми коленками. Задняя часть висела мешочком. Что это? Пренебрежение? Ирина Дмитриевна с пяти утра готовила салаты, потом мчалась в салон, а оттуда по магазинам за новым платьем, затем домой, где в перерывах между колдовством над горячим из утки и окончательной (совсем уже ненужной) уборкой, она гладила платье и репетировала приветственные слова и улыбки – (все это тоже оказалось ненужным, - Алёна просто проскользнула бочком и плюхнулась за стол). Мама недоуменно посмотрела на Витю, а тот был так взволнован и счастлив, что ничего не заметил и тоже прогалопировал к столу…
«Заносчивая дрянь, пигалица с поросячьими глазками… и эта пигментация… а я – «была»? Разве такая нужна моему сыночку? Где он нашел это недоразумение? Она чавкает…»
- Мама, конечно, ты самый главный человек в моей жизни, как и каждая мать…
- Не каждая, сынок! Есть такие матери – не дай бог. Я тобой жила… - глаза Ирины Дмитриевны заблестели от благородной влаги.
- Мам, ну зачем вот так? Ты же знаешь, как я люблю тебя.
- Знаю, родной. Прости. Я устала – день суматошный.
- А какие это матери – «не дай бог»? – вспылила Алёна, - какие такие «не дай бог»? – Промеж пигментных на лице Алёны вышли красные гневные пятна. Казалось, она или рухнет сейчас лицом на стол, или бросится на Ирину Дмитриевну с вилкой, которую держала в неправильной правой руке…
Леонтьев допел «Маргариту» - пластинка кончилась. В наступившей паузе, послышался щелчок входного замка. Кто-то открыл входную дверь…
- Уже ссоритесь? Рано! - дверной проем заполнился исполинской фигурой в просторном светло-сером плаще и широкополой шляпе в тон. С незнакомца струйками стекала дождевая вода. Из-под шляпы, надвинутой на лоб, выглядывал массивный подбородок с ямочкой и мясистые щечки в недельной поросли. Незнакомец улыбнулся красным длинным ртом; как фокусник достал из-под плаща аршинный тесак. Голос вошедшего действовал магически. Виктор, вскочивший было навстречу незваному гостю, попятился и осел. Алёна, задрожав всем телом, пошла на незнакомца, желая, видимо, повторить маневр, удавшийся с мамой, но стоящий в проеме великан, ласково вернул на место.
– Вернись, детка, такое пропускать нельзя, - он улыбнулся, обнажив мелкие, но ровные и белые зубы, - будет незабываемо.
Алёна не хотела «незабываемого»: «Пошли они все в жопу: Витя, мама, мужик с тесаком». Ей хотелось плакать, умолять, ползать на коленях, а потом бежать, бежать и бежать.
- Не утруждайте память, я не знаком вам, и повод зайти тоже совершенно случайный.
Гость покрутил тесак, словно разминаясь. Лезвие толщиной в пять миллиметров, с фигурными прорезями и зазубринами на обратной стороне, вращаясь, издавало легкий свист, а рукоять, словно приклеенная, плотно ложилась в руку и громко чавкала о черную кожу перчатки.
- Если у кого-то возникли иллюзии, или кто-то прячет в карманах огнестрельное оружие… э-э, - мой тесак быстро летает. Молодой человек, мы, как мужчины, быстрее найдем общий язык. Назовите присутствующих.
- Кто вы? – выдохнул пустыми легкими Виктор. В горле и во рту стало сухо и запахло фондю.
- Тебе лучше не знать, шалунишка. Теребонькаешь пипирку, когда мамки нет дома? – незнакомец громко рассмеялся. – Не бойся – не расскажу никому. Ха-ха! Кто эти милые дамы? Говори, пожалуйста, без сюсюканий, а то всем будет худо.
- Эт-т-т-о моя мама, а это невеста… она беременная, прошу, не трогайте ее.
- А маму можно? Как твое имя?
- Витя. То есть - Виктор.
- Ха-ха, Витя. Перейдем сразу к делу – голосуем. Мама, кто будет назначать жертву?
- Какую жертву?
- Я еще не сказал? – незнакомец шлепнул себя тесаком по лбу, - кто-то не переживет сегодняшний вечер, - я отрублю голову этим тесаком кому-то из вас, а если будете злить меня - то всем... Ха-ха! И так, кто будет выбирать жертву? Мама…
- Пусть Витя выбирает.
- Невеста что скажет?
- Витя…
- Виктора спрашивать нет смысла. Большинством голосов – продано! Все просто. Виктор, тебе называть агнца. По опыту знаю, будет немного неприятно. Но ты сделай легкое усилие… и щелк. В следующий раз будет проще.
- Что это? Зачем? Как в следующий раз? Тут не продезинфицировано, вдруг заражение крови? Я никогда так раньше… такого не делал. Плохо дышать… не хватает… Я должен себя назвать?
- Нет, Витя. Себя нельзя. Успокойся. Ты будешь только выбирать. Мама – невеста, невеста – мама... Можешь не спешить. А ты забавный, хе-хех – заражение...
Мама, вдруг, взяла ложку и начала ковырять мясной салат. А потом стала глотать его большими кусками, запивая шампанским. Со стороны могло показаться, что она занята внутренней борьбой, которой следовало заниматься Вите. Потом, она положила ложку, и выпалила:
- Витя, у нее газы. Это будет прогрессировать… Ну, ну пусть не газы – пятна, она больная. Зачем она? И живот. Он большой. Вы два месяца знакомы.
