Глава 3. Сувенир

     (18+)


Магазин «Изумруд», что на улице Победы, считался лучшим ювелирным магазином.

Он считался лучшим хотя бы потому, что специализировался на продаже изделий из золота и серебра, и был лучшим, поскольку был единственным на весь город.

Ювелирные секции, конечно же, имелись во всех крупных универмагах, но, предлагая товар, отнесённый человеческой природой к категории роскоши, сами они ютились на крохотных площадях, являя глазу покупателя убогие витринки с ограниченным ассортиментом колечек, перстней, серёжек. При размахе площадей, отведённых под одежду, обувь, бытовые товары, страшненькие в своей простоте игрушки и прочее, отделы ювелирных товаров, зажатые в каком-нибудь уголке на верхних этажах, должны были символизировать свою невесомость в менталитете воспитанников повсеместного коммунного жития.

Здесь же всё выглядело иначе. В обширном зале, условно разделённом колоннами на несколько помещений, по периметру располагались длинные застеклённые прилавки, снабжённые лампами индивидуальной подсветки, так что потенциальный покупатель, оказавшийся в центральной части зала, подпадал под перекрёстное воздействие блеска благородных металлов и игры света, раздробленного на отдельные лучики огранкой драгоценных камней.

Фасад магазина представлял собой высокие, от пола и чуть ли не до потолка, проёмы, закрытые толстым дымчатым стеклом, в котором призрачно отражались картины внешней повседневности. Однако вблизи сквозь него различим был зал, фигуры посетителей и продавцов за прилавком, как фрагмент другого мира, волшебного и таинственного.

Из такого же стекла были выполнены двойные двери. Всё это позволяло хорошо просматривать изнутри небольшую площадь перед магазином, подкатывающие автомобили и намеревающихся войти посетителей.

С момента открытия магазину был придан охранник – штатный милиционер, экипированный по полной форме: сбоку на ремне кобура, в кобуре – пистолет. Он располагался в холле слева от входа в застеклённой будочке с надписью «Охрана», которая возвышалась над головами посетителей и давала хороший обзор. Это чем-то напоминало стереотипный кинокадр из хроники пятидесятых годов со столичным регулировщиком в светофорной будке. Вероятно, учитывалась возможность вооружённого налёта и грабежа.

Время шло, в небольшом провинциальном городе, каковым он являлся, шло неторопливо и размеренно. Кандидатов в грабители не находилось, застеклённая будочка исчезла, форма охранника сменилась на чёрный смокинг, белую рубашку и строгий галстук, место пребывания переместилось во внутренние помещения магазина, а освободившиеся площади занял отдел русских сувениров: разрисованных цветастых матрёшек, шкатулок мстёрской и палехской росписи, а также изделий из самоцветов – яшмы, бирюзы, агата, малахита, янтаря, опала и прочих в оформлении из мельхиора.

Первоначально предложенный покупателю выбор оказался непривычно широк. Помимо примелькавшихся в обыденности серёг и колец со вставками из горного хрусталя, синтезированного корунда – сапфира или рубина, он был представлен изделиями из натурального топаза, граната, турмалина, изумруда и алмаза. Кроме тонких цепочек с простыми овальными звеньями, или более грубых – якорной огранки, появились изящные цепочки квадратного итальянского плетения. Расширился выбор подвесок, кулонов, стали предлагаться в продаже простенькие колье.

Основательно подзабытые в своём существовании со времён традиций изысканной светской жизни, видное место на витринах заняли приборы столового серебра: наборы ножей, ложек и вилок, стопки под вино, сахарницы и вазы для конфет.
 
Отдельными позициями, по одной – две штуки, были представлены мужские и женские часы в золотом корпусе.

Все изделия за редким исключением, как, например, чеканные чаши и кубки кубачинских мастеров, представляли собой массовую заводскую штамповку и не имели к произведениям ювелирного искусства малейшего отношения. Однако и этого было достаточно, чтобы в замороченном массовом сознании, носители которого, согласно шкале всенародных благ, должны были довольствоваться наличием еды, примитивного жилья и ударного труда, включился механизм тяги к достатку, богатству, роскоши, поначалу малозаметный, но стремительно набирающий обороты. После длительного перерыва люди принялись активно скупать золото.

Правительство отреагировало «принятием соответствующих мер» и в течение  седьмого десятилетия взвинтило цену на «презренный металл» в четыре раза: от восьми до тридцати двух рублей за грамм ювелирных изделий 583-ей пробы, и по мелочам не разменивалось, повышая её разом на 100%. При этом золотое содержание рубля оставалось прежним: около одного грамма. Остальное, как проскальзывало изредка в пояснениях идеологов от экономики, составлял «косвенный налог», по сути налог на роскошь, который в соответствии с незамысловатым тезисом, витавшим в верхних эшелонах власти: хотят богатства – пусть платят, превышал стоимость этого самого содержания сначала в семь раз, затем в пятнадцать и, наконец, в тридцать один раз. Впрочем, повышение затрагивало не только стоимость золота; то же происходило с ценами на ковры, меха, хрусталь.

Фактически это было продолжением кампании по изъятию накопленных народом средств.
 
В ближайшие годы государству предстояло приступить к погашению долга по  займам «на восстановление народного хозяйства» 40-х – 50-х годов, облигации которых принудительно навязывались имеющему «трудовой доход» населению, включая учащихся-стипендиатов, и выплаты по которым, в конце концов, были предыдущим правительством заморожены на двадцатилетний срок со светлыми надеждами на ускорение восстановительного процесса.
 
Эта правительственная инициатива, как и многие другие, была встречена молчаливым, но горячим энтузиазмом трудовых масс, часть которых сразу простила Верховному Совету невозможность возврата вменённых долгов в обозримом будущем и, при своеобразно ярком проявлении чувств, отправила обрывки облигаций в помойное ведро.

Многие использовали более рачительный подход к ситуации, и их дети совместно с соседскими ещё долго забавлялись в своих детских играх добротными, красивыми, но непонятными бумажками. Сколько таких бумажек было потеряно при переездах или несвоевременной смерти владельцев, не дождавшихся светлого часа; сколько их было обнаружено новыми жильцами под половицами или за асбестовой штукатуркой впоследствии, когда облигации уже представляли ценность лишь в качестве архивных материалов,  статистика сказать не может; но оставалась и немалая часть практичных граждан, которые терпеливо дожидались момента возникновения права на реализацию государственных долговых расписок.

С приближением столь щепетильного момента, правительство, основываясь на периодических подсчётах казначейства и экономических служб, укреплялось во мнении, что и без долговых выплат у населения скапливается слишком много финансовых средств, что вредит плановой экономике и угрожает основам социалистического обустройства. Как следствие рождались указы и постановления, повышающие цены на товары «последней» необходимости.

Но, то ли казначейство с экономистами считали слабовато, то ли патологическая скупость правительства в отношении своего народа ощутимо тормозила процесс насыщения спроса, ни в одной из следующих друг за другом акций желаемого результата достигнуто не было. Напротив, каждая волна повышения цен вызывала ажиотажный спрос. Люди отстаивали в очередях сутками, ювелирные прилавки пустели, а банкнот с горделивой декларацией на лицевой стороне: « … обеспечиваются золотом…», которые их обладатели стремились на это золото обменять, оставалось на руках граждан огромное количество.

По таковым обстоятельствам Владислав, направляясь в «Изумруд», не был уверен в успехе задуманного. Ему требовалась неординарная вещь, но даже обручальные кольца в настоящее время продавались по справкам ЗАГСа.

Влад прошёл справа от ДК «Имени 50-летия Октября» и двигался вдоль интерклуба «Берёзка». На первом этаже здания, украшенного простыми прямоугольными колоннами, располагалось «Общество Советско-Итальянской Дружбы», а с торца здания валютно-чековый магазин «Берёзка». И общество и магазин объединялись в сознании обывателей с иностранцами, а потому, собственно, их названия и обобщились до краткого определения «интерклуб Берёзка».

Влад замедлил шаг, приостановился, немного подумал и направился к дверям магазина.

Изнутри предмет мечтаний обывательской толпы выглядел разочаровывающе просто. Стол-прилавок, наглухо закрытый до пола со стороны посетителей, с такой же глухой деревянной поверхностью по центру и двумя застеклёнными неглубокими витринами по бокам, отделял маленькое торговое пространство от обширного пустующего зала. На ограниченном прилавком пространстве в качестве витрин использовались несколько приставленных к стене деревянных стеллажей, оборудованных в нижней части тумбочками с раздвижными дверцами. На мелких полках стеллажей, поднимавшихся над тумбами на два человеческих роста, расположились образцы предлагаемых товаров. Два стеллажа в левой части заставлены в изобилии пачками импортных сигарет, много беднее – бутылками алкогольной продукции: итальянским вермутом, несколькими разновидностями немецкого бренди, английского виски, джина, кубинского рома, среди которых сиротливо затесался пятизвёздочный армянский коньяк и два-три наименования водки. Стеллаж в правой части забит традиционными сувенирными безделушками, призванными олицетворять самобытность русской культуры. Поодаль от прилавка, скрытая тяжёлой драпировкой,  располагалась дверь, соединяющая магазин с помещениями интерклуба.

За прилавком сидела молодая симпатичная девица, жгучая брюнетка по внешности, природную эффектность которой усиливала грамотно подобранная и наложенная косметика. Гипюровая блузка, расстёгнутая на три верхних пуговицы, обтягивала её как вторая кожа и по своему нескромному назначению позволяла рассмотреть покрытый ажурным рисунком тонкий бюстгальтер из синтетической ткани, поддерживающий высокую очаровательную грудь, которая, несомненно, представляла самый ценный торговый аксессуар во всём этом окружении. При появлении посетителя она оторвала взгляд от учебника итальянской грамматики, мимолётно оценила вошедшего и, утратив интерес, вернулась к изучению языка.

Владислав зашёл сюда не случайно: он знал, что в местную «Берёзку», как бы хило она ни выглядела, поступали в продажу ювелирные изделия. Он подошёл к застеклённой части прилавка. Выбор был не большой, в основном изделия из белого золота, которое, если не являлось оправой для бриллиантов, выглядело простовато, но отличалось повышенной стоимостью. Гладкие и гранёные кольца с мелкими бриллиантами и вовсе без вставок, брошь, держатели для галстука, несколько цепочек. Внимание привлёк браслет червонного золота. Звенья браслета были выполнены в виде больших выпуклых пластин с изображением цветов, на каждой – одного из четырёх: розы, тюльпана, водяной лилии и нарцисса. Три цветка лежат на боку, как на воде. Головка каждого исполнена в объёме на две трети и как бы силится всплыть из монолита поглотившего его золота; стебель, чуть намеченный у основания бутона, уходит под поверхность, а на поверхности пластины он вместе с листочками изображён ломаным штрихом гравировки, имитирующей вид в толще воды. Только лилия выполнена полураскрывшейся и ниже поверхности. Рядом гравировка округло-остроконечного, похожего на стилизованное сердце, листа.

«Тяжеловат»,- прикинул Владислав, но ничего другого не было. Он взглянул на обозначенную цену.

- Девушка! Мне приглянулся вот этот браслет. Вы не подскажете, как мне его приобрести?

- Никак! – безапелляционно отрубила брюнетка, не отрываясь более от своего занятия.

- Это почему же так-то? Вы мне таким образом намекаете, что не вышел рылом для калашного ряда?

Брюнетка снова, на сей раз неохотно подняла взгляд, ненадолго остановила его на лбу посетителя, манерно моргнула, разделяя мгновение на «до» и «после», и с деланным вниманием медленно прошлась по фигуре Влада до уровня пояса, за которым линия прилавка скрывала всё остальное. Голова брюнетки коротко клюнула в линию преграды, на лице застыло выражение крайнего недоумения, взгляд остекленел. Отрешённость гостила на её лице несколько долгих секунд. Затем лик её озарился, словно нашлось столь необходимое решение; она живо подняла голову и, приветливо улыбаясь, дважды сделала отстраняющий жест тыльной стороной ладони:

- Отойди… те, немного, пожалуйста!

Владислав сделал несколько шагов назад. Лицо продавщицы вернулось к выражению прежней сосредоточенности, и она продолжила движение взгляда от пояса Влада вниз. Впрочем, движение это оказалось невелико: брюнетка зафиксировала его на пахе Влада и будто окаменела. Владу стало неуютно. Он оказался в глупом положении и испытывал некую незащищённость, на смену которой подкатывало нарастающее негодование. И когда с очередным выдохом Владислав готов был выплеснуть его на нагловатую представительницу торговых профессий, та подняла голову и, глянув в лицо, не предвещавшее ничего хорошего, серьёзно произнесла:

- Про внешность лукавить не стану: красив, а вот статус твой слабоват для покупок в таких магазинах.

- Потому, что я неброско одет и заговорил не на импортном наречии?

Брюнетка вздохнула и изменила тон:

- Что у Вас в наличии: чеки Внешторгбанка? Браслет продаётся за валюту. У Вас есть валюта? Франки, доллары, фунты, может быть лиры? И откуда они у Вас? Только не надо повестей про дядю – советника посольства: таким племянникам место в МГИМО, а не в этом захолустье. А документы, подтверждающие законное приобретение валюты у Вас имеются?! Нет! Тогда настоятельно советую быстро исчезнуть и пойти поискать другое место для её реализации.

- Просто так я не уйду, потому что наверняка знаю, что здесь можно приобрести нужную мне вещь.

- Не знаю, откуда у тебя такие сведения, но ты меня достал! Стоит мне позвонить куда следует – и останешься без своей валюты. Это в лучшем случае! Мне звонить?

- У меня нет валюты, я ничем не рискую.

- Что же ты мне четверть часа голову морочишь?

- Мне нужен браслет, и Вы мне его продадите!

- Ага, за рубли!!

- Да! По любому курсу, а с валютой разберётесь потом сами.

- А вот это уже – предложение по незаконной валютной операции: статья 84 Уголовного кодекса РСФСР. Я звоню!

Брюнетка потянулась к телефону.

- Девушка! Виталию Подлесскому - Вашему протектору, я могу позвонить и сам. Для этого необходимо иметь мелкую монету, - Влад извлёк из кармана пригоршню мелочи, отобрал пятнадцатикопеечную монетку и продемонстрировал продавщице, - и соответствующую степень раздражения. И то и другое у меня имеется, телефон-автомат – на улице за углом.

- Какого?!. – возглас прозвучал не резко, но достаточно громко в необходимости перекрыть раздражённые голоса препирающихся и с интонацией, которую нельзя было проигнорировать. В коротком вопросительно-восклицательном обращении звучала сила человека, уверенного в своих возможностях и привыкшего к подчинению окружающих. Две головы разом повернулись на звук, и в гулком полупустом помещении воцарилась абсолютная тишина.

У портьеры, прикрывающей дверь, стоял стройный, изысканно одетый мужчина. Дорогой, добротный костюм, аккуратно повязанный галстук, тонкие черты гладковыбритого лица, модная стрижка и беззаботно-доброжелательный взгляд создавали идеальный образ потомственного интеллигента, основательно занижая к тому же возрастную оценку стороннего наблюдателя: обладатель моложавой внешности давно преодолел рубеж среднего возраста. В перепалке ни Влад, ни брюнетка не заметили, когда он вошёл.

Убедившись, что ему удалось завладеть вниманием спорящей парочки, элегантный мужчина продолжил совершенно другим тоном: примиряюще-вкрадчиво, почти полушёпотом, растягивая фразу и чётко разделяя слова:

- … масштаба… у вас здесь… недоразумение?

- Да он совсем ничего понимать не хочет, Глеб Давыдович! Как малолетка: дай и всё!!

- Вика, успокойтесь. А то наш гость всё же сподобится позвонить Витальке – это он действительно может.

Слова прозвучали спокойно, как определение очевидного факта, но брюнетка негодующе закусила нижнюю губку и лицо её неожиданно приобрело жалостливое выражение.

- Не волнуйся, мы разберёмся сами. А Вы, молодой человек, пройдёмте в мой кабинет… Прошу, - мягко добавил названный Глебом Давыдовичем, рассеивая открытым взглядом мимолётное сомнение Владислава.

Влад последовал за своим проводником по длинному коридору до распахнутой настеж двери, из которой в полутёмное пространство изливался яркий солнечный свет, и вошёл в просторную комнату, обставленную дорогой импортной мебелью.

- Прикройте дверь и располагайтесь, - произнёс Глеб Давыдович, переступая порог кабинета.

За рабочим столом стояло кресло хозяина, стулья для посетителей предусмотрены не были. Поверхность стола отблескивала девственной полировкой. На ней находился лишь радиотелефон японского производства и более ничего: ни бумаг, ни письменных принадлежностей, ни каких-либо сувениров и фотографий. В противовес аскетичной пустоте столешницы застеклённые секции мебельной стенки, протянувшейся за рабочим столом вдоль всей стены и до оконного проёма примыкающей, были заполнены богато оформленными изданиями классики мировой литературы, как на русском, так и на нескольких европейских языках.

У другой стены напротив рабочего стола и ближе к центру стоял кожаный диван бежевого цвета, по длине дивана – низкий столик со столешницей из толстого стекла, к боковым сторонам которого были приставлены объёмные кожаные кресла.

Владислав пристроился на одном из кресел, в то время как хозяин кабинета прошёл к стенке, открыл дверцу встроенного бара-холодильника, извлёк несколько бутылок и, поочерёдно демонстрируя вопросительным жестом скотч, джин, пепси-колу проговорил:

- Меня зовут Глеб Давыдович, я – директор всего здешнего безобразия, и я рад, Владислав, что Вы, наконец-то, решили заглянуть к нам на огонёк.

Влад отрицательно помотал головой на каждый жест «директора безобразия», отказываясь от выпивки, и в свою очередь поинтересовался:

- Мы с Вами как-то знакомы?

- До сего момента заочно, - ответил Глеб Давыдович, извлекая из бара две металлические банки тоника, и, не спрашивая на сей раз соизволения собеседника, перелил шипящую жидкость в высокие тонкостенные фужеры. Исключая лишнее перемещение по кабинету - до рабочего стола, под которым находилась корзина для бумаг, он задвинул пустые банки обратно в бар и, приблизившись к Владиславу, поставил один из фужеров перед ним на столик. Затем со вторым фужером в руках удобно разместился в кресле напротив, закинув ногу на ногу.

- Тоник, - пояснил Глеб Давыдович, видя, что гость не притрагивается к фужеру, - безалкогольный напиток, в свободной продаже отсутствует. Рекомендую: горьковатый аромат грейпфрута придаёт вкусу пикантность и хорошо освежает, полностью оправдывая название.
А фактом заочного знакомства мы обязаны упомянутому Вами Виталию Подлесскому, за которого, начиная с третьего курса, Вы делали расчётные и курсовые работы по всем техническим дисциплинам, включая и дипломный проект; и который просил принять Вас при случае, «как родного», что я и намерен исполнить с несомненным удовольствием.

- Вы работаете на Подлесского?..

Собеседник не спешил с ответом. Он слегка улыбался и пристально смотрел на Владислава. Владу стало неловко под его немигающим взглядом: глаза в глаза, словно игра в гляделки.

- … под руководством Подлесского? – подправил вопрос Влад.

Чуть кивнув, но не отводя глаз, Глеб Давыдович с выдохом усмехнулся, теперь уже откровенно и добродушно:

- Некоторое время он и сам так думал.

- При обращении к Виктории Ваше упоминание Виталия было не слишком уважительным.

- У меня нет уважения к человеку, который по натуре представляет собой абсолютное дерьмо. Надеюсь, моя оценка не послужит оскорблением памяти ваших студенческих отношений?

