- Смотри, не влюбись, - шепнула одноклассница Кате, когда та заворожено, не отрывая взора, смотрела на мускулистое тело паренька, ловко выполняющего сальто на турнике школьного двора. На сентябрьском солнце его шевелюра отливала яркой медью, когда он оказывался на самой верхотуре, и блекла при спуске, приобретая глухой ржавый оттенок. Послушная мускулатура юного атлета подкожно бугрилась бронзой летнего загара, а бисеринки выступившего пота, ярче проявляли их рельефный рисунок блестящей пленкой соленой влаги.
- Коля, - представился парень, протянув руку. Взъерошенная шевелюра его пламенела, в тон шуршащих под ногами кленовых листьев. Веснушки, рассыпанные по лицу, заговорщицки подмигивали. Глаза карими озерами нежно обнимали, одетую в трико, симпатичную незнакомку, а губы расплывались в миролюбивой улыбке, обнажая крошечную щелочку в передних, крепких зубах.
- Катя, - ответила девушка, легко касаясь крепких пальцев Николая и чувствуя, как неведомая птаха, примостившаяся у сердечка, тихо, нараспев, выдала пару музыкальных, лирично-нежных фраз.
По дороге в класс с урока физкультуры, Катя рассказала, что переехала с родителями в этот поселок летом, в школе никого не знает и тушуется от волнения. Коля усадил ее за свою парту, взяв на себя обязанности добровольного опекуна.
Страсть к точным наукам, невероятная память и бесконечное добродушие относили Кольку к самородкам-оригиналам. Молоденькая математичка смущалась перед своим учеником и побаивалась, потому что Колька выдавал несколько решений одной и той же задачи, причем первые два-три варианта учительница еще могла понять, остальные ей, бедняжке, приходилось принимать на веру.
Физик был пожестче. В силу своего уважаемого возраста и необходимости поддерживать авторитет перед школьниками, он пытался выявить неточности в Колькиных ответах, но грамотная аргументация ученика и знание предмета, отбила желание и у физика «заваливать» парня.
Преподаватели по химии и литературе, вовсе не связывались с эрудитом. Феноменальная Колькина память позволяла осваивать основы неорганики исключительно на слух, а врожденная грамотность исключала ошибки в орфографии.
Только два преподавателя школы обожали юное дарование по-отцовски, трудовик и физкультурник. По этим дисциплинам в Колькиных дневниках могли бы стоять шестерки, если бы таковые оценочные баллы существовали в системе образования. На кольцах и брусьях парень вытворял сложнейшие кульбиты, от которых у созерцателей перехватывало дыхание и ликовало сердце педагога. А скворечники, да табуретки, мастерски выполненные любимым учеником, были достойны магазинных прилавков.
При всем, при том, Колька был заботливым сыном. Он помогал матери, одинокой вдове, разносить почту, доить корову, заготавливать для нее сено и, не гнушаясь, подрабатывать у одиноких жителей поселка копкой огородов, заготовкой дров на зиму, чисткой хлевов.
К восьмому классу Катя болезненно ощущала удушье, когда Кольки не было рядом. Его слепота досадно царапала взрослеющее сердечко, запуская в него острые коготки смятения. Девичьи ростки влюбленности, давшие всходы в неискушенной, чистой душе, заставляли ловить каждый взгляд одноклассника, пытаясь высмотреть проблеск юношеского, выдуманного ею самой, ответного интереса. А Колька, воспринимая Катю, только как надежного и верного друга, в минуты откровения, рассказывал о своих сердечных неудачах, отравляя сознание девушки червоточиной женской ревности.
Когда Катя притерпелась к безответной влюбленности, а ревностные царапинки отболели, улетел Колька-самородок на Невские берега по приглашению питерской профессуры, заинтересовавшейся деревенским пареньком после нескольких математических олимпиад.
По новогодним открыткам отслеживала девушка Колькин курс по математической взлетной полосе, радовалась сердечно, когда ее задушевному другу предложили работу по космической тематике. Затем короткие весточки прилетать перестали, а мать Колькина, продолжая разносить почту, утратила общительность, замкнулась, резко обрывая разговоры, когда речь заходила о сыне.
