Уцелевший в гулаге. Почему и как журналист Щеглов

Тула
Издательство ТулГУ

2016


УДК 94(470)
ББК 63.3(2)-361
В16

Вальтер А.
В16  Уцелевший в Гулаге. Почему и как журналист Щеглов стал писателем Сергеем Норильским. ; Тула: Изд-во ТулГУ, 2016. ; 222 с., ил.

ISBN 978-5-7679-3433-1

Эта книга продолжает серию публикаций о замечательных людях Тульского края, которые своей жизнью, трудом, отношением к людям доказали, что устойчивая вера в то, что зло не одолеет род человеческий и главный путь к этому ; умножать добрые дела.


УДК 94(470)
ББК 63.3(2)-361


ISBN 978-5-7679-3433-1                © Вальтер А., 2016









Память - это мостик, соединяющий настоящее с прошлым и даже с далёким прошлым. И чем дольше живёшь, тем явственнее порой всплывают какие-то события, люди и их дела. Память сплетает свой узор и чёткую последовательность.

От автора
К сожалению, со временем мы упрощаем свою историю и, как правило, даем ей однозначную оценку: прошлое было хорошее или плохое, что совсем неверно. Жизнь каждого поколения слишком сложна и обусловлена кучей взаимозависимостей, детали которых уже потеряны. И, главное, потерян безвозвратно дух времени. Конечно, он сколько-то сохраняется в мемуарной литературе, но это слишком частное. Суждения отдельного человека, его окружение, со своими интересами, пристрастиями, мало кого волнуют.

В интернете и библиотеке о литераторе Сергее Норильском можно найти вот такую короткую справку:
«Сергей Норильский (Сергей Львович Щеглов) - автор более двух десятков документально-художественных, историко-краеведческих, литературно-критических, литературо-ведческих и публицистических книг и брошюр. Среди них: «Город Норильск» (1958), «Николай Фёдоровский» (1967), «Сергей Степанов» (1974), «Владимир Лазарев» (1986), «Не вечно зло, если добро множить» (1998), «Извечный поединок света и тьмы в прозе и драматургии Игоря Минутко» (2006), «Павел и Клавдия» (2008), «Крылья тульских столетий» (2010), «Тульский феномен» («2014), «Мы путь земле укажем новый…» (2015) и др. Дважды удостоен журналистской премии им. Глеба Успенского, лауреат литературной премии имени Льва Толстого (2000). Составитель и автор текстов пяти томов книги памяти жертв политических репрессий в Тульской области. Один из основателей и председатель Тульского областного отделения Общероссийской общественной организации «Российское ; историко-просветительское и правозащитное общество «Мемориал». Член Союза журналистов России, член Союза российских писателей».

Всего несколько строк, но за каждой десятки лет трудной, интересной, насыщенной событиями  жизни. Почти весь этот сумасшедший и трагичный двадцатый век прошел перед его глазами и скрылся где-то в мемуарных закоулках. И вот уже новый, двадцать первый вылез из пеленок и уверено зашагал по предначертанной историей дороге.

Как оценить, что было хорошо, а что плохо, что стало лучше, а что хуже, кто прав, а кто виноват? Достоверным критерием, как было всегда, есть сейчас и будет завтра, является только одно ; свидетельства современников.
 Говоря о трагичности ХХ века для России, следует помнить, что именно в это тяжелое время, впрочем, как и в любое другое, люди рождались и умирали, страдали, радовались своему обычному человеческому счастью, любви, рождению детей.

Тяжелое время для страны: войны, революции, репрессии, а люди живут, радуются жизни, радуются своему обычному человеческому счастью. Всегда хотелось спросить, а необычное тоже есть? Обычное и необычное, это как? Большое и не очень. Кто счастливее, кто выиграл миллион или кто украл безнаказанно пятьдесят миллионов, а может быть тот, кому удалось утром разжиться лишней горбушкой в лагере ГУЛАГа и прожить лишний день?

Очевидно, у каждого человека свой ответ на этот вечный вопрос, в зависимости от возраста, опыта, образования, культуры и даже пола. Например, в одном из культовых советских фильмов «Доживем до понедельника» семнадцатилетний герой ответил: «… счастье ; это когда тебя понимают…». Вполне логично для такого возраста. Чего не хватает молодежи ; понимания их проблем взрослыми. Смею высказать крамольное предположение: «Что же, чем старше человек, тем больше он понимает, что такое счастье?». Вряд ли. Скорее другое. С возрастом мы все больше осознаем простую истину, что счастье, это когда ты понимаешь, что жизнь прожита не напрасно.