- Нет! Но любопытно, как «абсолютное дерьмо» может попасть на службу в госбезопасность и активно продвигаться по служебной лестнице?

- Не запросто, но явление достаточно распространённое. Он бы не работал в «конторе» и был бы, вероятно, совсем другой личностью, если бы не папа, положивший всю жизнь на службу в данном ведомстве. Можно сказать, династическая наследственность. Но по непредвзятой оценке – он на своём месте, а моральные принципы не являются определяющими в отборе работников для различных служб «конторы». Правда в дальнейшем ему мало что светит.

- Вы так хорошо осведомлены о его жизни… Я знаком с ним с первого курса. Да, он был ленив, но весьма сообразителен, и сдавал курсовые по готовым материалам всегда на отлично. У него никогда ни с кем не возникало конфликтов, он был общителен, всегда доброжелателен, знакомства водил со студентами всех курсов. Мне казалось, что именно поэтому у него не хватало времени на курсовые. Странно, как-то, слышать Вашу оценку.

- А не странно ли, Владислав, что у Вас хватало времени и на учёбу, и на общественную работу, на научную деятельность и на дружеские отношения со студентами всех курсов, и на его курсовые тоже? Но в основном Вы правы: именно из-за широкого круга общения, и, главным образом, из-за  дополнительной работы, которая была с этим связана, у него не оставалось времени на самостоятельную учёбу. Общителен и доброжелателен? А кто ж будет конфликтовать с людьми, знания о жизнедеятельности которых подпитывает сферу истинных его интересов?!
 
Работать на госбезопасность он начал задолго до окончания института. Если быть точным, то со второго полугодия первого курса и вплоть до выпуска, был глазами и ушами идеологического отдела госбезопасности в студенческой среде, зарабатывая на подробных отчётах об умонастроении друзей и товарищей стаж в своей будущей профессии. Такой человек был нужен, но Виталия не вербовали. Он пришёл сам. Пришёл ко мне, как к старому соратнику его отца, предложил свои услуги и… - Глеб Давыдович плавно прочертил фужером в воздухе кривую, обозначая жестом истечение промежутка времени, - занимает в настоящий момент мою «непыльную» должность.

- Так Вы на него обижены, и в этом причина Вашего неуважения?

Глеб Давыдович задорно рассмеялся:

- Вам бы, Владислав, дознавателем работать: новая информация порождает новые вопросы, всё более острые и менее безобидные.

- Простите! Мне бывает трудно остановиться. Это как в науке: выяснил что-то в неизвестном, проскакал радостно понятный этап и снова упираешься в неизвестность. И всё: теряешь покой, закипают мозги, чешутся руки – да что же там дальше-то?

- Любопытство – двигатель науки, особенно когда оно удовлетворяется за государственный счёт и хорошо финансируется. В профессии гэбэшника любопытство – должностная обязанность, но проявлять его бывает опасно.

В ситуации с Подлесским ничего хорошего не было, но Вы формируете неверную оценку моей личности, и вот тут мне действительно становится обидно.

Должность, которую я занимал до Подлесского, хорошо оплачивается, ни с какими рисками не связана и, по мнению высокого столичного начальства, была предоставлена мне «в награду» за длительную оперативную работу. При выполнении последнего задания я попал в серьёзный переплёт и засветился полностью. Задание было выполнено, но засветка определила конец оперативной карьеры, и так я оказался в родном городе, возглавляя работу по диссидентам, иностранцам, а также работу с молодёжной порослью: выращивание, окучивание, прополку. Вся эта работа рутинна и противна, как и основной объём деятельности «конторы». Можете себе представить, насколько скучным является ежедневное изучение важной, по определению, информации, к примеру, о том, что студент Дмитрий Панкратов пренебрежительно отзывается о «кремлёвских старцах»; а племянник первого секретаря горкома, некий Борис Михайлович, будучи в подпитии в составе студенческой компании любит травануть политический анекдот; а… и так далее. И если студента Панкратова можно просто взять на заметку, то по дорогому племяннику необходимо «принимать меры» - предупредить через горячо любимого дядю о том, чтобы думал, в какой компании можно заниматься острословием, а в какой категорически следует воздержаться.

Так что, нет – неуважение моё основано не на том, что Подлесский занял моё место, в конце концов, мы все подчиняемся приказам, а на том, как он его занял и как повёл дела, получив командирский мандат.
Вам не наскучило, стоит ли мне продолжать?

- Хотелось бы послушать до конца, если это не слишком секретно.

- Совершенно не секретно, хотя могло бы подпадать под гриф «для служебного пользования»; но государству в его теперешнем положении обнародование такой информации навредить никак не может, поскольку по содержанию представляет собой не более, как публичное прополаскивание  грязного белья двух соседей по лестничной клетке.

               
                ***

По окончании высшей школы КГБ – обретении второго высшего образования – Виталий был направлен назад и под моим руководством начал активно работать уже в качестве штатного сотрудника. Он был неутомим. Его рабочий день начинался в пять утра и заканчивался с логическим завершением очередного рабочего этапа, запланированного накануне. Короткий отдых: четыре – пять часов – и снова вперёд. Работа велась в любых условиях и при любых обстоятельствах: в массовках на празднествах, на пикниках, в летних молодёжных лагерях, в приватной обстановке при встречах «тет-а-тет», даже в «обезьяннике» отделения милиции, куда он однажды «загремел» среди весёлой компании великовозрастного хулиганья и девок «за нарушение общественного порядка» - банальную пьяную потасовку на выходе из ресторана. Моментально он создал первичную сеть сексотов-информаторов, которая впоследствии накрыла все основные производства города, общественные и спортивные организации, отделения творческих союзов – все точки, где могло возникнуть сколь-нибудь значимое движение общественной мысли, и организовал объёмный поток живой информации там, где нерационально было использование технических средств.

Виталий проявлял достойную похвалы инициативу, но был неразборчив в средствах достижения целей. С некоторыми формами его работы я не мог мириться по нравственным соображениям, и временами мне приходилось гасить его служебный раж в приказном порядке. Тем не менее, я не забывал отправлять «наверх» положительные рапорты с упоминанием его фамилии.

Года через полтора Виталий считался лучшим работником по нашему направлению, а по накопленному опыту вполне мог заменить меня в управлении отделом.

В этот момент меня неожиданно вызвали в центр. Вызов был связан с новым заданием, как предполагалось, краткосрочным.

В молодой демократической республике азиатского региона активно проявилась деятельность, враждебная установившемуся режиму. По стилю действий в рамках избитого сценария походило на работу моего давнего противника, однако уверенности у руководства не было. Предстояло выяснить принадлежность и нейтрализовать деятельность противостоящей стороны. Мне придали группу из двух человек, курировал операцию генерал-майор Подлесский.

Было мимолётное сомнение – почему руководство операцией доверили засвеченному агенту, но мне так хотелось вернуться к настоящей работе, что я закинул его на дальнюю полку сознания и вернулся к нему только тогда, когда пришлось анализировать результаты.

- А то, о чём Вы говорите сейчас, имеет какое-то отношение к Виталию? И зачем Вы рассказываете о Вашей нелегальной деятельности?

- Отношение имеет прямое; в этот раз моя работа была скоординирована со спецслужбами той азиатской республики – обратите внимание: я не упоминаю её названия – и являлась полулегальной; а рассказываю для того, чтобы завоевать Ваше доверие, как потенциального клиента: ведь Вы не решили ещё, стоит ли со мной иметь дело?

- Почему Вы так думаете?

- А Вы до сих пор не притронулись к тонику, - заметил Глеб Давыдович, демонстрируя свой наполовину опустошённый фужер.

- Я просто увлёкся рассказом, - Влад взял со столика ёмкую посудину, сделал несколько глотков, наслаждаясь непривычным вкусом, и поставил фужер обратно.

- Местным спецслужбам, - продолжил Глеб Давыдович, - как ни далеки они были от идеальной работы, уже была известна резидентура – мозговой центр подрывной деятельности, велась разработка его связей. В составе выявленного круга лиц не оказалось знакомых мне личностей, это была абсолютно неизвестная агентура и действовала она иначе, нежели мой прежний противник. Так что же, аналитики центра ошиблись? Невероятно!

Опуская подробности, скажу лишь, что в финальной стадии, когда реальной казалась надежда на скорое возвращение домой, я угодил в ещё более жуткий переплёт, чем при моей последней неудаче. Вместо агентов западных спецслужб мы наткнулись на группу хорошо вооружённых местных боевиков-исламистов. Я потерял всех людей: тех, кто прибыл со мной, и тех, кого я мобилизовал на месте, и с неприятным ранением остался один против четверых озверевших противников, которые, судя по участи одного из моих соратников, собирались порезать меня на ремни.

Что произошло дальше – необъяснимо: свидетелей нет, сам помню смутно, на уровне бреда. Откуда-то  перед наступающими возник человек в шутовски неуместном ковбойском наряде.  Четверо нападающих, все – неплохо подготовленные, вооружённые боевыми ножами, не смогли ничего предпринять: просто не успели ни воспользоваться холодным оружием, ни дотянуться до огнестрельного. Такой боевой техники я не припоминаю за всю свою практику: сложнейшая комбинация движений, среди которых ни одного лишнего, атаки, казалось бы, из совершенно неустойчивых положений, эффективность каждой – смертельный исход. За несколько секунд всё было кончено. Боевики осознали только то, что они убиты, понять – как, им не было дано. Ковбой присел рядом и взял  мою руку, вероятно нащупывая пульс. Разглядеть его я не смог: всё расплывалось, как у астигматика, потерявшего очки. В ответ на мой вопрос он назвал себя, и последнее, что я помню, – яркие всполохи перед глазами. Кажется, я потерял сознание.

Очнулся под капельницей в отдельной палате китайской, как выяснилось впоследствии, клиники с дерьмовым вкусом во рту и болезненным ощущением в прооперированном боку. Несколько дней моей персоной никто не интересовался, но спать мне позволяли не более четырёх часов в сутки. Бессловесные улыбчивые медсёстры, пока я находился в забытьи, два раза в день протирали моё тело влажными ароматическими салфетками, меняли мочесборники, пичкали органическими стимуляторами и массировали от макушки до пят по шестнадцать часов с небольшими перерывами. Проводилась интенсивная восстановительная терапия, и в этом я им способствовал, как мог. На вторые сутки после того, как очнулся, я совершал небольшие прогулки по коридору, за что удостоился уважения своих сиделок и одобрительного кивания лечащего врача.

В ящике прикроватной тумбочки обнаружился паспорт гражданина Швейцарии  с моим фото, бумажник с некоторой суммой в юанях, долларах США и швейцарских франках, несколько экземпляров визитки, сообщившей мне, что в настоящий момент я пребываю в статусе официального представителя крупной швейцарской фармацевтической компании, и кредитная карточка с приложенной недавней выпиской счёта в швейцарском банке на моё паспортное имя. Указанная в выписке сумма выглядела впечатляюще.

Всё это было бы здорово, если бы не паршивое настроение: задание провалено, людей потерял, сам нахожусь чёрт те где от заданного места пребывания, связи с центром нет, кроме понимания необходимости в скорейшем восстановлении сил, ясности никакой.

Наконец, на третьи сутки объявился долгожданный посетитель. Фактом своего визита именно этот посетитель оправдывал всё моё ожидание и дарил надежду на скорое прояснение ситуации. Лю Шэн, оперативный работник внешней разведки КНР, с которым довелось провести не одну совместную операцию в прошлом, переступив порог, вежливо поздоровался и обратился ко мне на английском языке:

- Доброе утро! Ян Майер?

Если бы Шэн знал французский или итальянский и достаточно свободно изъяснялся на немецком, я уверен, он бы выбрал один из принятых языков Швейцарии, а обращение по паспортным данным к человеку, которого он хорошо знает, на подофициальном уровне общения выражало недоверие китайской разведки к установленной личности агента, появившегося на их территории под чужим именем.

- Рад тебя видеть, Шэн! – откликнулся я по-русски. – У меня нет необходимости в конспирации, так что спрашивай, что бы вы хотели знать.

Лицо моего друга, выражавшее до этого лишь учтивость хозяина по отношению к гостю, озарилось искренней радостью:

- Ну, тогда «зд`орово», Глеб! – ошибку в ударении, на которую я указал ему как-то ранее, Шэн, используя русское просторечивое приветствие, допустил нарочно, намекая на то, что хорошо помнит наши дружеские отношения.

- Здор`ово, Шэн, здор`рово! – я попытался рассмеяться вместе с приятелем, но боль в боку оборвала мои потуги к весёлости.

- Не напрягайся, Глеб. Тебе пока вредны резкие сокращения брюшных мышц. Расскажи, как ты здесь оказался в таком неприглядном состоянии.

- Шэн! С твоим появлением у меня возникло предположение, что оказанная мне помощь – ваших рук дело. Я от тебя надеялся узнать, как тут очутился.

- Всё, что мы знаем, – это показания персонала клиники.
Неизвестный, по виду европеец, но отлично владеющий китайским, внёс тебя на руках в приёмный покой. Весь бок у тебя был в крови, его одежда тоже. Он сообщил о пулевом ранении и необходимости срочной операции. В переговорах с персоналом уверенно отмёл возможность летального исхода и сомнения медиков в положительном результате. После того, как тебя увезли в операционную, расплатился за услуги по высшему разряду, включая послеоперационное лечение, и исчез, будто его и не было.

- Как он выглядел?

- Выше среднего роста, респектабельного вида. Более – никаких сведений.

- В джинсах, куртке и шляпе?

- По свидетельству очевидцев – в дорогом смокинге европейского производства и при галстуке.

- Бред… или мистика…

- В твоём случае выгоднее быть материалистом, чем даосским философом.

- Ладно, Шэн. Достоверная часть истории включает моё задание на территории вашего западного соседа, которое на данный момент не выполнено…

Я без утайки рассказал Шэну о проваленной миссии, и мы сошлись во мнении, что где-то «протекло»…

- Шэн, мне необходимо туда вернуться, разобраться в ситуации и довести дело до конца.

Лю Шэн задумался, я ждал ответа. Наконец он широко улыбнулся и проговорил.

- Интересы наших государств пересекаются в данном регионе, но они не являются антогонистическими. Аграрная экономика этой страны всё более сдвигается в строну производства опия. С прошлого века мы, как никакая другая нация, осознаём угрозу, привносимую в общество наркотиками. Мы жёстко боремся с этой проблемой, но поток наркотрафика с запада через нашу страну постоянно растёт и будет расти по мере усиления политической нестабильности в соседней республике. Я попробую получить разрешение на оказание необходимой помощи в твоём деле…
Ещё несколько дней тебе предстоит продолжить активное знакомство с таинствами китайской медицины. Жень-шень, асиль, массаж – с действенностью этих средств ты уже познакомился, очередь за иглоукалыванием! Осваивайся, наслаждайся и пощады не проси: когда всё оплачено, добросовестность наших специалистов становится поистине агрессивной. А к тому времени, когда они сочтут возможным освободить тебя от своего изощрённого внимания, я буду располагать необходимой информацией для планирования дальнейших действий…

На тот момент Лю Шэн уже не принимал участия в оперативных мероприятиях: ранее он получил повышение и теперь координировал агентурную деятельность внешней разведки в южном и западном регионах. Его помощь стала решающей в завершении этой заварухи.

Швейцарских средств Яна Майера с избытком хватило на подготовку и проведение новой операции по месту моего назначения. Задание было выполнено: агентурная сеть противника нейтрализована, и на сей раз резиденту ускользнуть не удалось. Через него мы подступились к каналу утечки информации. Ниточка потянулась к ведомству контрразведки крупнейшей западной державы и, наконец, Шэн получил доказательства, изобличающие в качестве источника генерал-майора Подлесского.

- Вот это да! Это не было ошибкой?

- Не удивляйтесь, Владислав. Такова негативная сторона деятельности нелегала. В ней длительно способен выживать только тот агент, который не доверяет никому: ни чужим, ни своим тоже. Вы не представляете, как часто нелегал становится заложником стратегических игр или политических торгов, «в интересах государства» обретая судьбу жертвенного барана.

Но тогда причина действий куратора занимала меня меньше, чем вопрос, что делать дальше? Следовало принять решение: возвращаться или занимать позицию взбунтовавшегося агента – на сленге «конторы» «сделаться львом». Если возвращаться, то как? А во втором случае «контора» всегда готова прислать «укротителя львов» – штатного ликвидатора; по сути – это вариант пожизненной игры в прятки, где награда за сообразительность – собственная жизнь.

Исходя частично из чувства солидарности, частично – из соображений практического характера, Шэн предложил остаться за рубежом: исчезнуть для моего руководства и поселиться по надёжным документам в любой стране по моему усмотрению. Я поблагодарил и отказался: за такую помощь рано или поздно пришлось бы расплачиваться услугами непредсказуемого характера. К тому же, с этим я мог справиться самостоятельно, но это меня не устраивало.

Наступил день, когда я дружески распрощался с Шэном, и Ян Майер отправился обратно в Европу, меняя по пути следования имена, паспорта и гражданскую принадлежность.

И вот, великолепным пятничным вечером, когда уже отступила суета рабочей недели, советско-финскую границу пересекла группа финских граждан, пожелавших провести два свободных дня в легендарном городе Ленинграде, где ими планировалась насыщенная культурная программа: первым делом вечернее посещение гостиничного ресторана с изрядной дегустацией добротной русской водки; утренние процедуры, приглушающие похмельный синдром, и беглые атаки на достопримечательности – Исакий, Эрмитаж, и прочая; повторное посещение ночного ресторана, логически перетекающее со следующего утра и до половины оставшегося дня в глубокое изучение ёмкости русских бутылок. В том состоянии, в котором группа расслабившихся финнов, отправилась домой, проще простого было не заметить отсутствия одного гражданина. Впрочем, у него могло быть намерение провести в России более длительный срок, например, свой двухнедельный отпуск; ведь вряд ли законопослушный финн решится нарушить сроки, предписанные визой.

В действительности человек, пересёкший границу Союза с той туристической группой, отказался от финского гражданства уже в день прибытия и, когда все после размещения по номерам гостиницы Октябрьской поочерёдно направлялись в ресторан, вышел на Невский, спустился в метро и через несколько минут растворился в толпе на железнодорожном вокзале.

Так, без происшествий, завершился последний этап в моём азиатско-европейском путешествии. Я был дома, хотя пока ещё под чужим именем, но парадоксальность ситуации заключалась в том, что именно здесь и теперь мне необходимо было быть в высшей степени предусмотрительным и осторожным.

По прибытии в Москву день пришлось потратить на подготовку. Затем я легализовался и предстал перед генерал-майором Подлесским с докладом. Он не выказал удивления по поводу моего неожиданного появления, лишь попенял на склонность к театральным эффектам. После краткого доклада по  результату операции Подлесский продемонстрировал удовлетворённость через будничную начальственную благодарность и поинтересовался моими дальнейшими планами. Я с тонкой иронией, как будто это был вопрос уже решённый, заметил, что несколько дней проведу в столице, а затем отправлюсь домой. Не отпуская времени на оценку моего ответа, я двинул через стол папку, с которой заявился к бывшему руководителю, сообщил, что в ней он найдёт подробное описание хода операции, а также истинное её содержание, поднялся и в нарушение субординации – без разрешения вышел.

