Ирина Маркова
Говорить бы стихами…
Рассказ
Внезапный звонок вернул Анну Михайловну в реальность. Она оторвалась от компьютера и потянулась к ездившему по столу мобильнику. Откуда-то издалека говорил мужчина:
-Мне нужна Анна.
-Это я. А кто Вы? Откуда у Вас мой номер телефона?
-Я искал тебя в Интернете. Помнишь ли ты такое имя: Рада?
Аннушка заволновалась не на шутку:
С Радкой виделись давно. Она приезжала в родной город лет десять назад продавать дом. Позвонила, обещала забежать, чтобы поговорить за чашечкой кофе. Анна даже в супермаркет сбегала за сигаретами. (В молодости Рада любила курить «Столичные»). Но не судьба была им встретиться. Самолёт на Софию вылетал рано утром, а ещё до Краснодара надо было добираться…
- Как у неё дела? И как поживает Борислав? – как бы между прочим спросила у него Аннушка.
- Дело в том, что её не стало, а я… и есть Борислав.
По ногам побежали мурашки… Но такой далёкий, такой знакомый голос…
- Боренька, ты откуда?
- Из Болгарии. Аннушка, я так тебя хочу повидать. Моей жены уже нет два года, она умерла, и я хочу тебя пригласить к себе. Я любил всю жизнь тебя, и свою дочь назвал: Анна. Погоди, не говори ничего. Просто приедешь, посмотришь. Я хочу всегда слышать твой голос. У тебя были глаза, что море… Я сделаем гостевую визу. Пока так, а там будем смотреть. Как ты скажешь…
Анна Михайловна отодвинула от себя ластившегося кота, опустилась в дерматиновое кресло.
И это через сорок-то лет… Она давно о нём не вспоминала. Было какое-то щемящее чувство безвозвратной потери, и только.
Девчонки тогда, не глядя, уезжали из СССР в любую страну. Лишь бы за границу! Однажды на железнодорожном вокзале она наблюдала такую картину: оливкового цвета паренёк шёл вдоль состава навстречу родителям своей спутницы. Красавица дочка взяла под руку оробевшего африканца, на ходу позируя невесть откуда взявшимся на рассвете фотографам. Позади носильщик толкал нагруженную разным дефицитным добром тачку. Мамочка, видимо, ночь не спала, чтобы не смять уложенную в парикмахерской причёску. Но куда было спрятать от любопытных взоров мокрое от слёз лицо? Избежать международного скандала помог папа, протянув руку нежданному гостю. «Наверное, принц», - с пониманием подумала Анна. Как отказаться ему от такого счастья иметь русскую жену, да ещё так крепко держащую его за руку! А он и, правда, был милым, этот мальчик: не мог поднять глаз на новоявленных родственников. Подошедший новый состав закрыл второй путь, на котором развивались события, и что было потом, оставалось только догадываться.
***
На тонких каблучках и в короткой юбчонке легко было бегать на свидания, тем более что иностранные рабочие, приехавшие помогать строить нефтепровод в Советский союз, нуждались в языковой практике. Аннушка с подружками с удовольствием помогали болгарам в изучении русского языка.
Многие рабочие остались жить в Брежневграде, променяв болгарский рай (как тогда казалось) на спартанскую жизнь в СССР. Борислав звал в ЗАГС, но это было так не вовремя. И Анна, спеша на лекции в университет, срезала на своих шпильках тот угол, где, как оловянный солдатик, стоял, несмотря на ранний час, незадачливый ухажёр.
- Для мене это страшно, что ты не любишь. Это как атомной войны,– говорил ей Борислав, я буду стоять здесь до утро…
Последнее, что она услышала, открывая калитку во двор, это: «Мещанка!» Что тот имел в виду, кинув это слово ей вслед, Анна так и не поняла, хотя перебрала все варианты. Впрочем, она не обиделась, услышав напоследок брошенное слово. Скорее всего, он имел в виду их жалкую немодную мебель, старые вылинявшие половички и нетопленные комнаты. Дров им с матерью на зиму не хватало, поэтому весной они топили голландку не каждый день. Полежав, поджав холодные ноги под ватным одеялом с час, так и не заснув, Анна тихонько выглянула во двор. Цветущие вишни под тяжестью внезапного снега склонили готовые сломаться ветки до самой земли. За старым штакетником, под фонарным столбом, стояла тёмная фигура. Подняв глаза к мокрому небу, бедный влюблённый в неё паренёк глотал тающие на мокром лице снежные хлопья. Анне не жалко тогда было Борислава ничуть. Не проспать бы завтра семинар – вот что её волновало тогда больше.