С этой точки зрения Сергею Норильскому повезло. Бог не обделил его ни талантом, ни стойким характером, ни жизненными перипетиями. Талант позволил ему описать и донести до нас всю правду двадцатого века, а закалившийся в лагерных условиях Крайнего Севера характер позволил не только выжить, но и заработать свою частичку счастья.

Документальные подтверждения очевидцев, написанные им книги честно и открыто характеризуют этого настоящего человека.



















В игре детей есть часто смысл глубокий.
Шиллер Иоганн,немецкий поэт


Глава 1. Род Щегловых-Коротаевых

Осень 2015 года. Каждый год, когда мы собираемся в Тульском «Мемориале», мы говорим и вспоминаем многое об одном замечательном человеке. Это его книги, его статьи, его поступки, когда он, не думая о последствиях, вставал на пути любой несправедливости.

Родился он 19 сентября 1921 г. в селе Ляхи Нижегородской губернии. Селу не повезло: его то причисляли к Владимирской губернии, то отдавали Нижегородской, то область переименовывали и тогда оно входило в Горьковскую, то снова становилось нижегородским.

Его родители Лев Львович и Александра Ивановна, урожденная Коротаева, были сельскими учителями. Они разошлись, когда Сергею было четыре года. Все воспитание  мальчика легло на плечи матери. Через несколько лет дошли до нее слухи: Лев Львович женился вторично.

Александра Ивановна приняла известие спокойно. Былая боль притупилась. Разведенной с ребенком без поддержки было трудно выжить в то трудное и голодное время, но им помогли брат и сестры Александры Ивановны, проживавшие в селе Новоселки.

Дед Сергея, со стороны матери, Иван Андреевич Коротаев, задолго до революции построил в этом красивом центре волости небольшой кирпичный домик под железной крышей. В Переписном листе 1897 г. было обозначено: читать умеет, выучился у келейницы, основное занятие – земледелец, а дополнительное – сапожник.

Главная улица Новоселок была продолжением знаменитого Владимирского тракта и воспетой в этих местах ; Муромской дорожки. В центре села, где стояло несколько двух – и трехэтажных краснокирпичных домов, построенных местными купцами и фабрикантами, начиналась еще одна основная улица, длиннее первой. Она шла перпендикулярно к ней. В начале улицы уже при советской власти была выстроена была деревянная каланча с пожарным депо. Дальше стояла побеленная кирпичная церковь с высокой колокольней, сзади был крутой уступ в пойму речки Кутры. За церковью возвышались по обеим сторонам, перемежаясь с бревенчатыми домишками, кирпичные двухэтажные особняки мельников Симоновых и других богатых жителей.

Улица переходила в грунтовую дорогу к реке Оке, до которой было двенадцать верст. По Оке плавали двухпалубные пароходы в Нижний, Муром, Рязань и Касимов.
Домик Коротаевых находился между каланчей и церковью. Четыре оконца переднего фасада смотрели на улицу. Мама рассказывала Сереже, что дедушка летом работал на земле, зимой же занимался извозом в Муроме, катал на своих дрожках богачей, чиновников и интеллигентов. Умер за три года до рождения внука, не дожив до шестидесяти семи. Вскоре скончалась его супруга и одногодка Прасковья Филипповна. Она была из богатой семьи Симоновых, у ее брата Егора Филипповича на Кутре была единственная на округу мельница.

Мальчик с интересом рассматривал оставшиеся от неведомого дедушки дрожки. Они были на деревянных полозьях, подбитых железными полосами, с высокой резной спинкой. Когда-то водрузили их на крышу бревенчатого стойла былой коротаевской конюшни. Крыша была утеплена землёй. Сережа залезал туда с расположенных рядом «сушил» для сена.

В год смерти родителей в доме остались дочери: сорокатрехлетняя Татьяна Ивановна, акушерка Наталья тридцати девяти лет, тридцатилетняя учительница Александра и Мария двадцати восьми годов. Все незамужние. С ними жила и сестра покойного хозяина Прасковья Андреевна, соломенная вдова бондаря Ивана Калиныча Волкова. Ей шел шестьдесят первый.

Единственный сын Коротаевых, девятилетний Митенька, умер еще мальчиком от дизентерии. В последнем году девятнадцатого века усыновил Иван Андреевич появившегося на свет сынишку бедняка Андрея Новожилова Колю, дал мальчику свою фамилию и отчество, а затем и небольшое образование. Некоторое время Николай Коротаев работал учителем в начальных классах новоселковской школы. Женился на одной из дочерей владельца сундучного производства, неподалёку от Новоселок. Тут подошла революция, заводик отобрали и передали государству.