Помимо подробного описания операции, включая моё ранение, но исключая китайскую часть событий и маршрут возврата, папка содержала копии документов, из которых следовало, что подмена фактов в отношении группы противника происходила умышленно с момента постановки задачи, чтобы оправдать целесообразность моего участия в операции. Мелкий штрих, ведущий лишь к лёгкому порицанию в случае неудачи, но вот дальше…

Положительный ход и исход операции, похоже, мало устраивали ответственного руководителя, и в определённый момент через каналы внешней разведки Подлесский слил противнику информацию, касающуюся данной миссии. А вот это уже серьёзный проступок, способный положить конец не только его карьере, но и личному благополучию каждого члена его семьи.

Последним листом в папку была вложена записка, лаконично обозначавшая место и время без каких-либо требований, пояснений и замечаний: дорожа воспоминаниями о совместном прошлом, я предоставил свободу выбора бывшему соратнику и с азартом ожидал, какой вариант действий он выберет теперь.

В замызганную кафешку близ площади трёх вокзалов, ориентированную на невзыскательный вкус разномастной транзитной публики, Подлесский вошёл без сопровождающих ровно в назначенное время. Устало присел за мой столик и выжидающе молчал, терпеливо наблюдая, как я неторопясь отхлёбываю из чашечки кофе. Прошло минуты три, группы захвата не было. Он хорошо знал меня, так же как и я его, и понимал, что необходимые меры мною приняты. За эти три минуты наш молчаливый диалог прояснил, что Подлесский признал поражение и находится полностью в моей власти. Тогда, отставив недопитый кофе, я задал единственно интересовавший меня вопрос: «Зачем?»

Он ответил без заминки:

- Из-за сына…
Виталия питают непомерные амбиции. Он маниакально, используя все ресурсы, не щадя ни себя, ни окружающих, стремится построить блестящую карьеру в этом обществе. Почти сразу после начала работы под твоим руководством он начал жаловаться мне на то, что ты тормозишь его деятельность и глушишь полезную инициативу, а это затягивает сроки его перевода в Москву; что оперативник в принципе не способен вести политическое направление работ в силу своего практического опыта. Позже он настырно стал требовать от меня твоего перевода, а когда я заметил, что ты уже не являешься моим подчинённым, со злостью бросил обвинение в родительской несостоятельности: « Ты никогда не был мне настоящим отцом! Все твои командировки, «служебный долг». Тебя не было рядом, когда меня обижали в школе из-за твоей профессии, когда я очень нуждался в твоей защите. И теперь тоже, когда я самостоятельно пытаюсь пробиваться в жизни, ты отказываешь мне в поддержке, хотя мог бы, используя свой вес и положение». Тогда меня захватила обида и стыд. Ведь он прав: за своей работой я не видел, как он рос; мальчишка, при живом отце воспитывающийся в семье двух женщин – матери и сестрёнки и под патронажем нанятых репетиторов.

Подлесский умолк.

- Да-да, потому я и не заводил семью, занимаясь оперативной работой. Может и тебе не следовало?

Он не отвечал.

- Видимо стареешь, если родственные чувства диктуют тебе поступки, противоречащие гражданскому и профессиональному долгу, – произнёс я без иронии и тоже замолчал.

- Чего ты хочешь? – наконец спросил он.

Всё-таки Подлесский уважал меня. Примечательно, что он не торговался: не предложил обустройства в Москве, должности, положения.

- Думаю, пора положить конец твоей службе.

- Ты желаешь моей смерти? – без околичностей поинтересовался он.

- Нет-нет, всего лишь быстрой отставки и персонального пенсионного обеспечения, как для любого заслуженного гражданина. У тебя же наработан срок по выслуге лет?

- И… всё??

- В отношении тебя – всё!

- О! Очень прошу тебя!

- Имеешь право?? – продемонстрировал я изумление.

Он проигнорировал мой сарказм и продолжал:

- Лишь одна просьба, если для тебя ещё не пустое место наше совместное прошлое…

- Ну, выскажись!

- Не преследуй… не мсти Виталию. Можешь убить меня… любым способом. Потребуй – я совершу самоубийство, но не трогай его, потому что моя жизнь тогда теряет смысл.

- Здесь, друг мой, ты хватил через край: у тебя ещё есть дочь. В отношении Виталия могу обещать в том случае, если он не проявит агрессии и в дальнейшем будет вести себя пай-мальчиком. Ну и, при условии твоей отставки, конечно. Двух недель тебе хватит?.. Отлично! В таком случае я отправляюсь домой – через тридцать минут поезд.

Глеб Давыдович прервался, отхлёбывая тоник.

- Вот оно как! Теперь понятно.

- Это о том, каким образом Виталий начал работать на моём месте.

- А по возвращении должность сохранялась за Вами?

- Конечно, и я намерен был поставить работу Подлесского-младшего под самый жёсткий контроль. Но обстоятельства некоторых городских событий изменили моё намерение.

В городе несколько месяцев в форсированном режиме велось следствие по заявлению одной несовершеннолетней особы, поставившее на дыбы всю городскую верхушку. Проводилось оно совместными усилиями следователей по особо важным делам МВД и специалистов госбезопасности. На момент моего возвращения дело было передано на рассмотрение в суд.

Здесь я хотел бы чуть отвлечься и, прежде чем продолжить, поинтересоваться Вашим мнением по поводу Виктории. Как она Вам?

- Продавщица? Та ещё штучка!

- Ну-ну, не обижайтесь. Вика – хорошая девушка! Вы сами допустили ошибку: следовало сказать, что Вам нужно ко мне. Ведь Виталий об этом Вас предупреждал? А так Вы, Владислав, на тот момент представляли для неё серьёзную угрозу: она выходит замуж за гражданина Италии и, если кто-то поймал бы её на незаконной операции, всё могло расстроиться.

Но я спросил о другом: как, по-Вашему, она красива?

- Внешне она очень привлекательна.

- И при обычных обстоятельствах довольно мила, приятна в общении и никоим образом не заслужила того, как с ней обошёлся Виталий.

                ***
Вскоре после начала своей деятельности Подлесский сформировал группу «сладкой наживки», состоящую из девиц лёгкого поведения, отбиравшихся для работы с иностранцами по установленным самим Виталием требованиям.

Практика самого разностороннего общения наших девушек с иностранными специалистами, длительно командированными на предприятия города, существовала сама по себе, независимо от нежелания властей. Специализированного подразделения, вроде полиции нравов, у нас нет; сотрудники милиции воспринимают случайные и кратковременные половые отношения на уровне милых шалостей; мораль, идеология, отрицая явление в принципе, чудовищно лицемерят. Ну и мы, соответственно, отслеживая контакты иностранцев, выступали по большей части в роли наблюдателей: брали на заметку девиц, вели картотеку и лишь в редких случаях, когда в поле зрения попадала весомая персона, выходили на вербовку предмета её интересов. Всё это в плане сбора информации было не столь эффективно, как хотелось бы: избранница объекта могла заупрямиться на стадии вербовки, проконтролировать полноту и достоверность информации – затруднительно, объект мог проявлять непостоянство отношений, да и избранница могла оказаться безнадёжной глупышкой.

Виталий предложил уйти от роли пассивных наблюдателей, организовать процесс и поставить его под контроль. Получив одобрение руководства, приступил к формированию группы девушек. Кандидатки должны были обладать привлекательной внешностью, развитым интеллектом, уметь поддерживать лёгкую развлекательную беседу и не иметь откровенно вульгарных манер. Из десятков фигуранток, значившихся в нашей картотеке, Виталию удалось отобрать пять девушек, что по масштабу задуманного было ничтожно мало. Обозначилась необходимость поиска девушек на стороне, а поскольку результативность такого поиска от лица мужчины близка к нулю, Виталию потребовалась грамотная помощница. Помощь в столь непростом вопросе всемогущим органам без колебаний согласилась оказывать студентка вашего института Ирина Березник.

- Ириша?! – ошарашено переспросил Влад.

- Знакомые всё лица?

Она быстро освоилась в среде итальянцев – благо итальянский язык уже был введён в программу института и более глубоко преподавался факультативно.
Первый сексуальный опыт Ирочка Березник, отличница и любимица учителей, приобрела, будучи школьницей, в четырнадцатилетнем возрасте. К началу работы с иностранцами Ирина была весьма искусной подругой и, не пренебрегая практической деятельностью, вскоре доросла до роли мамочки-наставницы.

Формирование подконтрольной группы интерподружек было лишь начальным этапом в плане Виталия. Встречи «объектов наблюдения», организуемые иностранцами в номерах гостиниц, где они проживали, на городских турбазах и на природе, Подлесского не устраивали: ему требовалось отдельное, специально оборудованное и подготовленное помещение. Очевидным выбором послужило здание интерклуба. Здесь уже имелись некоторые атрибуты для развлечений и весёлого времяпрепровождения: вместительная гостиная, танцпол с установленным музыкальным автоматом, бильярдная, бар и курительный салон. Посещая интерклуб, разобщённые в течение рабочего дня иностранные гости могли почувствовать себя в привычном окружении, с близким и понятным укладом жизни.

Когда заведение было взято под крыло госбезопасности, в нём провели реконструкцию: из общей гостиной по лестнице, отделённой выступом стены и застеклённой дверью, сделали выход на второй этаж, где расположили несколько номеров, обставленных под комфортабельные спальни. Специалисты оборудовали их скрытыми микрофонами, объективами кино-фотокамер. Здесь всё было готово: добро пожаловать, гости дорогие, чувствуйте себя как дома!

Дальше – больше. Было согласовано ежеквартальное медицинское освидетельствование девушек – не дай бог, клиент подцепит венерическое заболевание, – а также организовано их посезонное обеспечение модной одеждой, обувью, косметикой и бижутерией через закрытую исполкомовскую базу-распределитель.

В общем, на момент моего убытия в последнюю командировку, в городе под вывеской общества советско-итальянской дружбы располагался полноценно действующий бордель для иностранцев.

К слову сказать, оправдательное определение «для иностранцев» служило истине недолго: через пару месяцев камеры интерклубовских спален начали фиксировать визиты номенклатурных соотечественников. Сначала лёгкий десант: комсомольские вожаки города и по их радушному приглашению представители обкома ВЛКСМ под очередное «мероприятие выездного характера». Затем «проявились» организаторы этого десанта – исполкомовские должностные лица, от которых зависит наложение разрешающих виз на заявлениях по распределению «шмоточного» дефицита. Далее как в бравурном марше: всё выше, и выше, и выше!..

Виталий не препятствовал: пришло время платить за услуги; но вместе с тем с его лёгкой руки в архивах «конторы» как на дрожжах распухали и множились папки компромата, незримой паутиной опутывающего номенклатуру нынешних и будущих госуправителей «местного уровня».

Постепенно Виталий в свойственном ему стиле – вербовкой, когда находил её целесообразной, но чаще угрозами, физическим воздействием, а где-то и разрушающим вмешательством в личную жизнь – добился почти полного отсечения «случайных», то есть неподконтрольных ему подруг, от контактов с иностранцами. Я говорю «почти», потому что ему долгое время не удавалось совладать с Викторией.


Эта девушка хорошо известна в среде зарубежных специалистов, проживающих в городе. Обладая потрясающей внешностью, врождённой грацией и ироничным мышлением, неплохо сочетающимся, однако, с тактичными манерами и лёгкостью речи, она всегда была желанным гостем в компании иностранцев на всяческих встречах, посиделках, вечеринках. Выпускница иняза, отлично освоившая в ВУЗе английский и норвежский, самостоятельно ещё немецкий и итальянский, Виктория выступала связующим звеном в любой случайно сложившейся компании нескольких национальностей. С её появлением общение приподнималось на другой уровень, становилось живее, активнее, и постепенно круг общающихся концентрировался в зоне её видимости и голосовой досягаемости.

При огромном количестве установленных дружеских связей, Виктория не стремилась занырнуть в постель иностранного гостя, отвергая многочисленные предложения без раздражения, с мягкой, обворожительной улыбкой, но непреклонно.

Вскоре после непривычного провинциальному городу наплыва иностранцев у неё появился постоянный поклонник – Луиджи Винченцо Монтелло, молодой красавец со сложением Аполлона и внешностью киноактёра-любовника. В неполные тридцать лет он был специалистом высшего класса в области автоматизации производственных процессов, отличался блестящим умом, конечно же, юмором, отражающим национальный темперамент, но, вразрез известному стереотипу, уравновешенным характером. Наткнувшись, как и все, на девичье сопротивление он, однако, не развернулся в поисках доступных связей и не пытался форсировать событий, но отнёсся к чувствам «синьорины Вики» с пониманием и глубочайшим уважением, после чего их едва зародившееся влечение стало заметно усиливаться и перерождаться в нечто большее.

Виталия интересовали «оба объекта». Луиджи обладал знаниями, позволявшими ему по косвенным геодезическим признакам, наличию, расположению радиотехнических и силовых энергосооружений, высоковольтных ЛЭП, оценить обороноспособность и стратегический потенциал региона. К тому же, сведения, поступавшие в распоряжение Подлесского о Луиджи Монтелло, были слишком скудными, поскольку тот не сходился ни с одной из девушек, кроме Виктории. Этим он отличался от большинства иностранцев, что Виталию казалось странным, даже подозрительным.

Итак, служебная прагматичность не позволяла Подлесскому обойти Вику своим вниманием, и он безальтернативно определил ей место в своих стратегических планах: Виктория будет работать на него, сначала с Монтелло, а потом с теми, на кого он ей  укажет.

На первую встречу Виталий пригласил Вику повесткой, рассчитывая на особые чувства гражданских к сильнейшей союзной службе, деятельность которой усилиями кинематографа и художественной прозы «про разведчиков» была овеяна таинственностью и патриотической романтикой.

Беседу, если можно назвать беседой практически одностороннее вещание, Подлесский завёл в вежливых, патетико-отеческих тонах и, повышая значимость момента, взял с Виктории подписку о неразглашении. Суть заключалась в том, что службе госбезопасности необходима помощь… её, Виктории, двадцати трёх лет отроду… законопослушной гражданки Союза ССР, от которой Родина ожидает исполнения гражданского долга и…  уверены, что Вы не откажете… поскольку других вариантов… в данной ситуации нет.

В начале беседы, сидя напротив Виктории, Виталий, как обучали – пристально, не отрываясь смотрел в глаза собеседницы: человек, на совести которого повисли противозаконные или моральные прегрешения – а безгрешных за пределами рая не бывает – редко выдерживает такой взгляд. Девушка с нейтральным выражением изучала его лицо, приняв по возможности комфортную позу на неудобном стуле. К середине речеизлияния её взгляд равнодушно стал перемещаться по развешенным на стенах портретам основателя ВЧК, нынешнего Председателя КГБ и «генерального кормчего», демонстрируя скуку, и Виталий не мог понять, намеренная это демонстрация или перед ним такая пустышка, что потеряла уже логическую нить и унеслась мыслями в «прекрасное далёко».

Виталий встал и начал прохаживаться по кабинету, продолжая говорить. Он апеллировал к её природным данным, выделял свойства ума, отмечал незаурядные способности и сулил безграничные возможности. Завершая движение, Виталий зашёл за спину Виктории, стал вплотную и последние фразы произносил, опираясь руками на спинку её стула. Во время этих передвижений девушка ничем не показала, что следит за изощрённой риторикой оратора: его замысловатые манёвры по кабинетным площадям она не удостоила ни поворотом головы, ни провожающим взглядом.

Нависая над Викторией, Подлесский ощущал тонкие запахи её волос и дорогой парфюмерии; взгляд упирался в налит`ую девичью грудь, мерно вздымающуюся и опадающую под газовой тканью декольте далеко не дешёвого импортного платья. И тут произошло то, что никак не входило в планы беседы: он почувствовал накатывающее половое возбуждение. Виталий быстро прошёл к своему месту и сел, упираясь взглядом в поверхность стола. Ему потребовалось время, чтобы справиться с наваждением. Через четверть минуты он поднял глаза и столкнулся с глубоко серьёзным взглядом Виктории.

- Я обдумаю Ваше предложение, - это была вторая фраза после того, как она вошла в кабинет и назвала себя.

Виталий молча подписал пропуск и, когда Виктория вышла, вынужден был признать, что она много умнее всех тех дурочек-студенток, которых привлекала к работе Березник: Вика не купилась ни на один из его психологических посылов. «Ничего-ничего! – утешал он себя. – Чем сложнее вербовка, тем весомее впоследствии отдача. Некуда ей ускользнуть, подождём!»

Тогда ещё Виталий не знал, что Вику невозможно подкупить ни лестью, ни соблазнительными обещаниями, поскольку она знает значительно больше, чем ему заведомо хотелось бы…


У Виктории была близкая подруга. Они были знакомы со школы, вместе заканчивали иняз,  вместе вернулись в родной город и вместе же начали встречаться с иностранными гражданами. Вера, сторонница свободных взглядов, первые, но не единственные, романтические отношения прошла во времена студенчества и не нашла причин избегать интимных отношений с иностранцами. В этой среде их долгое время воспринимали как подруг-неразлучниц и если упоминали, то зачастую разом: Виктория и Вероника.

В какой-то момент Вера перестала появляться в интерклубе и в других местах присутствия иностранных граждан, на телефонные звонки Виктории отвечала сдержанно, предложение «встретиться и прогуляться» отклоняла под предлогом занятости.

Где-то через месяц Вера позвонила Вике и попросила приехать на железнодорожный вокзал. В ожидании поезда Вера поведала, как капитан госбезопасности Подлесский предложил ей «сотрудничество» и как предостерёг от дальнейших встреч с иностранцами после её отказа. Когда же Вера проигнорировала предостережение Подлесского, у неё начались проблемы с работой.

Она работала преподавателем английского языка в школе. Вызов директора был для неё неожиданным. Тот без обиняков сообщил, что из компетентных органов поступила информация о её аморальном поведении в обществе иностранцев, что такое поведение несовместимо с моральным обликом советского педагога и не должно стать примером подрастающему поколению. Для упрощения процедуры он предложил уволиться по собственному желанию без скандала.

После увольнения Вера обращалась по поводу работы во все учебные заведения города, включая средне-технические и высшие, – под  различными предлогами ей отказали везде…

Прошло несколько дней, неделя, другая. Виктория не давала о себе знать. Виталий потерял терпение. Выследив Вику на входе в ресторан «Жигули», он пошёл следом и без спроса присел за её столик:

- Что такая очаровательная девушка собирается делать здесь в одиночестве?

- Девушка пришла сюда немного развеяться и повеселиться. К вопросу об одиночестве: очаровательной девушке оно не грозит, но вечер начался не лучшим образом.

- Ба-а! – изумился Виталий. – Нам здесь не рады. Но кто ж в этом виноват? Вы куда-то запропастились, а нам необходимо Ваше решение.

- Не место и не время! – Вика заметила входящего Монтелло.

- Тогда я жду Вас завтра у себя к одиннадцати часам. Повестку передать?

- Обойдёмся без формальностей.

- Замечательно! – Виталий поднялся, освобождая место за столиком.

- Добрый вечер! – поздоровался Монтелло и обратился к Виктории на итальянском, - ты представишь меня своему знакомому?

- Мы почти не знакомы, - в расчёте на Виталия Вика отвечала по-русски, - но «товарищ» очень желает познакомиться со мной поближе.

Луиджи с интересом взглянул на Виталия и неожиданно для того продемонстрировал неплохой русский:

- О, Вика! Невозможно в этом сомневаться: он – мужчина, а какой мужчина не обратит внимания на твои достоинства? – И далее с задушевной прямолинейностью, как к доверенному приятелю, обратился непосредственно к Подлесскому:

- Девушка не свободна. По крайней мере сегодня она пришла на свидание ко мне, и не иначе. Извини, «товарищ»!

- Конечно, конечно…

Виталий театрально откланялся и направился к выходу. Своего он добился, но в душе, лишая эмоционального равновесия, заворочался червяк уязвлённого самолюбия: «Макаронник хренов! На моей территории, у меня дома указывает мне, с какой девкой встречаться, а какую стороной обойти!»

