ЭПИГРАФ:
«Сказку Венского леса я услышал в кино.
Это было недавно, это было давно»
Из песни «Это было недавно», Эдуард Хиль, 1966 год.
- 1 -
Со своим институтским однокашником, Владимиром Павловичем, мы давно уже не общались, хотя живём с ним в одном городе и даже в одном микрорайоне. Вроде бы, общих дел давно нет, а прошлое как-то постепенно и неуклонно уходит куда-то за горизонт – сразу и не разглядишь теперь, что там ещё из того прошлого виднеется. Уже и встречаемся мы, как правило, на похоронах то одного однокашника, то другого. Но свербит почему-то мою душу и голову один вопрос, на который я не нахожу ответа. Да и вопрос-то совсем, вроде бы, не насущный, а вот, на тебе, периодически посещает уже совсем седую мою голову.
И, вот, я решил позвонить Владимиру Павловичу.
- Вова, привет! - говорю в телефонную трубку.
Однокашник, Вова, с самого окончания нами института (теперь это уже университет) работает на той же нашей кафедре уже более сорока лет. В общем, заслуженный и уважаемый доцент технического факультета.
- Привет! – отвечает он мне в телефонную трубку. – Чё хотел?
- Да, так… Ничего особенного, - отвечаю ему. – Не бойся, не стану просить в этот раз, чтобы ты поставил кому-то положительную оценку по своему занудному предмету.
- Да, ладно, прелюдий. Давай, говори…
- Ты не забыл наше с тобой путешествие?
- Это, которое? – просит уточнить доцент Владимир Павлович.
- То самое, - напоминаю ему, - когда мы с тобой на последнем курсе обучения укатили в путешествие по стране: Москва – Ленинград – Таллин – Вильнюс – Рига.
- Эх, куда тебя занесло!.. Ну, да … Припоминаю… Было такое. Так, так… В каком это году?
- Вова, это было осенью 1972 года.
Вместо каникул, всё жаркое лето 1972 года я проработал в студенческом строительном отряде. В общем, отдохнуть перед самым ответственным и непростым студенческим годом, венцом которого являлась защита дипломного проекта, в то лето у меня не получилось. Зато заработанных в стройотряде денег хватило бы до самого конца моей неприхотливой студенческой жизни. А с учётом того, что я подрабатывал на своей кафедре, то материальных проблем в то время совсем не испытывал. Проблем с учёбой? Их тоже у меня никогда не было.
А студент – это, всё-таки, не сотрудник какого-то режимного предприятия или закрытой организации. Это, в общем-то, почти свободный казак.
И зародилась в моей голове в то время одна идея.
- Боб, - говорю в начале нашего последнего учебного года своему другу, однокашнику и верному своему соратнику по студенческим строительным отрядам, - давай махнём куда-нибудь. Развеемся, пока преддипломная практика, а наш с тобой шеф в колхозе с первокурсниками.
- А куда ты хочешь? – спрашивает.
- Да, мало ли куда, - отвечаю. – Культурное, например, турне по столицам республик. И приятное с полезным там можно будет совместить. Заодно, и прибарахлиться. Ведь, понятное дело, снабжение там получше нашего будет. Деньги-то в ССО с тобой летом заработали?... Заработали. Вот, и потратим их с пользой.
- Нет, - говорит Боб, - денежки мне как раз на свадьбу потребуются.
- Вот, ты даёшь!... А молчал. Ну, раз так, то свадьба – мероприятие гораздо большей важности.
- Вон, Володе предложи. Он вполне может согласиться, - посоветовал мне тогда Боб.
Володя проходил преддипломную практику на кафедре, в одной группе со мной и Бобом. На то время, это был невысокий молодой человек с чертами лица, которые, казалось, всё время находятся в постоянном движении. Его, похожая на длинную скороговорку речь, почти картинно подкреплялась, быстро меняющейся в процессе разговора мимикой лица и жестами рук. Свой невеликий рост – метр шестьдесят с кепкой, Володя, а в то время для нас просто Вова, умело компенсировал своей обострённой любознательностью и подвижностью мысли. Он всегда был в курсе того, что происходило не только на его кафедре, но и на всём потоке нашего факультета. И хотя его нос тоже не дотягивал до знаменитого носа Буратино, но это не мешало тому носу постоянно держаться по ветру и всё разнюхивать в первую очередь.
- Вова, ты не желаешь со мной за компанию по столицам наших республик прошвырнуться? – подошёл я к нему на кафедре во время моделирования устройства, претендующего на новое слово в измерительной технике.
