Навстречу нам все реже и реже встречались транспортные теплоходы, составы с баржами и скоростные суда. Конец ноября предполагал окончание навигации и на южном направлении голубых водных артерий страны, которые тоже замерзали короткой и не очень холодной зимой, прячась, под приличной толщины, ледовое покрытие. Все они, грузовые и пассажирские суда, пытались как-то поскорее закончить свою летнюю навигацию и благополучно добраться до пунктов назначения, хотя, кто-то стремился в затон на отстой, а кто-то в моря, на зимнюю линию, туда, где не замерзает большая вода теплых морей и океанов…
Рановато мы, однако, обрадовались приближению к дому, вынырнув из-за последней речной излучины, за которой виднелась окраина нашего города, с его, красного кирпича, одноэтажными и двухэтажными хатами, четырехскатными казачьими крышами, плетнями из ивовых прутьев, базами и подворьями, полными всяческой живности, фруктовыми садами и щедрыми огородами. Город жил своей жизнью: дымились крыши, строились новые сарай и домишки, пристраивалась и потихоньку расстраивалась, не смотря на тяжелое перестроечное время, его южная окраина, спускающаяся с возвышенности и выходящая своими красивыми строениями к самому правому берегу Дона. Город жил и не знал, а точнее, не желал знать о нашем существовании, разве, что близкие семейные половинки.
- «Прибой», ответьте диспетчеру Константиновского гидроузла, - послышался громкий мужской голос в радиостанции.
- «Прибой» на связи, добрый день, что хотели? – послышалось в ответ.
- Вам приказ начальника техучастка ставить земснаряд на рейд, а самому в затон ремонтных мастерских, как поняли?
- Понял хорошо, земснаряд на рейд, сам в мастерские.
Воцарилась небольшая пауза и здесь в эфире послышался голос нашего командира, Цапкова Николая Ивановича:
- Диспетчер, ответьте «Донскому семьсот два».
- Слушаю «Семьсот второй».
- Узнайте, пожалуйста, что с нами, какое-нибудь распоряжение по дальнейшим действиям есть?
- Хорошо, ожидайте.
- Что-то мне это не нравится, скорее всего, навигация еще не закончилась, а то бы сразу в затон завели, как обычно, - сказал Николай Иванович, повернувшись к нам, командному составу, находящемуся в рубке.
- Да сейчас куда-нибудь песок намывать пошлют, впервой что ли, - встрял в разговор сменный командир, Михаил Александрович Смирнов.
- Запросто, - поддакнул главный механик Петрович…
- «Семьсот второй» диспетчеру, - послышалось через несколько минут.
- На связи, слушаю.
- Командира ждут в управлении техучастка на совещание к шестнадцати часам, остальным ждать на рейде, как поняли?
- Понял вас, принял командир земснаряда Цапков, - ответил Николай Иванович…
В долгом томительном ожидании прошло около двух часов, все изнервничались, никого на берег не пустили, а так хотелось тем, у кого семьи на берегу, родственники. Опять же, пятница, вроде бы, сам Бог велел встретиться с друзьями и родней, баньку сварганить да выпить за окончание навигации. Вот он, берег, а не сойдешь без разрешения, служба, однако. Одному мне, по моему, было все равно, там меня никто не ждал, письма Николай Иванович сейчас привезет из диспетчерской. Я его об этом попросил, а что мне еще надо: каюта отдельная комфортабельная в наличии, кушать готовят, тепло, светло, мух нет, телевизор в салоне работает, книг полна полка, стихи пишутся, переписываются, благодать. За окном поздняя осень, да не беда, схожу, теплую одежду дома заберу и все, можно продолжать зарабатывать деньги, отгулы за переработку, отпускные дни за навигационный период, читать и писать, нести вахту, наконец…
- Миша, собери команду, есть разговор, - Николай Иванович поднялся в рубку по приезду с берега.
- Хорошо, иди, Стас, собери подвахтенных по трюмам, а я вахту и с надстроек…
- Товарищи путейцы, наша навигация продолжается, идем в нижний подходной канал гидроузла намывать для дорожников песок, работы на пару недель. Собираемся завтра утром, а сегодня вахта сменного механика остается на борту, остальные могут съездить по домам, жен пощупать, детей посчитать. Ровно в восемь утра буксир подойдет, всем быть на месте, - спокойно и немного иронично поведал командир, которому тоже, кстати, некуда было податься, вся его семья жила в Ростове.
- А что не до нового года продлили, потом опять в холоде ломиками зачистку делать, Николай Иванович, почему мы?
- Михаил Александрович, приказы не обсуждаются, все свободны до утра…
Мы стояли неделю на нижнем подходном канале, время от времени запускали главный двигатель, быстро насыпали большого диаметра и высоты кучу бело-желтого чистого, почти без гравийных примесей, песка, такую большую, что бульдозер сутки потом собирал в одно целое расплывшийся по пологому берегу грунт, а затем экскаватор и три самосвала еще сутки грузили и возили природный стройматериал на склад дорожников. Работка для нас «не бей лежачего», время текло размеренно и спокойно, как русло зарегулированного шлюзами Тихого Дона.