Когда на другой день в назначенное время Вика переступила порог кабинета, Виталий что-то быстро писал на отдельных листах. Он молча кивнул ей на стул и продолжал своё занятие. Несколько минут Виктория терпела подчёркнутое пренебрежение, затем неторопливо достала из сумочки косметичку и принялась приводить сдержанный повседневный макияж к стилю вамп, преобразуя внешность от молодой современной леди до неотразимой, и потому опасной, личины демона-соблазнителя. Минут через двадцать Виталий сдался: он добрался до последней выкладки академической лекции по использованию психологических приёмов в работе с оппозиционно настроенным противником, которую по памяти перекладывал на бумагу, и придумывать, чем бы ещё заполнить пустые страницы, ему не хотелось.

- У Вас было достаточно времени обдумать и принять моё предложение, - на сей раз он придал речи сухой тон деловых отношений, - и сейчас я готов выслушать Ваши пожелания по данному вопросу; надеюсь, Вы приняли правильное решение.

- Решение? Да, думаю правильное.

Виктория всё ещё смотрелась в раскладное зеркальце, нанося последние штрихи в макияже. Вот она повернула голову, осматривая поочерёдно левую, правую стороны лица, по-видимому, осталась довольна и, решительно захлопнув зеркальце, подняла взгляд на Виталия:

- Хочу отметить, и это – главное, что за всё время моего знакомства с Луиджи Монтелло – что-то около года, я не заметила никаких проявлений враждебности по отношению к Союзу Советских Социалистических Республик: ни критики политики партии и правительства, ни дискредитирующих разговоров, ни распространения литературы подстрекательного или аморального содержания. У меня нет оснований предполагать, что что-то подобное проявится в будущем, и, что гражданин Италии Луиджи Винченцо Монтелло представляет угрозу для Союзного государства. Прошу принять сказанное в качестве официального заявления.

Подлесский никак не ожидал от Виктории, в которой всё ещё видел лишь молодую смазливую девчонку, далёкую от политических игр и интриг, столь исчерпывающей характеристики итальянца на предмет лояльности. По мере осмысления звучавшей тирады лицо его менялось: черты приобретали жёсткость, в выражении проскальзывала неприкрытая злость.

- А вот об этом, - проговорил он холодно, - позвольте судить профессионалам.

- Позволяю, - парировала Вика, с достоинством выдерживая колючий взгляд, - но без эксплуатации моих возможностей и насилия над моей совестью: участвовать в ваших забавах я не буду! Вот это и есть моё решение.

- В таком случае, - после неощутимой паузы Виталий начал говорить безучастно, почти без интонаций; злость во взгляде потухла, лицо приобрело спокойное, будничное выражение, - настоятельно рекомендую Вам прекратить общение с Монтелло и другими иностранными гражданами. Как штатному переводчику я не могу запретить Вам служебные контакты с иностранцами: работа есть работа, но Ваши личные взаимоотношения с ними заканчиваются сейчас. В противном случае у Вас будут неприятности.

- Как у Веры Александровны Головиной?

Виталий промолчал, черкнул отметку в пропуске и двинул его через стол к Виктории. Откинувшись в кресле, развёл в стороны руки, охватывая пространство кабинета:

- Вот мы. Такая у нас работа! Идите и помните о неразглашении.


Просматривая отчёты Виталия, я обратил внимание на твёрдость и моральные принципы Виктории. Раньше я видел её на мероприятиях в качестве синхронного переводчика, встречались мы и у нас в управлении. Вика щедро и бескорыстно проливала своё человеческое обаяние на  окружающих, и, может быть ещё и поэтому, заслужила мою к ней симпатию и уважение.
С другой стороны, мне показалась любопытной неудача моего подчинённого: впервые Виталий оказался в ситуации, которой не находил разрешения. Акцентировать внимание на этом было некогда – я убывал в последнюю командировку, когда же возвратился, в городе, как уже упоминал, разгорался скандал, инициированный от лица несовершеннолетней и связанный с работой организованного Виталием борделя.

                ***
Пятнадцатилетняя девчонка из вполне благополучной семьи, наслушавшись сентенций Березник в общении с «девочками» об отношениях с иностранцами, о хорошей жизни, которую те способны организовать подругам, об их уважении к женщинам и «особом умении любить», решилась вкусить от запретного плода, чтобы понять, наконец, какова на вкус «хорошая взрослая жизнь» и те самые страсти, вокруг которых вертятся все разговоры старших подруг. Всё представлялось в розовых романтичных тонах, и она со сладостным замиранием погружалась в грёзы, множество раз прокручивая в воображении постановку того момента, за которым на неё должны снизойти всеобщее мужское внимание, уважение и открыться врата райских наслаждений. От раза к разу постановка эта обогащалась количеством сцен и действий, проявлялась в сознании насыщеннее и ярче, и тогда ожидание знакового события казалось занудно-тягучим, но, временами, приближение момента, в который ей надлежало переступить порог девственности, порождало естественную робость и чувство неуверенности, и тогда она вспоминала наставительные интонации Ирины: «Все нормальные женщины проходят через это, и ни одна об этом ещё не пожалела!»

Мечты начали сбываться, когда она по списку, подсказанному Ириной, получила тонкое французское бельё, модное декольтированное платье, фасонный костюм жакет-юбка, импортные туфли и сапожки, норковую дошку, муфточку, косметику и серебряное колечко с бирюзой. И тут возник первый неудобный момент: принести всё это домой было невозможно – стоимость во много раз превышала совместный заработок родителей. Пришлось оставить всё на временное хранение у Березник, которая обещала чуть позже организовать место для персонального гардероба непосредственно в интерклубе.

В первый же вечер всё пошло не так, как ей представлялось.

Звучала музыка, царило неподдельное веселье. Основная группа посетителей разместилась в гостиной, оживлённо общаясь посредством нескольких языков разом, а где не хватало слов, в ход шли жесты, порой настолько замысловатые, что вызывали всеобщий смех. Из нижнего помещения – бильярдной доносился перестук шаров, кто-то проводил время за барной стойкой, на танцполе несколько пар извивались под зажигательные ритмы твиста и буги-вуги. Выделялись две девушки, откровенно имитируя движения полового соития.

Мужская часть была представлена самым различным типажом: симпатичные и не очень, представительные и попроще. Появившуюся пару встретили доброжелательными улыбками. Ирина представила новую девушку как давнюю подругу. Березник живо говорила на итальянском, чем вызвала искреннее восхищение «подруги», и по необходимости переводила ей обращения и ответы остальных.

Девушка присматривалась к мужчинам, пытаясь представить, как каждый из них повёл бы себя с ней в интимной обстановке. Однако свободных мужчин было не много. Большинство, как и предупреждала Березник, встречались с постоянными подругами и не оказывали ей столь желанного внимания. Наблюдая нарастающее разочарование новенькой, Ирина успокаивающе пояснила:

- Не комплексуй: выглядишь ты привлекательно. С первого раза личное знакомство может и не завязаться, но после нескольких посещений произойдёт обязательно.

По лестнице, ведущей из бильярдной, поднялся мужчина лет сорока, выше среднего роста, широкий и грузный. Был он в подпитии и не в лучшем расположении духа после ряда проигранных партий. Его блуждающий взгляд скользил по присутствующим, пока не наткнулся на Ирину Березник с молоденькой незнакомкой. Мужчина расплылся в улыбке и направился к ним. После приветствия, сопровождаемого галантным наклоном головы, он перебросился несколькими фразами с Ириной и с выжидательной полуулыбкой уставился на её подружку.

- Он просит представить его, - перевела Ирина и тут же продолжила, движением кисти обозначая знакомящиеся стороны, - Чезаре Фикаротто, Чезаре, - это Анастасия.

- Оч-чень приятно, - выговорил Чезаре одно из немногих словосочетаний, которое освоил по-русски.

Он перебросился с Ириной ещё несколькими фразами, по-видимому, незначительными, поскольку та не сочла нужным их переводить, и уселся на диване со стороны Березник вполоборота к девушкам, так что разом мог видеть их лица. Беседа продолжалась. Насте оставалась лишь возможность следить за интонациями незнакомого языка. Среди речитатива падающих слов она услышала своё имя в непривычном произношении и взглянула на итальянца. Тот смотрел на неё.

- Чезаре спрашивает, можно ли предложить тебе чего-либо выпить?

- Нет, спасибо, - машинально ответила Анастасия, после чего Ирина произнесла фразу, как показалось Насте, более длинную, чем требовал перевод её ответа.

Чезаре удовлетворённо кивнул и направился к бару, оставляя за собой шлейф запахов крепкого табака и алкоголя.

- Старый и несимпатичный, - отметила Настя, когда итальянец отошёл.

- В этом деле мужчина должен быть чуть краше обезьяны, не более, а доказать ему, что он есть символ женского вожделения – твоя задача. Недавно его подруга ушла в отставку, сейчас он свободен. Так вот, она считала, что Чезаре – хороший вариант по сравнению с теми, что были до него.

Итальянец вернулся. Он принёс два лёгких алкогольных коктейля в объёмных стаканах с «соломинками» и насаженными на край кружочками апельсина. Один он вручил Ирине, второй протянул её подруге.

- Я не просила, - вполголоса произнесла Настя, обращаясь к Ирине.

- Возьми, можешь сразу не пить, - откликнулась та. – И говори естественно и свободно: Чезаре настолько ленив, что не утруждается освоением нашего языка. Да если б и понимал – ничего страшного.

- А если он пригласит меня наверх, я должна буду пойти?

- Как хочешь. Но если будешь постоянно от всего отказываться и ждать красавца, у тебя вообще ничего не получится.

Чезаре пригласил её, не затягивая болтовни с Ириной, и растратив в адрес Насти весь арсенал дежурных комплиментов.

- Не желает ли Анастасия осмотреть второй этаж нашего интерклуба? – перевела Ирина его вопрос.

Удерживая обеими руками стакан с коктейлем, как какой-то защитный амулет, Настя с мольбой смотрела на Березник.

- Иди… - настоятельно произнесла та и за подругу ответила итальянцу: - Девушка желает получить помощь в удовлетворении своего любопытства, она здесь впервые.

Чезаре тяжело поднялся и, не оглядываясь, двинулся вперёд. Настя передала свой стакан Ирине и пошла за итальянцем. У застеклённой двери она, выказывая неуверенность, обернулась. Ирина прикрыла глаза и ободряюще кивнула.

В один из номеров они вошли в том же порядке: Чезаре первым, Анастасия за ним. Прикрывая дверь, Настя не думала, что её стоит запереть. Чезаре вообще не озадачивался ничем окружающим, так что, если бы девушка оставила дверь вовсе распахнутой, он бы не заметил.

Драматизма в ситуацию добавил языковый барьер. Чезаре что-то спросил – она лишь беспомощно повела плечами; её заполнило чувство накрытой сеткою пичуги, завидевшей приближение ловца. Настя присела на край кровати – столов и стульев в номере не было.

Итальянец достал из бара малюсенькие бутылочки мартини и водки, слил обе жидкости в хрустальную стопку и на плоской металлической тарелке преподнёс Анастасии. Девушка отрицательно помотала головой. Чезаре, отойдя к бару, одним движением выплеснул содержимое в рот – а чем мы хуже ваших, – смачно глотнул и произнёс одно единственное слово, пытаясь при этом подоходчивее показать жестом, как спадает с фигуры платье. Убедившись, что эта русская кукла не желает его понимать, Чезаре начал раздеваться сам.

В гостиной, сидя в одиночестве, Березник допивала второй коктейль и ожидала завершения встречи Анастасии с Чезаре Фикаротто. Всё завершится, как должно, и, оказавшийся без опеки иностранец, вновь будет под присмотром, а она, Ирина Березник, получит очередное поощрение от Виталия. Неожиданно до её ушей донёсся крик, скорее даже отчаянный визг новой подруги. Заглушаемый музыкой и всеобщим гомоном, он не был услышан остальными, или, может быть, присутствующие сочли невежливым обратить на него внимание. Ирина предполагала, что будучи девственницей, Настёна может не сдержаться. Однако, это не походило на короткие вскрики девственницы от резкой, но непродолжительной боли, это был вопль непреодолимого страха, взывающий о помощи.

Ирина быстро поднялась наверх. Крики указали номер. Дверь была не заперта, и она без колебаний вошла внутрь.

Грузный итальянец нелепо смотрелся в белых трусах, майке и высоких, чуть ли не до колен, тёмных носках. Одной рукой прижимая к постели хрупкое девчоночье тело, он грубо стягивал из-под подола ажурные трусики.

- Чезаре, ты допускаешь оплошность! – Ирина говорила громко и быстро. – Она – девственница, и ты сумел перепугать её до полусмерти.

Итальянец неуклюже перебрался через брыкающуюся девчонку и сел на свободном краю кровати, сжимая в руке пикантную часть женского туалета. Тяжело дыша, он уставился на Ирину рассеянным взглядом. Трикотаж, обтягивающий массивные бёдра, сильно топорщился в передней части, едва скрывая вздыбленный предмет мужского достоинства. «Впечатляющий размерчик!» - пронеслось в голове Ирины; меж тем Чезаре не удавалось избавиться от сексуального напряжения: в нетрезвом состоянии он собою не владел.

- Иди отсюда, - бросила Ирина вздрагивающей от плача Насте, но та самостоятельно не могла подняться – стресс переходил в истерику. Ирина помогла ей слезть с кровати. Анастасия встала, пошатнулась на ослабших ногах. Чезаре замычал, осознавая, что предмет его вожделения готов удалиться, и потянулся было следом.

- Исчезни, быстро! – почти крикнула Ирина и, раскрывая лиф, шагнула к итальянцу.

Анастасия, размазывая по лицу слёзы и тушь, бросилась из номера и вообще из здания интерклуба. Вырвавшись за последнюю дверь на ярко освещённом входе, она, ничего не разбирая за слезами, влетела в объятия родителя: отец по наводкам подруг, которых пришлось побеспокоить в столь поздний час, двинулся на поиски дочери. Оценка её вида и поведения – измазанное лицо, дорогое вечернее платье с высоким боковым разрезом, открывающим ногу до бедра при каждом шаге, импортные туфли на шпильках и отсутствие трусиков, доставшихся Чезаре памятным трофеем, – была отложена на потом, а в настоящий момент безудержных слёз маленькой девочки, каковой она виделась ему сейчас, хватало, чтобы в родительском сердце вспыхнула ярость к неизвестным обидчикам, и лишь состояние дочери удержало его от намерения сию же минуту вломиться и навести шороху в этом увеселительном заведении.
 
- Я этого так не оставлю, – процедил он сквозь зубы и, прикрывая дочь надёжным родительским объятием, аккуратно повёл домой.

На другой день было подано заявление в милицию. Суть его не всколыхнула в душе дежурного ни жалости, ни сочувствия, лишь – раздражение: лезут, пистушки, куда не след, потом приходят жаловаться; но видя удручённое состояние заявительницы и решительный настрой родителя, без комментариев зарегистрировал заявление и тут же вызвал дознавателя. Тот педантично, до мельчайших подробностей запротоколировал показания и с чувством исполненного долга передал дело назначенному следователю.

Это был один из лучших следователей отдела. Молодой, добросовестный и активный, он заслужил доверие руководства в очень непростых делах и при этом пользовался неподдельным  уважением в криминальной среде. Он не шёл на компромиссы с подследственными, когда ему предлагали вознаграждение за переквалификацию преступлений, но никогда не цеплял им  «висяков», что давно стало традицией у множества его коллег, и не «шил» несовершённых деяний в угоду показателям раскрываемости. За ним числились нераскрытые преступления, было их значительно меньше, чем у остальных, но не бывало дел, разваливающихся в ходе судебного процесса.

После опроса Ирины Березник, на котором она была крайне откровенной, следователь понял, что на этом деле можно обломать зубы, и что оно, во всяком случае, не его уровня.

Именно это хотел внушить ему Виталий.

Ирина давала показания не спонтанно. Накануне Виталий устроил ей форменный разнос.

- Как ты впёрлась в идею подложить под этого итальянского хряка неподготовленную девчонку? Ты как дилетантка купилась на объявленные хотелки романтичной малолетки. Где твой опыт? Или, ты как раз и опиралась на личный опыт?! Только упустила маленькую деталь: в свои четырнадцать ты выбирала первого мальчика сама, а ей не предоставила выбора!..

Если отказало чутьё и логика, ты могла хотя бы обратить внимание на его фамилию? – ты!, в совершенстве освоившая итальянский: нормальный человек, унаследовавший такую фамилию, непременно её сменит, а если до сорока лет не сменил, значит она относится к предметам его гордости, со всеми вытекающими…

Ладно, это дело мы погасим. Следаку рассказывай обо всём как есть, можешь сослаться на меня: этот, так или иначе, до всего докопается, – Виталий успел изучить личное дело следователя. – Хорошенько запомни весь разговор и сразу же ко мне…

На следующий день после опроса Березник у следователя раздался телефонный звонок.

- Вы не могли бы заехать ко мне по известному вопросу? – вежливо осведомился Виталий.

- Какое совпадение, – следователь отвечал нейтральным тоном, не проявляя эмоций. – А я как раз собирался позвонить Вам: у меня не один – несколько вопросов, так может, Вы заедете к нам?

- Не люблю скромно обставленных кабинетов, в беспорядке заваленных бумагами. Может, встретимся на нейтральной территории как коллеги смежных видов деятельности?

- Хорошо. В городском парке, на аллее у памятника Ленину…

- Предваряя все Ваши вопросы, – начал Виталий, когда они удобно расположились на массивной скамейке близ памятника «вождю мирового пролетариата», – Ирина Березник давала показания с моего ведома, всё соответствует действительности, так что, если вопросы касаются достоверности её показаний, могу лишь подтвердить: всё обстоит так, как она изложила. Добавить ничего не смогу – не имею права: то, что осталось вне её показаний, представляет государственную тайну, и я встречаюсь с Вами главным образом для того, чтобы указать, что своим расследованием Вы вторгаетесь в сферу госинтересов.

- А Вы при такой форме деятельности подпадаете под ответственность по уголовному законодательству: организация публичного дома, вовлечение несовершеннолетних в проституцию.

- Де-юре вопрос спорный, а де-факто – кого волнуют методы добычи информации в интересах государства?

- Никого, пока откровенно не попраны моральные нормы и устои общества; в противном случае, как сейчас у Вас, – всю прогрессивную общественность. Прошло время, когда личность могла заявить: «Государство – это я!». Государство сегодня – это свод законов, по которым живёт общество. Исключений не должно быть.

- Но они бывают: государство без них не может. Вам, как и мне, известно, что в реальности частота их возникновения уже переросла в обыденность. К счастью, есть простой выход из патовой ситуации: не инициировать конфликта государственных и общественных интересов.

- Как Вы себе это представляете?

- Вы уже доложили обстоятельства дела руководству?..

В ответ – молчание и пристальный взгляд.

- Значит, нет! В Ваших возможностях убедить нашу полупострадавшую…

- Пострадавшую: девушка проходит реабилитацию у психотерапевта.

- …пострадавшую, – согласился Виталий, – забрать своё заявление, после чего Вы благополучно закрываете дело, сдаёте в архив и не будоражите общественность с её мещанскими интересами. Воздействовать на пострадавшую мы могли бы и от своего имени, но это будет для неё жёстче, а для нас – затратнее.
Мы, в свою очередь, в долгу не останемся. Вы мне верите?

