— Мисс, — окликаю впереди стоящую девушку, но она, кажется, не слышит меня. Глаза мои невольно опускаются вниз, бесстыдно следя за тем, как аппетитные ягодицы в автобусной тряске трутся о мой пах. Я бы, конечно, не имел никаких возражений, если бы не одно «но»: стоять в общественном месте с выпирающими штанами — не блестящая перспектива. Отбиваюсь от эрекции, которая угрожала смутить меня в переполненном автобусе, но всё тщетно. Намеренно или нечаянно (я от переизбытка наслаждения ее близости даже закрыл глаза) шатенка прижимается к напряженной плоти и как будто не замечает, насколько она стала твердой. Касаюсь оголенного плеча и замираю, когда она все же оборачивается.
— Квентин. — Она облизывает губы. Ее обрамленный длинными ресницами взгляд яснее некуда заявляет о ее намерениях. Вблизи я могу почувствовать ее запах, от которого я так тщетно пытался избавиться целых два года, и который сопровождал меня, где бы я ни был, и с кем бы я ни был.
— Сицилия.
Два года, чтобы забыть о тяжелом разрыве. Два года скитания в поиске своего места. Два года, а кажется прошла целая вечность. Самое главное — я ничего не чувствую по отношению к ней, ни ненависти, ни любви, лишь одна зияющая пустота в сердце.
— Кью, — вновь проговаривает она мое имя, но уже с другой интонацией, — я скучала.
— А я — нет.
— Лжешь, я же вижу. — Ее ладонь накрывает мое достоинство, неприлично выпирающее в льняных брюках, а горячий неистовством язык оставляет мокрый след на шее, следом мимолетный поцелуй в кончик рта, и в завершении губами захватывает мочку уха и получает мой приглушенный стон. Внезапно она отстраняется. Черный зрачок то расширяется, закрывая блестящую зеленую радужку глубоко посаженных глаз, то уменьшается до размера булавочной головки.
В горле пересыхает, а воображение рисует ее обнаженную, желанную, умоляющую взять ее и приручить, в конце концов. Мы неоднократно были близки, потому могу воскресить по памяти ее вкус, какие издавала звуки, когда я заставлял ее дрожать в экстазе, и это были вовсе не «охи» и «ахи», как привыкли описывать в художественной литературе, ее звук был особенным, а запах, пропитанный глубоким сексом, был великолепен.
Приторные губы дотрагиваются до моих обветренных, юркий язычок пробирается в рот, исследует нёбо, пробегается по ряду зубов и в жарком танце сплетается с моим языком.
— Здесь люди, — оторвавшись от сладостных губ, проговариваю я.
— Неужели? — Оглядываюсь и вместо утренней толкучки вижу пустующий автобус.
— Ты опять за свое?
— Они бы нам помешали, но мы этого не хотим, верно? — Ловкими пальчиками она вытаскивает кончик ремня через бляшку и вместе с боксерами приспускает штаны до колен.
— Секс в автобусе, почему бы и нет? — иронизирую я и в следующую секунду задыхаюсь, когда ее дыхание согревает член. Полные губы запретно близки, еще чуть-чуть и я точно сорвусь с цепи, наплевав на рассудок.
Она нарочито медленно подушечкой пальца проводит по всей длине, ногтем надавливает на кончик и стоит только отвлечься на неприятное ощущение, как его сменяет чувство восторга.
Костяшки пальцев на поручне побелели, а взгляд затуманен. Это невероятно хорошо. Мое дыхание стало поверхностным, и кровь горела бурлящей лавой.
Круговыми движениями ее язычок очерчивает эрекцию, которая, как мне казалось, тверже быть не может. Когда я оказываюсь на грани похотливого удовольствия и готов упасть в бездну, как она встает с колен и припадает к моим губам в требовательном поцелуе.
Ее благоухающая кожа нежна и податлива под моими огненными ладонями. Наловчившись за десять месяцев совместного проживания, в считанные секунды она уже полностью оголена передо мной.
Она всегда была чертовски сексуальна — гибкий стан, длинные оливковые ноги, обернутые вокруг моей талии, вздымающаяся высокая грудь, шелковистые ниспадающие волнами каштановые пряди. Она как никто другой могла похвастаться своими качествами, не была обделённой ни в остроумие, ни в женственной красоте тела.
Я пьян. Но не алкоголем. Я одурманен. Но не амфетамином.
И вот погружаясь в столь желанное за все эти годы тело, я понимаю — всё, что я находил в той или иной девушке нисколько не было идеальным. Никакая другая не смогла заменить мне её. Она была такой одна.
Задёрнутые густой дымкой вожделения изумрудные глаза следили за каждым моим плавным покачиванием. Но и нежность вскоре начинает нам надоедать.
При достаточном уровне возбуждения в крови, грубость может оказаться даже приятной.
Весь огонь, который я вижу в ее глазах, который отзывается в каждом ее движении бедрами, разжигал интерес к игре. Не единственное, что мне нравится в нашей игре, так это еще ее беспрекословное подчинение. Она нуждается в укрощении так же сильно, как я во власти над ней.
Ее сильная аура струится по моим венам и стоит мне зажать между указательным и большим пальцами набухшую бусинку, как мое тело пронзает током, а ее — начинает вибрировать. Она выдыхает мое имя, стискивает лодыжками мою поясницу, а сама крепко прижимается к моей груди, что мне остается опалять ее шею пламенным дыханием в предвестии нахлынувшего оргазма.
— Неплохо было бы повторить как-нибудь на неделе.
Порванная мною блузка обретает первоисходное состояние в руках Сицилии. Темные соски заметно выпирают через тонкую ткань, но ее, видимо, это не сильно волнует.
— Можешь оставить себе. На память. — Кивает на кружевной лифчик в моих руках. — Увидимся, — дает она обещание и, когда голос вещает об остановке, вылетает из автобуса.
— Молодой человек, Вы бы могли надеть штаны? — Не понимающе смотрю на женщину и только потом доходит, что я до сих пор стою со спущенными брюками и в футболке «Lacoste».
Чертовка. Никогда не были мне по нраву ее фокусы. Я прям слышу звонкий смех Сицилии, пускай ее и нет рядом.