Глава 5.Барон.
Плавать в бескрайнем море темноты и слушать невнятные голоса мне, наконец, наскучило. У меня еще оставались дела. Ведь, я нужна им: и моим детям, и моим волкам. И я начала плыть навстречу свету. Яркое пятно, к которому я так яростно прорывалась, на поверку, оказалось стерильно - белым потолком. А тут еще и набивший оскомину запах медикаментов. Ну, почему же, каждый раз всё так похоже? А когда я скосила глаза и увидела рядом с собой Вольфа, сидящего в кресле с толстой тетрадью в руках, то, аж, вздрогнула от ощущения дежа вю. И тут же услышала какой-то электронный писк где-то рядом с собой. И встретилась взглядом с Вольфом, который кинулся ко мне, уронив на пол тетрадь.
- О господи, ты вернулась! Наконец! - с облегчением выдохнул он, сжимая мою руку.
- Я еще не все дела здесь закончила, да, и скучно там! - слабо улыбнулась я в ответ.- Как там мои мальчишки?
Барон тоже усмехнулся мне в ответ:
- Ты про сыновей или волков спрашиваешь?
- И те и другие мне весьма интересны, - ответила я, пытаясь приподняться на подушке. – И, кстати, как давно меня не было с вами?
Вольф остановил мои попытки встать с постели и приподнял головную часть кровати, подкрутив что-то внизу:
- Не делай резких движений! Ты еще слишком слаба и, запросто, можешь соскользнуть обратно. Дети перенесли все испытания гораздо лучше, чем ты. Сейчас малыши в соседней комнате с медсестрой, их недавно кормили, и теперь они спят. Я попрошу принести тебе мальчиков перед следующей кормежкой.
Я поднесла руку к своей груди, она была пустой и плоской.
- Нельзя же умереть и не потерять молоко! - возмущенно фыркнул Барон, заметив мой жест.
- На этот раз, всё было так серьезно? - переспросила я, нахмурившись.
- Около двух недель в коме, это - тебе не шутки! Пора тебе перестать искушать судьбу, когда-нибудь ты не сумеешь вернуться назад, Инь! - лицо Вольфа тоже было очень серьезным.
Затем он встряхнул головой, отгоняя грустные мысли, и улыбнулся явно пытаясь развеселить меня:
- А с детьми вы здорово начудили! У тебя родились два совершенно непохожих мальчишки: один – черноволосый и узкоглазый, вылитый Че, а другой - светло - русый с голубыми глазами, наверное, в маму.
Я смущенно улыбнулась ему в ответ:
- Скорей – в Алешку! Говорят, в вашей стране возможно провести генетический анализ, и я была бы признательна тебе, если бы ты сумел посодействовать в установлении отцовства. Я обещала сообщить результат одному врачу в России, она мне очень помогала всё это время, и я не хочу лишить ее возможности написать статью.
Вольф скрипнул зубами, и, чтобы успеть справиться с лицом, нагнулся и поднял с полу тетрадь, вложив в нее красный матерчатый цветок, и заложив, как закладкой, моей шляпной булавкой:
- Наша прежняя Рысь! Ты не меняешься: сначала о других, и лишь в самом конце – о себе. А про вас с Хорьком мне уже Че рассказал.
Дальнейшее выяснение отношений прервал приход врачей, которые кинулись что-то проверять на приборах, ощупывать меня и расспрашивать Вольфа. Делали они это достаточно долго и тщательно, чтобы успеть надоесть в конец. В итоге, я потребовала, чтобы больше не было никаких обезболивающих и успокоительных. Хватит уже спать. И спросила, когда я, всё же, увижу детей и остальных ребят. Вольф усмехнулся в ответ на такое мое нетерпение:
- Парней я, прикрываясь необходимостью поддерживать легенду, по которой они прибыли в Германию, запихнул на полный курс реабилитации. Им это не повредит, после всех их военных приключений. Теперь у них вся первая половина дня занята процедурами, а после обеда – всякая лечебная физкультура. Но они обязательно забегают сюда, сразу после обеда. Так, что они тут будут часа через полтора. Вечером здесь тоже кто-нибудь из них сидит, да, и ночью тоже, несмотря на все протесты врачей. Я здесь, как правило, утреннее время провожу.
Я сокрушенно покачала головой:
- Не думала, что стану таким поводом для беспокойства! Ребята-то - ладно. Всё равно здесь торчат. А тебя, совсем зря, от дела отрываю.
Вольф недовольно поморщился:
- Никуда, особо, мои дела не убегут! Мобильник всегда со мной, да, и клинику я выбрал такую, чтобы недалеко от головного офиса была. С главным, на данный момент, делом - пианино Алекса разгрузить, я в первые же дни справился. Деньги уже в банке, на ваших счетах. А остальное может и подождать. Всё, это - мелочи, по сравнению с тем, что я, опять, чуть было не потерял тебя!
Мне стало очень неуютно, когда я встретилась взглядом с его усталыми и печальными глазами:
- Прости, мне очень неприятно, что пришлось тебя использовать вслепую, но я, и в самом деле, очень боялась, что нам на хвост сядет контора, и мы не только не выполним свой план, но и тебя подставим! Я бы не решилась тебя беспокоить, если бы удалось сразу на Князя выйти. Парней, во что бы то ни стало, необходимо было из страны вытащить, иначе у них бы, всех, один конец: не бандиты, так контора их прикончила. Воевать со всем миром, в одиночку, можно, но недолго. Если ты, хотя бы, в Питере в последнее время бывал, то обстановку внутри страны представляешь. Про беременность я умолчала потому, что не смогла угадать реакцию: то ли обидишься, то ли сюда примчишься, несмотря ни на что. Она, и для меня, самой-то, неожиданностью оказалась. И я полагала, что у меня есть еще пара месяцев в запасе.
Барон внезапно наклонился и прижал палец к моим губам:
- Стоп! Ты ни в чем не должна оправдываться! Как у ведущей, интересы стаи у тебя всегда на первом месте. И это правильно. А в том, что ты сейчас с другим, я сам виноват. Нужно было не идти по пути наименьшего сопротивления, уступая родителям, а, как Хорек – все, эти, годы добиваться тебя. Я тебе даже отсюда, первые годы, писать пытался, но ты не отвечала. И я решил, что у тебя своя жизнь, в которой для меня нет места. И сдался. А мог бы приехать и объясниться.
Я внимательно посмотрела на его расстроенное лицо:
- Я получила лишь одно письмо из Германии и написала на него ответ, который ты, видимо, не получил. А потом я место жительства поменяла. И я совсем не уверена, что нам удалось бы сохранить наши отношения, если бы пришлось бороться со всем кланом твоих родственников, разом. Всё могло бы очень быстро перерасти в ненависть друг к другу. А так, у нас оставались, хотя бы, какие-то светлые воспоминания о нашей юности. Ребят же я нашла в тот самый момент, когда никаких других стимулов для жизни у меня уже не осталось. И Хорьку я, практически, жизнью обязана. Нить судьбы любит закладывать петли, которые стягиваются потом в такие узлы, что нам не под силу развязать. И бесполезно рассуждать о том, что могло бы быть по-другому, но не сложилось. Рассказал бы ты лучше о себе, пока время есть.
Вольф встряхнул головой, откидывая назад длинную белокурую челку и прогоняя с лица грустное выражение:
- Ты права! Что было – то уже прошло, а всё, что случилось, по меньшей мере - ценный жизненный опыт. Так моя бабушка любила говорить.
Я слегка вздрогнула, но спросила, довольно спокойно:
- Ее уже нет в живых?
Лицо Вольфа снова окуталось печалью:
- Она здесь не так уж много прожила. Не прижилась на новом месте, хотя, поначалу, всю страну, вместе с Генрихом, исколесила, вдоль и поперек. Да, и то, что у меня не всё тут гладко складывалось, видимо, свою роль сыграло.
