Незаметно подкралась середина лета. К регулярному поливу и прополке добавились хлопоты по сбору и хранению урожая. Занятие сие кропотливое и откровенно скучное. Шерудя подслеповатыми пальцами в кустах бомжеватого крыжовника или, того хуже, в зарослях переспевшей малины, мечтаешь о делянке где-нибудь на Карибах :там можно дождаться ветреную погоду и кокос без посторонней помощи упадет к твоим загорелым, не покусанным ногам. Схорониться от крестьянских забот среди толстых книг и старинных романсов положительно невозможно – высохшие корни патиссонов пробьют брешь во франтоватой обороне, их глухие стоны будут преследовать по ночам, распугивая романтические фантазии схожестью судеб. И вот Вы уже с лейкой и фонариком, в трусах и одном тапочке скачете по участку, проклиная тот день, когда семена не погибли в зародыше.
Вычищенная обувь расположилась на коврике строго по парам, носами к стене - верный знак того, что хозяева никуда не собираются. С трудом разгоняя остатки июльского зноя, жужжал невидимый вентилятор. Дом погружался в полуобморочное состояние, когда мысли о еде и сексе толпятся в нерешительности на пороге. Где-то в глубине сарая несушки силились одолеть дневную норму. Но как ни старались, одного-двух яиц не хватало. Они тихонько бранились, перекладывали вину друг на друга, толкались куцыми задами и демонстративно тужились.
Легкомысленный фуршет разметал постояльцев по дому, где каждый предавался сиесте с упоением, на которое способны натуры творческие и стопроцентные мертвяки.
Одного из них и вправду трудно было бы причислить к разряду живых. Неподвижность сковала мужчину внезапно, на середине лестницы, буквально на шестой ступени. Он так и остался стоять, прислонившись к стене, в обнимку с работающим телевизором, который так и не донес до второго этажа. Ведущий на экране, казалось, восседал у мужчины на животе, и доверительно обращался именно к нему, удивляясь чему-то далекому и необъяснимому, а мужчина смотрел в ответ сонными глазами и ничуть не удивлялся. Назовем его Никитушкой.
Второй, годами постарше, лежал на кровати с внушительной кредитной историей. Купленная в холостяцкой предтече расшатанная мебель, когда-то уверовала в покой, сославшись на бракосочетание хозяина. Ее не смущало ни коварное имя женщины (Виолетта), ни пролитый на пододеяльник утренний кофе. Однако хмурым осенним днем новоиспеченный муж принес из сарая ножовку и с помощью нехитрых арифметических вычислений распилил кровать на две равные части, одну из которых отправил с оказией в город. Потом водрузил напротив изголовья гобелен «Пастух и пастушка», удовлетворенно хмыкнул и перестал бриться. Наречем его Данилой.
Веранду оккупировал жирный кот с плутовской рожей и манерами провинциального донжуана. Его неожиданное заселение по указанному в накладной адресу: улица Солнечная, стр. №254 можно было оправдать данью традиции, а вот каким образом очутился на лестнице Никитушка, оставалось лишь догадываться. Впрочем, хозяин по этому поводу грузился не сильно, котяра – тем паче. Свернувшись ватрушкой в шезлонге, он гипнотизировал гуттаперчевую мышь на каминной полке. Дадим ему расхожее имя – Васька.
Надо сказать, что обитатели дачного строения за вышеупомянутом номером давно прослыли чем-то средним между «слегка приплюснутыми" и "чересчур умными». Это определение дал им пропавший без вести сторож, личность весьма колоритная. Звался он «человек-пальто», ибо имени никто не ведал, а всесезонный наряд примелькался и стал неотъемлемым атрибутом садового товарищества. Отзывался сторож на «минуточку», «привет», «послушай» и т.п., был незлобив и перманентно подшофе.
Данила с Васькой старались вести образ жизни замкнутый, насколько возможно замкнуться в пределах шести совковых соток. Их никогда не видели у магазина или на собрании пайщиков. Ходили слухи, что мужчина играет с котом в шахматы, причем на деньги и деньги нешуточные. А еще они часто спорили о вещах настолько далеких от забот и чаяний образцового гражданина, что так и хотелось сообщить куда следует.
Девяностолетняя баба Маня утверждала, будто она самолично видела, как «Данилка ентот» грызет карандаш и курит трубку.
- В огороде проволочник репу жрет, а ему хоть бы хны, - стучала она Председателю, - Хлеб сегодня привозили?
Председатель хмурил бровь и надувал щеки:
- Грызет говоришь, трубку говоришь…Не по Уставу, хм. А как же ты, Петровна, углядела? Слепая ведь, что крот в парилке.
