Памяти бабушки Татьяны,
Носенковой Татьяны Ивановны
Бабушка моей супруги Марины, Татьяна Ивановна Носенкова, была «голубых кровей», из большой семьи зажиточного кулака, Донского казака. Проживали они, да и проживают сегодня в Ростовских и Волгоградских степях. Бабушка Таня ушла в мир иной, будучи при полной памяти и в чине прапрабабушки в девяносто четыре года, год назад. Сколько помню её, всегда при очень хорошей памяти обо всей своей долгой и насыщенной жизни. Помнила она и раскулачивание казаков в двадцатые, помнила и бегство из родного дома всей семьи, под покровом южной ночи, помнила и то, как женила на себе «безпортошного» Сергея и жила за ним, как за каменной стеной до середины девяностых. Помнила и войну, оккупацию немцами Донских станиц и хуторов. Многое помнила бабушка в свои девяносто лет…
Однажды мы с Мариной попросили рассказать бабушку о том случае, когда немцы жили в их селении, хуторе Советском. Уж больно она любила свою нелёгкую казачью молодость и умела чётко и подробно обо всём рассказывать…
Бабушка Таня поправила на седой, аккуратно подстриженной «под Мирей Матье» голове, белый чистый платок, смахнула слезу и чинно, по-купечески, усевшись на диване, поведала нам рассказ:
«Перед самой войной у мамки Василисы нас было шестеро, четыре девки и два парня. К маю сорок первого мне было двадцать, Валентину девятнадцать, Елене восемнадцать, Анютке только стукнуло двенадцать, Виктору всего одиннадцать, а Галка и вовсе в сороковом родилась…
С первых же дней мобилизации отца и Валентина призвали в армию. Оставили обоих здесь, на южном направлении, родные хутора и станицы защищать. А немец быстро шёл к Сталинграду, мы только и слышали сводки по радио, как он занимает город за городом, почти всю Украину взял и уже начал ступать на Дон. Мы с Сергеем моим недавно поженились и к приходу немцев в хутор, в апреле сорок второго, он был на фронте, а я на сносях. Под сердцем я двойню девчонками носила. Сергей, уходя на фронт, уже знал это и велел мне назвать их Галкой и Тамарой…
Немцы пришли в наш хутор, расположились по хатам, завели комендатуру. Народ не сильно пугали, вежливые были, обходительные. К нам в дом, бывало, зайдут, увидят, сколько ртов, один малей другого, и ничего не отбирая, уходят. С малыми разговаривать пытались на своём, да разве мы разумели ихню речь. А мы бедненько жили, хотя, небольшое хозяйство отец перед войной держал. Больше для прокорма семьи. А тут один парень с нами остался, Виктор. Так с хозяйством девкам малым управляться приходилось. Мамка моя в одно время со мной ещё дочкой беременна была.
Однажды к нам в хутор офицер ихний заехал. Так он ходил по домам и там, где много детей, раздавал шоколад и печенье, хлеб и игрушки. Вообще про немцев в хуторе ничего не могу сказать плохого, по доброму к нам относились.
Мимо хутора по дороге целые колонны ихние громыхали. Пыль поднимали, на Волгу шли. А однажды, когда они совсем подошли к Сталинграду, там шли бои и постоянно громыхали взрывы, случилась бомбёжка нашего хутора с самолётов. В округе уже сады цвели и огороды в зелени стояли, середина мая подходила. Жарко было. Не знаю, что ему взбрело в голову кидать бомбы на своих, живших в хуторе, но случилось.
Лена пошла к колодцу за водой. А он стоял вдалеке от огорода, почти за околицей хутора. С ней двухгодовалая Галка увязалась. Я-то беременная тяжело ходила, а тут уже и роды должны быть, я дома лежала. Анька около меня, мамка тоже с животом в доме. Витька где-то шастал. Тут пролетал над домом самолёт и вдруг, взрыв недалеко от нас. У меня схватки начались от испуга, а здесь ещё Витька забегает с огромными испуганными глазищами и орёт на всю хату:
- Мамка! Там Ленку и Галку бомбой убило! Тикаем! – и обратно на улицу выскакивает.
