Мой дом. Часть 8. Не только о театре

Мария Купчинова
            Предыдущую часть см. http://www.proza.ru/2016/07/08/1087               


                Начало сентября. Распахнутые настежь большие окна не спасают от жары. Вместо хотя бы легкого дуновения ветерка в класс несется визг тормозов подъезжающих к рынку грузовиков и фургонов, рокот отъезжающих машин, гул толпы на базаре. Заглушить эти звуки могут лишь крики девятиклассников, ворвавшихся словно ураган в кабинет биологии после физкультуры и с грохотом бросающих издалека портфели на парты.

- Тише, тише, звонок уже был, - учительница, немолодая, сухонькая женщина в больших круглых очках, тщетно пытается навести порядок. – Воловодов, пожалуйста, положи череп на место.
Круглолицый белобрысый паренек на первой парте неохотно водворяет наглядное пособие на учительский стол:
- Александра Ивановна, вы не знаете, чей он?
- Знаю. Один старичок – профессор нам завещал.
Словно порыв сквозняка сдувает учеников ближе к столу, относительная тишина сменяется воплем, в котором слиты восторг и недоверчивый ужас:
- Свой?!
Учительница, улыбаясь, успокаивает:
- Нет, у него лишний был.

                Только Машка смотрит в окно и не смеется вместе со всеми. Впрочем, пожалуй, уже не Машка, а Маша. Веселая, бесшабашная девчонка как-то незаметно превратилась в угловатого, скованного подростка, постоянно погруженного в свои мысли.

                Возраст такой, что пора влюбляться. Но у них с подругой все не «как у людей». И влюбляются они как-то по-своему. Подруга – в балет, который станет любовью на все годы. Маша – более любвеобильная, влюбляется в театр «вообще».

                Началось все с веселой оперетты. Мимо Театра музыкальной комедии Маша проходит каждый раз, когда идет в музыкальную школу. Обшарпанный, но все еще красивый фасад здания с декоративными колоннами у входа и треугольными фронтонами над двусветными окнами кажется большой музыкальной шкатулкой, хранящей вечный праздник. Лишь приоткрой крышку – и праздник вырвется наружу. Это впечатление усиливается вечером, когда сквозь неплотно сдвинутые тяжелые бархатные шторы на тротуар ложатся отблески люстры, канделябров и, если очень постараться, можно рассмотреть, как чинно прогуливается по фойе нарядная публика.

                Маше невдомек, что этот дом, бывший Клуб приказчиков - редкий образец клубного здания переходного периода от эклектики к модернизму. Расскажи ей кто-нибудь об этом тогда, она пропустила бы мимо ушей и «эклектику», и «модернизм», удивившись понятию: «клубное здание»! Дворец культуры Энергетиков, Дворец культуры завода Ростсельмаш – это понятно. Но Клуб приказчиков! Разве такое когда-то было… Правда, у входа в театр на табличке написано, что здание - памятник архитектуры XIX-ХХ вв., но то, что читается только глазами, ничего не говорит ни уму, ни сердцу.

                Крышка волшебной шкатулки приоткрылась, когда мама принесла два билета на «Летучую мышь».  Штраус покорил упрямую девчонку сразу и навсегда. Если к музыке и блеску на сцене добавить накрытые в большом зале, украшенном лепкой и зеркалами, столы, на которых - бутылки с лимонадом, пирожные, бутерброды – и можно съесть то, на что смотрят твои глаза, а уже потом расплатиться с официантом, то станет понятно, каким праздником показался первый поход в оперетту.
                «Фиалка Монмартра» с ее «Карамболиной, Карамболеттой» потрясла настолько, что в антракте даже не вспомнилось про пирожные. И, сколько бы ни доводилось потом слышать, как поет куплеты Нинон незабвенная Татьяна Шмыга, то, первое впечатление, не ослабло. «Улыбкой нежной, чуть-чуть небрежной», оно пленило душу.

                Еще одним театральным подарком стал Белорусский театр оперы и балета, приехавший летом на гастроли в Ростов. И как после этого не поверить в то, что все случайное – не случайно? Выступали белорусы в здании Драматического театра имени Горького. Вот уж где речь не могла идти ни о какой музыкальной шкатулке. Если вы никогда не были в Ростове, просто представьте себе гигантский трактор из стекла, мрамора и гранита. Не ошибетесь. Трактор этот - в списке шедевров эпохи конструктивизма. Россия в Лондонском музее истории архитектуры представлена двумя макетами: собором Василия Блаженного и Ростовским драматическим театром.

                Достать билеты было не просто: маме пришлось выстоять с утра очередь у билетных касс. Наградой стали «Паяцы», где роль Канио исполнял Зиновий Бабий, и «Русалка» с Виктором Чернобаевым в главной роли. Минчанам эти фамилии скажут о многом, но Маша не была искушенным оперным слушателем. Боясь лишний раз вздохнуть, она на последнем ряду балкона проживала спектакли вместе с героями, не понимая, хорошо или плохо поют артисты, только чувствуя, что звучание их голосов, слившееся с плачем оркестра, оставляет в ее душе, словно на грампластинке, бороздку, которая теперь будет звучать долго-долго, быть может всегда.

                Не могла Маша знать, что через много лет ей повезет, и она услышит «Севильского цирюльника», которым театр отметит пятидесятилетие творческой деятельности Виктора Чернобаева. Восьмидесятилетний артист споет Дона Бартоло все с тем же изяществом, артистизмом, и голос по-прежнему будет поражать мягким бархатом.