В один прекрасный день начала календарной зимы, а точнее, привычного по здешним местам и климату теплого бесснежного декабря, мне привезли квитанцию с почты, там пришли виниловые диски из «Посылторга», я как-то давненько заказывал. Утром, отдохнув немного после ночной вахты, меня Яковлевич на мотозавозне повез в затон, а сам, пока я получал посылку, сходил до дому. Мы с ним быстренько управились и вскоре уже возвращались к своему земснаряду. Погодка еще более походила на осень, совсем раннюю, теплое солнышко припекало, оттаяли, слегка подмерзшие было, прибрежная полоса с деревцами и кустами, камышом и плакучими ивами, ветерок дул на редкость теплый и мягкий. Водица, прозрачная, холодная и спокойная, отражала солнечные блики и играла в глазах. Никакого намека на начало зимы и в помине, красиво, приятно, тихо и тепло.
- Яковлевич, а что это у тебя в сумке, никак пирожки домашние? – стоя в рубке катера, спросил я, когда край холщовой сумки сполз вниз и моему взору предстал оголившийся пакет с пирожками, находящийся на столике.
- Да, бабка передала пирожков, настряпала к выходным, а меня домой не пустили, я и взял с собой, - улыбнулся завознист, - а там еще банка с компотом, - еще больше расплылся в улыбке он.
- Слушай, а можно компотику? Давно домашнего не пил, мама всегда дома варила, а здесь некому, - попросил я.
- Да пей, ради Бога, - засмеялся Яковлевич и протянул эмалированную кружку, которую достал из навесного шкафчика, - пей на здоровье.
- Спасибо, - наливая из банки насыщенного вишневого цвета компот, поблагодарил я.
Я стоял и пил компот, показавшийся мне немного странноватым на вкус, большими глотками, закусывая его пирожками с картошкой. Что-то я был слишком голоден, видимо, завтрак мы прокатались, после ночной вахты я тоже ничего не ел, ушел сразу спать в четыре часа утра.
- А можно еще компотику, какой-то он у тебя интересный, вкусный, я такого раньше не пил.
- Что, понравился, пей, пей, наливай, - еще больше расплылся в добродушной улыбке моторист.
Я выпил еще кружечку, съел пару пирожков и теперь насытил свой молодой растущий голодный организм, вспомнив маму и домашнюю стряпню, которую она Любила нам готовить, когда мы с сестрой были маленькие. За это время мы приблизились к стоящему под плотиной земснаряду, и мне надо было выйти из рубки, что бы пришвартовать мотозавозню к борту. Сделав один шаг из нее, я понял, что начался шторм, сильный морской шторм, со всеми из него вытекающими штормовыми последствиями и мои ноги стали в одночасье ватными и непослушными, не мои и все тут. Я даже не понял, как я очутился на бушующем море, находясь на тихой спокойной реке. Кое-как добрался до носа завозни, нагнулся, что бы взять канат и чуть не упал, как меня резковато качнула бортовая качка. В это время из салона вышла кокша Матвеевна и увидела происходящее, как я не могу попасть гашей каната на тумбу кормового кнехта. Она, почему-то, в отрицательном направлении покачала головой и, со слегка грозным видом, показала кулак куда-то вдаль, за мою спину. Я как-то неловко повернулся и увидел широкую, во все оставшиеся у него зубы, улыбку Яковлевича, но так ничего и не понял каким-то образом расплывшимся по всей голове туманным умом.
- Петрович, опять своего вина привез, вот, сменного молодого напоил, черт старый! – кричала она сквозь рокот двигателя завозни и подпевание ему монотонный звук вспомогательного двигателя земснаряда.
В это время я умудрился накинуть гашу на кнехт, Яковлевич заглушил двигатель и вышел из рубки. Он подхватил меня под руку и помог подняться на борт, приговаривая:
- Штормит, Леонидыч? Бывает, ветер начался! – а сам все больше и больше переходил на веселый добродушный смех, – Иди, поспи, ночь-то на вахте провел, потом по городу побегал, устал, ноги не держат, бывает.
- Как-то странно, правда, как в шторм попал, а что это было, Яковлевич, в банке-то у тебя? – заплетающимся языком спросил я.
- Да компот, компот домашнего производства, вкусный?
- Не то слово, снотворное, да и только, - ведомый моим штурманом в каюту, плел я, засыпая на ходу…
Через несколько часов проснувшись от того, что в каюте жарко и очень хочется пить и кушать, я начал вспоминать то, что со мной произошло. Рядом, на столе, лежала почтовая упаковка, похожая на диски, я спал в одежде, и меня осенило, что утром я ездил в город на мотозавозне за ними, дисками. Здесь цепочка, составляемая было из обрывков непонятного туманного металла, выстроилась в одно целое, звенья зацепились, хоть, и с трудом, одно за другое и, только помутнение и шторм как-то не укладывались в моей голове…
- Кушать будешь, механик, проспал все обеды на свете, - миролюбиво спросила Матвеевна, увидев меня в салоне, - как голова себя чувствует? У Яковлевича знатное вино, забирает быстро, бьет наповал, а ничего не чувствуешь, когда пьешь. Ты, наверное, и думал, что компот?
- А что, это разве вино было? Я же не пил никогда раньше, а уж вина тем более! Ничего себе, попал!
- Да ладно, он домашнее, для себя делал, полезно для здоровья, - миролюбиво встрял в разговор моторист, смотревший телевизор, - зато теперь знаешь вкус настоящего домашнего Донского вина. Отличишь от дряни, что продают в магазине…
Так я впервые в своей сознательной жизни попробовал домашнее вино, да и вообще, спиртное пил в первый раз, хотя, спиртным-то его и не назовешь, компот и компот, сладкий, терпкий и приятный напиток из даров Придонья. Урок на всю оставшуюся жизнь, как можно, не понимая, что делаешь, попасть впросак.