- Катя, пробирайся сюда, здесь есть свободное место! - услышала однажды голос из юности замужняя Катя в переполненном вагоне пригородной электрички. Пошарив глазами по незнакомым лицам, увидела седого мужчину у окна, размахивающего руками. Пробралась поближе, напряженно вглядываясь в чужое лицо, и с большим трудом признала друга Кольку, от которого только и осталась памятная задоринка в голосе.
Пожар шевелюры превратился в бесцветный пепел, шоколадную глубину глаз разбавила водянистость спитого чая, обнаженные тенниской руки, больше походили на сухие плети, обтянутые бледной кожей. Бывший бронзовый атлет преобразовался в маленького ссохшегося старичка, суетливого, многоречивого, плюющегося слюной через увеличившуюся зубную щель. Слюна накапливалась в уголках рта, и Николай судорожно смахивал ее тыльной стороной ладони, размазывая влагу по коленям засаленных брюк.
- Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! - начал Николай, усадив Катю напротив и стиснув женские ладони в своих руках, похожих на лапки курицы.
- У меня столько новостей! И каких! Наконец-то я обрел свое счастье. Я влюблен, как мальчишка. Моя дама необыкновенна и прекрасна. Правда, она живет на другой планете, но мое последнее изобретение позволяет частенько с ней общаться, -
Коля-Николай, достав из кармана брюк зажигалку, тихо пробормотал:
-Прием, прием. Как меня слышно? В 22-15? На озере? Прекрасно, лечу, дорогая, -
- Ты слышала? – продолжал, суетливо дергая головой Катин попутчик, - Сегодня я с ней встречусь, и она одарит меня своей любовью. Ее зовут Наири, она родом вон с той планеты, видишь?-
Николай заставил женщину посмотреть в окно, показав самую большую звезду на темнеющем небе. Катя смотрела в окно, переводила смущенный взгляд на Николая, ощущая наползающий туманом страх.
- Правда, у нее всего один глаз, огромный, бездонный, в пол-лица - продолжал торопливо рассказывать друг детства, - Наири спускается со своей планеты
в герметичном шаре, направляя его в самое глубокое место лесного озера. Ну, ты, знаешь то озеро, куда мы частенько ходили в школьные походы. Когда ее аппарат всплывает, вся поверхность воды начинает мерцать фосфором. Водная дорожка становится плотной, и моя возлюбленная спокойно по ней идет, чтобы одарить меня своей пылкой страстью. Перед рассветом она покидает меня, своего суженого, чтобы непременно вернуться вновь. –
Николай мечтательно прикрыл глаза, забыв смахнуть слюни, сползшие на подбородок в течение продолжительного монолога. Затем очнулся, дернулся всем телом, резко вывернул Катино запястье, глянул на ее часы, неловко подскочил и, тараня стоящих в проходе пассажиров, стал протискиваться к тамбурной двери.
Катя с болью наблюдала из окна отползающего поезда, как Николай суматошно метался по платформе, запустив руки в растрепанные, поредевшие волосы, издавая протяжные вопли раненого зверя.
- " -
- Заболел мой Коленька еще на втором курсе. От наук непомерных вывернулись его светлые мозги на темную изнанку, – рассказывала Кате Колькина мать, вздрагивая худенькими плечами от подступающих рыданий.
- По срочной телеграмме приехала я в Питер и обомлела, не признав свое солнышко. Исхудала моя кровинушка, осунулась. Сидит в углу комнаты насупленный, головой трясет и с какой-то бабой невидимой разговаривает. Меня не признал, как будто не заметил. Пришлось в больницу везти. Через полгода, сыночек мой ненаглядный, вроде в себя пришел, оправился. Да толку от того лечения всего на пару месяцев хватило. Так психушка казенная и стала для детеныша моего единственного, родным домом.-
Промокнув уголком полушалка набежавшие слезы, убитая горем мать, обреченно прошептала:
- Где же ты, соколик мой ясный? Где плутаешь?-
А Колька, первая Катина любовь, любовь светлая, любовь девичья, ее счастье конопатое, плутал в непроглядном тумане очередного психического срыва, пытаясь разыскать одноглазую Наири, сотканную из нитей больного воображения.