- Меня тошнит, – пожаловалась Алёна.
- Это газы, Алёнушка, - съязвила Ирина Дмитриевна, - ты не держи в себе…
- Витя! Витя! Витя!
Витя сделал бычьи глаза…
- Мы с Витей вместе уже три месяца. Вам должно быть стыдно – в такой момент…
- Ты сразу с Витенькой легла? Тут скромницу и недотрогу изображаешь, ай-ай. Или голову ему морочила? Сын, ты уверен, что ребенок от тебя?
- Мама, как ты можешь? Алёна не могла обмануть – она любит… любит… Ведь любишь, Алёнушка?
- У меня в первый раз такое, - незнакомец смахнул воображаемую слезу и звонко съездил Вите по лицу. Как же так, до сих пор не спросил? А ребеночка ждете. Вот мама не одобряет твой выбор. Не одобряете? Не одобряет. Кинулся на первую, которая к сладкому пустила. И рад. Она может и пустила только потому, что другие зарились, да передумали... Тебе бы лишь до сладкого. У тебя мама - красивая. А эта? Пигалица с глазками поросячьими, а тоже – цену себе набивает. Хотя, может, там мир? Ну, то есть, - внутренний. Мир или не мир?
Незнакомец нервно заходил по комнате.
- Витя, у меня для тебя хреновая новость – ты уже сейчас самый дохлый в этой комнате. Они живые, а тебя приговорили – из любви. Куда ж ты с таким наследием? Убил невесту, и дальше будешь жить? Невесту-то убьешь? А ребеночка? Или мамашу мне отдашь? Старая мол, - вот и пожила? А мамаша-то, моложе невесты кажется. Или хочешь, сам прыгай в окно. Тут высоко, - пока долетишь, пять раз пожалеешь. Только им не поможешь; вот ведь ситуация - как на крыше - "выхода нет". Ну, решай, я потеть уже начал. Сказать по правде, становится забавно. Я даже помолодел душой - ой, интрига. Не семейка, а святая троица триединая. Чует мое сердце, сейчас истерики начнутся: самопожертвования, признания, слезы... Кто добровольцы? Ан нету. Розно видал, многие даже рады избавиться от лишнего квартиранта. Не говорят, конечно, но и не сопротивляются – мол судьба. Опостылевшие "половины", приживальщики из провинции - студенты и прочая шалупонь, дети лоботрясы, родители, - эти чаще всего мешают. Мало ли. Я ведь этим не от скуки занялся. Я – исследователь: – мужчина сделал паузу, словно вникая в смысл слова «исследователь». - Человеческое общество похоже на раковую опухоль, паразитирующую на самой себе. Беда в том, что лечить её нельзя. Потому, что лечение одно - бабахнуть водородной бомбой... - Незнакомец блаженно улыбнулся. - Но, это еще рано... Такая диалектика. Все одно, все подыхают. Так какая разница - сейчас - потом...
Произнеся философскую тираду, великан замер. Отключившись на миг от действительности, он, казалось, путешествует по неведомым мирам. На одухотворенном и прекрасном лике мелькнули тени далеких звезд. Тени звезд... именно тени. - Тени звезд! - он вышел из оцепенения:
- Не можешь сделать выбор? Чтож, тогда пусть невеста выбирает. Как бишь ее? Алёнка? Выбирай, Алёнка. Не за бесплатно, конечно. Давай так, Алёнка, - делаешь мне хорошо, и назначать жертву будешь ты. Согласна? Ну, соглашайся.
- Какое «хорошо»..? Я согласна…
- Вот! Видишь, Витя, она согласна? Шахра-зада! Никаких принципов, одни инстинкты. С ней понятно. А мамочка что же? Сникла мама. Панихиду по себе служит. Рано! Это я так – для интриги. Правила менять не будем. Ну, Витя?
Незнакомец сделал еще пару фокусов тесаком. Придвинулся ближе к Алёне. Потом, вдруг, замерцал, проявился и снова замерцал. Голос его утратил человеческое тепло:
- Время истекло, - произнес он вокзальным контральто.
- Витя! – закричала откуда-то издалека мама, хватая руками неверный воздух.
- Витя! – закричала Алёна, мерцая вместе с незнакомцем.
- Витя! – закричал кто-то из туннеля в параллельную реальность…
Ноги Виктора подкосились. В какой-то момент он подумал: «Теряю сознание…» Но сознание не терялось. Слева, в шею, укусила, невесть откуда взявшаяся, оса. «Откуда оса? С фруктами пронесли! Или в окно влетела, дрянь…»
Вслед за мурашками по коже на макушке и лидокаиновой немотой в затылке , пришла нежданная стремительность перемещения туловища. Оно, вдруг, потеряло все гравитационные связи и помчалось налево и в пропасть, а затем, сразу в двух направлениях, из экстремума в центре Большого взрыва, по кубической параболе к неведомому. Комната подскочила вверх… потом закружилась, делая тошнотворные сальто и уперлась узором ковра в замерший зрачок… Тот же, кто кричал из туннеля: «Витя», выдохнул: «Гу-ма-низм…»