Я окинула быстрым взглядом его дорогую рубашку, модную прическу и холеные длинные пальцы:
- По тебе не скажешь, что дела твои плохо идут!
Он иронично усмехнулся:
- Хотя, и говорят, что не в деньгах счастье, а в их количестве, но и это не вполне верным оказалось! В финансовом и деловом плане назвать меня не успешным – вряд ли, у кого язык повернется. А в остальном – ничего хорошего не получилось. Я ведь, помимо ЛГУ, куда я из нашего города, после третьего курса, перевелся, еще и здесь экономический факультет в университете Хайдельберга закончил. После чего меня, как и отца, довольно быстро ввели в совет директоров здешней семейной корпорации. Они тогда начинали осваивать новые рынки на обломках Советского Союза, и наш с отцом взгляд изнутри для них оказался весьма ценным. И мое знакомство со Структурой – тоже. Имело значение и то, что к тому времени я был уже женат на внучке основателя компании.
Вольф встал с кресла и отошел к окну, а затем продолжил:
- С Гретой мы вместе учились в университете. Она в то время была очень милой и хорошенькой фройляйн, помогала мне освоиться в новом мире. Мы с ней подолгу гуляли по набережной вдоль Неккера и много беседовали. А еще это был, как выяснилось, важный династический брак. Грета – последний представитель, по прямой, нашего древнего рода в Германии, но это не правильно, с точки зрения передачи титула, так как она - женщина. Я – самый младший представитель из другой ветви, но получаю титул по женской линии. А вот, наш сын являлся бы идеальным вариантом передачи титула барона. Наши ветви давно не скрещивались, что немаловажно для хорошей наследственности. Все родственники очень хотели устроить этот брак, да, и мы, чего греха таить, были не против. Поначалу.
Он продолжал смотреть в окно, но тон его стал более жестким:
- Когда прошла первая эйфория от количества, свалившихся почти ниоткуда, денег, достижений технического прогресса и внешнего лоска европейской цивилизации, то стало понятно, что я здесь – чужой. И помочь изменить это не в силах ни титул, ни связи. А финансовый успех скорее вредит. Добившийся успеха чужак – всё равно, что красная тряпка. У них другие ценности, другие мерила для счастья. И чертова уйма, всяких там, правил и предубеждений. А мы с тобой, и в старые времена, не любили играть по правилам. Грета же пыталась втиснуть меня в общепринятые рамки, заставить подстроиться под здешнее общество. До определенного предела я соглашался с ней, но ломать свой стержень не захотел. В какой-то момент мы решили, что нам стоит каждому жить своей жизнью. Сначала мы разъехались, а потом, по ее просьбе, и формально расстались. Сынишку, конечно, жаль, но и для него последние годы было сплошной нервотрепкой, смотреть на родительские склоки.
Вольф замолчал, видно, совсем больную тему затронули. Чтобы продолжить разговор, я спросила:
- Сколько ему сейчас лет?
Лицо Барона осветила добрая улыбка, и он вернулся в свое кресло:
- Седьмой год пошел. На двух языках говорит: немецком и русском. Второй, правда, забывать стал, последнее время. Его Елизавета Андреевна учила нашему языку, с самого рождения. Она с ним больше всех нас, тогда, времени проводила. Но с тех пор, как два года назад мы с женой расстались, так Грета ее к внуку почти перестала пускать. Со мной–то ей сына делить – не резон. Как-никак, на данный момент именно я - вице-президент семейной корпорации, и самое влиятельное лицо, после Генриха, особенно после того, как мои родители в Штаты перебрались. Им там больше по душе, а может, не так обидно чужими себя чувствовать. А бабушка дальше никуда ехать не захотела. Может быть, сил уже не хватило, еще раз жизнь менять, а, может, меня не хотела одного здесь оставлять. Я же с ней, последнее время, редко общался, не хотел свои проблемы на ее плечи сваливать. А она, видно, решила, что я ее виню в том, как судьба сложилась. И я как-то пропустил момент, когда она всякий интерес к жизни потеряла, и начала потихоньку угасать. 97 лет, конечно, немалый возраст, но будь у нее цель в жизни и ощущение собственной нужности, то она бы еще долго проскрипела. Ее здоровью здесь все врачи удивлялись. Чуть больше года, как ее не стало. Я и не подозревал, как без нее в мире пусто будет.
Я потянулась к нему и сочувственно сжала руку:
- Вот, это я вполне понимаю! Моего деда уж десять лет как нету, а он мне почти каждую ночь снится. И я с ним, как с живым, разговариваю о том, что наболело. Моя прабабка часто говаривала: «Что имеем – не щадим, потеряем – плачем!» То поколение нам гораздо ближе родителей было.
Барон согласно кивнул в ответ и сжал мои пальцы:
- И я о том же! После ее смерти совсем чужим себя здесь чувствую. Сбежал бы куда-нибудь, да не мог придумать – куда. В нашу бывшую страну возвращаться - совсем не тянуло. Одних поездок в Питер хватало, чтобы общий климат осознать, и понять, что то, за что мы, в свое время, воевали, исчезло навсегда, по доброй воле и с полного согласия подавляющего большинства населения страны. Хоть волком вой! А тут ты позвонила. Как лучик света в этом болоте. Я, ведь, почти смирился с тем, что потерял тебя навсегда. А тут всё вновь нахлынуло. Я потому так и расстроился в аэропорту, когда тебя беременную рядом с Че увидел. Но это, всё - мелочи по сравнению с тем, что ты едва не ушла от нас насовсем. Так что, ты уж побереги себя, и оставайся с тем, с кем хочешь, но не бросай стаю навсегда!
Я почувствовала, что у меня перехватило горло от нахлынувших чувств, и, чтобы сменить тему, откашлялась и задала несколько отвлеченный вопрос:
- А кто такой Генрих?
Вольф пораженно покачал головой:
- Едва-едва с того света вернулась, а голова четко работает! Генрих – это глава здешней ветви, тот самый, настоящий, барон. Яркая личность. С ним ты обязательно познакомишься!
Дальнейший рассказ он продолжить не смог, так как из-за двери палаты послышался топот большого количества ног и громкие возмущенные голоса.
- А вот, и стая подтянулась! Тебе меня защищать придется, чтобы на месте не линчевали, за то, что сразу их к тебе не позвал, - криво усмехнулся Барон.
Дверь распахнулась с таким треском, что чуть было с петель не слетела, и парни ввалились в палату всей толпой, несмотря на протесты медсестры. Они замерли, на мгновение, на пороге, но увидев, что я почти сижу, и не только улыбаюсь, но и протягиваю к ним руки, с шумными возгласами кинулись ко мне. Вольф же встал с кресла и отошел, остановившись у меня в головах, рядом с мониторами.
Первым до меня добрался Че. Мне оставалось только удивляться легкости его движений, прогресс в лечении был налицо.
- Как я рад, что ты, наконец, вернулась, Инь! Ты нас здорово перепугала! - воскликнул он, порывисто схватив меня за руку.
- Да, я ж говорил, что она обязательно выберется, не может ведущая нас в такой момент бросить, не в ее это характере! - пробасил над его плечом Дин.
А у самого-то глаза были подозрительно влажными.
- Ну, здесь такие врачи и такая аппаратура, что и мертвого из могилы вернут! - добавил Лис, восторженно крутя по сторонам головой.
- Да, при чем тут аппаратура! - подал голос, радостно ухмыляющийся, Кот. – Когда тут двое таких чудесных мальчишек остались!
Че разве что не подпрыгнул:
- Ага, классные пацаны! А один – точно на меня похож!