В стране было трудно. Не хватало продуктов, одежды, мыла, да не хватало почти всего. Чтобы хоть как-то снизить дефицит всего необходимого и предотвратить недовольство населения, власть временно разрешила частное предпринимательство. Николай вместе с женой Клавдией перебрался в Муром и стал пытать счастье в частной торговле. Дело полюбилось, и способности оказались. Коротаевы завели галантерейную и мануфактурную лавочку на базаре, товар завозили из недалекой Москвы по железной дороге.

Наследницы Ивана Андреевича понемногу крестьянствовали, насколько хватало женских сил. Но в девятнадцатом году от воспаления лёгких, схваченного под Троицу, умерла Маруся. Через год отправилась за ней Наташа. В том же году вышла замуж Александра – за учителя из села Ляхи, что в Меленковском уезде, недалеко от Мурома. Остались в отцовом домике и на всем хозяйстве Татьяна Ивановна и ее тетка.

При домике в Новоселках был сад с огородом и необходимые хозяйственные постройки: стойло для лошади, хлев для коровы, овец и коз, курятник, а над ним сушилка под дощатой кровлей. В саду – амбар, два сарая, бревенчатая банька по-черному. Неподалёку, за околицей, к возвращению Александры Ивановны после развода, сохранились две полоски земли: под рожь и пшеницу. Поблизости – маленькое открытое гумно с землянкой и рубленым овином, правда, лошади к тому времени уже не было.

Через улицу, напротив домика Коротаевых располагалась обширная низина – пойма Кутры. Ее ограничивала запруда, на которой стояла мельница Симоновых. Летними утрами мать посылала Сережу выгонять домашнюю кормилицу - корову Динку. Парнишка хворостиной выгонял на окрестный луг послушную медленно бредущую корову, где она весь день щипала траву, а под сумерки возвращал Динку домой.
Что происходило в Новоселках за последние тринадцать лет жизни Ивана Коротаева и его семьи, как отозвалось большое село на события, потрясшие Россию в первые три десятилетия двадцатого века, – ничего об этом никто Сереже не рассказывал. Но следы грандиозных перемен в стране были хорошо заметны и на семейном бытовом уровне.

Татьяна Ивановна, Шура и Прасковья Андреевна кое-как справлялись с обедневшим хозяйством; засевали обе узенькие полоски рожью и пшеницей, сжинали хилый урожай серпами, вязали снопы, сушили на солнышке, уставив пирамидками – колосьями вверх. Подсохшие снопы обмолачивали цепами на гумне. Наняв подводу, отвозили просеянное зерно в амбар в саду, а солому забрасывали деревянными вилами в овин на зимнее хранение. Сережа помогал женщинам в меру своих силёнок.
Так прожили два года. Уехавший в Муром Николай Иванович с Клавдией и двумя девочками Тамарой и Верой, чуть моложе Сережи, приезжал в деревню на неделю – другую погостить. Тогда устанавливали на огороде каганок, варили варенье из плодов сада: вишен, малины, слив, крыжовника, терновника и яблок. Ягоды и кусочки яблок бурлили в сахарном сиропе в медном тазу над костерком из сучьев и щепок. Сереже поручалось поддерживать огонь под каганком. Тетя Клавдия или Александра Ивановна осторожно водили деревянной ложкой, снимали пенку с кипящей поверхности, сливали на блюдечко, потом подавали к чаю. Пенки были слаще и ароматнее самого варенья. А его, когда остынет, заливали в высокие стеклянные банки. Девочки носились по саду и огороду, радуясь деревенскому солнцу, играли в прятки, в лапту и чижика.

Светлые, радостные деньки провинциальной жизни! И было грустно, когда дядя с семьей, нагруженные банками с вареньем, солеными огурцами и грибами, на подводе уезжали в город, а троим женщинам и парнишке маячила унылая осень и суровая деревенская зима.

К зиме с тетей Таней стало худо: помутилась в рассудке. С утра до ночи сидела на табуретке, покачивалась вниз – вверх и причитала одно и то же: «Батюшки, что с нами сделалось! Батюшки, что с нами сделалось!» Белый платочек, завязанный под подбородком, уныло кивал в такт покачиванию, взгляд упирался в одну точку. Обилие смертей, обрушившихся на семью за три года, отозвалось в помутившемся мозгу пятидесятилетней женщины причудливой тревожной вязью. А тут еще события у Коротаевых в Муроме.

Советская власть крепла, набирала административную силу. НЭП  практически выполнил свою задачу. За короткое время снял проблему нехватки продуктов, одежды, услуг. Но такая экономическая модель развития не вписывалась в систему коммунистических ценностей общества. Как и в последующие шестьдесят лет, идеология взяла верх над экономикой. НЭП стали прикрывать.

