Легкий прохладный ветер дует мне в лицо; смоленые волосы бьют по глазам, кожа покрывается мурашками. Над головой собираются черные тучи; будет дождь. Сгущаются сумерки, солнце давно ушло за горизонт.
Капля. Еще одна. Я смотрю завороженно на небо, будто в замедленной съемке все происходит.
Улыбаюсь. Искренне, впервые за всю жизнь. Привык скрывать свои чувства под маской, показывая свой оскал. Люди не замечали или не хотели замечать, заглатывали как наживку, и им все равно, что это ложь.
Набрасываю капюшон на голову, руки прячу в карманах толстовки. Немного сгорбившись, смотрю вниз: люди, точно муравьи, кто куда бежит, все занятые, у всех дела, но не понимают что жизнь всего одна, тратят свое время впустую – дом, семья, работа, дом, семья, работа.
Как они только не заметили меня? Ухмыляюсь, у всех свои проблемы. Подумаешь, какой-то подросток в 10 футах над ними сидит на крыше здания. Была бы моя воля закурил, но я не курящий парень, слабак.
Крупные капли дождя ударяются об асфальт дороги, оставляя размытые следы после себя. Пара минут и улица уже пустует; ни машин, ни людей, остался я один.
Промозглый дождь так и льет; челка от сырости прилипла ко лбу, зубы стучат, но продолжаю сидеть, свесив ноги, не собираясь уходить. А куда? В то место где меня не понимают? Смотрю на время. Еще только одиннадцать часов, рано.
Напоследок вспоминаю свою семью. Как они там? Вряд ли меня вспомнили, опять руки к бутылке приложили, пока меня нет дома. Сначала орали на меня, что это не мое дело, но я их попросил быть благоразумными, хотя бы ради своей младшей дочери. И они послушались, но все равно им до конца не верю. Сильно беспокоюсь за свою сестренку, она еще такая маленькая, а уже все понимает, воспринимает этот мир по-своему. Сожалею, что она родилась в такой семье: родители постоянно пьют, говорил им - устройтесь на работу, а они даже не слушали. Я как мог, прокармливал семью (подрабатывал, где только мог). Продукты покупал сам, так как не мог доверить свою зарплату им, ибо они пропьют ее, тогда бы сестренка бы голодала. Прятал свою заначку в тайниках.
Родители как заведенные искали по квартире, домогались до своей дочери. Даже один раз ее ударили, за то, что не сказала, сохранила мой секрет. И я в тот момент не выдержал, накинулся кулаками на них. Затем собрал свои вещи и собирался уйти, но меня остановило одно НО! Я спросил, хочет ли она уехать со мной. По глазам видно, что очень хочет, только вот она очень добрая (такую нигде не сыщите), и поэтому пришлось остаться, из-за нее.
Родители не знали, что я забросил вовсе учебу, стал больше работать. Так хотя бы хватало денег на пропитание. Деньги брал с собой, в рюкзаке.
Хотел вести сухой закон в семье, но позже понял, что бесполезно. Родители все чаще орали по пустякам. Срывались больше на меня, чему я и рад, хоть сестренку не трогали. Как только начинали меня бить, кричал ей, чтоб ушла, спряталась. Она в слезах убегала в мою комнату и пряталась в моем шкафу. Я держался, как мог, просто молчал, когда отец бил кулаками, куда только мог: лицо, грудь, живот, да и в пах попадал. Я ничком лежал на полу, молясь, чтоб все поскорее прекратилось. Как только все прекращалось, шел искать свою сестру; она тогда забилась в углу. Она такой слабой, жалкой выглядела, я просто взял и обнял ее. Своими тонкими ручонками схватилась за шею, как за спасительную соломку, не желая отпускать.
- Все закончилось, все закончилось. – шепчу едва слышно. – Слышишь? – приподнимаю ее головку, заставляя ее серенькие глазки посмотреть в мои. – Все будет хорошо. Я тебе обещаю. Ты ведь веришь мне?
Она кивает, и вновь обнимает за талию. В эту ночь она спала со мной, боялась меня отпускать.
После этого случая стал им лично выдавать минимум три бутылки в день, лишь бы ее не трогали. Всю их ярость я брал на себя, не хватало, чтоб еще сестренке перепало.
- Откуда у тебя синяки? – спросила она, своим указательным пальцем проводя по разбитой губе, я улыбнулся.
- Упал. С лестницы. – Вот так просто. Мне приходилось ей врать, как бы мне этого не хотелось, но она не должна была знать правду. Судя по всему, она не поверила, но промолчала.
Я жил в этом чертовом мире. Я жил ради того, чтоб видеть ее улыбку, слышать ее смех. Я жил, потому что она жила. А сейчас… Сейчас существую. Не живу, а существую! Хочется кричать, но не могу. Все еще помню тот день. День, когда ее не стало.
Я тогда орал на всех, кричал, просил вернуть ее, но все смотрели на меня как на сумасшедшего. Спросил родителей, почему они не уберегли ее, а им было плевать. Им было плевать! Им было все равно есть у них дочь или уже нет. Я тогда не выдержал, чуть ли не до полусмерти избил отца, даже на мать поднял руку, хотя после всего, что она сделала, сложно назвать ее матерью. Взяв свои шмотки, ушел из дому.
Не заметил, как слеза скатилась по щеке, не пытаюсь ее останавливать.
Я боролся в этой жизни. Старался быть сильным. Все ради нее. А теперь… Нет смысла жизни, как ни стало ее. Мое маленькое солнышко.
Вновь проверяю время – 11:58. Совсем скоро.
Привстаю на ноги, окидываю взглядом город. Таким притихшим он кажется, на улице не единой души. Мне это сыграет положительную роль, не хочу, чтоб таращились, не хочу публики. Стою на краю здания, еле раскачиваясь вперед.
11:59.
Я словно тень этого города.
Считаю секунды.
59.
Небо плачет вместе со мной.
48.
Отступать не куда, надо было давно понять.
36.
Никто не вспомнит меня, сумасшедшего парня.
27.
Расправляю руки в стороны, воображая их крыльями.
11.
Время убивает, каждая секунда медленно течет, но меня научили ждать.
5.
Вот и все меня скоро не станет.
4.
Составляю в уме список всех добрых дел, которые я сделал или хотя бы стал свидетелем.
3.
Игра. Это похоже на игру. Вся жизнь – это игра. Либо ты пешка, либо становишься королевой. В этой игре я проигравший, точнее говоря, если про жизнь – нет победителей, только выжившие, так что я точно не отношусь к выжившим.
2.
Скоро мы с тобой увидимся солнышко, ты только дождись.
1.
Пора. Едва заметным шагом ступаю вперед, не забывая расправлять крылья. Я будто лечу, словно ангел, падший ангел. Падаю камнем в черную бездну. Все что я помню так это то, что от порывистого ветра закладывало в ушах, и слезились глаза. А затем темнота.