Я добродушно улыбнулась ему в ответ:
- Наслышана уже! И про то, что второй – не похож. Может – в маму пошел, а точнее генетический анализ скажет. Вольф, вот, обещал посодействовать.
- Желание матери – закон! - подтвердил Барон. – От вас с Хорьком потребуется материал для сравнения и несколько недель ожидания.
Я перевела взгляд на Алешку. Он единственный в дверях стоять остался, и глаза у него были, как у больной собаки.
- А мне-то, самой, на них посмотреть дадут, наконец? А то я себя уже обделенной начинаю ощущать, - высказала я, вновь, свое пожелание.
- Да, хоть сейчас! Только медсестра против такой большой и шумной компании, - ответил Вольф, перекинувшись парой фраз с появившейся в дверях медсестрой.
Ребята заторопились на выход, а я повернулась к Барону:
- Я бы хотела, чтобы Че и Алешке позволили остаться!
Вольф кивнул, и вновь принялся уговаривать медсестру. Та некоторое время протестовала, но после какой-то фразы Вольфа, когда он показал сначала на меня, а потом на Че и Хорька, по очереди, согласно кивнула, и вышла из палаты, неодобрительно поджав губы.
- Как ты сумел ее убедить, Барон? - удивленно спросила я.
- Сказал, что вся семья хочет быть в сборе. А она ответила, что не знала о том, что у вас в России тоже «шведские» семьи бывают. И теперь ей понятно, почему дети такие разные, - с ехидной улыбкой пересказал он разговор.
Тут в дверях снова появилась, та самая, немолодая. медсестра, которая катила тележку с малышами. Я вновь попыталась привстать на постели, но Вольф опять удержал меня и еще приподнял изголовье:
- Не торопи события, Инь! Набегаешься еще! Ты же не хочешь уронить малышей?
- А мне их и подержать дадут? – нерешительно спросила я, покосившись на иглу в своей руке.
- Ну, потрогать-то, уж, точно дадут! – добродушно усмехнулся он мне в ответ.
Сестра, которую Вольф почтительно называл «фрау Марта», внимательно посмотрела на меня, затем – на детей, и положила одного из них мне на колени, а другого передала Че, указав ему на кресло возле кровати. Мой малыш смотрел на меня светлыми голубыми глазками и потешно морщил курносый носик. Тот же, что лежал на руках у Че, глазки имел карие, и носик у него был прямой, как у отца. Я с трудом оторвала взгляд от детей и посмотрела на Хорька, который всё еще подпирал спиной косяк:
- Ты чего там косяк протираешь? Ведь, совсем недавно говорил, что всё отдать готов, лишь бы на наших детей посмотреть!
Лицо Алешки передернуло, как от сильной боли:
- Я говорил, что готов отдать многое, но не твою собственную жизнь! А именно так всё чуть не случилось! И я начинаю верить в судьбу!
Я понимала, что он вспоминает тот наш разговор, на асфальте.
- А я, как и прежде, считаю, что мы должны идти поперек, как и привыкли! - отрезала я. – Пусть лучше, судьба нас боится, а не мы ее!
Че же, с трудом оторвав взгляд от малыша, лежащего у него на коленях, окинул нас с Хорьком понимающим взглядом и сказал:
- А я, на всякий случай, курить бросил!
Барон переводил взгляд с одного на другого, явно не понимая сути нашей перепалки, а затем решил положить конец пререканиям, обратившись к Хорьку:
- А ты бы, Алексей, взял своего-то подержать! Привыкай уже, Рыси одной тяжко придется!
Хорек зло зыркнул на Вольфа, но подошел ко мне. А когда он взял малыша на руки, то лицо его засветилось:
- А у него нос курносый – совсем как у меня!
Казалось, что я вечно готова смотреть на эту картину, но тут фрау Марта что–то строго сказала Вольфу, и, положив детей обратно на каталку, покатила ее на выход.
- Знаменитая немецкая педантичность! Детей кормить строго по часам полагается! - перевел Барон. – Да, и я, пожалуй, поеду. Ты, Инь, сегодня особо не прыгай, сил набирайся. А я завтра, после обеда, приеду, попробую их уговорить, чтобы тебя в парк погулять выпустили. Тогда и по делам поговорить сумеем. А сегодня ночью, пусть, с ней посидит кто-нибудь, только вернулась, всё-таки.
Последнее он уже, явно, для парней говорил. Затем он наклонился ко мне и, улыбнувшись, сжал мою руку:
- А ты не засыпай больше так надолго, пожалуйста!
Потом Вольф резко повернулся и вышел из комнаты, не прикрыв за собой дверь. К моему удивлению, за дверью оказался не больничный коридор, а просторный холл с диваном и зеркалом, перед которым сейчас Барон надевал пиджак с галстуком, вынутый из встроенного в стену шкафа
- Вольф тебе, видимо, самый лучший номер в этом санатории снял! Здесь даже своя ванная есть, - проследив за моим взглядом, прокомментировал Хорек.
- И аппаратуру всю сюда – тоже он приволок! - добавил Че, согласно кивнув. – Но и наши-то комнаты – немногим хуже. Душ и туалет у каждого свой. Я в своей палате один, а Лиса с Котом поселили.
- А мне в компаньоны Дин достался, так я у тебя все ночи проводил, здесь, хоть какая-то возможность поспать была, - Алешка попытался все в шутку перевести, но я-то видела, насколько он осунулся за прошедшие две недели.
- Ну, ты, хоть, с Че, что ли, временами менялся бы, а то он-то - как огурчик, а от тебя одни глаза остались!
Хорек обиженно вскинулся на меня:
- Так ты меня отсюда прогнать хочешь?
- Сядь и перестань дуться! - прикрикнула я на него и указала на свою кровать – Я не хочу тебя прогонять, но и о здоровье подумать надо. Вот, по Че сразу видно, что мы его не зря сюда привезли. Такого быстрого прогресса даже я не ожидала, видать, тут хорошие специалисты работают.
Че недовольно поморщился:
- Хорошие. Только они меня совсем замучили своими тестами и процедурами. А еще никак не могли поверить, что в истории болезни у меня всё верно указано. Затаскали меня на всякие там рентгены и просвечивания. И все со старыми снимками сравнивают. И постоянно выспрашивают, что за кудесник мне спину выправил. Барон им, со слов Дина, кое-что перевел, так они теперь, ждут не дождутся, когда ты с ними поговорить сможешь.
Я сразу вспомнила тетрадь Кирилла на коленях у Вольфа. Похоже, что издать ее Елизавете Андреевне не удалось. Или в эту методику, просто, никто не поверил. А зря, результат, то есть Че - налицо. Здесь в комнату вошла медсестра и начала что-то делать с системой подвода лекарств, неодобрительно поглядывая на парней. И ввела мне что-то новое, судя по тому, что глаза мои стали слипаться, а голоса уплывать вдаль. И на этот раз пришли обычные сны.
Вокруг меня была музыка. И она вела меня за собой. Это был вальс, и я не могла не танцевать. Вот только, не могла понять: где и с кем. Я слышала звуки пианино, ощущала легкий запах хвои в воздухе, чувствовала, как скользят по натертому паркету мои туфли, видела мелькание далеких стен за плечом партнера, который так быстро кружит меня в большом зале. Мне так хорошо, что не хочется даже мыслями прерывать это волшебное состояние души. Но через какое-то время, мне, все же, становится любопытно, кто же так хорошо ведет меня в танце. Я перевожу взгляд с далеких стен на плечо партнера. И вдруг в своей руке, непринужденно лежащей на этом плече, я вижу цветок. Красный. Матерчатый. В испуге, я резко поворачиваю голову вправо и встречаю внимательный взгляд светло-серых, словно выцветшее июльское небо, глаз. Глаз Волка. И тут же вываливаюсь из сна в реальность.