- Нет! Обычно ваше ведомство без всяких компенсаций берёт от нас всё, что потребуется. Считайте, что с низшим звеном Вы не договорились. Я поговорю с пострадавшей, но действовать буду по решению руководства.

- Значит, поднимаете вопрос уровнем выше. Не буду скрывать – меня ждут неприятности, но в таком случае будет так, как Вы упомянули: мы добьёмся своего вопреки Вам и всем прочим.

Что ж, снять проблему в зародыше Виталию не удалось. Он понял, что придётся упорно поработать, но это его не обескуражило: он знал, кого нужно подключить к делу и на какие кнопки давить, – благо в ситуации завязано достаточно влиятельных персон.

Следователь выполнил обещание и переговорил с отцом Анастасии. Он обрисовал возмущённому родителю положение дел, пояснил, с чем в ходе процесса им придётся столкнуться, и откровенно предупредил, что ради семейного спокойствия стоит забрать заявление.

- Вопрос в том, чего Вы хотите добиться. Получить моральное удовлетворение может быть удастся, хотя не факт, поскольку вскрываться будет вся подноготная, а это вызывает душевный протест, неуравновешенность, ведёт к нервным срывам. В результате судебного разбирательства Ваша репутация может пострадать, характеристика дочери пополнится специфическими пунктами, и от этого ярлыка она не избавится долго. Готовы ли к этому Вы, ваша семья?

- Мы готовы пройти через это, только бы добиться справедливости.

- Другой аспект проблемы: меня могут отстранить от дела и передать его другому следователю. Потом, если понадобится, – третьему, а когда страсти поулягутся и Вам надоест жаловаться, дело спишут в архив.

- Скажите, можете ли Вы мне обещать, что если Вас не отстранит руководство, Вы не отстранитесь самопроизвольно?

- Тогда я доведу дело до суда, обещаю!

Уяснив обстоятельства и возможные препоны, отец Анастасии обратился за помощью к своему давнему и хорошему другу. В городе, да и в области это была известная личность. Главный инженер крупнейшего городского химпредприятия, имеющего союзное значение, депутат областного Совета и прочая, которого лично знали во многих министерствах и центральном аппарате партии, был кроме того одним из немногих официальных миллионеров Союза.


- Вы представляете, Владислав, что такое «официальный миллионер» в СССР?
Это – факт исключения из конституционно закреплённого образа жизни. К примеру, тот же известный писатель, имеющий в распоряжении практически «собственные» рыболовные и охотничьи угодья, из которых силами защитников правопорядка изгоняются все отдыхающие, когда у него появляется желание пострелять по беззащитным зверушкам. Правда этот, в отличие от «мастодонта» советской литературы, сделал состояние не на пропаганде нашего образа жизни, а за счёт технической гениальности в приложении к действующему предприятию.

Влияние такого человека на окружение и события является отнюдь не формальным, и отмахнуться от его мнения невозможно.

Замечу, в городских и областных структурах, осведомлённых о функционировании борделя, не было единства в отношении его существования, даже среди тех, кто отважился на его посещение. Но противники до поры до времени вынуждены были мириться с этим фактом. Теперь же появился повод настаивать на своём несогласии.

Особо рьяным сторонникам, голосующим за игнорирования инцидента так, будто ничего особенного, выходящего за рамки жизненных явлений, не произошло, без деликатности было указано, что их приключения в путешествиях по койкам «гэбэшных сотрудниц» известны в подробностях давно  (копии компромата поставлялись в обком регулярно) и было рекомендовано обуздать напрасное рвение в связи с расследуемым делом.
 

И вот Виталий, который первоначально без сложностей находил принудительное понимание у сидящих на крючке функционеров, неожиданно начал получать отказы. Сначала от местных, потом от областных товарищей. Кто-то юлил, обосновывая невозможность повлиять на ход дела, и это вызывало в нём презрение и злость; кто-то откровенно, с хамоватой усмешкой посылал его к известной матери – и это вызывало злость и растерянность.

Взятое на контроль в нескольких областных структурах, дело начало раскручиваться как сжатая пружина.

Вскоре Виталия вызвал начальник управления. По полному сарказма, но сдержанному тону руководителя, обычно не склонного к образному изложению и не стесняющегося в выражениях даже при рядовых просчётах подчинённых, Подлесский сразу понял, что ситуация вошла в критическую стадию.

- Мы сработали плохо. Плохо не в том, что вышли за рамки закона, а в том, что не смогли предотвратить скандал, и у нас нет внятных оправданий. «Цель оправдывает средства» - аксиома. Цель есть. Ради достижения вдарились в уголовщину. Это – сильно! А каковы результаты? Да! Результаты тоже есть: замазали несколько десятков функционеров регионального уровня. Создали, так сказать, высшему руководству послушный резерв – можно смело продвигать счастливцев по службе. Тут, по крайней мере, оправдали затраты на километры киноплёнки и магнитной ленты.

Ну а что по профилю работы? Напомню: целью нам мнилось раскрытие агента итальянской разведки. Как минимум. Но имеем пока несколько пьяных сравнений наших вождей со времён  революции и далее с их дуче и нынешним президентом. Ну, ещё можем сравнивать технику полового акта соотечественников и иностранцев. Кто лучше – судить не возьмусь, но они явно изобретательнее. Однако открытие сие, добытое неустанной ночной работой фиксирующего оборудования, не окупит хреновой тучи перепачканных простыней. Разве что пустить отснятые материалы на порноролики… конечно же, для потребления исключительно иностранцами…

Шеф умолк и, заложив руки за спину, задумчиво прошёлся по кабинету мимо стоящего на вытяжку Виталия. Тот чувствовал себя как в парной: лицо, шея, даже кисти рук покраснели, пот проторил мокрые дорожки по спине, бокам и бёдрам.

- Следствие заканчивается, – наконец шеф заговорил снова, и в его голосе уже не было сарказма, – скоро дело будет готово для передачи в суд. После суда, если ничего не изменится до того момента, можешь считать свою карьеру в госбезопасности завершённой: думаю на сей раз из центра тебя прикрыть не смогут.

Начальник управления не договаривал. Сам он прекрасно был осведомлён об усилившемся противостоянии председателя КГБ и министра внутренних дел и представлял, какое преимущество в борьбе за влияние данный инцидент предоставит противнику, если информация и разбирательство будут вынесены в верха.

- Мой агент готов давать показания против Монтелло. Через несколько дней я их получу, и тогда никто не сможет заявить о бесполезности такой формы работы.

- Ты собираешься получить показания, или выбить их из этой переводчицы?

Виталий смущённо молчал.

- Делай как знаешь. Другого шанса у тебя всё равно нет…

                ***
После памятного разговора с Подлесским Виктория не перестала встречаться с Монтелло. Вечерами он приглашал её в ресторан, их частенько видели в компании его друзей и общих знакомых, с удовольствием они отдыхали на природе – бродили по лесу или проводили время в заветных уголках на берегу Волги. Бывали и в интерклубе на каком-нибудь массовом мероприятии. Под патронажем Монтелло Вика чувствовала себя уверенно и спокойно. Лишь однажды, когда она после запрета Виталия пришла в интерклуб, портье на входе заявил, что мероприятия носят закрытый характер и вход разрешён по заранее оформленному приглашению. Тогда Вика не стала спорить, развернулась и ушла. Впредь они всегда приходили в клуб вместе. Отказать Монтелло персонал интерклуба не решался, и Виктория неизменно улыбалась, наблюдая, как портье с хорошей миной глотает своё недовольство. Она догадывалась, что каждая публичная встреча с Монтелло, в виде докладной ложится на стол Виталия. Нельзя сказать, что ей нравилось дразнить капитана госбезопасности Подлесского – она не придавала этому значения, но считала, что в личной жизни имеет право вести себя как заблагорассудится. В вопрос отношений с госбезопасностью Вика своего друга не посвящала; отчасти соблюдая условия подписки, но больше по нежеланию грузить его менталитет внутренними вопросами гражданских неудобств.
 
Однажды при встрече Луиджи сообщил, что вскоре у него планируется отпуск и он хотел бы поговорить с ней об этом.

- Давай поговорим. Планируется что-то неординарное?

- Ничего, что можно было бы назвать необычайным, но, думаю, весьма важное. Дело в том, что ты мне нравишься, – это я демонстрировал множество раз, но никогда не уточнял – как!

- Луи, ты говоришь про отпуск?

- Да-да, именно. Но сначала я хочу коснуться этого уточнения: ты нравишься мне так, что я хотел бы видеть тебя своей женой и мадонной. Синьорина Виктория! Не согласишься ли ты выйти за меня замуж? И если согласишься, то на время отпуска я хотел бы пригласить тебя к себе в Италию и по традиции – до свадьбы представить родным и родителям.

- Луи! Лу…

- Я не тороплю тебя с ответом. Я чувствую твоё сомнение и потому не тороплю. Можешь вообще не отвечать – ничего не изменится: мы по-прежнему будем вместе, и я буду ждать – я могу бесконечно ждать, пока ты наберёшься решимости.

- Я согласна, Лу… Луиджи Винченцо Монтелло! Я согласна стать Вашей женой и мадонной – матерью Ваших детей и сделать всё, чтобы счастье поселилось в доме на всю нашу жизнь… Но это не просто, Луиджи, совсем не просто…

- Я благодарен тебе, спасибо: ты так порадовала меня сегодня!
В России сложно всё, что касается гражданских отношений и прав. Я проконсультировался с юристом. Он разъяснил мне порядок действий. Завтра я дам ему распоряжение по оформлению визы…


Аккуратно прикрыв дверь приёмной, Виталий глубоко втянул воздух, будто вырвался из душегубки, и быстрым шагом направился в свой кабинет.

Оперативники госбезопасности взяли Вику на улице, запихнули в тонированный автомобиль, доставили в управление и без объяснений заперли в изоляторе. Её держали в неведении несколько часов, затем проводили в кабинет Виталия. Тот кивком отпустил сопровождающего и в командном тоне, опуская слова приветствия, обратился к задержанной.

- Садитесь! Вы демонстративно пренебрегли моим предупреждением и потому полностью ответственны за неприятности, которые у Вас начались. Пока это только неудобства, но позже всё может стать гораздо серьёзнее.

- У Вас есть какие-то основания для моего похищения, кроме игнорирования Ваших рекомендаций? Я не явилась на работу. Там возникнут вопросы. Вы подскажете, как на них отвечать?

- Ни на какие вопросы на работе отвечать не придётся: начальству мы сообщим, что Вы находитесь у нас, так же, как и Вашим родителям. А вот в нашем ведомстве накопилось к Вам множество вопросов, разбираться с которыми предстоит упорно и быстро. Так что основания – да, есть!

- «Ваше ведомство» имеет подозрения на мой счёт?

- Имело, раньше; а теперь готово выдвинуть обвинение.

- В чём?

- В пособничестве шпионажу. Остаётся лишь выяснить: непроизвольно или осознанно.

- И у Вас есть доказательства?

- Неопровержимые.

Виталий достал из стола несколько пухлых папок, которые в совокупном объёме вполне тянули на классический роман с продолжением, и показал Виктории.

- Здесь докладные и рапорта десятка секретных сотрудников. Поскольку Вы, постоянным присутствием возле объекта наблюдения, создавали помеху в работе, сведения их носят разрозненный характер, но собранные воедино вполне высвечивают картину противоправной деятельности гражданина Италии Луиджи Монтелло, завербованного департаментом разведки Великобритании несколько лет назад.

Имена, псевдонимы сотрудников и оригиналы докладных являются секретными данными, поэтому пересмотреть документы я Вам не позволю. Но на основании этих документов мы подготовили сводный отчёт, с которым Вам надлежит внимательным образом ознакомиться и под протокол подтвердить те факты, которые Вам известны или покажутся знакомыми. На последних  страницах отчёта и протокола Вы должны собственноручно написать фразу: «С показаниями ознакомлена», поставить дату и подпись. Если в связи с известными Вам фактами что-то вспомните дополнительно, изложите на отдельных листах.
Предупреждаю: от Вашей откровенности будет зависеть и Ваша дальнейшая судьба. Приступайте!

Пять-шесть страниц Вика просмотрела легко и быстро. Затем внимание стало тормозиться на отдельных фразах, в возникшем сумбуре мыслей терялся смысл; Виктории приходилось возвращаться к началу абзацев. Она несколько раз бросала взгляд в сторону Виталия, лицо отражало тревожную недоверчивость.

Виталий делал вид, что не замечает её вопросительно-возмущённых жестов, сосредоточенно перебирая старые бумаги.

«Затрепыхалась, пташка, – злорадные мысли приглушали душевный дискомфорт. – Почуяла силки. Поздно, не упорхнёшь!»

Виктория торопливо перелистывала отчёт через несколько страниц, всё менее задерживаясь на каждой открытой, и, не добравшись до конца, бросила его перед собой на стол.

- Мне не известен ни один из изложенных фактов.

Виталий отложил бумаги и упёрся в Вику пристальным взглядом. Девушка нервно сглотнула, но взгляд не отвела.

- Хорошо… Сделайте подпись на последней странице и можете быть свободны… пока.

Вика сглотнула ещё раз и негромко, но внятно произнесла:

- Под этим я не подпишусь!

Реакция Виталия не заставила себя ждать. Он недобро рассмеялся.

- Резонно: как можно подписывать, не ознакомившись с материалами полностью? – и тут же совершенно другим тоном – грубо, с неприкрытой угрозой процедил, – Подпишешь, стерва, подпишешься!

Затем он вызвал охрану.

- Проводите задержанную на место: ей нужно сосредоточиться. Запросится в туалет – провожаете до кабинки и, пока не справит свои нужды, находитесь рядом неотлучно, чтобы у дамочки не возникло фантазии выйти прогуляться через окошко.

- Я могу взять свою сумочку? – изъятая ещё до того, как Вику затолкали в машину, сумочка лежала на столе Виталия.

- Нет! До тех пор, пока мы её не осмотрим… при Вас, разумеется, и в присутствии понятых. Вдруг в ней обнаружится нечто: кокаин, например, или героин, или вообще всё, что угодно.

- Ничего запрещённого там нет. Осмотрите её прямо сейчас: мне нужна косметичка и влажные салфетки.

- Сейчас на эту процедуру у меня нет времени, так что, переждёте.

- А отчёт я могу взять с собой?

- Можете, но если Вас распирает намерение пустить его не по назначению – в туалете или ещё как, имейте ввиду – подготовлено несколько копий…

Единственным, в чём Виталий не кривил душой, был факт нехватки времени. Ему предстояла встреча со следователями объединённой группы МВД и прокуратуры. Чуть раньше с ним закончили работу спецы отдела собственной безопасности. Их выводы для него не оглашались. Эмвэдэшники должны были протокольно ознакомить его с материалами дела и сутью предъявляемых обвинений, которые ему и без того были хорошо известны. Прокуратура жаждала дополнительных разъяснений и личной признательной оценки деятельности, развёрнутой вокруг интерклуба. На сей раз Виталию на собственном опыте довелось испытать тяжесть пресса аппаратной системы. Каждая задействованная структура добросовестно отрабатывала директивы партийных бонз, демонстрируя «стрелочнику» его ничтожество и прикрывая собственную задницу от удара с верхнего эшелона.

Когда он, трясущийся от бешенства, покинул прокурорские апартаменты, стоял глубокий вечер следующего дня. Прокурор города, кратко ознакомившись с докладом следователя, вздохнул и стал собираться домой. «Стрелочника» примерно высекли, но, признаться, с безмолвного согласия гэбэшных структур это было сделать не сложно. Однако завтрашний день в жизни прокурора ожидался более напряжённым. Предстояло выполнить очередную секретную директиву обкома: в альянсе с городским судьёй прокурору следовало сконструировать структуру и содержание процесса.

Подлесский заявился в «родную контору» около одиннадцати вечера. Ночной дежурный – пожилой пенсионер из бывших рядовых сотрудников не удивился: Виталий частенько не уходил домой вовсе, позволяя себе подремать несколько часов, когда глаза окончательно отказывались разбирать строчки агентурных донесений, на служебном диване прямо в кабинете. Подлесский спустился в камеру полуподвального помещения, где находилась Вика. Утром истекали вторые сутки с момента её задержания. Повода держать долее у Виталия не было, как не было ещё и необходимых ему показаний. Виталий был зол на упрямую девицу, на следователей, лишивших его полуторасуточного ресурса времени, а также на самого себя, понимая, что в таком состоянии начинать очередной раунд обработки задержанной нельзя: эмоциональная неуравновешенность следователя – база психологического преимущества противника.

В свою очередь Вика была измотана физически. Пить ей удавалось, когда её выводили в туалет. Задержание не было официально санкционировано. Виктория оказалась права, когда назвала действия оперативников похищением, – по сути так оно и было, а, стало быть, ни о какой постановке задержанной на довольствие речи идти не могло. В отсутствие Виталия её не водили в столовую, не предложили даже бутерброда – не было указаний.

За весь маршрут от камеры до кабинета Виталий не мог решить, в каком ключе продолжать работу с Викторией: она выглядела уставшей, но не выказала никаких чувств при его появлении. Оставалось импровизировать, надеясь нащупать слабую точку в сегодняшней её обороне.

- Так, каковы наши дела? – пробормотал Виталий, усаживаясь на своё место.

Обращался он в основном к себе, чтобы подавить отрицательные впечатления от недавних допросов и обрести необходимый настрой в настоящий момент. Но Вика неожиданно ответила. Голос её был слаб, однако фраза прозвучала задиристо:

- Судя по тому, что за всё это время не нашлось куска хлеба для пленницы, дела Ваши обстоят паршиво.

- Пара дней диеты женщине лишь на пользу! – зло отреагировал Подлесский. – На пользу? Или нет? А вот сейчас посмотрим. Ты по-прежнему намерена кобениться, или всё же смиришься с фактами?

- С какими фактами? Сначала я была просто ошарашена содержимым этой писульки. Но у меня было время «сосредоточиться». Более того, у меня оказалось достаточно времени, чтобы успокоиться, и, когда я смогла мыслить ясно, прочла всё до конца. А потом я начала вспоминать и сопоставлять. Одна из указанных дат, когда Монтелло, якобы, ездил в областной центр и встречался там с неопознанным лицом, падает на выходной день. Весь этот день мы провели вместе, и потому съездить куда-либо он не мог. Не сомневайся: память у меня хорошая, но и без этого такой выходной запоминается надолго. В яхтклубе «Дружба» Луиджи договорился с яхтсменами, и нас весь день катали на яхте по водохранилищу. Мы добрались до Жигулей, высаживались на берегу Усы, где Монтелло устроил для всех шикарный пикник с барбекю в итальянском стиле, купались и отдыхали на чистейшем пляже с белым кварцевым песком и вернулись в город поздним вечером.

Не буду перечислять другие нелепицы, но твои агенты – а, может быть ты сам от их лица? – не утруждались в угоду достоверности: большинство «фактов» может быть опровергнуто свидетелями. Так что теперь, не опасаясь моих намерений, можешь сам использовать по частям эту фальшивку в туалете или полностью засунуть свой «отчёт» в то место, которое необходимо подтирать.
У тебя ничего нет на Монтелло, и не могло быть!
А с фактом моего похищения я и вовсе не собираюсь мириться. Я буду жаловаться, так и знай!

Виталий медленно привставал из-за стола, опираясь кулаками о столешню. Им опять овладевало бешенство, как на допросах у следователей-особистов, но в отличие от того, тихого и бессильного, это бешенство имело все шансы перелиться в активные действия.

- И куда же ты пойдёшь жаловаться, если вообще выйдешь отсюда? Папе? Я и папу твоего могу уделать на раз-два-три! – Подлесский приблизился к Виктории вплотную и стоял перед ней, развернув плечи, со сжатыми кулаками, излучая физическую мощь тренированного тела.