- А куда поедем? – быстро отреагировал он, а его брови мгновенно вздёрнулись.
- Да, мало ли у нас, в СССР столиц? – ответил я ему тоже вопросом. – Москва, например … Дальше называть? … Таллин, Рига, Вильнюс …
- Хватит, - одёрнул меня Вова. – Я тебе верю.
- Мне не надо верить. Ты лучше скажи: «Согласен, или не согласен…»
- Говорю: «Согласен!»
- Вот, и ладненько.
- Билеты берём в купейный вагон?
- Ну, разумеется, Вова. Не первокурсники уже, чтобы в плацкартном-то вагоне трястись.
Билеты мы тогда покупали в кассе предварительной продажи билетов сразу до Ленинграда, с расчётом, что остановимся в Москве на обратном пути.
- Алё, алё!… Вова!... Ты куда пропал? – повторял я в телефонную трубку, не слыша голоса Владимира Павловича.
- Да тут я, - наконец прорезался его голос. – Отходил к телевизору, громкость убавить. А, что это ты вдруг?...
- Почему я то турне вспомнил?
- Ну, да.
- Да, вот … Как-то на досуге мыслишка меня крамольная посетила.
- А в чём крамола-то?
- Вот мне как-то подумалось: «Уж, не с Путиным ли мы тогда с тобой в вагоне встретились, когда от Ленинграда до Таллина в поезде ехали?»
- Да, нет… Что ты?... Какой Путин?
- А ты помнишь парня такого, блондинистого... Невысокого роста – чуть повыше тебя. Он ещё свой день рождения с нами в купе отмечал?
- Ну, да было. Был такой случай.
- А парень?
- И парень, припоминаю, такой был. Он после нас в купе, перед самым отправлением поезда, зашёл. А место у него было боковое.
- Наконец-то, до тебя дошло, Вова.
- А, что, собственно, дошло? Ничего не дошло.
- Нет, ты давай, сопоставь. Он нам представился как ленинградец, студент четвёртого курса и, что у него в этот день юбилей.
- Ну, четвёртого или третьего курса?... Этого я не помню. И слова юбилей, по-моему, он не произносил… Но то, что он сказал: «У меня сегодня день рождения. Двадцать исполнилось…», - это я помню.
- Наконец-то, память у доцента прорезалась, - обрадовался я. – А потом он добавил, нас приглашая: «Давайте отметим, по традиции. Родители мне в дорогу пакеты с продуктами дали, а водку я сам в магазине купил».
- Согласен… Было такое. Но здесь, как раз, и ошибка твоя кроется.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что, если бы с нами тогда ехал молодой Путин, то он не мог бы так говорить, потому что Путин водки не пьёт.
- Это он сейчас не пьёт. А тогда, по случаю своего двадцатилетия, вполне возможно … Ты, вот, Вова, тоже, вроде бы, не пьёшь. Потому и сидишь все годы в доцентах. А поддавал бы изредка, как доктор наук Семёнов, давно бы, я думаю, в профессорах ходил. Хотя тогда, в поезде, ты от ленинградской водочки тоже не отказался. Так?... Или грех от водки, на халяву, отказываться?
- Ну, ладно, ладно …
- А, что ладно? … Правда-то глаза колет?
- Проехали … Жалко, не помню каким именем он нам назвался?
- Ну, вот, едем дальше. А назвался он нам Вовой.
- Не сочиняешь?
- А, зачем мне сочинять? И отложилось потому, что тогда я ваши имена сравнил, а потом подивился, как они похожи.
- Да, ты знаешь, сколько людей с именем Вова в России?...
- Нет, не знаю. Но слушай дальше, коли забыл. Когда поезд Ленинград – Таллин тронулся, мы разложили закуску. К его курице добавили свою колбасу. Ленинградца Володю поздравили с днём рождения, чокнувшись стаканами с его водкой. Правильно?
- Ну, вроде бы, правильно. Может, скажешь ещё, что мы песни в купе распевали?
- Нет, не скажу. Этот ленинградец, Вова, как-то быстро перевёл тему разговора на спорт.
- Хорошо… Кто-то звонит мне по мобильному телефону. Я тебе попозже перезвоню по городскому.
- Давай так …
- 2 -
Можно считать, как я теперь думаю, то наше турне началось с Ленинграда. Разумеется, ещё раньше оно началось с поезда, но в поезде ничего особенного ни со мной, ни с моим однокурсником, Володей, не происходило.