 Николая Ивановича под предлогом недоплаты налога переселили из просторной трехкомнатной квартиры на втором этаже в заднюю часть дома. Вскоре бывшего нэпмана пригласили в милицию, чтобы выдал золото, которое он якобы прятал, не отдавая государству. Прошли обыски, золота не нашли, но бывшего нэпмана отправили в трудовой лагерь на принудительное бесплатное перевоспитание физическим трудом, где он и работал несколько месяцев.

Конец двадцатых годов ; времена еще были либеральные. Лет через десять он вполне мог бы получить куда больший срок, а то и высшую меру социальной защиты (расстрел). Клавдия Васильевна, кое-как устроившись судомойкой, растила девочек.
Вслед за сгинувшим НЭПом началась индустриализация страны и коллективизация сельского хозяйства. В Новоселках каждый праздник стал заканчиваться драками, мужики бегали один за другим с кольями и топорами. В хозяйстве Коротаевых реквизировать было нечего, в колхоз отдавать – тоже. Но знали на селе: в Муроме процветает приемный сын Коротаева – нэпман, владелец лавки. Стало быть, часть богатств, накопленных «эксплуататором», у Коротаевых где-то припрятана. Сотрудники ОГПУ  не раз приходили с обысками, протыкали железными прутьями бочки и лари с мукой, рожью, пшеницей – искали золото и прочие ценности. Ничего не нашли, но имущество описали.

Александру Ивановну на селе уважали, помнили еще как учительницу. Но нагрянувшие события плодили и недругов.

Неприязнь местных властей к семье усиливалась еще и тем, что Александра Ивановна была активной церковницей. Не пропускала ни одной службы в храме, соблюдала все посты и обряды. А когда церковь решили закрыть, что возмутило часть жителей, вместе с другими стояла перед высоким крыльцом симоновского бывшего дома, где теперь помещалась милиция, поддерживала требование оставить храм прихожанам. Обеспокоенный начальник милиции с наганом в кобуре у пояса пытался урезонить собравшихся, но твердо стоял на том, что опиум для народа необходимо прикрыть.

Бессонными ночами одолевали Александру Ивановну думы. Вспоминалось безоблачное детство вот здесь, в родительском доме, в этом милом селе. Церковно-приходская школа. Потом славный многозвонный Муром на Оке, гимназия, учительницы и подруги. Учительство на родине, в школе села Глебово, в четырех верстах от Новоселок. Каждое утро проходила она эти версты по знаменитому Владимирскому тракту между двух рядов высоких берез, лип и клёнов, а к вечеру возвращалась обратно тем же путем. В заходящем солнце поблескивали купола высокой белокаменной церкви в селе Фетинино, справа за полем. Домой приходила усталая, но счастливая – по душе пришлось Шуре учительское дело.

Что было дальше? Знакомство с Львом Львовичем. Дружба, перешедшая в любовь. Жаркие речи Левы о народном счастье, которое надо добыть нам, интеллигентам. Сын местного священника, Лев решительно порвал с религией и стал атеистом.
Новыми глазами читала Шура прочитанные в детстве и юности произведения Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Достоевского, Горького. Новыми глазами вчитывалась в журналы «Нива», «Пробуждение», в рассказы Чехова, романы Гончарова. Лева привозил в Новоселки современные книги, революционные прокламации. Не всё в них нравилось Шуре, не всё отвечало ее внутреннему миру. Но главное – тяжелая крестьянская жизнь, бесправие земледельцев - бередило юную душу. Царь-батюшка, с детства бывший воплощением надежд и благоденствия, теперь приобретал другой облик. Русско-японская война, революционные бури девятьсот пятого – девятьсот седьмого виделись теперь в ином свете, чем в юности.

Гражданская война принесла кровь, вражду и голод. На венчание Шура с трудом уговорила Леву – его революционные убеждения отвергали церковные обряды. Скромная свадьба, переезд в село Ляхи – на родину мужа. Рождение сына. Здоровенький светлый мальчик еще больше сблизил супругов, стал центром их притяжения. Огород возле бывшего поповского домика поддерживал семейный бюджет, пополнял учительский заработок Льва Львовича.

Большевистская власть оказалась чуждой и Лёве, и Шуре. Хотя и давно порвал Лев Львович с эсерами, напуганный месячным пребыванием в ЧК, он окончательно отошел от своих старых политических амбиций.

