МАМА - В ЕЁ ПОСЛЕДНИЕ ДНИ…
МИЛОЧКА
ГЛАВА 3 СЕРЁЖА
ЧАСТЬ 1-16 УМЕРЛА МАМА
После смерти отца (Владимира Васильевича), мама (бабушка) стала сдавать с каждым днём. Сказалось в первую очередь то, что 7 лет она была "прикована" к постели больного отца. Мы с Милой покупали продукты, и мама, практически, никогда не выходила из дома. Я думаю, что не только её мозг, но и мозги любого здорового человека "завихрились бы", от многолетнего заточения. По-другому это не назовёшь.
Ну, и во вторую очередь - возраст. Ей шёл девятый десяток. Она забывала всё. Чтобы что-нибудь запомнить, она вела записи. Причём то, что она уже записала, она забывала и записывала вновь, и записывала на всём, что подалось под руку. И так всё время.
Сразу же после смерти папы, она попросила оставить её одну. Она на пустом диване расставила его фотографии, грамоты, документы. Как окаменевшая, она сидела так несколько суток. Начала потихоньку ходить, когда мы сказали, что увезём её из дома к Миле или ко мне. Немного отошла она от оцепенения только после сорокового дня. Началась весна. Милочка собиралась в деревню, где они с Володей купили дом, а мы тоже - на дачу. Мы понимали, что маму нельзя оставлять надолго одну. Она выйдет из дома, потеряется, заблудится, и мы её больше не найдём.
И вот для мамы началась очень трудная психологически - жизнь. То Милочка забирала её на дачу, то мы её везли к себе. Мы насильно оторвали её от родной квартиры, от того, во что она вросла каждой своей клеточкой. Ну, и, кроме того - там, в Дзержинке остались могилы Боречки, Бабуси и теперь - папы Воли.
И, конечно, когда мы привозили маму на дачу, мы всё время были заняты своими бесконечными делами и поэтому мало уделяли ей внимания.
Помню однажды, сидя на лавочке, на крылечке нашего маленького домика, мама задумчиво сказала - "Я всё могла представить, но, что мне придётся на старости лет ещё раз пожить в бараке, я и подумать не могла". Действительно, спали мы с мамой в нашей малюсенькой комнатушке без дверей, похожей на купе вагона. Да и весь наш домик был крохотным, игрушечным, но для нас он уж никак не был - бараком.
В июле, в день рождения Татьяны Викторовны, они с Олегом приехали к нам на дачу. Накрыли стол, дружно посидели, распили бутылочку. Мама пожаловалась, что что-то плохо себя почувствовала. Пошла и прилегла на свою постель. Через некоторое время я пошла её проведать. Смотрю - она задыхается. Я позвала наших.
Т.В. и Олег использовали все свои возможности, чтобы как-то поддержать её. Таня и я дежурили по очереди всю ночь около неё. Утром решили сразу же ехать в Москву. Т.В. поставила диагноз - тяжелейший инфаркт. И не ошиблась.
Маму посадили в машину к Олегу, так как у нас сидели три собаки. Доехала мама домой нормально. Сама вошла в комнату, где спала у нас всегда. Сама разложила свою одежду в шкаф и сказала - "Ну, вот, Ира, я уж к вам с Витей как-то прибилась. Я и дальше останусь с вами жить". Я уговорила её прилечь, а сама по совету Т.В. вызвала скорую помощь. Приехали врачи, сняли кардиограмму, поставили диагноз - тяжелейший инфаркт, и сказали, что они за её жизнь не отвечают, нужно немедленно отвезти её в реанимацию. Я с трудом уговорила маму поехать в больницу. Скорая помощь отвезла нас в 20-ую, нашу районную.
Мама даже не поняла сути происходящего. Она никогда в жизни не лежала в больницах. И сейчас, при её ослабшем уме, когда её поместили в реанимацию, она решила, что мы её нарочно туда запрятали. Вставать ей не разрешали. Нас в реанимацию не пускали. Мы приходили в больницу каждый день. Просили старшую реанимационную сестру проследить за тем, чтобы маме создали какие-то улучшенные условия, говорили, что готовы за это заплатить. Наивные люди. С нас и потребовали - 600 руб. Это были очень большие деньги. Но потом с нас взимали по 600 руб. каждые сутки, но, скорей всего, маме ничего особого не улучшали. Дежурная сестра рассказала нам, что мама то просила позвать дочек, то принималась нас ругать, говоря, что мы её сюда запрятали, чтобы завладеть её квартирой. Прошла неделя. Мы были в полном неведении, что будет дальше. Пошли к заведующей реанимацией. Спросили, в чём заключаются "услуги" за 600 рублей ежедневных "взносов". Не думаю, что это явилось для неё откровением. Тем не менее, она сказала, что маме лучше, но она не советует сразу забирать её домой. Она сказала, что маме предоставят отдельную маленькую палату, примыкающую к реанимационной. Там её ещё подлечат. А нам разрешат свидание.
На следующий день, с утра, мы все приехали в больницу. Мамины вещи перенесли в палату. Мама занервничала. Когда стали собирать её вещи, она подумала, что сейчас её заберут домой. Доктор сказала, что пусть к ней кто-нибудь пройдёт один и успокоит её. Пошла Стэлла. Через несколько минут она вышла, какая-то вся расстроенная. Когда она стала уговаривать маму (бабушку) остаться в больнице ещё несколько дней, и мама это поняла, она беспомощно, с обидой и страхом вскрикнула и... потеряла сознание. Стэллу попросили уйти, сказав, что сейчас постараются её реанимировать... На самом деле, сделать уже ничего было нельзя. Её старое, больное, несчастное сердце остановилось...
Мы все стояли, даже не в коридоре, а на лестничной клетке, подпирая стены. Наконец, к нам вышла заведующая. Она произнесла "речь", о том, что, к сожалению, так бывает, что сейчас мы помочь ничем не можем, что нам нужно поехать домой и т.д. и т.п. Мы, действительно, поехали по домам. Стэлла знала, что случилось, так как мама умерла на её руках. Но нам прямым текстом об этом никто не сказал. И только, когда я уже ехала в трамвае, меня пронзила мысль, что мамы уже нет в живых. Я захлебнулась беззвучным рыданием...
Правду говорят, что всегда, если не все, то, по крайней мере, многие, после смерти близких людей долго испытывают раскаяние, и чувствуют свою вину в том, что не до любили, не до жалели, не сберегли...
По крайней мере, я ощущаю это всю оставшуюся жизнь. Но уже ничего не вернёшь.
Похоронили маму в Дзержинке. Опустили в Боричкину могилу, так после его захоронения уже прошло 38 лет.
Вот так мы оставили на старом Дзержинском кладбище своих ушедших в мир иной близких и дорогих - бабусю, Боричку, папу и маму.