В Ленинграде, прямо с Московского вокзала, мы отправились в ближайшую гостиницу «Октябрьскую». Мест там не было, но в фойе этой гостиницы мы смогли обзавестись списком телефонов других гостиниц города Ленинграда. С этим списком телефонов мы и отправились бродить по городу, предварительно оставив свои вещи в камере хранения железнодорожного вокзала.
Пробродив с полдня по улицам славного города Ленинграда и покрутив чуть ли не все телефоны-автоматы, встречавшиеся на нашем пути, а, заодно, и опрашивая прохожих, нам, наконец, удалось выйти на гостиницу «Спортивная». Она находилась на значительном удалении от центра города при стадионе имени Кирова на Васильевском острове. При этой гостинице не было в то время ни ресторана, ни столовой, но для «переночевать» она вполне подходила. И, то ли на стадионе имени Кирова вместе с летним сезоном закончились соревнования, то ли ещё по каким-то причинам, но постояльцев в гостинице было совсем немного. Всё это, кроме большой удалённости от центра города, нас тогда вполне устраивало.
Мы вставали, почти как на работу, в семь утра и отправлялись в путешествие по городу, пытаясь охватить все его достопримечательные места. И, в отличие от Москвы, билеты на все концерты и спектакли, проходившие в то время в Ленинграде, нам удавалось покупать почти свободно, и не переплачивая. Одним из первых мы тогда посетили концертный зал дворца спорта «Юбилейный», построенного к пятидесятилетнему юбилею советской власти. Концертный зал поражал своими размерами, блеском многочисленных зеркал фойе и огромных хрустальных люстр. На моего напарника Вову размеры и убранство этого зала, а ещё более столичный шик публики, произвели настолько неизгладимое впечатление, что он и после концерта ещё долго цокал языком, таращил свои глаза и приговаривал: «А, эта у..у.., какая!...».
Днем мы старались обойти как можно больше музеев, ну, а к вечеру спешили в какой-либо из театров. В этом городе нам всё было интересно. Самые известные музеи: Русский музей, Эрмитаж, Петродворец, Петропавловская крепость – мы не оставили без внимания. За неделю пребывания в Ленинграде мы с Вовой объехали и избороздили почти весь этот удивительный город. Нам хотелось всё увидеть своими глазами: от места, где на известной картине Николая Кочергина, под подковообразной аркой, в семнадцатом году бежали брать Зимний дворец революционные солдаты и матросы, до казематов Петропавловской крепости и легендарного корабля «Авроры». Мы даже сподобились забраться по узкой винтовой лестнице под купол Исаакиевского собора, а потом долго осматривать с этой искусственной вершины окрестности великого города.
Накануне отъезда в Прибалтийские республики СССР нам посчастливилось побывать в оперном театре имени В.М. Кирова (Мариинском). Никогда не был и не считал себя театралом, но оперу «Хованщина» смотрел, затаив дыхание, не отрываясь и, даже, не замечая периодических подёргиваний от своего непоседливого товарища. И, вот, под впечатлением от увиденного и полным восторгом, мы выходим из оперного театра. Часы показывают половину одиннадцатого вечера, а нам ещё добираться до своей гостиницы «Спортивной» - не ближний свет. А, тут, мой однокашник Вова произносит, будто что-то вспомнив: «Хочу своими руками потрогать ту историческую подковообразную арку, которая изображена на картине «Штурм Зимнего дворца»». И аргумент мне свой приводит: «Завтра уезжаем, а я хочу с собой прихватить сопричастность к историческому монументу».
- Ты и так, - говорю ему, - повезёшь с собой сопричастность. Вон, на твоих ботинках историческая пыль.
- Нет, - отвечает, - этого мне мало.
- Иди!... – воскликнул я уже несколько раздражённо, и показал рукой в сторону, едва видневшейся в тусклом свете вечерних фонарей, исторической арки. – Надеюсь, что ты там надолго не застрянешь.
- Может быть ты, Владимир Павлович, и этот факт теперь будешь отрицать?
- А я, вот, прекрасно помню, что стоял на перекрёстке и ждал, пока ты, Владимир Павлович, с этим шедевром архитектуры вдосталь на-обнимаешься. Да, да … стоял и ждал, поглядывая на свои часы, стрелки которых неумолимо двигались к полуночи.
На обезлюдивший Невский проспект спускалась осенняя ночь, а я стоял на углу перекрёстка, переминался с ноги на ногу, поджидая своего любознательного друга, который таким странным образом захотел унести с собой частичку великой истории.
