ПИСЬМО
«… Вот и все за спиной… Будто и не было речки Колпь с именем то ли подобным имени некой древней птицы, то ли чудящимся мне… Окончили мы походик исключительно удачно. Прямо с реки и до дома мчались на автобусе сквозь дожди и солнце, а за нами вставали гигантские радуги – сочные, двойные и даже тройные, будто маня повернуть и возвратиться на счастливые берега Колпи…
Что же это была за речка?
Как описать в словах нечто столь всеобъемлющее, пред чем пасуют и мысль и чувство и способности? Лишь жгучее желание жаждет уловить словом счастье и радость реки Колпь в последние дни августа 2016 года…
Вспоминая реки мной пройденные, я определяю их двумя-тремя эпитетами, стараясь хотя бы приблизительно очертить облик увиденного и прочувствованного. Например: Пра – сосново-песчаная; Выша – липово-черемуховая; Вад – дубово-ежевичный; Сережа – родниково-«саргассовая»; Нарма – ольхово-грибная и т.д. и т.п.
А вот что есть Колпь?
Есть в ней и ольха, и сосна, и ель, и береза, а уж лип и дубов-то! И гигантский рогоз, и обильные грибы, и светлый песочек, и болотистые грязевые низинки, и стада стогов, и ивовые джунгли, и сумрачный лес с двух берегов сжимающий тонкое, быстротекущее тельце речки, и распахнутые пойменные луга – сенокосный рай! – все есть на ней, и ко всему тому еще – тишина и то особое качество, которое именуют в русском языке раздолье. Да, да – летнее русское поречное раздолье, – неяркое, некрикливое, но пронзающее душу так же, как взгляд пронзает прозрачную воду Колпи – до самого дна...
Более всего на язык просятся два слова: тихая прелесть. Как они прилетели, почему именно они спрыгнули на кончик пера – не знаю. Пришли, значит пришли. И вот это-то ощущение тихой прелести русского раздолья и есть, пожалуй, главное в тех шести днях, что прожили мы на Колпи... И чувствовал я это всей своей кожей, и понимал, что более русской речки я еще не встречал...
Ведь паустовская Пра – золотая красавица – река штучная, особая, работы изысканной, рассчитанной на безоговорочный восторг и преклонение. Она – редкостное сочетание свойств и, как и всякий уникум, – нетипична.
Вад – явный мордвин в дубах своих могутных, битых молниями столетий. В нем есть нечто былинное. С густых, тенистых, колючих вадских берегов слышатся перезвяки кольчуг и посвисты соловьев-разбойников...
Выша – ближе всех к русскому классу, но уж больно она очеловечена. Даже рощи по берегам ее почти все – рукотворные. Плюс сладковатая, пахучая, одуряющая «река» запахов, текущая над водами реки настоящей и придающая кондитерский привкус всему ее облику...
Сережа – всем хороша, но начало имеет столь дикое, хаосное, озерно-болотное и “саргассовое”, что как далее ни старается прельстить кварцевыми песочками пляжей и усатыми раками чистейших своих вод, их родниковый холод не дает тебе слиться до конца с этой воистину превосходной речкой.
Нарма – вообще речка-партизанка. Джунглевидная, вертлявая, исчезающая в протоках, уходящая в камыши, топкая, пиявочная и грибная – до умопомрачения! Но решительно непристанная и даже, я бы сказал, несколько агрессивная. Она похожа на испорченного вундеркинда, с неоспоримыми талантами, но разве это русский ребенок?
А что скажете о Колпи вы? Вы ведь уже бывали на ней.
Целую.
20 августа 2016 г.”