                А однажды уже взрослой Маше попалось на глаза интервью с знаменитым белорусским басом. Как же улыбалась она, читая вот эти строчки: «В Ростове нас вызвали на соревнование артисты драмтеатра - кто кого перепьет. Их было семь человек, а нас трое - я, Бабий и Савченко. Накрыли стол в гостинице в люксе. Проигравший - оплачивает застолье. Ростовчан я по очереди переносил в другую комнату. В итоге остались мы, как три богатыря Васнецова. Ну, и пошли в фонтан купаться – жара стояла ужасная. Об этом тут же доложили нашему министру культуры. Он сказал: «Но они же выиграли! А в фонтан я бы и сам залез, если бы не был министром» *.
               
                Чтобы получить полное удовольствие от этой истории, надо представить себе фонтан рядом с театром на Театральной площади. Одна из самых первых, чуть ли не дипломная работа выпускника Ростовского художественного училища Евгения Вучетича.  Четверо очень мускулистых атлантов держат на вытянутых руках тарелку, громко именуемую «чашей». Окружают атлетов почему-то фигурки лягушек и черепах.   Ну, и разве тройка народных артистов Беларуси не впишется в это, почти карнавальное многообразие?   

                Впрочем, мы заскочили вперед. Тогда, на уроке, подруга ужасно рассердилась, что Машка опять витает в облаках. А ей скучно. Она уже сто раз подкладывала Машке огромного перламутрового жука без головы, найденного по дороге в школу, а Машка не только не заметила его, но попросту стряхнула жука в открытый портфель. Конечно, когда Машка полезет в портфель и натолкнется на жука, она закричит, но ведь еще так долго ждать…  Подруга не выдерживает, сама залезает в Машкин портфель, достает жука и кладет на раскрытый учебник биологии.
Есть! Именно этого и добивались. Машка вскакивает и визжит так, будто ее режут.
Учительница невозмутима:
- Так, красавицы, пожалуйста, обе – дневники ко мне на стол, а сами – в коридор до конца урока.
               
                Сказать, что подруг огорчил такой поворот событий, было бы большим преувеличением. Сдвинув цветы в сторонку, девчонки устраиваются на широком подоконнике:
- Ты биологию то выучила?
- Нет, читала весь вечер. Увидела в киоске Союзпечати книжку Вечесловой «Я – балерина». Так боялась, что кто-нибудь купит, пока бегала к маме на работу за деньгами. А мама спрашивает: «Интересно, почему Маше такие книги не попадаются?» Слушай, ты мне так и не закончила рассказывать, как съездила с мамой в Ленинград. В театрах были?
- Да.

                Есть такие вещи, которые живут в нас, но рассказывать о них – почти невозможно. В Театр Комедии Акимова удалось купить только один билет. Маша специально вышла из дома пораньше. Шла по Невскому, останавливалась, рассматривала здания на противоположной стороне улицы, читала афиши, поглядывала на прохожих. Это потом она поймет, как хорошо идти в театр с кем-то, с кем можно поделиться впечатлениями, обсудить спектакль; а тогда она упивалась своей самостоятельностью, подчеркнуто выпрямив спину и постукивая невысокими каблучками только что купленных босоножек. Короткая зеленая юбочка трапецией, наконец отрезанные косы и постоянно падающие на лицо пряди волос – хорошо быть взрослой.

                Конечно же, до Байрона Маша еще не доросла и не читала. Строчки «Дон Жуана», которые звучат со сцены, она слышит первый раз. Потом она узнает, что этот замечательный перевод стихов Байрона был сделан в ленинградской тюрьме, по памяти, удивительной женщиной – Татьяной Гнедич. А тогда она просто теряла голову от фейерверка изящества, остроумия, изысканности и стихов, и артистов. Одного из ведущих, читавших «от автора» Маша запомнила, хотя больше никогда ей не довелось встретиться с ним ни на сцене, ни в кино: Борис Улитин. И сегодня – ему дань благодарности за те волшебные минуты, когда поворот головы, смена интонации, лишь намек на какое-то движение вызывали ответные эмоции и восхищение.

                В антракте в фойе театра Маша увидела странную женщину. Очень высокая, худая, небрежно причесанная, она была одета в длинную, до пола, совсем не модную в те годы черную блестящую юбку и красную бархатную блузку с узкими бретельками, выставляющую напоказ торчащие ключицы. Женщина была одна, театральная публика как-то старательно обходила ее стороной, до Маши донеслось чье-то насмешливое: «Костюм французской цветочницы» … Быть может, женщина действительно была иностранкой: она не произнесла вслух ни слова, хотя губы слегка шевелились, словно повторяла про себя что-то, отделяющее ее от окружающей толпы. Маше так нестерпимо захотелось все узнать об этой женщине, что она тут же дала ей красивое имя Изольда и стала придумывать ее жизнь.

                Конечно, это была история про любовь, про войну и про то, что без любви не каждый гадкий утенок становится лебедем. Маша долго придумывала эту историю, не записывая, просто проговаривая про себя. Каждый раз история была немножко другой. Но в ней обязательно присутствовала сцена, когда Изольда приходила в театр, и спектакль что-то менял в ней, приоткрывая ту дверцу, за которой скрывался лебедь.

                Ленина мама была не совсем права: книги Маша с Леной выбирали чаще всего одни и те же. Однажды даже столкнулись в книжном магазине, одновременно протянув руки к «Пространству трагедии» Козинцева. Долго уступали единственный экземпляр друг другу, а потом решили скинуться и купить на двоих. Уже став взрослыми, они иногда спрашивали: «Ты не помнишь, чья это книга: твоя или моя?» … Но вот книга Акимова «Не только о театре», которую Маша купила, посмотрев «Дон Жуана», точно – ее.

               
* http://www.kp.by/daily/24496/650228/

Иллюстрации: Театр музыкальной комедии и драматический театр в Ростове;
             тот самый фонтан; Театр Комедии на Невском.

Продолжение см. http://www.proza.ru/2016/09/20/1837