- Папа одиннадцать лет уже покоится на кладбище. А Луиджи меня не оставит. Он заберёт меня с собой и мы будем жить далеко от таких придурков, как ты.

- Опять этот макаронник! Приезжают в нашу страну делать деньги, соблазняют молодёжь, уводят красивых женщин, заманивая распрекрасной жизнью!

Виталий стоял слишком близко. Он чувствовал её волнение. Грудь Вики высоко вздымалась, на шее заметно пульсировала артерия, выдавая сильное сердцебиение. Подлесского возбуждал страх, который она безыскусно пыталась скрыть: страх безобидного грызуна, застигнутого хищником на открытом пространстве, когда в момент смертельной опасности он лишён возможности нырнуть в спасительную нору и вынужден использовать непривычный способ защиты – принять оборонительную позу и продемонстрировать хоть и небольшие, но острые резцы.

- А что ж это вы в нашей стране за столько десятилетий не сумели организовать достойной жизни для сограждан? Тебе сказать, или сам знаешь, через какие ворота уходит народное достояние? Ещё Хрущёв в ходе «кухонных дебатов» по поводу бытовой техники откровенно высказал Никсону: «в жизни всё это не нужно», на что тот резонно заметил: «граждане СССР не имеют возможности решить, что им нужно, поскольку это решают за них». Тогда Хрущёв в запальчивости заявил: «советские люди добровольно отказываются от многих бытовых удобств ради того, чтобы у Родины было больше ракет». Не подскажешь, как он установил эту «добровольность»?.. не возникает сомнений? А у Никсона сомнения возникли: «так может, лучше будет соревноваться в производстве стиральных машин, а не ракет?»

- Ну-ка брось эту демагогию. Откуда тебе знать такие вещи?

- Я проходила языковую стажировку в Штатах. Там эта информация в свободных источниках.
А ты об этом ничего не знаешь? Что – нет допуска?!

С тех пор прошло два десятилетия. Что изменилось? Посудомоечных машин нет вовсе, стиральные требуют участия человека в процессе, только-только появилось цветное телевидение, про видеомагнитофоны, персональные компьютеры вообще не приходится упоминать. Зато расширилась территория Варшавского блока, пол-Европы втянуто в защиту дорогих, в прямом смысле, союзных границ: сколько вооружений поставляется в «дружественные» страны, сколько денег утекает на поддержание режимов слаборазвитых африканских и ближневосточных стран, и конца этому не видать. А люди? Потерпят, не баре, жить можно – и чёрт с ними!

И вы ещё отваживаетесь винить иностранцев за демонстрацию достойной жизни?.. и людей, готовых променять крепостное гражданство на блага цивилизованных европейских стран??

- Ах ты, присоска, – Виталий задыхался от ненависти, – нахваталась антисоветчины! Красивую жизнь тебе подавай?! На зарубежный член пялишься, отечественным побрезговать не грех? Да я тебя… я тебе покажу!

Он обхватил Вику и потащил через кабинет к дивану, на ходу заголяя подол.

Вика отчаянно сопротивлялась. Она не позволяла себе растрачивать усилия на крик или увещевания. Лишь изредка у неё вырывалось натужное восклицание.

Силы были не равны, но при всей своей агрессивности Подлесский минут пятнадцать не мог добраться до тела жертвы.

Он в лоскуты разодрал тонкие колготки, пока ему удалось стащить их на лодыжки. Виктория беспорядочно лупила его куда придётся – по голове, спине и рёбрам – одной рукой. Вторую Виталий завернул ей за спину, когда заваливал на диван. Прижимая торсом Вику к дивану и стесняя движения, Подлесский обеспечил безобидность града её ударов, но в таком положении ему не удавалось стащить с неё трусики. Он приподнялся, подцепил тонкую материю обеими руками и рывком сдёрнул до колен. Виктория, получившая возможность двинуться, повернулась на бок и, упираясь в спинку дивана, ударила обидчика ногами. Удар получился сильным и пришёлся Виталию по лицу. Он пошатнулся и отступил, чувствуя во рту вкус крови. Вика быстро прикрыла оголённый лобок подолом и села на диване. Она тяжело дышала, с голоду кружилась голова и от чрезмерных усилий дрожали руки.

Подлесский стоял напротив, проходясь языком по внутренней стороне разбитой о зубы щеки, и заученным движением расстёгивал ремень брюк. Вика не отрываясь смотрела на его действия. Он был страшен. Выступившая на губах кровь, звероподобный взгляд, мелкая дрожь от сексуального возбуждения. Весь его вид обозначал неотвратимость того, что сейчас должно произойти.

Глядя Вике в глаза тяжёлым, неподвижным взглядом, он подержал снятые брюки на вытянутой руке, отбросил их в сторону и шагнул к дивану. Вика попыталась пнуть его в пах. Подлесский чётко захватил её ногу у стопы – Виктории показалось, что на лодыжке защёлкнулись кандалы, – небрежно смахнул с неё фирменную туфельку, до конца сдёрнул чулок колготок и трусики. Затем потянул Вику на себя, подхватил вторую ногу под коленом и расчётливо вклинился меж её бёдер, не позволяя сдвинуть ноги. Вика начала брыкаться. Виталий отпустил её ноги и освободился от последней материи на своих бёдрах.

Когда он склонялся, пристраиваясь над ней, Виктория ещё пыталась пустить в ход ногти, нацелившись ему в глаза.

- Шалишь, зараза! – со злобной весёлостью бросил Подлесский, сжимая фаланги пальцев перехваченной руки болевым приёмом. Переключив внимание, Виктория на мгновение замерла, а когда вырвала руку, он уже навалился на девушку, нащупывая вход в женское святилище. Теперь Вика пробовала двигать бёдрами, избегая внедрения, но Виталий придавил её всей своей тяжестью и, наконец, нашёл, что искал.

- Всё! Получай удовольствие, сучка, – выдохнул он ей в лицо.

В естественный мужской напор, который в других условиях женщина принимает за благо, Подлесский вложил всю злость, накопившуюся за последние дни.

Вика почувствовала боль, непроизвольно дёрнулась и пробороздила ногтями три кровавые полосы по шее, под ухом и дальше – по щеке и скуле Виталия. Тот двинул её кулаком под глаз, после чего она обмякла, и более Подлесский не встречал сопротивления. Впрочем, всё закончилось очень быстро: возбуждение покинуло его почти сразу, после того как Виктория перестала сопротивляться.

Подлесский встал. Вика лежала с закрытыми глазами, пряча бессилие, горечь и стыд за длинными ресницами; по лицу, нехотя пробивая дорожки, скатывались две слезинки.

Виталий с усмешкой рассматривал результат своих действий. Вид был неприглядный.

Природную красоту тела, призванного дарить эстетическое наслаждение, портил вульгарный беспорядок одежды. Подол собран неряшливыми складками выше линии пупка. Животик, стеснённый берегами талии, вздрагивает в борьбе с подступающим рыданием. Нога, голая до кончиков пальцев, вытянута вдоль дивана. Другая от колена свисает вниз. На ней по-прежнему сидит модельная туфелька, выше топорщится сборками капрон колготок и сброшенной змеиной кожей свисает второй чулок. Ещё выше по лодыжке поруганной свадебной подвязкой болтается белый лоскут трусиков. Вика не прикрывает наготы: ей уже всё равно. Девичий бастион разрушен жестоким натиском врага, нет ни сил, ни смысла скрывать его былые секреты.

Как всегда, при созерцании повергнутого достоинства, Виталий почувствовал душевное удовлетворение.

- Довыпендривалась?! Будешь послушной. А нет – сдам знакомым мусорам, будут пользовать тебя по… эт, эт-то – что??. Да ты – целка!.. Была!!

Он издевательски расхохотался:

- Вот и посмотрим, как тебя примет теперь твой итальянец.

Подлесский подошёл к столу, покопавшись в сумочке Виктории, извлёк пакет влажных салфеток и принялся вытирать кровь со своего члена. Вика медленно приподнялась, спустила ноги и чуть сдвинулась от красного пятна на кожаной обивке дивана.

- Тебе это аукнется, мразь…

Виталий побросал использованные салфетки в сумочку, остаток швырнул в сторону Виктории.

- Подотри за собой!

- Дежурного заставь…

Подлесский сорвался с места, подскочил к девушке и сдёрнул её с дивана. Вывернув руку в плече, поставил Вику на колени и, прижимая за шею, мазнул лицом по кровавой метке.

- Вытирай, говорю! – выдавливал он сквозь зубы. – Вы-ти-рай!

Уловив момент в неудобном положении, Вика проговорила:

- Тебе в ЗАГС наведаться надо, подкорректировать фамилию в соответствии с содержанием: «эс-эс» заменить на «цэ».

Виталий сильнее вдавил голову Вики в поверхность дивана, но та, повернув её на бок сумела продолжить:

- Или скорректировал уже?

Последняя фраза возымела неожиданный эффект. Виталий отпустил Викторию, нервозно подобрал с пола брюки, быстро оделся. Метнувшись по кабинету подхватил викину сумочку и валявшуюся туфельку. Затем подцепил девушку под мышку, резко поднял на ноги и потащил к выходу.

Изумлённый дежурный, завидев странную парочку, приподнимался со своего места в застеклённой вахтёрке. На полшага впереди локомотивом пёр Виталий. Рядом припархивала, умудряясь вовремя переставлять обутую и босую ногу, Виктория. Она путалась в скользящем по полу чулке и не падала только благодаря железной хватке Подлесского. На лицах и той и другого явственно виднелись следы физического воздействия.

Виталий коротко зыркнул в сторону вахтёра. Тот рухнул на своё место, изображая безразличие. Подлесский вытолкнул Вику за дверь. Следом полетели её вещи.

- Пошла отсюда, лярва траханная!

Дверь захлопнулась. Вика опустилась на бетонные ступеньки и только тут, оставшись одна, дала волю слезам. Она не рыдала, не всхлипывала; влага сама собой зарождалась под ресницами и безудержно скатывалась вниз.

Виктория сняла вторую туфлю, поставила рядом на ступеньку. Стянула лоскутья итальянских колготок и трусики, безвольно швырнула в сторону урны. Она не замечала ни красоты раннего утра, ни первых робких, и потому особенно звучных, голосов птиц. Никуда не хотелось идти…


- В таком состоянии я и застал Вику перед входом в «контору», когда в первый день решил появиться на службе пораньше, пока сослуживцы и начальство безмятежно досматривают последние сны. Её, с перепачканным расплывшейся косметикой и ссохшейся кровью лицом, с лиловым фингалом под глазом, в растрёпанной и мятой одежде, можно было бы принять за опустившуюся алкоголичку, если бы не модельное платье от маститого зарубежного кутюрье. Хватило одного взгляда, чтобы понять, что произошло. Я опоздал на один день и не смог пресечь очередную гнусность своего подчинённого. Особый цинизм произошедшего заключался в том, что свои действия Виталий совершал в преддверие суда по той же тематике.

С телефона-автомата, не заходя в «контору», я вызвал такси. Машина появилась быстро.

- Вика, пойдёмте со мной.

Девушка продолжала сидеть, будто не слышала моего обращения. Но когда я осторожно коснулся её плеч, намереваясь поднять, она самостоятельно встала и направилась к машине. Я подобрал сумочку, туфли и сел рядом с ней на заднее сиденье. Водитель не проявил любопытства, но в тоне его прозвучало искреннее сострадание.

- Куда ехать?..


Глеб взглянул на Викторию.

- Домой я не поеду, – тихо проговорила она.

Глеб назвал адрес. У себя дома он показал Виктории ванную, открыл кран и бросил в воду шарик ароматической пены.

- Пока принимаешь ванну, я приготовлю постель. Тебе нужно отдохнуть.

Вика без стеснения сбросила платье, избавилась от бюстгальтера и шагнула в ванну. Глеб собрал с вешалки свои полотенца и вышел. Когда он принёс несколько полотенец для Вики, она лежала в пенной воде и, казалось, спала. Глеб повесил полотенца и вторично вышел. В спальной комнате для гостей он разобрал постель, которой долгое время никто не пользовался, и перестелил её заново. Затем сел в гостиной и стал терпеливо ждать.

Заработал душ, переключился, шлёпнули по полу босые ступни. Снова заработал душ – Вика смывала ванну, и вот она появилась на пороге гостиной, обмотанная большим полотенцем и с тюрбаном из маленького на голове.

Виктория стояла в дверях с отрешённым взглядом, без слов, без малейшего жеста. Вид её предельно ясно обозначал: программа выполнена, что дальше?

Глеб поднялся, сделал несколько шагов и жестом указал на дверь гостевой спальни. Виктория вошла, Глеб остановился на пороге. Она откинула одеяло, улеглась, как была, во влажных полотенцах и отвернулась к стенке. Глеб подождал – Вика лежала без движений. Он подошёл, укрыл её лёгким одеялом.

- Мне нужно отлучиться по делам. Ты поспи. Здесь тебя никто не потревожит и не будет искать. Я скоро приду.

Глеб оставил комплект ключей на столе и отправился в управление.

- Заходи, – без церемоний пригласил его начальник управления, – рассказывай.

Это был третий из связки старых соратников по оперативной работе. Он перешёл на административную работу вторым, после Антона Подлесского, последним завершил оперативную деятельность Глеб.

Глеб кратко изложил ход операции, отрапортовал о завершении командировки и готовности приступить к текущей работе.

- Развлёкся, стал быть, позабавился – завидую!.. А что там с Антоном? Он звонил, сообщил, что сдаёт дела, а подробности, мол, – у тебя.

- Да! Он подал в отставку по моей настоятельной просьбе.

- Как?

- Подставил он меня, Лёня, под удар в этой командировке. Чуть жив остался. Памятную метку на боку до конца носить буду.

- Как?

- Из-за своего отпрыска, которому моё присутствие мешает в построении карьеры.

- Оп-па!! А отпрыск знает, что одной ногой в могилку залез?

- Я обещал его не трогать.

- Пощадил, значит, нашего друга?

- А кем мы будем, Лёня, если проверенных в смертельных ситуациях друзей уничтожать начнём?

- Что-то генерал этим вопросом не озаботился!

- Понадеялся на мою подготовку и изворотливость. Убрать меня совсем он не хотел. Несколько лет моего пребывания в каком-нибудь восточном зиндане его бы вполне устроило.

- Да-а-а… Он бы… Мы бы тебя потом обязательно вытащили, это точно, но-о-о…

- Ладно, не бери в голову!

- А у нас тут тоже весело. Противники интерклубовского борделя получили основание для реванша. Карьера Подлесского-младшего висит на волоске. Всё зависит от того, получит ли он нужные показания против Монтелло от его пассии. Девица железная, так что, думаю, Подлесский-папа жертвовал всем напрасно.

- Виталий её изнасиловал.

- Странно. Сдавалось мне, прочность её психики превосходит способности Подлесского.

- Он изнасиловал её физически.

- Оп-па!! У меня сегодня день сюрпризов от отца и сына? Да что за хрень творится в управлении?! Признаю, виноват: дал ему «добро» на жёсткую обработку «объекта», но даже представить не мог, до чего это дойдёт. Не прокатили ещё по одному процессу, а он уже кликает новых приключений на свою задницу.

- Он чувствует безнаказанность. Привык пользоваться ею, как карманными деньгами.

- А вот пнуть из партии, уволить к ядрене фене, и пусть шлёпает по весёлой статье на зону для обретения житейской мудрости.

- Его это не коснётся: Вика не будет подавать в суд.

- Так может, его кастрировать? Во имя справедливости?!

- А откуда будут браться кадры для грязной работы?

- Это таких как ты, – исповедующих дурацкий кодекс чести и выполняющих грязную работу в белых перчатках, да ещё постоянно озадачивающихся проблемой, как бы не нанести противнику урона сверх необходимости, – поискать днём с огнём. А моральных дегенератов набрать – раз плюнуть. Да и вообще, с ним всё уже решено: после суда кого-то притянуть к ответу придётся. Так ведь не нас же с тобой, как непосредственное и высшее начальство!

- Не нас… Дай мне немного поработать, может появится вариант с меньшим ущербом для «конторы».

- Да кто ж тебе запретит?! Времени в обрез: суд на следующей неделе.

Глеб накупил снеди, не требующей длительного приготовления, и отправился домой.

Вика спала. Тюрбан развернулся, блестящие чёрные волосы разметались по белой наволочке. Глеб прошёл на кухню. Нарезал полными ломтями свежайший хлеб с хрустящей корочкой, который ещё тёплым взял в фирменном магазине при хлебокомбинате, намазал сливочным маслом. Приготовил бутерброды с сыром и мясной частью окорока, предварительно отделив сало. Кружочками  нарезал помидоры, огурцы, добавил листья салата. Разложил по тарелкам и накрыл салфетками. Приготовил кофе, отдельно – сливки. Расставил блюда на двух подносах, подносы установил на сервировочную тележку и покатил «лёгкий фуршет» в гостевую спальню. Он знал, что Виктория проснулась: её разбудил звук кофемолки.

- Кофе готов, прошу продегустировать.

Вика безрадостно встретила радушный взгляд хозяина квартиры.

- Мы с мамой по утрам привыкли пить чай…

- У меня есть прекрасный индийский чай, и я знаю отличный способ заварки.

- Не хлопочите, я не хочу есть.

- Тогда давайте просто поговорим, – Глеб присел на кровать в ногах девушки. – То, что случилось – случилось. Оно ещё близко, но уже в прошлом. Вика, надо жить дальше.

- Придётся. Вопрос только – как жить, в каком качестве… Вы думаете, драматизм ситуации для меня – в утрате девственности?.. Господи, сколько раз возникал соблазн избавиться от этой ноши…

Мальчишки пялились на меня со школы. Уроки ритмики превращались в недоразумение. Они наперебой приглашали на танец и поголовно забывали движения, как только мои руки оказывались в их руках.

В студенчестве это выглядело уже иначе. Я научилась не замечать оценивающих взглядов. Мне не льстило и всегда казалось избыточным внимание сильного пола. Разговаривая со мной ни о чём, знакомые и малознакомые ребята стремились проникнуть взглядом сквозь одежду. Нет, это не раздражало, но тратить время на несодержательную болтовню, подпитывая их любопытство, было сверхрасточительно. Когда это надоело, я стала носить одежду на грани нравственных приличий – почти не скрывавшую части тела, которые им особенно хотелось увидеть. Отношения с противоположным полом в словесных играх стали честнее, но баланс сдвинулся в сторону неприкрытого вульгаризма. Многие почему-то решили, что с этих пор я легко доступна. Мне стали делать откровенные предложения, циничные и прямолинейные, как узкоколейка. Я всем отказывала.

Вера, моя подружка, с которой мы вместе приехали и поступили в университет, запланированно и легко рассталась с невинностью в первый же месяц обитания в общежитии. Она частенько подшучивала насчёт «единства нашей противоположности»: я получаю естественное удовольствие от секса, а ты мазохистское наслаждение от воздержания.

Множество раз я признавалась себе, что подруга права; несколько раз под эту насмешливость и вопреки воспитанию решалась сломать свой девичий статус, но когда подступал час физической готовности, понимала, что в душевном несогласии не могу, и не смогу сделать этого впредь.

Я знала, чего хочу и чего ищу. Все мужчины видели во мне потенциал секс-машины и не пытались копнуть глубже своего представления. Конечно, это естественно, но мне нужен был тот, кто увидит и оценит мою душу, нематериальные запросы, возможности и потребности интеллекта.