Высокий белый потолок и далекие светлые стены были и здесь. И чуть слышные звуки вальса доносились откуда-то издалека. Ну, любят они тут Штрауса. И это был не просто сон, а глубоко спрятанное воспоминание. Мой первый большой рождественский бал. И в танце вел меня тогда, действительно, Алекс. Удивительно, как бережно хранит наша память воспоминания, и как точно возвращаются они к нам во снах. Только мы их редко помним на утро. Я вспомнила Кирилла, с которым мы много говорили о снах: кошмарных и не только. Он считал, что бояться их нет смысла, а нужно попытаться разобраться в том, что пытается подсказать тебе твое подсознание, не обремененное повседневной суетой бодрствования.
Я попыталась вспомнить основные эмоции, которые испытывала во сне. Это было то недолгое счастливое время, когда я ясно видела цель своей жизни, рядом со мной был тот человек, кто указывал мне путь, которым мне надлежит к ней идти, и надо было лишь напрячь все силы и бежать по нему, изо всех сил, к намеченной цели. А в конце пути, возможно, счастье. А вот, сейчас-то, и цель поставлена расплывчатая, и путь к ней не очень ясно просматривается, и сил, видимо, потребуется неизмеримо больше, но может быть, там тоже замаячит счастье, или что-то вроде того. А может быть счастье в самом пути? А остановка – это конец всему?
Пытаясь успокоить бешено стучащее сердце, я оглянулась по сторонам и увидела Хорька, сладко посапывающего в кресле рядом со мной. Это хорошо, что он был здесь, рядом со мной. И что иглы в моей руке не было.
Хватит отдыхать. Я с трудом села на кровати. Но она оказалась слишком высокой для того, чтобы сразу ступить на пол, да, и голова у меня немного кружилась. Пока я на ней ерзала, решая, каким боком отсюда слезать, от скрипа проснулся Хорек. И кинулся ко мне:
- Ты куда подалась-то? Разбудить, сразу, не могла? Хочешь упасть и сломать ногу, или еще чего-нибудь?
Он легко подхватил меня на руки и, разглядев мое насупленное выражение лица, спросил:
- Тебе, наверное, в ванную комнату надо?
Я кивнула и, чмокнув его в щеку, ответила:
- И незачем, сразу, так орать! Я не больная, ходить надо начинать, а то ноги, того гляди, атрофируются. Мне бы себя немного в порядок привести, если в парк гулять собираемся.
Алешка коротко хохотнул:
- Не идти, а ехать. В коляске, вместо Че.
- В какой коляске? - изумилась я.
- Вот в этой. Порядки у них тут такие, - он развернул меня так, что я увидела фрау Марту, катившую, по направлению к нам, небольшое кресло на колесах и что-то сердито говорившую по-немецки.
Она жестами приказала Хорьку усадить меня на нее, а затем выпроводила его из палаты. Сиделка моя – дама весьма строгая, но дело свое знала отлично, поэтому к тому времени, как возвратился Хорек вместе с ребятами, она не только помогла мне принять душ и переодеться, но и заставила съесть весь завтрак, который привезли мне прямо в палату. Да уж, сервис тут был значительно лучше, чем в наших российских больницах. И еда тоже. Правда, неизвестно, сколько всё это стоит.
Об этом и размышляла я, сидя на собственной террасе и глядя на небольшое озеро, которое отделяло меня от основной части парка. Моя палата, которая больше походила на номер в дорогом санатории, располагалась в отдельном крыле старинного здания, окруженного огромными вековыми деревьями, под которыми росла аккуратно постриженная трава. В отдалении располагалось еще несколько небольших корпусов, идеально вписанных в окружающий ландшафт. Мне хотелось бы понять, чем руководствовался Вольф, выбирая нам это место. Ну, не только же желанием пустить пыль в глаза?
Тут мои размышления были прерваны тем, что я увидела ребят, которых служитель не хотел пропускать в эту часть парка. Я крикнула фрау Марте, и показала в ту сторону, после чего она позвонила по мобильному телефону и парней пропустили.
- Это, просто, концлагерь какой-то! - продолжал возмущаться Дин, подходя ко мне. – Везде загородки, охранники, и пропуска требуют. Какого черта, нас сюда Барон загнал?
Я усмехнулась, вспомнив свои недавние размышления:
- Потому, наверное, и загнал, что охрана хорошая. И чужих глаз не так много. И лечат тут хорошо.
- Да, уж, на врачей тут грех жаловаться. И тебя вытащили, и детей. И нас всех неплохо подлатали, - согласно кивнул Че.
- И персонал прекрасно работает, всё четко по распорядку, никаких очередей и ожиданий. У каждого свой ежедневный листок, где указан номер комнаты и время прибытия. Даже в коридоре почти ни с кем не встречаемся, - добавил Кот.
- И в парке все порознь гуляют. Нелюбопытный народ какой-то. Правда, нам это, всё на руку. Наверно, об это-то Барон и думал, в первую очередь. А вот, и он, сам появился, - добавил Лис.
Я посмотрела в сторону, откуда недавно появились мои друзья, и увидела Вольфа, который о чем-то разговаривал со служителем. Несмотря на жаркий летний день, он снова был одет в строгий костюм с галстуком. Видимо, опять прямо из офиса сюда приехал. Словно почувствовав мой взгляд, Вольф обернулся в нашу сторону и помахал рукой.
- Он всегда так одевается, или нам пыль в глаза пускает? - пробурчал у меня над ухом Хорек.
- Я думаю, должность обязывает. Вице-президент компании, как-никак, - высказала я свое мнение.
- Это он тебе сам сказал? - удивился Че.
- А что он вам рассказал? - переспросила я, обернувшись к ребятам.
- Ну, что в семейной фирме работает, а кем – не уточнял, - пояснил Лис, пораженно качая головой. – То-то у него тут всё так легко выходит.
Тут к нам и сам Вольф присоединился:
- Я ваши недоразумения утрясу, вам дополнительные пропуска выдадут. У них тут строго с конфиденциальностью. Частная лечебница, и - не из простых, - пояснил он, пожимая парням руки.
- А ты хорошо сегодня выглядишь! Совсем на поправку пошла, - сказал Вольф, с улыбкой разглядывая меня в кресле. – Давайте, к озеру прогуляемся, что ли.
Он взялся за мое кресло и покатил его по мощеной брусчаткой дорожке к озеру:
- В этой части парка совсем мало народу бывает, можно будет свободно поговорить.
А возле озера Барон, и вовсе, свернул с дорожки и выехал в центр небольшой лужайки:
- Теперь-то вы решитесь, наконец, на мои вопросы честно ответить?
Мне пришлось задрать голову вверх, чтобы посмотреть ему прямо в глаза:
- Давай, сначала ты еще на один мой ответишь. Сколько нам всё, это, великолепие стоить будет?
Вольф криво усмехнулся и покачал головой:
- Ты опять за свое! Нисколько не будет стоить. А чтобы тебя твоя щепетильная совесть мучить перестала, то я попрошу тебя мне пианино подарить. Функцию оно свою уже выполнило. Ведь, вы его, вряд ли, с собой в Южную Америку тащить собирались?
Я недоверчиво покачала головой:
- Не может оно столько стоить!
Вольф склонил голову набок и иронически окинул меня взглядом:
- С каких это пор, ты специалистом по антиквариату заделалась? Мало того, что этот инструмент был сделан в Германии, больше века назад, так это еще и дело рук весьма почитаемого здесь мастера. А Генрих от него совсем голову потерял, потому, что точно такое фортепиано погибло во время войны в его квартире, в Дрездене, во время бомбежки. А на нем его мама играть учила. Генрих готов заплатить за него любые деньги, лишь бы в свой загородный дом увезти. Просил с тобой поговорить, я тебя его владелицей назвал.