Её красивая подружка быстро сориентировалась, когда Анну закружило студенчество, и, гордо подчёркивая живот, этим же летом она прогуливалась по главной улице под руку с Бориславом. Тот уехал в свою Болгарию не один, а с русской женой. Радка перевелась на заочное и года три потом ездила сдавать экзамены в родной город, избегая встреч с подругой.
В лагере социализма множились интернациональные семьи. Мобильников тогда не было. Мать изредка ходила на переговорный пункт, чтобы покричать дочке о своём здоровье в телефонную трубку. Но ни разу не договорила до конца назначенных пяти минут. Почему-то их разъединяли каждый раз, когда она начинала жаловаться на нехватку пенсии. А письма дочка не писала – не любила писать. Но однажды всё-таки она прислала вызов матери. Та так и не съездила за границу – не собрала нужной суммы для поездки.
Поначалу вспоминать о Бориславе было недосуг. Ребят в Институте финансов вокруг вилось предостаточно. И африканские принцы сватались, один другого лучше. Нужно было хватать, но хотелось полюбить кого-нибудь. После получения диплома, оглядевшись, поняла, что женихи, как таковые, закончились. В бухгалтерии одни женщины. И на предложение Виктора согласилась с ним ехать к чёрту на кулички.
…После звонка не то чтобы колыхнулось в груди, совсем нет. Любопытство, скорее всего. Испытать бы опять чувство, которого, как ей казалось, давно не вернуть. А какое чувство? Можно подумать, что она любила этого парня… Но это было счастливое время: тёмные улицы города, запах молодой травы и цветущей алычи, мама у калитки - вышла встретить дочь-гулёну.
Анна Михайловна решила, наконец, разобрать свои архивы. Вот пожелтевшие школьные тетрадки, похвальные грамоты разных лет, лекционные записи и клочки с записанными наспех эпиграммами на сокурсников. Они пропитаны шкодливой юностью, беспечностью. Нет ни одного серьёзного стиха, ни одной строчки о любви. Хотя нет! Попался небольшой свёрточек, перевязанный чёрной ниткой. Здесь и письма Виктора, с клятвами в вечной любви и обещаниями сделать её счастливой, и смятые пачки из-под сигарет (он всегда оставлял в её почтовом ящике о себе напоминание), и курсантская фотография, где тот в карантине. А вот и первый её рассказ. Писала тогда карандашом, чтобы легче было корректировать. Это потом, уже в дальнем гарнизоне, удалось приобрести подержанную машинку, на которой можно было печатать в несколько слоёв под копирку. Но всё только проза…
Анна давно убедилась, что она в душе не поэт. Стихи не писала – как-то не клеились. Ей захотелось сегодня что-нибудь придумать складное. Ну, например: «Начинаю задумываться с годами: а, может, была любовь между нами?» или нет… «Тогда была весна, и вишни зацвели, но не было любви, лишь не было любви…» Она положила под подушку томик стихов, выключила свет. «Съездить за границу на недельку–другую совсем не лишне», - подумала засыпая. А утром и вовсе решила переехать жить в Болгарию. Сглупила в молодости – нужно исправлять свои ошибки. А вдруг с этим болгарином она была бы счастлива? Так и не пригодившийся томик стихов поставила на пыльную полку, а мучительно сложенные вечером строчки забыла. Замирая, нажала на кнопку мобильника.
Боренька будто ждал звонка. Взял трубку сразу:
- Готовь документы, Нюра…
Так называть себя Аннушка разрешала только близким ей людям. Забрезжило детство… Запахло печным дымом и борщом. Мать хлопочет у плиты, одновременно собираясь на работу. На ней её единственное штапельное платье с вышитыми гладью плечиками. На обеденном столе нехитрый завтрак. На улице снегопад, занесло тротуары, и чтобы выйти на дорогу, где редкие деревянные грузовички уже проложили колею, нужно расчистить себе тропинку в сугробах. Мама надевает коричневые туфли со шнурками (другой обуви нет), набрасывает пуховый платок на плечи, и осторожно спускается по ступенькам вниз. Хлопья падают на пышные мамины волосы, заколотые буклями на висках. Она возвращается с улицы и оставляет у ворот фанерную лопату.
- Забыла трубу закрыть, Нюра, - прокричала она, но её голос поглотил снежный пух, засыпавший виноградную беседку.
****
…Спустившись с трапа, вдохнула полной грудью заграничный, пахнущий солью воздух. Пробки в ушах лопнули ещё в салоне самолёта, когда она рассасывала таблетку от давления. Анна Михайловна достала из сумочки новый телефон и набрала номер. К ней подошёл полноватый мужчина, взял из её рук поклажу. Седая шевелюра его была собрана на затылке в жидкий хвостик. Сквозь замаслившиеся пряди на макушке просвечивалась загорелая плешь.