Я нашла его и… отказала, как и всем предыдущим. Но он доказал, что он – тот, кого я искала и ждала, что он не плод девичьих иллюзий, и, что он надёжен и постоянен, как никто другой.

На беду мою, он оказался иностранцем. Луиджи Монтелло сделал мне предложение. Я согласилась. Мы должны были поехать в Италию, он хотел познакомить меня с родителями и родными. А этот урод из вашего ведомства вломился в наши отношения и расколотил все девичьи мечты. В своём издевательском злорадстве он подметил абсолютно точно: я не представляю, как Луиджи отнесётся ко мне теперь. Он должен быть глубоко уязвлён: когда-то получил отказ, не сдался, приложил массу усилий и преподнёс в ладонях своё сердце; польщённая девица согласилась и – претерпела почин в кроватке другого.

- Каким станет отношение к Вам Монтелло мы не знаем. Следует верить любимому человеку. Вы в него верите? Тогда он не изменит своего отношения. А если изменит, возникает вопрос: достоин ли он совместного с Вами счастья.

У Вас, Вика, после случившегося отсутствует главная проблема: утрата девственности для Вас не трагедия. Это хорошо, потому что труднее всего мириться с собственной психикой, когда она выходит из-под контроля. Остальное разрешимо средствами технического или дипломатического характера.

В столичных клиниках можно пройти процедуру гименопластики. Избранник не заметит подвоха, Вам же придётся замалчивать истину до исповеди смертного часа. Но я бы не советовал Вам, именно Вам, Виктория, начинать совместную жизнь с обмана. Другой вариант, несколько рискованный, но более правильный – провести дипломатические переговоры с Луиджи Монтелло, обнажить истину до неприличия и таким образом обезопасить своё будущее от шантажа злопыхателей.

- Я боюсь… У меня не хватит решимости…

- Понимаю. Но зачем же цезарю поспешать к переговорам? Следует наделить полномочиями своего посла. Наделите меня полномочиями, и я сумею быть дипломатично убедительным в разговоре с Луиджи.

Подметив у девушки возникшее желание переложить на кого-то объяснение с любимым и сменившее его сомнение, Глеб продолжил:

- Не спешите, подумайте, а чтобы было проще, вот наводящий вопрос: что Вам терять в нынешнем положении?..

Глеб замолчал. Томительно тянулось время.

- Я согласна, – произнесла Вика через минуту.

- Слушаю и постараюсь! – Глеб на восточный манер отвесил неглубокий поклон, коснувшись лба, сердца и молитвенно сложив руки перед грудью. – А теперь давайте перекусим.

Вика приподнялась, придерживая на груди полотенце:

- У Вас не найдётся какой-нибудь одежды?

- Думаю, можно использовать пока вот это, – Глеб с полки шкафа-купе подал Вике нераспакованную мужскую сорочку и отошёл к окну, заинтересовавшись видом знакомого с детства двора…


- Я позвонил Монтелло через несколько дней. Он сразу согласился на встречу, как только я назвал себя и сообщил, что хочу переговорить о Виктории. Местом встречи я выбрал кафе «Центральное». Иностранцы посещали его часто, и это, по-моему, должно было способствовать устранению настороженности со стороны итальянца. Однако Монтелло ничуть не смутило моё служебное положение. Он активно приступил к расспросам.

- Я потерял синьорину Вику. Она должна была подписать документы для поездки в Италию, но не появилась на работе и исчезла из дома. Мы выбились из графика подготовки документов.

- Господин Монтелло! Виктория попала в очень неприятную историю. В настоящий момент ей морально тяжело, крайне необходима и важна Ваша поддержка.

- Я Вас слушаю!

Я вкратце передал суть происшествия. Монтелло выслушал внимательно и молча.

- Виктория не желает обременять Вас какими бы то ни было обязательствами, если отсутствие невинности невесты по национальным традициям способно запятнать честь будущего супруга.

- Вслед за Соединёнными Штатами мы давно прошли этап сексуальной революции. Нарушения досупружеских и супружеских отношений, даже целибата священниками, имелись в Италии во все времена. Современные нравы много свободнее, свободнее и демократичнее, чем у вас в Советской России. Для меня девственность будущей супруги никак не является определяющим обстоятельством. Что до мужской чести – её следует считать запятнанной, если мужчина не может защитить женщину от сексуального произвола. Я не смог, я – виноват. Я хочу видеть синьорину Викторию и принести ей свои искренние извинения.

- Дайте ей ещё два дня. Ей необходимо привести в порядок мысли и лицо.

- А что не правильно с её лицом?

- Банальный фингал.

- Что есть фингал?

- Синяк, следствие ушиба. С ней работает хороший врач-косметолог, но полностью следы сойдут не так скоро.

- Скажите, Глеб, насильник будет наказан по вашим законам?

- Нет! Вика могла бы добиться этого, но не желает тратить время и силы на бесполезное в вашей жизни действие.

- В моей стране такого бы не произошло. У нас есть мафия, слухи о преступлениях которой расползлись по всему миру, но это – просто бандиты. Здесь же девушку обижает представитель государства и остаётся безнаказанным.

- Не перегибайте, Луиджи. Представители мафиозных кланов до сих пор заседают в итальянском парламенте. К какой категории их отнести: к бандитам или представителям государства?

- Да, но они также представляют легальный бизнес, платят налоги, хотя и погрязли в коррупции, и никого не насилуют.

- Кроме избирателей в период избирательной кампании. А упомянутый обидчик – не  представитель государства: по сути он – цепной пёс существующего политического режима. Он не останется безнаказанным. С Вашей помощью мы накажем его; не по закону, но в достаточной мере, поверьте.

- Через два дня я увижу синьорину Вику?

- Увидите, Луиджи. Мы поможем Вам с оформлением документов, задержки не будет. И последнее в этом вопросе. Виктория защищала Вас. Всеми силами, что ей были доступны. Она – сильная и смелая девушка. Она пострадала физически, но вышла из ситуации победительницей.

- От чего требовалось меня защищать?

- Вас путём подлога пытались обвинить в шпионаже.

- ?!

- Увезите её в отпуск. Покажите Италию, помогите развеяться и забыть неприятности.

- Приложу все усилия!

- Луиджи, у меня к Вам небольшая частная просьба!

- Говорите, обещаю выполнить.

Заручившись поддержкой итальянца в задуманном мероприятии, я отправился к руководству и изложил Леониду свои мысли по решению вопросов с интерклубом.

- Да ты совсем, что ли, в благотворительность вдарился? – поинтересовался он, выслушав суть предложения.

- Вовсе нет, Лёня! Рассматривай это не как необходимую жертву, а как мою личную просьбу.

Конец моей рациональной деятельности на службе отечеству наступил ещё в прошлую командировку. Ностальгировать по этому поводу я не буду. То, чем я занимаюсь сейчас – Виталька прав – не моё. Критического вольнодумства, расцветающего в массовом сознании, уже не сдержать. Не помогут ни патриотическая идеология, ни байки про светлое будущее, ни, тем более, силовое давление. Мне до чёртиков надоело заниматься бесполезным делом. Пора подумать о пенсионном обеспечении.

- А то у тебя не припасены за бугром надёжные документы, нет счетов в шведских, английских банках?

- Есть, конечно, ты прекрасно всё знаешь. Но жить мне хочется пока в России, разговаривать и думать по-русски, временами лицезреть родную лёнькину и антонову морды, слышать твою иронию и наблюдать его житейскую практичность. Ведь кроме вас у меня никого нет! Этот капитал подороже выходит.

- И чо?

- Вот я и прошу уволить меня – без разницы: за ошибки ли в руководстве, по несоответствию, по выслуге – и отдать мне в распоряжение интерклуб вместе с «Берёзкой». А Витальку поставить на моё место официально.

- Повысить, стал быть?

- Формально, а на деле наказать вечным сбором информации, существенно ограничив в полномочиях и без перспектив дальнейшего продвижения. Пусть остаток жизни искупает провинность, честно работая на государство за честную зарплату.

- Интерклуб – общественная организация, тут вопросов не будет, а вот «Берёзка» - это другое ведомство, вообще-то.

- Неужели не сможешь?

- Да сможем, наверное. Главное – грамотно обоснование подвести, правильно формулировки в бумагах насобачить. Ты у нас заслуженный чекист, с правительственными наградами. Тут легче будет не увольнять, а почётно перевести на другую работу, попроще, но без утраты выслуги и персональной пенсии. Одна затыка: «Берёзку» придётся поставить на баланс  «конторы», объединив с интерклубом в единый комплекс, иначе желающих прибрать и порулить найдётся несчётно; но в таком случае она окажется в подчинении начальника твоего отдела. То бишь, попадёт под начало Подлесского.

- С этим я справлюсь.

- Сам-то уверен, что это тебе надо?

- Уверен, Лёня… Уверен!

- На том и порешим…


- Глеб Давыдович, а что суд?

- Заседание суда было закрытым. Все «сотрудницы» Подлесского проходили свидетелями. Поскольку свидетели выпадают из состава участников, функционирование борделя свелось к единичной случайности. Злого умысла и состава преступления в действиях Фикаротто найдено не было. Произошло досадное недоразумение по причине языкового барьера, которое прояснилось с появлением переводчицы – Ирины Березник. Вместе с решением суд выдал частное определение в адрес Анастасии и её родителей, которое раскрывало «неудовлетворительный уровень морального воспитания дочери».

- И на этом всё?

- Была ещё попытка рассказать горожанам о деятельности борделя в их любимом «городе будущего».

Один молодой внешкор городской газеты добрался до материалов суда и сдал рукопись статьи для публикации. Победитель нескольких конкурсов внештатных корреспондентов, владеющий языком и способностью к интересной подаче материала, он имел с десяток сюжетных публикаций по проблемной тематике, каковые определяются словом «скользкие» в кабинетах идеологических заправил и всегда вызывают у последних рвотный рефлекс. Он верил в особое назначение прессы, несмотря на то, что одна из серьёзных штатных работниц как-то заметила ему, что основное назначение средств массовой информации не «вскрывать», а «скрывать» имеющиеся общественные проблемы.

Вскоре внешкор был удостоен внимания Виталия. Тот вызвал его в управление, похвалил стиль и слог публикаций, посетовал на то, что не всякий материал, к сожалению, может быть представлен на суд читателя в настоящих жизненных условиях. Выложив перед молодым человеком экземпляр светокопии его рукописной статьи, пояснил, что именно такие материалы недопустимы сегодня к обнародованию. В качестве компенсации трудовых затрат Подлесский предложил использовать материалы, которые он эксклюзивно готов давать внешкору для подготовки публикаций, после чего они без задержки будут приниматься в печать городскими и даже областными изданиями.

- Под нашим руководством Вы приобретёте имя, профессиональный вес. Гонорары станут солиднее и количество их возрастёт.

- Вы знаете, я предпочитаю публиковать свои материалы, которые интересны мне и моим читателям.

- Я не рекомендую столь одарённому человеку тратить время впустую: Ваши материалы без моего согласования в печать официальных газет больше не пойдут.

- Что ж, есть «самиздат», есть в конце концов издательства зарубежные.

- Ты кем готовишься стать? Инженером? Вот и сосредоточься на этом. Одно твоё выступление в чужеродной прессе – и я тебе обеспечу «волчий билет»: выше разнорабочего нигде не устроишься и как натура творческая вскоре сопьёшься. Хорошо понял?

- Понял! При таком раскладе предпочту не писать вовсе.

С того момента его псевдоним исчез с газетных полос. В деле с борделем была поставлена точка.

Итак, Подлесский закрепился на моём месте. Он не сразу начал понимать, что получил не совсем то, точнее совсем не то, к чему стремился.

В следственных передрягах и в ходе судебной показухи ему пришлось изрядно понервничать, но при этом он не пережил малейшего испуга и убеждённо полагал, что события не на много отклонились от нормы. Первое время он был занят приёмом дел и освоением функций, которые до того лежали вне его компетенции. К персональной его загрузке приложил руку и начальник управления. В этот период ему было не до интерклуба. «Сотрудницам» с началом следственных мероприятий он сам через Березник отдал распоряжение прекратить на время активные действия. Таким образом, у меня не возникало помех в реорганизации интерклуба. Виталий был ознакомлен с приказом о моём переводе и назначении на должность директора интерклубовского комплекса, считал, что отныне я в его распоряжении, так же, как и весь комплекс с неплохим приобретением – валютной «Берёзкой», и строил новые амбициозные планы.

Луиджи с Викой вернулись из Италии. Девушка посвежела. Её переполняли невероятные впечатления, лицо светилось радостью в предвкушении приближающегося счастья.

- Я вижу, Вы с Викторией замечательно провели отпуск?

Луиджи улыбнулся, взгляд его исполнился мягким лиризмом.

- Синьорина очаровала всех моих друзей, родственников и знакомых. Кажется, она почувствовала, что значит быть женщиной – уважаемой, желанной, боготворимой. Она редкостно красива, а у нас считается, что красота не должна быть чьей-то личной собственностью, она – достояние всего общества. Более всего её удивляли и веселили вопросы, для каких изданий она снимается и с какими рекламными агентствами работает, можно ли её сфотографировать и не оставит ли она автограф на мгновенном фото. Сотни профессиональных и любительских фотографий, и хорошие предложения от друзей из рекламного и модельного бизнеса.

- Я рад за вас: по-моему у нескольких человек в двух странах наступил счастливый период жизни. Вы не находите, Луиджи?

Монтелло улыбнулся в ответ:

- Мы с Викой благодарны Вам за помощь в нелучших обстоятельствах, – и перешёл к делам. –   Я выполнил Вашу просьбу: здесь каталоги нескольких ювелирных фирм, имеющих давние традиции и способных по желанию клиента изготовить украшения в стиле одной из известных итальянских школ, а также по эскизам самого заказчика. Такие изделия снабжаются паспортом мастера и свидетельством об изготовлении в единственном экземпляре. И, конечно, фирмы заинтересованы в повышении сбыта.

- Спасибо, Луиджи.

- Пожалуйста, если я могу быть полезен в чём-то ещё – всегда пожалуйста.

- Можете. Оплата по европейским каналам, экспедирование изделий по Италии, доставка сюда и сбыт – можно считать, что звенья этой цепочки уже существуют. Контроль за доставкой и реализацией – в моих возможностях. Необходимо, чтобы кто-то координировал работу в Италии: заказы, поступление оплаты, связь с экспедитором. Я предлагаю заняться этим Вам за определённый процент от прибыли.

- Я мог бы, но я специализируюсь в другой сфере деятельности.

- Как наёмный работник, имеющий миноритарную долю акций предприятия нанимателя. В нашем мероприятии Вы будете выступать в роли равноправного партнёра. Вы – человек состоятельный, но постоянная прибавка к доходам не повредит семейному благополучию.
На место Вики взяли другого переводчика. Я планирую устроить её на работу в магазин «Берёзка». За время, что Вам предстоит пробыть здесь ещё, она освоит специфику работы с ювелирными изделиями и будет готова вести Вашу часть работы по прибытии в Италию.

- Да, это может быть интересно.

Хорошо! О готовности к первому заказу я сообщу …


Через некоторое время Виталий освоился в новом качестве. Нагрузки снизились, распорядок дня стал свободнее и дошёл черёд до дел второго плана. Его внимание обратилось к любимому детищу, и тут он был неприятно удивлён.

В торговый зал «Берёзки» Подлесский вошёл стремительным шагом, обозначая агрессивную решительность.

- Кто разрешил демонтировать аппаратуру? – без «здрассьте» вклинился он в разговор Глеба и Виктории. Глеб прервался на полуслове и установилась вопросительная тишина, которую новоиспечённый начальник отдела истолковал по-своему. Не отяготившись бестактностью, он продолжал:

- О! Вот и моя утрата обнаружилась. Где это ты, душенька, пропадала? Довольно вальяжничать, пора приниматься за работу!

Виктория исподлобья смотрела на недруга и молчала.

- Виталий Антонович, – указывая на деликатность момента, голос Глеба Давыдовича звучал мягко и дружелюбно, – позвольте представить знакомую Вам Викторию Павловну в должности заведующей магазином «Берёзка». Мне, откровенно говоря, не вполне понятно, на каком основании Вы отдаёте ей распоряжения: она никогда не была и не будет Вашим агентом. И тон… Если таким тоном у Вас выражается расположение к женщине – Вы не рыцарь. Рыцарь становится на одно колено, преподнося даме пунцовую розу. Он в любой момент готов отстаивать честь дамы своего сердца и умереть за её любовь в схватке с соперником.

- Прекратите юродствовать, подполковник! Я задал вопрос и жду ответа.

- Да-а… а я к Вам интеллигентно – по имени-отчеству… Ну, коли угодно, получайте ответ: демонтаж оборудования, реконструкция и ремонт комнат выполнены по моей команде.

- Вот так? Вы что тут самодеятельность развели, я не давал Вам такого распоряжения.

- А оно мне и не требуется, – Глеб продолжал говорить в том же добродушном тоне, и невозможно было понять, то ли он бесконфликтно желает уладить непредвиденное недоразумение, то ли пренебрежительно отмахивается от некомпетентных посягательств со стороны. – Впрочем, что это мы пускаемся в обсуждение служебных вопросов в присутствии гражданского лица? Давайте пройдём в мой кабинет и обстоятельно во всём разберёмся.
Вика, мы продолжим чуть позже. Вы не возражаете?

При входе в кабинет Глеб пропустил Подлесского вперёд и прикрыл за собой дверь. Виталий сделал несколько шагов и развернулся, готовый потребовать объяснений. Раскрыть рот он не успел: сильный удар в глаз отшвырнул его к центру кабинета. В следующий момент он был уже собран, тренированное тело среагировало мгновенно: бицепсы вздулись, брюшные мышцы закаменели. Рассудок отступил. Виталий бросился в драку и… на полушаге вперёд получил удар ногой в пах. Как был – в движении, он грохнулся на пол, зажимая руками мошонку, и замычал от боли.

- А вот и бубенцы звякнули, – сопроводило его стоны издевательское резюме, но далее голос Глеба стал серьёзным. – Это тебе за Вику, оцени её ощущения.

- У-у-бью, сволочь!!

- Уже пробовал, через папу. Пришла охота попробовать лично? – Глеб опять говорил издевательски-беспечно, будто у его ног и не корчился от боли взрослый мужчина. – А умения хватит? Это тебе не девочек на диване раскладывать: тупого бычьего напора маловато будет.

- У-у-удавлю-у…

- Это вряд ли, судя по всему. Иначе бы я уже не стоял на ногах, а ты бы не валялся на полу, дружище.

Ни хрена ты не можешь, гений госбезопасности, кроме как портить жизнь нормальным людям. Отец из-за тебя пошёл на предательство. Когда-то я спас ему жизнь: мне посчастливилось выстрелить на долю секунды раньше агента чужой разведки, целившего ему в голову. Тогда Антону сорвало с головы клок волос вместе с кожей, и он под влиянием импульсивной благодарности заявил, что отныне его жизнь принадлежит мне... И вот он изменил служебному долгу, предал нашу дружбу... Ради чего? Мешка с дерьмом у меня под ногами. Я потребовал – нет, не жизнь – и Антон ушёл в отставку. Понимал, что лишает тебя поддержки, только бы ты был цел. А цел ты потому, что я обещал ему тебя не трогать, да, видно, погорячился.

Виталий поднялся на четвереньки и по-звериному рычал, мотая головой.

- Бесишься? От бессилия? А убить меня хочется! Ну, давай, пробуй; мы оба знаем, что ты должен попробовать. Есть, кстати, более удобный способ, чем затягивать удавку: «замстишь» разом и за отца и за себя тоже. Хотя, нет, в любом случае – только за себя: ведь до отца тебе дела нет, а?