Проснувшись на следующее утро на Васильевском острове, в гостинице «Спортивная», мы стали упаковывать свои чемоданы. Ещё раз проверили заранее купленные билеты на поезд «Ленинград - Таллин», попрощались с администратором и, больше уже не мечтая прикасаться к истории, отправились на железнодорожный вокзал. Но было только утро. Поезд же на Таллин отправлялся вечером. Надо было до отхода нашего поезда как-то убить время. Мы сдали свои вещи в привокзальную камеру хранения, а сами налегке отправились в город.
- Знаешь, чего бы мне ещё здесь хотелось? – спросил меня Вова, когда мы оказались на городской улице.
- Не знаю, и знать не хочу, - отрезал я решительно, предполагая, что моего напарника накрыло с головой очередное безумие.
- Нет, я серьёзно, - просящим голосом произнёс Вова.
- Ну, говори.
- Понимаешь, мы здесь, на побережье Балтийского моря, целую неделю крутимся, а ещё ни одного военного корабля, кроме древней Авроры, не видели.
- Ну, и ладно, - я попытался унять зуд любознательности своего товарища.
Но он не унимался.
- Доедем до Морского порта, посмотрим на военные корабли и назад вернёмся, - канючил Володя.
- А как туда ехать? … Ты заешь? – уже раздражённо спросил я своего друга.
- Нет, не знаю, - признался он, - но говорят, что язык до Киева доведёт.
- Нам теперь надо в Таллин, а не до Киева.
- Только глянем на военные корабли и в город.
- Зациклился совсем, - подумал я, а потом пошёл на попятную. – Ну, ладно, поехали в Морской порт.
К нашему большому сожалению, подходы к причалам Морского порта оказались тогда перекрыты. И любоваться военными кораблями нам не пришлось.
- Поворчав сердито на своего напарника, я успокоился только тогда, когда мы, вдруг, неожиданно оказались в каком-то большом ухоженном парке.
Опавшие листья были чисто выметены с широких аллей парка. По бокам этих аллей стояли аккуратно выкрашенные свежей краской скамейки.
- Надо покурить, - сказал я некурящему Володе, достал сигарету и уселся на одну из скамеек.
Тут мы обратили внимание, что мимо нас, в одну и ту же сторону идут люди. Поток, вроде бы, не сказать, что был плотный, но со стороны было заметно, что он не прерывался.
- Там, наверное, что-то дают, - сделал предположение Вова, показывая в сторону непрерывно идущих по аллее людей.
- Надо посмотреть, - отреагировал я и, бросив сигарету в урну, направился вслед за идущими в одном направлении людьми. Через несколько десятков метров я упёрся в конец очереди и остановился.
- 3 -
Как у любого советского человека того времени, в моей голове сразу возникла, вроде бы, очевидная догадка:
- Здесь выбросили и продают что-то дефицитное.
Правда, выдавать прилюдно свою дремучесть мне не хотелось, и я, наклонившись к Володе, прошептал ему на ухо:
- Узнай, что там дают, а я тебя здесь, в очереди, подожду.
- Может быть, ты и этого не помнишь, Владимир Павлович? – продолжаю заочную беседу со своим оппонентом. – А я помню. Ты тогда долго не возвращался. Я уж нервничать стал. Не заблудился ли, думаю, ты в этом парке. Помню, за мной уже большая очередь образовалась, когда ты снова ко мне подошёл и выпалил:
- Выставка там!...
- И что? Бывает и на выставках что-то продают… Будем стоять.
- Там американская выставка.
- Американская?! – опешил я, не зная как на это реагировать, и посмотрел на свои часы.
Приближался полдень.
Очередь на выставку была большая, но передвигалась она сравнительно быстро. Сама же эта выставка занимала огромный павильон, типа тех временных павильонов, которые можно было встретить в то время на ВДНХ. Помещение павильона было разбито на секторы, в которых демонстрировался определённый вид товара промышленности США. Каждый промышленный продукт сопровождали многочисленные рекламные проспекты, выполненные в цвете по последнему слову достижений полиграфической промышленности. Пояснения и ответы на вопросы посетителей давали молодые американские гиды, причём на хорошем русском языке. Они же предлагали посетителям выставки прихватить с собой рекламные проспекты и журналы о достижениях промышленности США.