- А кто такой Генрих? – спросил Че.
- И что еще он знает о пианино? - нахмурившись, добавил Дин.
Вольф рассмеялся и, сняв пиджак и галстук, устроился прямо на траве, у моих ног:
- А ты, как бы, один вопрос обещала! Ну, ладно. Этот не считается, не все еще полностью в курсе моих, здешних, семейных связей. Генрих – это дед моей бывшей супруги, глава здешнего клана и семейной фирмы. Барон. Родственник моей бабушки, Елизаветы Андреевны, он нас из России и вытащил на историческую родину. Бабушка ему вполне доверяла, да, и я – тоже. Но знает он лишь то, что вы, все - мои старые друзья, и сюда приехали военные ранения подлечить. Ему это близко, он, и сам, во Вторую Мировую воевал. На другой стороне, конечно. Но зла на наш народ не держит, а наоборот, считает войну злом, которое правительства народам навязывают. В Германии в настоящий момент довольно мощные антивоенные настроения, и антинацистские тоже. А про пианино я сказал, что оно Рыси в качестве наследства досталось. И это я его просил сюда переправить. А теперь, быть может, вы всё-таки мне расскажете, с чего ваш-то путь начался, и какую цель дальше видите?
Я даже вздрогнула, услышав из уст Барона старую терминологию Волка, уж очень она подходила к моим утренним настроениям. Вздохнув, я указала ребятам на лужайку рядом с Вольфом:
- Присаживайтесь, народ. Разговор, видно, долгим будет
Рассказ о том, как и почему стая вновь собралась вместе, и в таком составе, действительно, занял много времени. Парни дополняли меня, по ходу дела. История о том, как и почему погиб Мастер, заставила Вольфа, буквально, почернеть от горя:
- Я тоже бы, на вашем месте, голову потерял и отомстить решился, несмотря на всякие там философские заморочки! А то, что это оказался один из прежней команды, лишь подтверждает мое мнение о степени разложения в стране.
Я внимательно посмотрела ему в глаза:
- Мы постарались увязать месть конкретным исполнителям и заказчикам с добыванием средств для выезда из страны. Че с Хорьком раскопали, что та охранная фирма тоже Киту принадлежит. А также, кто из его боевиков в охране денежных перевозок задействован. График перевозок, используя автосервис, тоже не составило труда отследить. И то, что деньги эти от поставок наркотиков и продажи оружия образовываются. И везут их в Москву тем, кто оттуда этот бизнес прикрывают. Лис же с Котом сумели, поименно, узнать тех, кто в нападении на Мастера участвовали. Они, сволочи, даже хвалились, что, мол, против такого количества стволов ни один спец по единоборствам не выстоит.
Я тоже кое в чем руку приложила. От Кирилла я много узнала, как обычными, казалось бы средствами, человека из строя, на время, вывести. Или навсегда. Ну, вот, и получилось, что в тех джипах, как раз, те самые люди ехали, которых мы, лично, сжить со свету хотели. У других членов экипажей, совершенно случайно, пищевое отравление образовалось, или сильное похмелье, до полной неработоспособности. Твои телефоны нам тоже очень помогли, благодаря им и «ежам» удалось избежать случайных жертв. Но все эти условия не отменяют того, что, по букве закона, наша операция убийством и грабежом называется. И не имеет никакого значения то, что наказывать этих бандюг никто, кроме нас, не собирался, даже уголовное дело возбуждать отказались. Списали на пьяную разборку. А ведь, Мастер в рот ни капли не брал. Никогда. И то, что парням, до сих пор, «боевые» не выплачены, и они по ночам вагоны разгружают, а на мою зарплату научного работника всего две буханки хлеба в месяц купить можно. С такими доходами за год и на билет в плацкартном вагоне не накопишь, не то, что на самолет. Вот поэтому-то, мы и не собирались здесь надолго задерживаться и свою связь с тобой, особо, афишировать.
Помрачневший Барон потер лоб, словно, пытаясь лучше уложить в голове услышанное:
- Остроту проблем на вашем уровне я не очень себе представлял, хотя, по количеству проституток и нищих на улицах Питера было понятно, что ситуация в стране далека от благополучной. И это не удивительно. У меня, ведь, была возможность с другой стороны на страну взглянуть. Вращаясь в финансовых кругах Германии, я много слышал о многомиллионных валютных займах, которые запрашивало российское правительство. И вполне представлял себе, куда они уходят, контактируя по делам фирмы с государственно-административной верхушкой в Питере. Ведь, если у нас регулярно какой-нибудь российский чиновник, за государственный счет, покупает себе в служебный кабинет офисный стол по такой цене, будто он из чистого золота сделан, с условием, что определенная часть будет перечислена на особый счет за рубежом, понятно, куда деньги утекают. Я потому с вашими деньгами-то так быстро разобрался, что схемы давно отработаны. В самой Германии тоже любят от налогов уходить и доходы укрывать, даже книги издают на эту тему. И специальные агентства работают. Но так бессовестно народ обирать не рискуют. Поддерживают жизненный уровень, чтобы на пиво и сосиски всегда хватало. А то, не ровен час, снова какого-нибудь «вождя народов» на волне народного возмущения вынесет.
Я невесело усмехнулась:
- А в России – рискуют. Потому как знают, что народ наш терпелив и доверчив. Сначала люди верят во всю ту чушь, которую нам, по указанию сверху, из «телика» вещают, а потом долго терпят последствия своих недальновидных поступков. Ведь, это ж надо было так легко отказаться от того строя, что наши предки большой кровью завоевывали и от всего остального мира защищали! Наши деды и прадеды, на своей шкуре, прочувствовали, что такое капитализм, и что при нем едят. А родители поверили, что какие-то призрачные свободы дороже гарантированного жилья и куска хлеба с маслом. И до сих пор продолжают верить, что всё то, что сейчас в стране творится – это временные трудности. Надеются на призрачные блага «свободного предпринимательства» и не желают видеть, как изменения законодательства перечеркивают все социальные гарантии. И что та война, которая идет теперь внутри самой страны, затеяна для того, чтобы выбить активную часть молодого поколения и принести новые доходы власть имущим.
- Да, уж, нынешняя война – это совсем особая статья, - сказал Дин, рассеянно следя за утками, что мирно плескались в озере. – Ты бы слышал, как нас, афганцев, грязью этот правозащитник Сахаров поливал, а мы, ведь, и в самом деле, верили, что за правое дело там, в афганских горах, воюем. Я, например, до сих пор, считаю, что вывод наших войск оттуда был ошибкой, и это нашей стране еще аукнется. Но тогда все кричали, что война – это зло. А вот теперь, нас пытаются на бывших наших соотечественников натравить, и тоже это, всё «священным долгом» называют. А оружие и той и другой стороне из одних источников поступает, сам каналы прощупывал. И в городах все банды на воинских складах вооружаются. Не там и не с теми мы воевали. С самого начала.
Я посмотрела на расстроенных парней и попыталась подбодрить их:
- Нет нашей в том вины! Ну, молоды мы были, и слишком умные, для своего времени и места в обществе. Считали, что социализм – штука хорошая и для нашего народа подходящая, и что надо, всего лишь, подправить кое-какие частности. И что всем остальным это так же очевидно, как и нам. И пытались сделать то, что могли. На своем месте, в своем районе и городе. И не умели еще разглядеть, какие, на самом деле, политические игры ведутся. И кто нашими руками жар загребает. А теперь там так много поломали, что обратно только новая революция всё вернуть сумеет. Но народ наш еще долго ждать будет, вдруг, мол, само по себе всё как-нибудь образуется. Да, только, боюсь, не дожить нам до этого времени.