Шура вся была поглощена ребенком, от былых увлечений общественными вопросами ничего не осталось. Главное, что претило ей в новой власти, это безбожие, воинствующий атеизм. Александра Ивановна понимала, что, вернись она к преподавательской деятельности, не сможет учить детей по новым правилам. Набожность ее укреплялось, вера в  Бога становилась всё строже. Расхождения с мужем на этой почве обострялись. Единственное, что сближало Льва Львовича с большевиками, было как раз безбожие. Оно же было главным, что отталкивало молодую женщину от всесильной суровой власти. Столкновения с мужем определялись теперь к тому же различными взглядами на воспитание Сережи. «Зачем таскать ребенка в церковь, приучать молиться, совершать бессмысленные обряды?» – считал отец. Ни к чему это, да и усложняет жизнь в селе, и без того сельсовет косо смотрит на бывшую поповскую семью, на бывшего эсера. Бедняки и сельские люмпены, на которых была вся опора новой власти, лихо расправлялись с богатеями, кулаками и подкулачниками.

Всё кончилось разрывом, крахом семьи. Ожесточилось женское сердце, во всем происшедшем видела Александра Ивановна только вину мужа. Как ни пытался Лев Львович  восстановить отношения, жена была непреклонна. Жизнь молодой женщины отныне принадлежит богу и сыну. Она воспитает Сережу так, как требует ее душа, ее материнское сердце. И вот теперь, по прошествии четырех лет, окончательно и бесповоротно определилась судьба Александры Ивановны.

Подрастающий мальчик проявляет всё больше способностей, читать и писать выучился к шести годам, что крайне редко в то время в крестьянских семьях. Книги глотает одну за другой, бойко читает по-славянски и псалтырь, и библию.
Видит Александра Ивановна, с каким увлечением воспринимает сын библейские предания и рассказы. Правда, тревожит то, что и светские книги влекут ребенка. Главное, чтобы удержался на русской классике, на Пушкине, на Лермонтове, Тургеневе.

Вот под влиянием «Маленьких трагедий» Пушкина сочинил Сережа пьесу, под влиянием его сказок написал в стихах сказку про царевича Еремея. «Хорошо, если бы со временем стал Сережа священнослужителем, ; думала мать, ; может быть, даже архиереем». На этом поприще образованность литературная не только не помеха, а и дополнительное духовное богатство. Образование всестороннее и церковь отнюдь не исключают друг друга. Главное сейчас – спастись от высылки, от раскулачивания. Не дай бог, зашлют куда-нибудь в Сибирь или Среднюю Азию, в тайгу или пустыню, там уж не только не воспитать ребенка, но и выжить не удастся одинокой матери.

Атмосфера вражды вокруг Коротаевых сгущалась. Каждую ночь ждали женщины, не пришлют ли за ними подводу, как к новосельским кулакам, и прикажут: «Собирайтесь, с собой – самое необходимое». И повезут до Мурома, до железной дороги, а по ней в телячьих вагонах в Сибирь либо в Среднюю Азию, к казахам и киргизам.

Сережа проникся тревожным ожиданием и по-своему готовился к «путешествию». Сложил в мешок самые важные книги: Библию в деревянном, обтянутом потемневшей кожей, переплёте (там были и Псалтырь, и Новый завет, и всё напечатано по-славянски). Том Пушкина, тетрадки со своими стихотворными сказками и трагедиями – подражаниями Александру Сергеевичу.

Александра Ивановна сложила в несколько картонных ящиков другие книги: сочинения Лидии Чарской, приложения к журналам «Нива» и «Пробуждение» - собрания сочинений Чехова, Бунина, Леонида Андреева, Куприна, и сами журналы за несколько предреволюционных лет. Каждую коробку, обвязанную шпагатом, отнесла к подруге, жившей на окраине села, неподалёку от кладбища, попросила сохранить до времени.

В конце концов, Александра Ивановна рассудила: ждать злополучной подводы не стоит. Собрала плетеную ивовую корзиночку с вещами первой необходимости, распрощалась с сестрой и теткой, взяла за руку Сережу с его узким мешочком, и после полудня отправилась через лес и поля к пристани Жайск, до которой было двенадцать верст. Вечерний пароход «Луначарский» доставил беглецов в Муром.


(ФОТО)
 
Мать Сергея Львовича
Александра Ивановна Коротаева-Щеглова (1917-1918)

(ФОТО)

Отец Сергея Львовича Лев Львович Щеглов
(Борисоглебск, Воронежской области, 1911)





Мы никогда не бываем более далеки от желаний наших, чем тогда, когда воображаем, что обладаем желаемым
Гете Иоганн немецкий философ, поэт

Глава 2. Древний город Муром

Муром – старинный русский город. Первые упоминания о возникшем городище датируются в летописях 862 г. В XI веке стал центром Муромо-Рязанского княжества, а с середины XII века ; столицей Муромского княжества.
Древние поселения существовали на этом месте ещё до прихода славян. В X веке Муром стал пограничным городом – крепостью Киевской Руси. Он расцветал и приобрел статус центра торговли, но из-за своего расположения подвергался нападению недружелюбных соседей. В XIII веке был разорен татарской ордой, дважды переживал сильнейшие пожары (вплоть до XVI века городские постройки были деревянными).