Мы остановились в секторе, где демонстрировался цветной телевизор. Он был похож на наш более поздний телевизор «Рубин», но несколько меньших размеров. Чёткость изображения и его цветовая гамма нас в то время просто поразили. Публика столпилась вокруг него и, как завороженная, смотрела на экран не в силах оторваться от демонстрации на нём конных скачек. А на экране телевизора была картинка не хуже, чем на экране кинотеатра при демонстрации цветного фильма. Напомню, это был 1972 год.
Дальше, мы надолго остановились в секторе, где демонстрировался американский автомобиль. На табличке, установленной рядом с этим автомобилем, стояло: «Ford Linkoln».
Сам автомобиль сверкал новизной и переливался глянцем. Рядом с названием автомобиля были указаны его основные технические характеристики: предельная скорость, потребление топлива, мощность двигателя. Мне, почему-то, запомнилась предельная скорость: 130 миль/час. Но, кроме предельной скорости, мне запомнилась также указанная на табличке цена этого автомобиля: $1700.
Народ, столпившийся вокруг этого форда-линкольна, лихорадочно прикидывал: сколько это будет рублей, если 1700 умножить на 0,63, из расчёта один доллар за 0,63 советских рубля (официальный курс СССР, семидесятых годов). А потом, люди выходили из автомобильного сектора, тупо соображая: сколько можно купить этих фордов-линкольнов за цену «Жигулей» выпуска начала семидесятых.
Побродив ещё некоторое время по секторам американской выставки, и, набрав полные руки бесплатных американских журналов на русском языке, мы с Володей оказались в толпе, которая нас благополучно вынесла на широкие аллеи парка.
Не зная, что мне делать с американской полиграфической продукцией, я, было уже, собрался сунуть рекламные проспекты и журналы в стоящую рядом с парковой скамейкой урну, как мой однокашник, Вова, округлив свои, и так круглые, глаза, с удивлением и негодованием на меня зашикал:
- Да, ты чё?! В институте покажем, где с тобой были. Народ обзавидуется.
- 4 -
Пока я предавался своим воспоминаниям, зазвонил городской телефон.
- Алё!... Это я.
- Ну, ну… Рад тебя слышать. Я уж подумал, что ты соскочил с подножки, и больше не выйдешь на связь.
- Радуйся… Вышел. Надо же помочь тебе ситуацию прояснить, чтобы ты спал спокойно, - слышу в трубке голос Владимира Павловича.
- Вот, вот… Давай проясним. Надеюсь, что ты те американские журналы, что нам с тобой на той выставке дали, до сих пор хранишь.
- Так я тебе всё и рассказал. Держи карман шире. А ты сохранил?
- Нет, я их тогда у нашего декана, Геннадия Павловича, на время оставил. И больше я их не видел.
- И, зачем отдал?
- Помнишь, я в то время старостой группы был?
- Помню, помню…
- Ну, вот, собрал декан старост со всего потока. А я решил тогда предложить ему свежую информацию о промышленности тех, кого постоянно догоняем, и догнать не можем.
- А он?
- А он мне говорит: «Оставь эту печатную продукцию у меня на время. Потом я тебе всё верну».
- Вернул?
- Нет, ничего он не вернул. А тут я со своим дипломным проектом закружился… И недосуг мне было те американские проспекты возвращать.
- Слушай, а тот парень… Ну, про которого ты думаешь, что – Путин. Говорил он с нами об американской выставке?
- Вот этого я не помню. А почему он должен был об этом говорить, если, предположим, мы сами ему о выставке этой не рассказывали?
- Так-то оно так… Только, вот, помню, что там много студенческой молодёжи было. Понимаешь, я-то считаю, что мы с тобой во второй половине октября были тогда в Ленинграде. Мне нужно было до нашего турне зачёт получить по научному коммунизму. Когда я его получил, тогда только мы и поехали. То есть, если, например, мы знаем, что американская выставка началась во второй половине октября, то значит: не мог быть тот парень Путиным. Ведь у Путина день рождения седьмого октября.
- Вова, не темни … С тем зачётом, по научному коммунизму, ни у кого из нашей группы проблем не было. Это я тебе как бывший староста говорю. Так что ты его сдал до первого октября. И мы с тобой сразу тогда поехали.
- Незнай, незнай …, - слышу с того конца телефонного провода.
- Если бы это было в конце октября, то в очереди к американскому павильону мы бы с тобой мёрзли. Но, сам помнишь, погода стояла, как на бабье лето.
- И в конце октября бывают у нас тёплые дни, - не сдаётся Владимир Павлович.