Барон невольно поежился:
- Ты думаешь, что всё так безнадежно?
Я пожала плечами:
- Исторический материализм в вузе проходил? Про предпосылки к изменениям общественного строя помнишь? Так вот, в Южной Америке их сейчас гораздо больше, чем в нашей стране.
- Вот, и я тебе говорил, что выбор-то у нас небогатый: либо медленно подыхать с голоду и спиваться, глядя, как наша, бывшая великая, держава разваливается на всё более мелкие части, либо попытаться помочь тем, кто действительно хочет изменить свою жизнь к лучшему. Прямо сейчас, - подытожил мои рассуждения Че.
У него всегда ловко получалось на свою любимую тему любой политический спор перевести.
Вольф тяжело вздохнул и сказал, взглянув на меня:
- Позицию стаи я понял. И хотя, многое стоило бы почетче проработать, но в целом, я с вами согласен. И этот разговор мы еще продолжим, а сейчас тебя, Инь, надо обратно отвезти, нам фрау Марта уже машет. У тебя сегодня большой консилиум намечается. И мне, снова, придется переводить.
Он упруго вскочил и принялся отряхивать костюм. А Дин подхватил меня вместе с креслом и вынес обратно на дорожку. Пока он медленно катил меня назад к зданию больницы, все, остальные, молча, шли рядом. Да, и мне разговаривать больше не хотелось.
После консилиума моя нелюбовь к врачам окрепла еще сильнее. Они мне всё больше объясняли, что я раньше сделала не так, и чего не следует делать в будущем, а я требовала, как можно скорее, вернуть мою жизнь в нормальное русло. Вольф считал, что всё, это, в интересах моего здоровья и здоровья моих детей. А я подозревала, что это - способ срубить побольше денег. С трудом сошлись на том, что эту неделю мы еще проведем здесь, а там видно будет.
- Я не хочу, чтобы ты думала, будто я специально оттягиваю твой отъезд, но подумай хорошенько: куда ты торопишься? - увещевал меня Барон. – Ведь, ты не в благополучную европейскую страну ехать собираешься. И даже не в Россию. Ты уровень жизни в тех странах представляешь? Ни приличного медицинского обслуживания, ни даже нормального водопровода. А чем ты детей кормить собираешься? У тебя, ведь, даже грудного молока нет!
Я рыкнула на него, срывая настроение, испорченное врачами:
- Кормилицу найду! Или козу заведу! И ты прекрасно знаешь, как я к больницам отношусь!
Вольф поднял руки в примиряющем жесте:
- Ну, вытащу я тебя из больницы! Не знаю только, чем уж эта тебе не угодила. Но ребятам тоже надо курс лечения завершить, особенно Че. А вы, всё - таки, подумайте о моем предложении, погостить у Генриха в поместье. Он с удовольствием примет вас, всех, даже из простого любопытства. И чтобы побольше узнать о современной России. Это совсем недалеко отсюда. И детишкам дополнительное время для адаптации лишним не будет. Подумай, пожалуйста, не торопясь. И с ребятами посоветуйся. А я завтра, с утра пораньше, заеду.
После того, как он уехал, я выкатила свое кресло на террасу и позвонила Хорьку, пригласив к себе ребят после ужина. Солнце уже начало клониться к закату, когда они, все, снова собрались у меня на террасе. Дин принес с собой гитару, и мы долго слушали его песни, глядя на меняющие цвет закатные облака.
Вольф появился, действительно, рано. Я еще только-только успела получить утреннюю порцию уколов и пыталась справиться с обильным завтраком, как он уже появился в моих апартаментах с целой кучей каких-то пакетов.
- Я решил, что обновки способны несколько поднять тебе настроение, как и любой другой девчонке, - объяснил он, перехватив мой удивленный взгляд. – Возможно, ты почувствуешь себя лучше, сменив больничный халат на обычную одежду. А потом мы пойдем прогуляться. У ребят сегодня всё утро занято тем же, чем у тебя вчерашний вечер.
Барон протянул мне пакеты и указал на двери ванной комнаты. Любопытство победило, и я, проглотив фразу о ненужных затратах, ринулась переодеваться.
В самом большом пакете я обнаружила легкие светлые брюки и, подходящий по цвету, тонкий трикотажный джемпер. В следующем, по размеру, оказались замшевые мокасины. А в остальных – белье. Я даже решила было, что он издевается надо мной, разглядывая все эти маленькие кружевные вещички. Я помнила их стоимость по прежним временам. Столько отваливать за белье могли лишь дамы определенной профессии. Или жены власть имущих. Хорошо хоть, в одном из пакетов я обнаружила спортивное «боди» и, знакомый по семидесятым, «маленький кораблик». Нарядившись в обновки, я попыталась привести в порядок отросшие волосы, но они, после всех испытаний, изрядно пообломались и висели неровными прядями.
- Ты мне какую-нибудь заколку купить не догадался? - спросила я, выглядывая из ванной комнаты – Я с волосами ничего поделать не могу!
Вольф отвернулся от большой стеклянной двери, через которую он смотрел на двойняшек:
- Прости, не сообразил! Но мы с тобой сейчас до спа центра прогуляемся, там тебе их в порядок приведут.
Я недоуменно уставилась на него:
- Какого центра?
Барон покровительственно усмехнулся:
- Ты ж не столичный житель, у вас в стране это еще не очень хорошо известно. Ну, к парикмахеру зайдем.
И он потянул меня за собой на выход. Как оказалось, сил для прогулок у меня было еще не очень много, и я почти повисла на руке у Вольфа. Он внимательно посмотрел на меня, но предлагать каталку не стал, а просто, замедлил свой шаг, подстраиваясь под меня. Когда мы неторопливо подошли к небольшому зданию, отдельно стоящему в парке, из дверей на меня пахнуло теплым коктейлем ароматов.
- Тут у них термальный источник имеется. Здесь из минеральной воды не только маски и обертывания делают, но даже в бассейне с такой водой поплавать можно. Но это чуть позже, когда врачи разрешат. А сейчас мы к специалисту зайдем, который волосами занимается. Ты что со своими космами делать собиралась? - спросил Вольф, окидывая взглядом мои волосы, неровными прядями рассыпавшиеся по плечам.
- Вернуться в семидесятые! - усмехнулась я в ответ.
- Понял, попробую объяснить, - улыбнулся он и потащил меня по коридору.
Следующий час я провела в комнате, увешанной зеркалами и заставленной непонятными предметами, пытаясь вникнуть в суть диалога Вольфа и улыбчивой девицы. От предложения по окраске я наотрез отказалась. Барон посмотрел на меня с некоторым недоумением:
- Не то, чтобы я настаивал. Ты мне и такая нравишься. Но волосы твои, по-моему, раньше несколько светлее были. И виски у тебя совсем поседели.
Он осторожно отодвинул седую прядь от моего лица.
- Потемнела я, пока детей носила, а седина моя не недостаток, а постоянное напоминание о тех, кого нет со мной. Так что, пусть, всё остается так, как есть, - категорично заявила я.
Парикмахеру оставалось только смириться. Но и без окраски, так долго с моими волосами еще никто не занимался. И с руками тоже. Поэтому, когда Барон спросил меня про макияж, я чуть было не вспылила, но натолкнувшись на его насмешливый взгляд, сдалась. Но в целом, окончательный результат, отразившийся в зеркале, мне понравился. Вольфу, видимо, тоже.
- Хорек с ног свалится от неожиданности! - прокомментировал он, окинув взглядом результаты упорного труда косметолога, и, подхватив меня под руку, потащил в парк.
- А теперь, расскажи–ка, почему ты, на самом деле, решила из страны удрать, ведь, весь вчерашний разговор – это, лишь, одна сторона медали. Я слишком хорошо тебя знаю, ты не поставила бы на карту жизнь своих детей, если бы был какой-то другой выход, - потребовал Барон, когда мы отошли достаточно далеко от всех строений.