Вокруг храмов селились люди, занимавшиеся ремеслами. Муром прославился кузнецами, плотниками, хлебопеками и водниками.

Вот в такой город и приехала Александра Ивановна с Сережей к брату Коле, но оказалось, что жить у брата негде. Его семья сама ютилась на задворках собственного дома.  На первое время сняли темную маленькую квартирку из двух комнатушек в полуподвале старого бревенчатого дома. Электричества в подвале не было, по вечерам ; керосиновая лампа, которая света давала немного, иногда сильно чадила, но при ее свете можно было работать с иголкой и ниткой. В низенькие окошки никогда не заглядывало солнце.

Александра Ивановна шьет по частным заказам кофточки, юбки, платья, перелицовывает старую одежду. Клиенты ; это небогатые соседи с улицы или ее знакомые по церковным собраниям.

Александра Ивановна решила, что учиться сын будет дома, она сама учительница, помогут подруги по гимназии.
Иногда Сережа с мамой ходят в гости к знакомым. Некоторые живут также тяжело в коммуналках или на частных квартирах.

Ходят Коротаевы в церковь, почти каждый день, и утром и вечером. К обедне и к вечерне, а если какой большой праздник, то и ко всенощной.

В церкви всегда прохладно и сумрачно, горят лишь несколько свечей, поставленных прихожанами и лампадки у наиболее почитаемых икон. В свете изгибающихся языков пламени свечей от сквозняков лики святых угодников смотрят строго на маленького Сережу, как будто знают обо всех его проказах и грехах. А вот у Божьей Матери взгляд добрый, ободряющий. Поэтому, когда приходится долго стоять во время службы, Сережа стремится встать около иконы Богородицы, чтобы, ловя ее ласковый взгляд, было не так тягостно выстаивать долгую церковную церемонию.

Александра Ивановна не просто прихожанка, она участвует во всех церковных мероприятиях. Договорилась со священником, чтобы Сережа, одетый в стихарь, прислуживал во время богослужения, подавал требник, кадило, зажигал свечи и выполнял прочие обязанности церковного служки.

Ребята с окрестных улиц дразнили мальчика: «Сергей ; поп! Сергей ; поп!» или «Гром гремит земля трясется, поп на курице несется!» Сережа делает вид, что его это не касается. Проходит мимо, знает, что если ответить, то еще громче орать будут.

В конце двадцатых ; начале тридцатых годов, да и позже в церковь в СССР ходить считалось зазорным. По всей стране рушились и грабились храмы, были закрыты монастыри. Древние иконы разбивались или сжигались, ценности изымались и передавались в казну, колокола шли в переплавку. Многие здания приспосабливались под клубы, склады или просто служили источником хорошего крепкого кирпича.

В немногих оставшихся храмах служили поистине  святые люди, подвижники; отягощенные, как правило, большими семьями, они влачили жалкое существование.
Александра Ивановна очень переживала за разоряемые церкви, плакала, проходя мимо развалин, истово осеняла себя крестным знамением.

Советская власть зорко следила, чтобы любое проявление недовольства верующих не оставалось без внимания. Любое возмущение объявлялось антисоветской агитацией, а участников подводили под уголовную статью УК РСФСР.
В начале августа тридцать седьмого года Сергей отдыхал в деревне у маминой подруги в деревне Аламасово.

Вдруг пришла телеграмма: «Приезжай срочно. Мама заболела. Дядя Коля». Сергей приехал и узнал, что мать арестовали по 58-й статье.

Для него начался новый этап жизни. Дядя Коля устроил его на работу и учиться в школу рабочей молодежи ; сразу в седьмой класс.

Сергей сначала работал в райпотребсоюзе делопроизводителем, а затем ему, как казалось, несказанно повезло. Он не раз писал короткие заметки,  стихи, которые печатались в районной газете «Муромский рабочий». И вскоре редактор Кечетов предложил ему штатную работу сотрудником в отделе информации. Порасспросил о родственниках. Сергей рассказал, что мать арестована органами НКВД. Отца не видел более десяти лет, слышал, что он учительствует где-то в области.
; Вот здорово, ; думал Сергей, когда собранный им материал превращался в четкие фразы, отпечатанные редакционной машинисткой. Ведь завтра или послезавтра это окажется в газете, которую прочитают тысячи людей.