- Не твое, милок дело, - ершилась Маня, - знай себе записывай: мол, развел вредителей на участке, а он у него сухой - не наши, заболоченные.
Хлеб будет, аль нет? Тебя на кой выбирали?
Обращение к совести бывшего интенданта занятие столь же продуктивное, что и политчас в провинциальном борделе за много верст от туристических маршрутов. Безусловно, совесть, вернее ее чахоточные остатки, нет-нет, да и напоминали отставнику о своем существовании, но мнительный прапорщик принимал их за симптомы острого панкреатита. В подобные минуты он корил себя за переедание и срывал злость на первом встречном. Так случилось и в этот раз.
- Ты, Петровна, язык придержи. Пол сотки у соседа-инвалида оттяпала, думаешь, не знаю. Так-то. А участок, действительно, хорош – что весной, что осенью в тапочках ходить можно. Н-да…
Мышь – пусть будет Норушка – не выдержала пристального внимания и юркнула в дымоход. В воздухе повисло облачко дыма по форме точь-в-точь шиш на постном масле. Василию стало необычайно грустно и одиноко. Вспомнились упреки в адрес его незаконченной рукописи «Распятый на»:
- …Видите ли, товарищ, ваше творчество грешит запоздалым раскаянием и ранней слезливостью…
«Западники хреновы, - размышлял усатый литератор, - Заместо души чипсы».
Справедливости ради стоит отметить, что Василий чипсы любил, но все равно причислял себя к завзятым славянофилам и темы для творчества выбирал районированные, как и сорта овощных культур, отчего последние отличались упрямством и разухабистым пофигизмом. Огурцы в его исполнении формой и размером походили на знаки препинания, помидоры оставались вечными подростками и только кабачки дразнили западных коллег вызывающе-мясистой дулей.
Норушка, напротив, тяготела к мировым ценностям – одевалась в обтяжку и легко перемещалась в пространстве.
Оппоненты нет-нет, да и сходились в словесную рукопашную на предмет, где свекла свекле, а Андреи держат нос бодрее.
- Ишь, сбежала, - ворчал Василий, - Отфуршетилась и в норку. А поговорить? Хозяина, что ль, потревожить? Данила! Подь сюды, дело имеется.
Послышалось: Adieu oie*! и в дверях нарисовался Данила-мастер (так прозвал хозяина Василий после второго удачно вбитого гвоздя).
- А скажи, дружище, отчего крестьянские девушки босы? Разве в ту пору лапти не носили?
- Ты про пастушку?
- А что в нашем доме завелся кто-то другой? – и Данила в шутку бросился искать.
Ноги сами привели на кухню. Он громко хлопал дверцами, заглянул под диван и, в конце концов, скрылся в духовке. Вынырнув, обтер усы. Божественный запах яблочного самогона отвлек «Охотников на привале» и заставил сменить тему. От этого картина только выиграла, ибо никакие охотничьи байки не могут сравниться по эмоциональному накалу с рассуждениями знатоков о женских прелестях.
- Гениальная работа, - обратился Данила к подошедшему Василию, - Не находишь?
- Ты это про гвоздь за нумером два?
- Не язви. Присмотрись, сколько правды, сколько экспрессии. Даром что живописец отечественный. Как ты любишь.
Хозяин оценил кислую Васькину морду:
- Опять читал грызуну стихи?
- Ах да что она в них понимает?! Вертихвостка! Сделай милость, пойдем поинтересуемся у народа, в гущу масс, таксазать.
Просторы дачного кооператива встретили нашу парочку зевотными занавесками на немытых окнах да комариным звоном в ушах. Горожане попрятались от жары и взносов, и выудить идейных неплательщиков на улицу мог разве что голосок юной разносчицы: «Мороженное! Мороженное!» (Однажды Председатель садового товарищества вознамерился использовать предпринимательницу в качестве живца, но был нещадно бит и с позором переизбран на новый срок).
Жиденькая щебенка исколола босые ноги, покуда интервьюеры добрались до первого человекообразного. Несмотря на плюс тридцать, он сидел в пальто, верхом на ведре возле правления и просматривал подшивку журнала «Лиза». Рядом с ним - и тоже с непокрытой головой - коротал время за аутопсией кокосового ореха пес Федор. Судя по количеству шрамов на теле экзотического фрукта, дворняга-растаман был далеко не первым, кто пытался добиться взаимности.
Провалилась очередная попытка. Плод откатился в тенек, а Федор виновато развалился в пыли: «Просто я живу на улице Ленина, и меня вырубает время от времени**».
- Минуточку, - Василий подался вперед, - Наших в округе много?