Я скрипнула зубами и ответила, инстинктивно оглянувшись по сторонам:
- Они, опять, нашли нас, Барон!
Глядя на побледневшее лицо Вольфа, я поняла, что расшифровывать, кто такие «они», вовсе необязательно.
- Но, ведь, ты сама говорила, что Кириллу, удалось-таки, закрыть этот вопрос? - изменившимся голосом спросил он.
- Я, и сейчас, уверена, что прямых доказательств, о нашей причастности к тем, давним, событиям, в конторе не существует. Но то, что там у них полным-полно различных донесений из того неспокойного периода нашего города – тоже неоспоримый факт. И я сделала одну непоправимую ошибку. Давно, еще при прежнем строе. Как любил говорить Волк: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, особенно то, которое совершается бескорыстно». Ты помнишь наши комсомольские удостоверения, которые выдавали нам во времена работы на Структуру?
- Ты про те красные корочки, что делали нас друзьями правоохранителей? Я свои еще в восьмидесятом выкинул, - подтвердил Барон. – Но я не очень понимаю, причем тут они?
Я поморщилась, вспоминая:
- Ну, если вспомнишь, то в Советском Союзе, помимо власти советской, существовала еще и власть партийная. И ты помнишь, какая из них сильнее была. Так что, принадлежность к обкому или горкому, даже, пусть, комсомольскому, давала дополнительные права и возможности. Я с помощью этих корочек детскому клубу Марины и семье Хорька, например, помогала. Просто так, по доброте душевной. А несколько позже, когда наша компания уже распалась, я ими еще раз надумала воспользоваться. Просто, пожалела одного хорошего, но непутевого, парня из своего вуза, который, по пьянке, забрел на режимный объект. Ему грозило исключение из комсомола, а затем и из вуза. Наши корочки давали возможность заблокировать разбирательство на начальном уровне, и перевести его, на более высокий. А там можно было и замять, по знакомству. Парень-то в вузе остался, но один бдительный вузовский комсомольский работник обратил внимание, что мои корочки в вузе-то не зарегистрированы. И если это так, то я назначена на свою должность откуда-то сверху. Тогда-то он у меня, просто, поинтересовался, откуда я назначена, а я сослалась на близкое знакомство с главой горкома комсомола, благо я с ним, и в самом деле, знакома была. Так история, вроде бы, и на нет сошла. Но это мне так показалось.
Семидесятые в нашей стране, как ты помнишь, были сытыми и свободными, люди летали в космос и делали прорывные открытия в науке, в восьмидесятых гонялись за колбасой и много говорили о западных ценностях, а в начале девяностых, натурально, денег на самую простую еду не хватало. Особенно, в вузовской науке. Вот, и побежали из нее люди, кто куда. Кто на рынке торговал, кто вагоны разгружал. А вот, бывшие партийные и комсомольские лидеры, всех мастей, очень неплохо пристроились. В том числе, и во внутренние спецслужбы. Они, как оказалось, при любом режиме себя хорошо чувствуют.
Так вот, этот бдительный комсомолец именно туда и подался. А через некоторое время он меня, снова, нашел. И предложил совместную работу, мол, опыт у меня уже имеется. И он знает, откуда у того удостоверения ноги растут. На что я, конечно, ответила, что удостоверения давным-давно нет, как нет и комсомола, а других зацепок у него тоже - нет. И шел бы он со своим предложением куда подальше. Товарищ тот обиделся и ушел, но обещал вернуться. А я задумалась, кого еще он мог по подобным вещам отследить. Архивы-то никуда не делись, и если там хорошо покопаться, и сведения сопоставить, то много чего нарыть получится. Подобные корочки у всех ребят из нашей группы были, и у ребят Ласки тоже. И у всех парней из группы связи.
- То есть, у Дина и Че, конечно же, - продолжил мою мысль Барон.
- Вот-вот. Правда, они к тому времени в Афганистане воевали. А с младшим поколением я, в тот период, старалась связей не поддерживать. Но всё переменилось, когда парни домой вернулись. Приобретенного на войне отвращения к насилию, как ты сам понимаешь, надолго не хватило. Особенно после того, как они с организацией Кита схлестнулись. Вступивших на тропу войны обратно с нее уже не спихнуть. И удержать парней от поджогов наркопритонов и отстрела курьеров мне было не по силам, тем более, что я, сама, эту войну и начала. И не важно, чем я при этом руководствовалась. А если мои подозрения насчет «крыши» Кита, были верными, то это было, всего лишь, делом времени, когда нас начнет искать то самое ведомство. Я начала продумывать пути отхода, тем более, что к тому времени я уже знала, что у парней свои счеты со спецслужбами имеются.
Они ведь там, в Афгане, не просто в пехоте служили. О службе своей они распространятся не любят, но и так понятно, что не все там с понятиями о чести русского военного мундира стыкуется. Но и такого рода работу кому-то делать необходимо было, особенно, если враг твой в средствах неразборчив. С этим-то они могли смириться. А вот, с тем, что их в конце последнего рейда убрать попытались, смириться оказалось сложнее. Не просто так, ведь, вертолет отбомбился на ту самую площадку в горах, откуда их забрать должны были после выполнения задания. И, слава богу, что наш Че настолько подозрительным оказался, что заранее в обозначенный район группу привел, а затем велел парням в укрытии посидеть, пока он, сам, вертолет встречать будет. Маловат ему, тот скальный козырек показался для посадочной площадки. В тот раз только он один пострадал. Дин тогда правильное решение принял. Не ждать больше эвакуации, а назад, через горы, выбираться, в расположение знакомых им частей. Не представляю себе, как им это удалось. Че они на руках несли, по очереди. А Хорек их по пути ухитрялся едой и патронами снабжать. Ходить он как тень научился, да, и ножом, равно как шляпной булавкой моей, виртуозно владеет. Его соратники «смертью из тени» прозвали.
И они добрались-таки до своих, почти. Хорек тогда вызвался первым идти, мол, с его-то сивыми волосами и славянской внешностью за «душмана» точно не примут. А его встретили автоматной очередью, несмотря на то, что шел он с поднятыми руками и по-русски кричал, кто они и из какого подразделения. В тот раз, они все бы погибли, но их песня Дина спасла. Он на войне свои песни писать начал, да такие, что, влет, по всем частям расходились. И его самого, в лицо, многие знали, как исполнителя. Он тогда, сначала, песню запел, а потом встал во весь рост и к Хорьку пошел. Стрелять больше никто не посмел. Лис с Котом, следом, Че понесли. А Дин – Алешку. На счастье Хорька, в расположении части хороший хирург оказался, а потом их всех, вертолетом, в тыловой госпиталь переправили, по личному распоряжению командира части, большого поклонника этих песен.
Он-то Дину и рассказал, что к ним ориентировка пришла о том, что официально вся их группа погибла при выполнении задания, а если кто вдруг появится, значит уже от душманов пришел. Странным это, все, Дину показалось. Он, в свою очередь, историю с вертолетом рассказал, на что комдив ему порекомендовал помалкивать, и делать вид, что нет у них никаких подозрений, а всё, это - сплошное недоразумение. И спиной к открытым дверям не вставать. И валить из армии, при первой же возможности. По его же, видать, протекции их переправили, аж, в ташкентский госпиталь. Хорьку и Че, уже и так, прямая дорога на списание была, да, и у остальных ребят ранений предостаточно оказалось. У Дина, вон, до сих пор, нога в колене абы как ходит. До окончательного вывода войск из Афганистана им удалось в резерве отсидеться, а там и в отставку подали.