- Бывают, но непродолжительное время. Ты же, думаю, не помнишь снега на улицах Таллина, или, например, на улицах Риги, когда туда мы с тобой уже после Таллина приехали. Экскурсию-то на автобусе из Риги в Саласпилс помнишь? Мы же там долгое время находились под открытым небом в лёгкой одежде.
- Вспомнил! - услышал я в трубке почти радостный голос.
- Что ты вспомнил?
- А то, почему тот парень не мог быть Путиным.
- И почему?
- А потому, что он нам всё время говорил про запрещённый в то время вид единоборств – каратэ. И, что, яко бы, в Ленинграде молодёжь занимается каратэ массово, но чуть ли не подпольно.
- Да, помню… Говорил он это.
- Вот, а Путин занимался не каратэ, а дзюдо. Помнишь, тот ленинградец предлагал нам после выпивки потрогать ребро его ладони.
- Ну и что?
- Я тогда потрогал ребро его ладони – так будто брусчатку потрогал на площади. Такие руки нужны как раз в каратэ, а не в дзюдо. В каратэ ладонь – это боевое оружие.
- Согласен… Когда я направился в тамбур вагона покурить, то новый знакомый за мной последовал. Я закурил, стою …
Вдруг, этот ленинградец, Вова, мне предлагает на полном серьёзе: «Хочешь мой пресс испытать?»
- Нет, - говорю, - не хочу.
А он опять … Встал напротив меня и просит: «Бей кулаком мне в живот!»
- Да нет, - отвечаю, - что ты? Я после студенческих строительных отрядов силёнок тоже подкопил.
- Вот и хорошо. Мне как раз такой боец и нужен.
- Ну, - думаю, - сам напрашивается. Мой кулак не сахаром мазанный.
И то ли у меня выпитая водка в голове заиграла, то ли … не знаю. Вдарил я своим кулаком в живот ленинградцу, Вове. Правда, не со всей дури, конечно. Но сильно вдарил так, что мой кулак отскочил от его живота, как от стальной пружины. А локоть моей правой руки вонзился при отскоке в металлическую стену тамбура вагона. Тут же, будто по моей руке прошёл электрический разряд в несколько кулон. Я отдёрнул правую руку и затряс ей в воздухе.
- Не больно? – спросил меня то ли с сочувствием, то ли с ехидной насмешкой ленинградец.
- Нормально, - говорю, а сам продолжаю трясти рукой и удивляюсь тренированности этого парня.
Постояли … Успокоилась моя рука.
- Хочешь, - говорит он мне, - я сейчас ладонью со всей силы ударю в эту металлическую дверь?
- Не … Не надо, - отвечаю, - руку сломаешь.
- Ничего с ней не случится, - отвечает мне тот Вова.
А потом, как ударит торцом своей ладони по этой двери.
- Ну, - думаю, - либо кость на руке у него треснула, либо стальная дверь помялась.
- Хи, хи … хи, - послышался в трубке ехидный смешок Владимира Павловича.
Отсмеявшись, он продолжил:
- Теперь ты сам подтверждаешь, что наш ленинградский студент занимался каратэ, а не дзюдо. И это разные виды спорта. Путин к каратэ не имел и не имеет никакого отношения.
- А я считаю, что каратэ и дзюдо – единоборства одного порядка. Если человек увлечён единоборствами, то он мог, наверное, заниматься и борьбой дзюдо и каратэ. Одним официально, а другим неофициально. Для расширения своих бойцовских возможностей.
- Не знаю, не знаю, - услышал я в голосе однокашника нотки скептицизма.
- В общем, - добавил Владимир Павлович, - обращайся со своим вопросом к самому Владимиру Владимировичу Путину.
- Непременно, - ответил я, решив тоже закончить этот затянувшийся телефонный разговор. – Как только состоится очередная прямая линия с президентом, спрошу обязательно.
- Не робей, спрашивай, - напоследок посоветовал Владимир Павлович. – Так и говори, мол, водку-то Вашу мы тогда на троих выпили. Выпили … А теперь, мол, хотим свой должок вернуть. И бутылочку свою, мол, уже припасли. Хи, хи … хи … Действуй!
Мой однокашник, Вова, замолчал, а потом, будто что-то вспомнив, добавил в телефонную трубку:
- И меня не забудьте пригласить! Хи, хи … хи …
И даже, когда трубка замолчала и оттуда пошли длинные гудки, в моих ушах всё равно ещё долго слышались эти ехидные Володины: «Хи, хи … хи …».
23 августа 2016 года