- Здравствуйте, Анна, - сказал он, - я Александр. Наш отец ждал Вас с большим нетерпением. Я повезу к нему в дом.
- А что же он сам? Почему он не встретил самолёт?
- Он почти ослеп. Ему нелегко передвигаться. Никого не хочет видеть, кроме Анны. Всегда плачет. Я делал визу и отсылал тебе. Думаем, что Ваш визит поможет папа от депрессии, он выздоровеет. Спасайте его, пожалуйста!
Это было неожиданно. Значит, она скорая помощь? Как же спасать от депрессии прикажете? В роли психолога она ещё не была. Надежда на заграничное счастье разрушилась. Конечно… прошло сорок шесть лет. Ему тогда было двадцать пять, сейчас – ого-го!
Услышав русскую речь, черноусый таксист вникнул в разговор. С кавказским акцентом стал весело рассказывать свою историю. Оказался в Варне по приглашению брата ещё в лихие 90-е, когда беженцы из Закавказья заполонили Северный Кавказ. Так ему тут понравилось, что давно квартиру приобрёл, женился на местной красавице, родил детей и уезжать не собирается. Они заехали в старую часть города, медленно покатили по каменной улочке, где не смогли бы разъехаться два встречных автомобиля, вниз и остановились у каменного порожка.
Алекс помог таксисту вынуть дорожные сумки из багажника (Аннушка на всякий случай набрала вещей на два сезона) и внёс в открытую симпатичной женщиной дверь. Такие же, как у её подружки ласковые губы, такие же, как у Борислава, глаза. Она, улыбнувшись, подала гостье новые домашние туфли. Переобуваться не хотелось – ноги гудели от тугих сапог, которые были приобретены накануне вылета.
Навстречу ей по длинному тёмному коридору шёл, вопреки ожиданию, совсем не дряхлый старик.
- Не верю, что это ты… Моя Аня… Но запах твоих волос, фигура не изменилась, немного если…
Аннушка на мгновение порадовалась, что Бориславу не слишком заметны морщины вокруг её глаз, закрашенная седина и выпирающие красные косточки на ногах.
Борис прослезился, увёл в светлую гостиную, где на видном месте висел портрет её безвременно ушедшей супруги. Его тёплые руки были неприятно влажны, дрожащие пальцы ощупывали холодные ладони гостьи.
Анна Михайловна хотела расспросить о Раде, но из кухни доносился звон посуды, из чего Анна поняла, что готовится застолье.
- Это Нюра, моя дочка, а это зять, если можно так назвать его… - оживился хозяин, когда женщина внесла и поставила на раздвинутый стол вазу с фруктами. – Как долетела, Аня? Не хочешь ли прилечь?
Аннушка сказала, что не хочет – поспала в самолёте и чувствует себя неплохо. Александр выстрелил бутылкой Ростовского шампанского и разлил по фужерам искрящееся вино. Нюра, так же молча, разрезала приготовленный только что пирог. То, как с ней общался муж, подсказало гостье, что с ними за столом сидела совершенно глухая женщина. Нюра спокойно следила за движением губ собеседников, застенчиво кивала в знак согласия, подтверждая свои заключения жестами.
- Она хорошо говорит, при тебе смущается, - сказал, прикрыв губы, Борислав. – У неё в школе были хорошие учителя, и стихи она пишет. А внуков у меня нет. У тебя, Аннушка, дети, я так думаю, взрослые?
- Бог не дал мне детей.
- Тогда тебе некого оставить там. Ты останешься здесь, в Болгарии? Мы сейчас поедем на нашу квартиру, мы сняли для нас с тобой, а здесь пока живут Нюра и Александр, они приехали из Софии.
- Вы хорошо говорите по-русски, обратилась Анна к Александру, чтобы не молчать, - где вы учились русскому языку?
- Мы с Нюрой всегда мечтали жить в России. А учились в русской школе. Только я в 10-ом, а она в 8-ом.
- Да? – удивилась Аннушка. – Я думала, что здесь о таком не мечтают…
Зять Борислава достал из секретера толстую тетрадь, поискал нужную страницу, подал жене:
- Читай моё любимое…
Нюра, ничуть не смущаясь, начала:
- Я тебя вернула из прошлого.
Позади проливные дожди.
Закружила метель, запорошила
Лепестковым сугробом любви…
Нюра сопровождала чтение жестами, с трудом выдавливая из себя звуки. Горловая речь глухого человека Анну настолько поразила, что она не смогла сдержать слёз. Стихи были прелестными, и Анна Николаевна сильно теперь жалела, что не пришлось ей любить ни в молодости, ни в зрелом возрасте. Мучительно пыталась вспомнить себя в 8-ом классе, когда все девочки были влюблены в одного красавца-десятиклассника. И она тоже влюбилась за компанию настолько, что ходила вместе с мамой часами смотреть на его окна.