Через несколько дней Сергея ждал жестокий удар. Редактор Кечетов огорошил его сердитыми словами:
; Придется нам с тобой расстаться. Почему скрыл об отце? Ты же не мог не знать, что он арестован, как враг народа, а ты утаил это.
Сергей вышел из редакции. Ему казалось, что все идущие смотрят на него с осуждением. Ведь знал он, слышал от родственников: Лев Львович арестован; но рассудил, что Кечетову сообщать об этом не стоит. И вот получилось, что обманул, не сказал всей правды. Полагал, что отец, как и мать, отбывает срок в лагере. Не знал того, что знал Кечетов: Лев Львович Щеглов расстрелян в горьковской тюрьме в начале сентября тридцать седьмого.

Дядя Коля советовал вернуться в райпотребсоюз, но молодому парню казалось неудобным оказаться вновь в коллективе, доброе отношение которого он не оценил и ушел в газету. Да и не влекла его торговля.

Один из школьных товарищей, Иван Васильевич Шутов, работавший в горздравотделе, предложил устроиться  на малярийной станции. Сергей согласился и ему поручили должность акрихинизатора ; разносить таблетки акрихина по муромским предприятиям в качестве профилактики от малярии.

Вручая таблетки, Сергей должен был убедиться, что таблетки проглочены. Рабочие ; мужчины глотали горькое снадобье без охоты, но дисциплинированно, а вот молодые женщины и девчата всячески избегали этого удовольствия: от акрихина на несколько дней желтела кожа лица, рук и всего тела.

Сергей «угощал» лекарством рабочих и служащих фанерного комбината на окраине знаменитого по легендам сел Карачарове, что рядом с Муромом; прядильной фабрики на другом конце города, за Якиманской слободой. С интересом наблюдал рабочих впервые в жизни, встретившись с ними на производстве.

Как и в детстве, много читал, был одним из самых постоянных посетителей городской библиотеки. Внимательно перелистывал газеты, журналы, воспринимал все, чем жила страна: строительство далекого ДНЕПРОГЭСа , заводов и фабрик в Сибири, на Дальнем Востоке, рытье каналов в неведомой Средней Азии. Восхищался героизмом челюскинцев, подвигами советских летчиков в заполярном небе и в гражданской войне в Испании.

Увлеченно выполнял комсомольские задания, по поручению бюро выступал перед работниками учреждений, школ с предпразничными докладами о Первомае, Октябрьской годовщине, днями Красной Армии, Восьмого марта, юбилеями вождей: Калинина,Кирова, Ворошилова, Буденного.

О Сталине почему-то выступать не приходилось и это ему импонировало: сложное у него было отношение к самому великому из вождей. Вместе со всеми он изучал его книги, речи, доклады, «Вопросы ленинизма», «Краткий курс ВКП(б)», в то же время понимал, что политические репрессии идут от него, от его борьбы с Троцким  за власть.

Арестам подверглись не только мать и отец Сергея, но и многие в городе ;  священники, учителя, врачи, рабочие, колхозники; все газеты, передачи по радио были полны проклятиям «врагам народа».

В школе рабочей молодежи, где он учился, Щеглову поручили редактировать стенгазету, выбрали старостой класса и литературного кружка, который вела преподавательница литературы и русского языка Надежда Ивановна Калугина (учащиеся ее любили за содержательные уроки, многих она увлекала вдохновенными рассказами о писателях, произведениях художественной литературы).

По собственной инициативе Сергей организовал кружки по изучению истории и «Капитала» Маркса . В этих двух кружках собралось десять ; пятнадцать ребят и девушек, которых интересовала история России и других стран, начиная с далеких времен, а также политическая экономия, им хотелось понять, чем социализм отличается от капитализма.

Сергей предложил Надежде Ивановне выпускать машинописный журнал. Надежда Ивановна поддержала предложение и он начал формировать издание. Поместил в него свои стихи и рассказы, вдохновил участников кружка написать что-нибудь. Некоторые с удовольствием откликнулись и через месяц журнал был готов. Его назвали незатейливо ; «Литкружковец». Надежда Ивановна попросила у директора школы Грачёва разрешения отпечатать собранные материалы на машинке. Получилось с десяток экземпляров. Каждый переплели в картонную обложку. Какое было достижение, сколько было радости у Сергея и его помощников и соавторов!

Журнал был наполнен революционным содержанием, в основном на базе  того, что изучалось в школьной программе во всех классах. Но было и то, что не входило в программу. Так появились в журнале статьи о «Фаусте» Гете , о «Витязе в тигровой шкуре» Шота Руставели.

Сергей увлекся Маяковским . Он прочитал его стихи и поэмы уже после ареста матери и они сразу овладели им. Потрясающая образность, своеобразный ритм. А главное пафос, с которым поэт воспевал революцию  и советскую власть, очаровали Сергея.