На гражданке о них, казалось бы, забыли. А я в это не верила, и правильно делала. Потому, что пришел ко мне тот бдительный товарищ, и прямо в институт, на рабочее место. А так, как я там дюже редко, в последнее время, появлялась, то, значит, он меня специально караулил.
- Ну, здравствуй, волчица! Теперь-то, ты не будешь отрицать, что я о тебе достаточно много знаю? Не всё, наверное, но достаточно, чтобы посадить под замок и поспрашивать посерьезнее, - поприветствовал он меня, развалившись на моем же стуле.
- Посадить и поспрашивать-то можешь, но вот, узнать что-либо – едва ли. А ты, если уж таким пронырливым оказался, то мог бы и в мою медкарту заглянуть. С моим-то сердцем я всегда от вас уйти сумею, - я села перед ним на свой стол.
- Куда же, если не секрет? - продолжал издеваться этот тип.
- За грань, конечно. А это не прибавит тебе баллов в продвижении по службе. Так что, шел бы ты, к себе в контору, и пугал других, неопытных, - сказала я, спокойно улыбаясь ему в ответ.
А у самой нервы гудели как высоковольтные провода. Гонору у него несколько поубавилось, но карты в рукаве остались:
- Я-то уйду, а волков своих ты, всё же, отзови. Незачем нашу игру ломать. А то, над ними, и так уже, топор висит, только повода ждет. И никакие ордена им не помогут. И песни.
И вот тут, мне стало действительно страшно!
Страшным было и лицо Вольфа, на которое я, наконец, решилась посмотреть:
- И ты думаешь, что этот тип теперь придет за вами?
Я задумчиво покачала головой:
- Этот – не придет. Ведь, я же говорила, что не поверила, в то, что нас в покое оставили. И на тот момент, я уже точно знала, не только, где этот тип живет и работает, но и где он обедает в середине рабочего дня. А остальное дело – техники. На немолодую уборщицу в ресторане никто внимания не обращает. И на странный вкус китайских блюд – тоже. И волкам я, с того момента, все побочные развлечения запретила.
- Тогда чего же ты боишься? - спросил меня Барон.
- Того, что он где-нибудь свои мысли записывал. И того, что Кит умер недостаточно быстро. А в конторе неглупые люди, на руководящих постах, сидят. И деньги они, свои, терять не любят. А мы еще недостаточно далеко убежали. А теперь, еще и ты, некстати, рядом отираешься, судьбу искушаешь, - ответила я, опять опустив голову и медленно шагая рядом с ним по дорожке.
Тут Вольф резко остановился, и, схватив за плечи, развернул меня к себе лицом:
- Прости меня, Инь! Я должен был больше доверять тебе, и верить в то, что ты заботишься о благополучном исходе операции, а не пытаешься, просто, сбежать от меня. Но отпустить тебя сейчас в Южную Америку – это значит, вновь поставить тебя и детей на грань жизни и смерти. Двойняшки твои недоношенными родились, они могут и перелета не перенести, не то, что случайной инфекции. Да, и сердце твое у врачей оптимизма не вызывает. Перелет и тебе в ближайший месяц противопоказан. Я постараюсь задействовать свои связи в здешних силовых структурах, чтобы оперативно отслеживать информацию. А из этой больницы мы завтра же уедем. В поместье Генриха. Связей моего здешнего клана, и моих денег, должно хватить, чтобы защитить вас, хотя бы, на некоторое время. А я, тем временем, вплотную займусь вашей отправкой дальше по маршруту. И попытаюсь снять вам там приличное жилье. Но сегодня у нас с тобой еще один визит запланирован. Ты, ведь, в свое время, хотела записи Кирилла издать? Так вот, я знаю, кто в этом деле может быть очень заинтересован.
Он взял меня под руку и повел обратно к главному корпусу лечебницы.
Я попыталась притормозить его:
- Постой-ка! Я-то, конечно, хотела, потому, как эта тетрадь была делом всей его жизни. Но он их, сначала, бабушке твоей предложил, как эксперту. Но она их издавать, почему-то, не захотела. Ни в России, ни здесь, как я поняла. Так есть ли смысл, вновь, огород городить?
Барон склонил голову набок и, посмотрев на меня, сказал:
- Не суди ее строго, Инь! Сама, она была человеком старой формации, на веру что-либо, новомодное, редко принимала. Но в Питере некоторым своим старым знакомым труды Кирилла она показывала, а те тоже сказали, что без серьезных клинических испытаний в это никто не поверит. И будь мы в нашем старом городе, я уверен, она бы и испытания организовала, благо, там у нее учеников полно было. А в Питере уже не смогла. А чтобы просто так издать, денег у нее тогда не было. А здесь деньги-то уже были, да рукопись необходимо было, для начала, на немецкий язык перевести. Но я тогда совсем другими делами занят был. Так всё в долгий ящик и отложилось.
- А почему ты думаешь, что сейчас это, вдруг, стало кому-то настолько интересно, что всю работу по продвижению на себя возьмут? - продолжала сомневаться я.
- Да потому, что живой пример эффективности этой методики перед глазами. То есть - Че. Ведь, это заведение - реабилитационная клиника, а травмы позвоночника не только на войне, но и в мирной жизни – частое явление. У любителей быстрой езды и дорогих автомобилей. Скорость движения на здешних автобанах не ограничена, вот, и летают вовсю. А потом готовы любые деньги платить, чтобы подвижность вернуть. И врачи хватаются за любую новинку. Ко мне уже со всех сторон подъезжали, но я сказал, что владелец методики – ты, с тобой им и договариваться. А я буду твоим представителем, в области защиты авторских прав. Так что, если дело правильно повести, то ты не просто рукопись «за бесплатно» издать сумеешь, но еще и на гонорары жить будешь! – продолжал он горячо убеждать меня в своей правоте.
Я не была окончательно убеждена, но Вольф уговорил меня пойти и, хотя бы, побеседовать с лечащим врачом Че. Им оказался довольно молодой и очень ухоженный мужчина. Вольф сказал, что Альберт - второй человек в клинике. Но от общения с ним у меня осталось сложное впечатление. Он очень много говорил о пользе исследований Кирилла в масштабах всего человечества, но мне казалось, что он пытается вызнать, как можно больше, и подгрести все исследования под себя. Но и Вольфа на мякине не проведешь, за прошедшие годы он сумел набить руку в деловых переговорах. Поэтому, в итоге, сошлись на том, что мы привезем ему первоначальный вариант переведенной рукописи и обсудим план дальнейших действий в ближайшее время.
- Без моих пометок и комментариев, а также подробного изложения хода лечения Че, он, вряд ли, сумеет по ней работать, - успокоила я рассерженного Барона. – И если он не дурак, то сразу это поймет и станет сговорчивей. Но мне-то, как и Кириллу, в сущности, важнее, чтобы методика стала известна и приносила пользу людям, а не то, что я с этого получу.
На том и порешили. После чего Вольф отвел меня в корпус к ребятам, посоветовав обсудить с ними его предложение и, в случае общего согласия, быть готовыми утром покинуть лечебницу.
Парни согласились с моим мнением, что оставаться так долго там, где нас могли отследить, по документам из России, было не очень осторожно.
- Конечно, следы мы заметали серьезно: «копейку» перед отъездом официально, как бы, продали, на такси ездили, всего лишь, по доверенности, и даже оставшиеся два мотоцикла мы ребятам из таможни подарили. Но контора работать умеет, хотя, с интерполом они еще не очень в контакте. Да, и «береженого бог бережет»! - подвел итог нашим рассуждениям Дин.
Хорек, правда, поворчал еще, насчет того, что, мол, опять, к Барону в долги залезаем, но все списали это на вполне понятное чувство ревности. Я позвонила Вольфу и сказала, что мы согласны на его план.