Эта глухая женщина тоже могла быть её дочерью. Гостья достала из чемодана своё жемчужное ожерелье и надела Нюре на грудь. Дочь Борислава легко подбежала к зеркалу, и её отражение с весёлыми ямочками на лице, как у матери, напомнило Анне радостную и беззаботную юность. Но трудно перекинуть мост через десятки лет в то юношеское счастье, о котором говорят стихами. И любить ей не пришлось, и стихи она никогда не писала…
Убирать посуду со стола ей не позволили, сказали, что они управятся сами. А им с Бориславом молодые вызвали такси.
Вечерняя Варна утопала в огнях, и с шестого этажа их уютной двухкомнатной квартиры открывался вид на море.
Борислав набросил на неё лёгкий плед, когда вышли они на балкон подышать морским воздухом. Луна проложила дорожку к горизонту, по которой плыла в никуда лодка. Сумасшедшие влюблённые в ней не смогут увидеть берег, если повернут теперь назад! Одно успокаивало пожилую пару: скоро рассвет… Набегающие волны тихо ударялись о бетонные береговые укрепления, позволяя разрезать себя каменным дамбам. Откатываясь назад, они оттягивали и подминали мелкие камни и водоросли.
- Мы прожили с Радочкой сорок четыре года. Она мучила меня, уходила, но каждый раз возвращалась. Много было хорошего: рождение сына (о нём расскажу тебе потом), дочери. А твой образ я пропустил через всю свою жизнь. Помнишь, как мы целовались у меня в общежитии? Ты была колючей, как роза… И строга. А она была у меня первая женщина, а я у неё первый мужчина. Она согрела и успокоила, «…привычка свыше нам дана».
- Ты знаком с русской литературой? Ну да, я забыла, что у тебя жена была филолог. Её смерть для меня – неожиданность… Как это произошло?
- Вспоминать не могу… Прости… Когда повезли в реанимацию, она посмотрела на меня и сказала, что умирать страшно… А я смерти не боюсь. Я боюсь старости, и я хочу, чтобы со мной до конца была любимая женщина.
Борислав по квартире передвигался свободно, смело прикасаясь к предметам.
-Здесь будет наша спальня, - и, почувствовав замешательство собеседницы, исправился, - не сразу, постепенно, я подожду, когда ты ко мне привыкнешь.
Аннушка подумала: почему бы и нет. В конце концов, они взрослые люди. Чего там ломаться…
- А ванная здесь в порядке?- спросила она, раздеваясь. Всё равно тому не видно изъянов её уже не идеального тела. Достала из чемодана махровое полотенце и халат. Может быть, пожилой любовник не ожидал от Анны такой решительности, или у самого в этом плане были проблемы, но Борислав долго находился на балконе и не сразу, потом стал раздеваться, оставляя бельё прямо в постели.
«Надо бы прикинуться влюблённой, - подумалось гостье, - это так благородно делать людей счастливыми. Они ведь все надеются на меня. Когда надо, можно и сыграть». А она давно не была с мужчиной…
…На следующий день в сопровождении Алекса и Нюры они посетили кладбище. Молодёжь ушла к сторожке набрать воды, а Анна с Бориславом остановились у чугунной ограды. С фотографии на них смотрела давняя подруга, когда-то так легко угнавшая чужого жениха, а с ним и, как теперь казалось Анне, её счастье.
-Радочка не хотела каменного памятника, - сказал Борислав, вытирая слезящиеся глаза, и присел на скамейку возле могилы, - она завещала поставить православный крест. Теперь у дочки всё в порядке: есть муж, и он любит её. Они с Алексом как одно целое, хотя он у неё четвёртый по счёту.
Анна Михайловна продёрнула свежую травку вокруг Радкиной могилки. Разросшийся розовый куст, перерождающийся в шиповник, исцарапал её голые ноги. На редких белесоватых листах свернулись две гусеницы. «Хорошая роза, цветок, но уж больно колючая»,- сказала как-то мама, опуская в литровую банку с водой очередной букет, поднятый в ранний час у калитки.
… Аннушка прислонилась спиной к ограде. На вётлах в ожидании поминального угощения сидели вороны, изредка нарушая гробовую тишину. Осенний ветер разнёс искусственные букетики по площадке вокруг могилы. Анна, наклоняясь с трудом, собрала их и поставила вместе с букетом живых георгин в гранитный вазон.
В голове рождался новый сюжет…
Июнь 2016 год.