Глеб отошёл к стене, в которую был вмонтирован сейф, достал личное оружие и толкнул по полу Подлесскому.

- Валяй! Не стесняйся!

- Я-а выстрелю!

- Выстрелишь, если в тебе осталось ещё хоть что-то мужское, а то и решимости не наберёшься. Или сразу признаем, что ты уже как лоскуток, годный лишь подтереться при дефиците туалетной бумаги?

Виталий схватил пистолет, направил на Глеба и нажал на спуск. Выстрела не последовало.

- Сначала надо снять с предохранителя! Тебя этому не обучали?

Подлесский перевёл флажок предохранителя, вскинул пистолет и снова нажал на спуск. Грохнул выстрел. Виталий вздрогнул: подсознательно он не верил, что оружие в боевой готовности. Глеб за мгновение до выстрела сменил диспозицию. Пуля ударила в то место стены, у которого только что находилась голова Глеба.

- Мимо! – прокомментировал Глеб. – В чём и требовалось убедиться!

Подлесский остервенело нажал на спусковой крючок ещё несколько раз, не обращая внимание на то, что каретка после выстрела отошла назад, а ствол выдвинулся вперёд, и всё осталось в таком положении, свидетельствуя, что обойма пуста.

- Не обольщайся, там был всего один патрон.

В кабинет влетела Виктория и замерла при входе. Она была бледна и смотрела на мужчин широко раскрытыми глазами. Один из них стоял на полу «в партере» и прицеливался разряженным пистолетом в другого, находящегося от него в нескольких метрах у раскрытого сейфа. Если бы не занятная поза «нападающего» и набухший синяк вокруг глаза, более обширный, чем тот, от которого ей пришлось интенсивно избавляться в недавнем прошлом, Виктория могла бы принять увиденное за сцену ограбления.

- Всё нормально, Вика, – Глеб обернулся на отметину, где в стене застряла пуля. – Сюда не мешало бы повесить картину, у тебя никакого пейзажа нет? – И снова повернулся к ней. – Всё нормально: у нас тут с нашим приятелем экспериментально-практическая дискуссия. Мы скоро закончим.

Виктория резко повернулась, вышла и захлопнула дверь.

- Всё, закончили! – произнёс Глеб. – Надеюсь, нам не придётся больше выяснять, кто кого сноровистее отправит к господу?.. Или всё же остались какие-то неясности?

- Не придётся, – промямлил Виталий.

- Ну-ка, верни пистолет и сядь.

Виталий безропотно толкнул оружие в сторону Глеба, с трудом поднялся и сел в кресло.

Им овладело странное чувство. Злости уже не было. Он с изумлением смотрел на Глеба и не мог припомнить момента, когда бы тот выглядел как сейчас. Перед ним стоял другой человек, жёсткий, решительный, превосходящий его и волей, и физической подготовкой. Это совсем не тот начальник, который покладистым кивком давал «добро» на многие его инициативы или, скучающе бросая взгляд по сторонам, безучастно объявлял: «Этого мы делать не будем». И если с тем человеком он мог спорить, что-то ему доказывать, в чём-то убеждать, этому – он инстинктивно чувствовал – следует безоговорочно повиноваться. Вот так, видимо, выглядит руководитель оперативной группы.

Глеб убрал пистолет в сейф, достал оттуда папку и положил перед Подлесским.

- Пересмотри. Это копии оригиналов. Разберёшься? Может, пригласить Викторию в качестве переводчика?

- Справлюсь…

По мере чтения лицо его становилось всё более угрюмым. Вскоре Виталий отодвинул папку.

- Прочёл?

Виталий утвердительно кивнул.

- Если это станет известно в центре?

- Я понял, понял!

- Тогда запомни: обсуждать вопрос подчинённости я более не намерен. Между нами всё остаётся по-прежнему: я распоряжаюсь, ты – выполняешь.

- Но, как же отдел?

- Нет. Работой отдела я не занимаюсь. С этим ты будешь справляться сам, но методы работы определяю и контролирую я. Это не обсуждается.

Теперь слушай внимательно. Считай, что с этого момента ты завербован в рабочую группу предприятия более секретного, чем нынешняя твоя служба.

Направление: реализация ювелирных изделий зарубежного происхождения.

Твоя основная функция – безопасность предприятия и его работы. И вот здесь разрешаются многие методы, запрещённые по основному месту работы. Контролирую, опять же лично.

Дополнительная функция – привлечение клиентов. Клиент должен быть платёжеспособным и надёжным. Зная по службе подноготную городской и областной элиты, ты не будешь испытывать затруднений в данном вопросе. Но никаких посредников, всё самолично. Когда возникнет соблазн, вспомни, как вариант, ситуацию с Березник.

Вопрос оплаты. За добросовестную работу ты будешь получать пять процентов от прибыли предприятия, по желанию – в конвертируемой валюте. Несомненно, безопасность стоит дороже, но на тебя наложены штрафные санкции за неподобающее поведение. Ещё два процента ты будешь получать с прибыли по каждой сделке привлечённого тобою клиента.

Работа у тебя началась с сегодняшнего дня. Как обеспечить безопасность, знаешь неплохо. А для привлечения клиентов следует ознакомиться с номенклатурой изделий. В твоём распоряжении несколько каталогов, срок изучения – неделя.
Вопросы?

- Начальник управления знает об этом предприятии?

- А ты как думаешь?

Виталий неопределённо повёл плечами.

- Ты ошибся, если подумал обратное.

- А участники предприятия могут приобретать изделия?

- Если вопрос имеет личностный подтекст, то на скидки не рассчитывай. Всё же внесём ясность: купить для личного пользования, купить и подарить – можно; купить и перепродать – нет. Выявится такой факт – это будет не только последний день нашего сотрудничества, но и последний день твоей карьеры.
Ещё вопросы? Нет?

Тогда последнее пожелание: засунь своё самолюбие куда подальше и попробуй извиниться перед Викторией. Говорю «попробуй», потому что вряд ли она захочет тебя слушать, да и видеть спокойно ещё долго не сможет. А если выслушает, то вряд ли поверит… Но вам ещё вместе работать…


- Ну вот, наконец, отвечаю ещё на один Ваш вопрос, Владислав: не я работаю на Подлесского, а он на наше предприятие.

- После всего, что он наворочал, Вы привлекли его к сотрудничеству?

- Профессионализм, в любой области, требует умения разделять отношения в интересах совместной деятельности и межличностные отношения. У Виталия отвратительно с чувством меры в достижении целей, но он – профессионал, и внутри рабочей группы свято соблюдает дисциплину, субординацию, должностное разграничение и взаимодействие. Однако, привлечённым, точнее втянутым в контрабандную деятельность, он оказался не столько из-за его способностей, сколько ради Подлесского-старшего, который также был вовлечён в работу с расчётом на столичную клиентуру. Там – размах, не сравнимый с местным, при огромном количестве жиреющей элитарной публики, незаконно обогащающейся и не имеющей возможности открыто вкладывать финансовые накопления.

- Хватит, Глеб Давыдович. За сегодняшний день я так окунулся в жизненные реалии, как никогда прежде.

- Рад, что сумел насытить Вашу любознательность.

- А как Вы меня опознали, если до этого мы не встречались?

- Примерно полтора года назад на институтской встрече выпускников Подлесский указал на Вас, как на потенциального клиента, а Вам, вероятно, сообщил, что можете при надобности обратиться к нам.

- Но это было так давно!

- У меня абсолютная память на лица, события и даты.

- А я вспомнил об этом только сейчас и совершенно случайно, когда проходил мимо, направляясь в «Изумруд».

- У Вас до этого просто не возникало потребности в приобретении ювелирных изделий. А поход в «Изумруд» обернулся бы в сегодняшних условиях зря потраченным временем: там давно уже ничего нет.

- Это я предполагал, но мне необходимо было убедиться.

- Ну, Вы – здесь, и к удовлетворению обоюдных интересов, кажется, мы сумеем Вам помочь. Что Вы так настойчиво вытребовали у Виктории?

- Браслет с изображением цветов.

-А! Ту пошленько состряпанную безделушку с претензией на оригинальность? Как я понимаю, Вам нужен подарок для близкого человека?

- Да, для хорошей знакомой. Другого я не обнаружил: броши в подарок больше подходят женщинам зрелого возраста; кольца преподносят девушкам с намёком на развитие или укрепление  отношений, а я начисто лишён возможности обещать ей это; с серьгами без примерки угадать сложно, да и нет их у Вас в продаже; подарить цепочку в моём случае слишком дёшево – мне нужна вещь, память с которой будет связана длительное время. Отсюда и мой выбор.

- Исчерпывающе. Я Вас понял, Владислав. Можно, конечно, и тот браслет, но, поверьте, это – не лучший выбор. В условиях тотального дефицита он выглядит достойно, но представляет собой художественную штамповку, не более. К тому же червонное золото советского производства по европейским меркам – вульгарный суррогат, содержащий медь и обесценивающий благородный металл, даже если изделие имеет привычную для них и высокую для нас 750-ю пробу. А эта поделка всего лишь 583-ей пробы.

Мы ценим доверие наших клиентов, – в указательном движении Глеб Давыдович чуть наклонил кисть руки с фужером в сторону Владислава, – уважаем их достоинство, высокие запросы, эстетический вкус и дорожим своей репутацией, а потому предлагаем действительно ценные вещи.

Глеб Давыдович достал из сейфа несколько небольших футляров чёрного дерева, отполированных до лакового блеска.

- Взгляните.

Влад сразу увидел разницу. Украшения не имели массивных сплошных элементов, лишённых эстетической составляющей в виде граней, насечки, оттисков, что характерно для изделий, рассчитанных на непритязательный вкус и приобретаемых неискушённым покупателем в целях демонстрации своей финансовой состоятельности.

Напротив, они отличались тонкой работой, создающей эффект воздушного плетения. Сочленения элементов браслета были настолько подвижны, что его можно было сложить складками наподобие узорчатой ленты; только узоры эти складывались разноцветьем гранёных камней. Этот браслет не будет выглядеть на запястье подобием наручника.

Взгляд переходил с одной вещи на другую. Завершённость и изящество, отличительный стиль каждой из них порождали в душе сомнения буриданова осла. Влад испытывал вполне понятное затруднение.

- Что-то не так? – поинтересовался Глеб Давыдович. – Может попросим помощи у Виктории, чтобы посмотреть, как украшения будут выглядеть на живой модели?

- Виктории любое из этих украшений подойдёт, как естественное дополнение, и будет смотреться на ней идеально,– неуверенно ответил Влад.

- Ну что же, давай попробуем разобрать плюсы и минусы сами.

Изделия выполнены традиционно – из жёлтого золота. Изыскивая недостатки по-нашему, можно сказать, что внешне металл похож на простую латунь. В этом есть и плюс – завистникам не придётся испытывать основное чувство натуры, а особо любопытствующих знаки пробирной палаты убедят в высокопробности золотого сплава. Работа вне подражания, не будет стыдно за подарок любого из этих браслетов. Сложнее с колье: молодой девушке редко выпадет случай покрасоваться с ним на публике, а если отважится на повседневную носку, вызовет у знакомых и сослуживцев серьёзное чувство настороженности. Быть белой вороной в стае очень неприятно.

Есть ещё одна вещь. Это, правда, не браслет, но посмотреть на неё стоит. Вот, взгляните, – Глеб Давыдович открыл ещё один футляр. – Это кулон.

На оранжевой атласной подушке лежал овальный медальон. Основа его, скрывающая внутреннюю полость, была тонкой и плоской. На верхней крышке располагалась невысокая выпуклая решётка из переплетающихся гранёных элементов, которые поддерживали пропорциональное основанию, но меньшее по размеру овальное ложе. В ложе помещался прозрачный, насыщенного зелёного цвета камень плоской огранки. Свет этого камня, казалось, разливается по золоту и придаёт жёлтому металлу зеленоватый оттенок.

Влад рассматривал украшение, наклоняя голову под разным углом, и не мог отделаться от загадочного цветоощущения.

- Возьмите в руки, Владислав, – посоветовал Глеб Давыдович. – Это – так называемое зелёное золото. Довольно редкий вариант на нашем рынке. При столь оригинальном оттенке оно не содержит окрашивающих добавок неблагородных металлов и имеет высокую пробу. Благодаря плоскому основанию и смещённому центру тяжести, медальон будет устойчиво лежать камнем вверх даже на высокой женской груди. Открывается он лёгким нажатием на камень.
Очень интересная вещь и по задумке, и по исполнению.

- Я думал, цвет получается за счёт бликования вставки. Что это за камень? Понятно, что не рубин, не сапфир и даже не зелёный гранат. Для изумруда – слишком насыщенный цвет.

- Иногда в народе его называют сибирским изумрудом. Это хромдиопсид. Добывается в нескольких странах, у нас – на нескольких месторождениях Якутии близ населённых пунктов Алдан, Томмот. Ценен в данном случае не столько цветом, сколько размером: кристаллы такого размера – редкость.

- Откуда он взялся в Италии?

- Мастера-ювелиры получают камни со всего света, чаще индийского происхождения. Мы по заказу наладили поставки камней российских месторождений. Это была одна из них.

- Сколько же стоят такие изделия? – Влад, наконец, отыскал подходящий критерий отбора.

- От трёхсот до пятисот долларов.

- У меня нет валюты, – растерянно повторил Влад фразу, которую в перепалке бросил Виктории.

- Не важно. Мы можем перевести стоимость в рубли по курсу, скажем, Лондонской биржи.

На сей раз Шерр, сидя в кресле в номере гостиницы, скептически хмыкнул, глотнул лимонаду и в никуда пробормотал:

- Открой портмоне.

Влад неосознанно полез во внутренний карман пиджака и достал бумажник. Извлекая пятидесяти и сторублёвки, он обратился к Глебу Давыдовичу:

- Этого хватит?.. А,.. а это?

- А это, Владислав, подлинные доллары США в сотенных купюрах, – ощупывая одну из бумажек, определил Глеб Давыдович, – и этого хватит с избытком.

- Тогда я возьму кулон.

- Это – лучший выбор, – одобрил Глеб Давыдович. – Есть множество более дорогих украшений, но среди подобных этот кулон останется уникальным надолго. Вот авторский паспорт мастера и свидетельство об изготовлении в единственном экземпляре.

Глеб Давыдович вытянул из общей массы денег, выложенных Владом на стол, пять стодолларовых банкнот и снова обратился к своему гостю:

- Владислав, простите за грубый переход к житейской меркантильности, но мне показалось, что у Вас нет особой потребности в валюте, а на руках остаётся ещё несколько банкнот. Я хотел бы их у Вас приобрести по установившемуся курсу чёрного рынка: один к семи или к пяти, если соизволите уступить.

- Вы не представляете, как Вы меня выручили, и, сдаётся мне, реальная стоимость такого изделия раза в два – три выше.

- Нет, Владислав. Цена честная: в ней нет таможенных сборов и госпошлин, на то она и контрабанда.

- Без разницы: цель достигнута, валюта мне не нужна. Заберите её в память нашего знакомства.

- Владислав! Я не могу этого сделать. Мы ведём дела в области незаконной торговли ювелирными изделиями, но не в сфере обмана и попрошайничества.

- Извините, Вы отказываетесь?

- Да! Хотя,.. – он задорно улыбнулся, – хотите пари?

- Пари?

- Ну да! Выиграю я – я с полным основанием приму от Вас деньги; выиграете Вы – я отдам Вам такую же сумму. У Вас ещё пятьсот долларов? Значит, в случае выигрыша получите кулон бесплатно «в память нашего знакомства», – рассмеялся Глеб Давыдович. – Идёт?

- Идёт! На какой предмет пари?

- На достоверность восприятия человеческой натуры.

- В этом я, как-то, не силён.

- Ничего сложного. Я не заставлю Вас тестировать незнакомцев с улицы. У Вас негативный опыт общения с Викой, и моя оценка свойств её характера Вас до конца не убедила. Так?

- Ну, где-то так.

- Как Вы думаете, она посчитает необходимым извиниться перед Вами, или нет?

- Скорее всего, нет: клиент убрался – заботой меньше, начихать и забыть.

- Прекрасно! Давайте поступим так. Сейчас мы дружески распрощаемся. Ещё раз поздравляю Вас с удачным приобретением. Кулон у Вас, вот, возьмите пять стодолларовых купюр, которые Вы внесли в качестве оплаты, и можете идти. Я Вас не провожаю, чтобы исключить любое влияние на ход пари. Обычным образом, как привыкли – словом или просто кивком, проститесь с Викторией и естественно, без всякой театральности, чтобы ненароком не спровоцировать её на разговор, двигайтесь к выходу. Хорошо?

- Хорошо, и что дальше?

- Если она не обратит внимания, Вы просто уйдёте. Если извинится – отдадите ей девятьсот долларов с просьбой передать мне и одну купюру подарите ей лично.

- Принято!

- Ну так, всего доброго, Владислав!

- До свидания, Глеб Давыдович.

Влад дошёл до двери и обернулся. Хозяин кабинета убирал драгоценности в сейф. Он также обернулся и вопросительно посмотрел на Влада.

- Глеб Давыдович, а тот ковбой, который Вам пригрезился в Афганистане, случаем, не Шерром ли назвался?

Глеб Давыдович медленно выпрямился и так же медленно опустил руки, машинально удерживая в них не донесённые до полок футляры.

- Значит... это был не бред!.. Владислав, ты знаком с этим человеком?

- Познакомился… недавно.

- Увидишь его – передай мою искреннюю благодарность.

Владислав, вдруг погрустневший, несколько раз чуть заметно кивнул в ответ:

- Передам, завтра утром, наверное.

Он прошёл по коридору и через торговый зал направился на улицу. Виктория по-прежнему перелистывала итальянскую грамматику.

- До свидания, – произнёс Влад на ходу.

Вика подняла голову.

- Подождите, молодой человек!

Влад с полуулыбкой обернулся. Виктория вышла из-за прилавка и остановилась напротив Влада.

- Простите, как Вас зовут?

- Влад, – он соображал, можно ли отнести её «простите» к извинению, и справедливо рассудил, что нет.

- Владислав, скажите, Вы нашли у нас то, что хотели?

- Да, нашёл.

- Поздравляю Вас с приобретением. Надеюсь, что Вы не последний раз появились у нас, и желаю, чтобы в дальнейшем каждое посещение приносило Вам полное удовлетворение от вновь приобретаемых ценных изделий.

Она замолчала, а Влад подумал, что ещё раз посетить «Берёзку» ему уже не придётся.

- Но более всего, – несмело продолжила Виктория, – я желаю сейчас получить Ваше прощение за своё глупое поведение. Простите меня, пожалуйста: такое больше не повторится. И давайте будем друзьями.

- Давайте! А могу я по-дружески обращаться к Вам просто Вика?

- Попробуйте…

- Вика, я не сержусь на Вас…

-  … тебя.

- Я не сержусь на тебя, забудь всю нашу перебранку. Я желаю тебе многих лет счастья с Луиджи, столько счастья, сколько не может вместить ни одна человеческая душа: чтобы переполняя тебя, оно изливалось и на всех твоих родных, близких друзей, знакомых и помогало им пережить трудные минуты, если таковые возникнут в их жизни.

- Глеб Давыдович всё тебе рассказал…

- Многое… А теперь я попрошу по-дружески помочь мне с поручением, которое дал Глеб Давыдович. Передай ему с моей благодарностью и абсолютным признанием его правоты вот эти девять бумажек, а вот эта предназначена тебе в подарок: на память, на свадьбу – как угодно.