Нам делать нечего, все за околицу, через колодец, в степи, как можем. А он уже около Галки сидит и плачет во всю степь. Мы увидели, что Лена, вся юбка в крови, с ведром лежит возле колодца и стонет, а метрах в двух от неё нога, её нога в ботинке.
- Жива, - первые слова мамки и бегом к ней.
А у меня схватки сильней и сильней. Плохо мне. А тут ещё один самолёт летит и опять бомбу бросает. Взрыв рядом с домом, откуда мы только выбежали. За спиной у нас что-то загорелось и мы врассыпную, кто куда от страха…
Я уползла в воронку от бомбы и боли меня такие одолели, что ни двинуться, ни крикнуть. Лену мамка беременная и Анютка тянут ко мне. Приползли, упали на дно и не знаем, чего делать, а уже слышим ихню речь:
- Ругаются, что ли? – спрашивает мамка.
Анютка высунула головёнку с воронки, смотрит, как они кого-то ищут и орут по-своему. А потом увидели её и к нам…
Очнулась я на койке, в немецком полевом госпитале. Вокруг белые халаты и карболкой пахнет. Схватки прекратились, а я начала задыхаться. Помню только, как дали чего-то понюхать и сразу очнулась. А он мне кричит по-ихнему и показывает на подол. У меня даже стыд пропал, поняла, что плохо всё со мной и детками. А он мне пытается объяснить, что бы я тужилась, а то помрём все. Ребёночек первый головку высунул немного и застрял, дух из меня вышел весь, потуги кончились.
Гляжу, он щипцы здоровенные берёт и куда-то в тазик макает. А потом ко мне, между ног пристраивается. Я хотела закричать, ноги сжать, да сил нет. А он спрятал голову свою ко мне под подол и орудует там. Вдруг, раз! И мне так легко стало, дышать сильно начала и потуги снова пошли. Я почуяла, как что-то из меня выходит и неожиданно крик раздался! Родился, значит, здоровенький! И я потеряла сознание…»
…Слёзы покатились из бабушкиных выцветших глаз. Платочек, который она весь рассказ теребит в морщинистых ладошках, скомканный и влажный, вытирает глаза.
- Бабуль, может не надо дальше? – Марина подсаживается на диван, обнимает её и гладит по спине.
- Да, ладно, чего уж там, - бабушка вытирает нос и продолжает…
«…Это потом мне мамка сказывала, что вынимали первенца щипцами за голову, потому, что он застрял и все нам не давал дышать. Немецкий врач спас меня и Тамарку, которая шла второй. Первенец из-за травмы головы от щипцов умер сразу… Лене оторвало бомбёжкой ногу и ей сделали операцию. Она осталась с одной ногой, но живая. Галку же убило той бомбой, что самолёт сбросил возле колодца. Немцы сильно ругались, их лётчик перепутал хутор. А второй сбросил бомбу за первым. Хорошо, что остальные остались живы. Не стало только маленькой Галки…»
Бабушка промокнула платочком увлажнившиеся глаза, тихо и спокойно, видимо, за семь десятков лет память уже вылила все мокрые потоки по погибшим и искалеченным…
Прошло больше полувека после того трагического случая в большой казачьей семье беглого кулака, хорошего семьянина и работяги. Не вернулся с войны Валентин, расстрелянный немцами под Сталинградом и два его дядьки, братья Василисы. Отец пришёл без единой царапины и дожил до семидесятых. Их мама пережила его лет на двадцать.
Старшая дочь большой казачьей семьи, наша бабушка Татьяна, ушла в мир иной только год назад, 29 июля 2015 года. Её младшие сёстры, увечная с пятнадцати лет Лена, Аня и родившаяся в июле сорок второго Юля, живы и по сегодняшний день. В кругу большого семейства, среди своих детей, внуков, правнуков и праправнуков живут они в городе Боевой Славы Калаче-на-Дону. Тихий Дон и сегодня омывает прибрежные степи и луга, хутора и станицы казаков, до сих пор смывая кровь русского люда с могил и крестов погибших за свою землю, промакивая солёные слёзы ныне живущих…
А сколько ещё таких семей живёт на Руси Великой, чьи жизни и смерти туго переплелись с той далёкой уже, но не забытой нами сегодня войной. Пока живы воспоминания в их умах и пока жива память в чьих-нибудь строках, все будут живы в наших сердцах…
Вечная им память…
20 августа 2016 года