- Хватает, - уклончиво ответил человек-пальто.
- Житья от них нет, - пес высказался более категорично, - Впрочем, настоящему индейцу завсегда везде ништяк***…
- Этот точно наш, - шепнул коту на ухо Данила, - вишь, как глючит.
- Дурман-трава, - пояснил сторож, - я сейчас тоже, нюхну и исчезну.
Он отложил в сторону июльский выпуск:
- Самое оно. Поспешайте.
Василий забегал туда-сюда и, не найдя ничего подходящего, спихнул сторожа с ведерка. Затем крутанулся и предстал лицом трагика в ночь перед уходом на пенсию:
Тропил удачу
наудачу
На сдачу
неудачу получал
И то считал большей удачей
и ей же слезы промокал
Федор окончательно перестал дергать конечностями, человек-пальто глубоко задумался и стал похож на всадника без головы.
«Ага! Проняло!» - торжествовал Василий.
Но недолго. Сходство сторожа с героем романа Майн Рида становилось все более очевидным: то есть верхняя одежда, включая сапоги, оставалась на месте, однако висела сама по себе, а собственно начинка куда-то подевалась.
Из-за облаков послышались аплодисменты.
Котяра раскланялся, пожал пустой рукав и склонился над ватным Федором:
- Что скажешь, пес тебя дери?
Кобель отреагировал с горячностью чучела в подсобке зоологического музея.
- Я че думаю, - Данила перевел взгляд от места, где мог находиться у сторожа галстук, на его любимый номер журнала, - эти двое знают нечто такое и это нечто где-то рядом.
Хочешь спрятать понадежнее, клади на видное место. Это небесспорное утверждение заставляет женщин носить бикини, а мужчин разбрасывать носки. Пятачок перед правлением ничем особенным не отличался от вытоптанной лужайки у крыльца любого засиженного мухами учреждения (СОБЕЗ, опорный пункт милиции, райбольница): та же скука, шелуха подсолнечника и прочая неторопливая мелочевка, а на перевернутом ведре могла запросто сидеть Васнецовская Аленушка (подобный тип барышень никогда не вызывал у Данилы дрожь в коленях. И дело тут не в сословности - хозяин дачи был всеяден - а в отсутствии маломальского намека на сексапильность в постановке незамысловатых стоп).
Ветер шевелил страницами подшивки и подолами манекенщиц. Девушки ничуть не краснели, старательно вихляли бедрами, сохраняя равновесие и выражение разбуженного мопса на прогулке в людном месте.
- Посмотрим, чем ему приглянулся июльский выпуск, - Данила пролистал журнал, - Вешалки, как вешалки. Сторож на таких вряд ли поведется.
- Тряси, как следует, может статься, за щекой.
Под ноги упал венозный лист сомнительного происхождения.
- Ха! Я так и знал, - кот запрыгал на одной ножке, - Буратино им кланялся. До скорого, мон ами, - и пнул Федора в репейный бок.
На обратном пути Василий обдумывал сюжет для рифмы: гербарий/аграрий, Данила любовно прижимал к груди многообещающую «Лизу».
Улица Центральная (она же «Солнечная»), на манер красной дорожки, стлалась перед победителями и змеилась вдоль разномастных заборов, стучавших на внутренний мир хозяев не хуже бабы Мани. Жара отползала в безоблачное завтра, приближался бродяга-вечер.
- А что, Никитушка, - кот подергал мужчину за брючину, - прогноз погоды не передавали?
По веранде плыли розовые кустистые облака
- … Ну нет, так нет, мы не в претензии… Слышь, Данила, ты б ему будильник завел – третий час не шелохнется. И откуда такой малохольный взялся?
Хозяйское гостеприимство нянчила намертво заваренная калитка меж двух одиноких столбов. «Умный поймет» - изрек на заре строительства Данила и не прогадал. Дисциплинированные прохожие, ничуть не смущаясь отсутствием продолжения ограды, дефилировали мимо и не тревожили покой обитателей.
- Приблудился, наверное. Забавный парень. А будильника у нас нет. Я его на петуха выменял, когда ты в творческом отпуске пребывал.
- И где птица?
- Несушки выжили. Домогался.
- Любви?
- Понимания.
- Чудак.
- Романтик. Помешан на рассветах.
Что есть время? Бесконечные ожидания? Уход от реальности? И что за безумец накромсал вечность кусками для избранных, роняя прочим жалкие крохи?
То ли дело вечер? Ввалился с ночью в обнимку, – не разлепишь.
…Сыграй мне синюю рапсодию…****
*гудбай простушка
**/*** из репертуара группы «Ноль»
****Слова и музыка Оскара Строка