Вот как он, подражая Маяковскому, писал:
Человек,
комсомолец,
пришел и выскоблил.
широкую плешь в бороде тайги.
Там, где голодные шакалы рыскали, ;
рельсы легли.

Эти наивные беспомощные строчки казались юному стихотворцу значительными и вполне поэтичными.

Если вспомнить атмосферу, царившую в советском обществе тридцатых годов прошлого века, то в первую очередь потрясает эмоциональный подъем людей, увидевших своими глазами результаты их каждодневного труда. Все комсомольцы страны хотели строить больше, летать выше, ехать дальше. Народ, партия, Сталин ; в то время эти понятия часто подменялись друг другом. Трудовой энтузиазм молодых советских людей, уже воспитанных на коммунистической идее построения справедливого общества, позволял решать любые экономические задачи, стоящие перед государством.

Светло и радостно было на душе у Сергея. О том, чтобы ходить в церковь, не могло быть и речи, ведь каждый комсомолец должен был бороться с религиозным дурманом.

Сергей Львович вспоминал позднее:
; Расставание с минувшей жизнью, с прежним кругом людей свершилось как-то само собой. Совместить общественную работу с религией было невозможно. Два противоположных берега, и стоять можно было только на одном.
В своих воспоминаниях Сергей Львович описывает, как его пригласили однажды в местное управление НКВД для «беседы».

Хозяин кабинета, человек в военной форме, спросил, не слышал ли он в школе или на работе антисоветских разговоров.
; Нет, ; ответил Щеглов, ; антисоветских разговоров мне слышать не приходилось.

; Ну и отлично. А если что-нибудь услышите такое… ; приходите, и о нашем разговоре никому не рассказывайте.
; Хорошо, ; ответил Щеглов. ; Если услышу ; приду. Распишитесь вот тут, ; указал он.

Этим закончилось многообещающее предложение. Сергей в этом дом больше не заглыдывал.
Закончив десятилетку круглым отличником, он получил возможность поступить в вуз без экзаменов. Поехал в Москву, подал документы на истфак МГУ. Но мечте юноши не суждено было осуществиться. Ознакомившись с анкетными данными абитуриента (отец и мать осуждены по 58-й!), ему отказали под предлогом, что исчерпан лимит на прием без экзаменов. Сергей забирает документы и отдает в Московский областной педагогический институт. Там его зачислили, как он просил, на истфак. Что делать: хоть и не университет, но все же вуз в столице.

В конце августа 1940 г. Сергей распрощался с родным городом, через несколько дней начинались занятия в институте. Из десятого класса их школы в московский институт поступила еще Валя Наместникова. Поэтому уезжали вдвоем ; на пароходе по Оке.

Проводить друзей на пристани собрались многие вчерашние одноклассники. Пароход отходил поздно, темная августовская ночь еще по-летнему была тепла, но прохладный ветерок с реки заставлял иногда поеживаться. Было и весело и грустно. Легкая печаль навеивалась мыслями о разлуке с друзьями, со своими вчерашними одноклассниками, тем, что заканчивался начальный период жизни, начинался новый, незнакомый. Увидятся ли они когда? Когда еще Сергей попадет в этот город, с которым у него связано столько воспоминаний? В Муроме оставалась первая любовь Сергея ; Дуся Тарасова. Сейчас она стояла, прижавшись к его плечу. Было грустно, расставались на год, Дусе предстояло закончить десятилетку.

Неожиданно Сергей увидел военного, он стоял, облокотившись на перила, курил, сбрасывая пепел в воду, и как будто не обращал ни на кого внимания. Присмотревшись, Сергей узнал беседовавшего с ним чекиста. Ощущение тревоги охватило студента.

(ФОТО)

С.Л. Щеглов (Москва, 1938)
 
(ФОТО)

Дуся Тарасова и Сергей Щеглов (Муром, 1940)
 


Совесть ; это наш внутренний судья, безошибочно свидетельствующий о том, насколько наши поступки заслуживают уважения или порицания…
Гольбах Поль-Анри, французский философ


Глава 3. Столица мира Москва

Как стремилась советская молодежь в Москву, в столицу Советской страны, самой лучшей в мире!
; Счастливые люди ; москвичи, ; думал Сергей. ; Живут в таком городе! Многие родились здесь. Москвичи кажутся непохожими на других, приехавших  со всех концов страны. У москвичей свой особенный облик.

Манера обращения друг с другом, говор с настойчивым «а» («Масква»), постоянная спешка. Чувство собственного достоинства, подкрепленного более высоким культурным уровнем столицы и отстраненность от незнакомых людей. Да и было им, чем гордиться.

Строилось знаменитое московское метро с красавицами ; станциями, возводились первые высотные здания. На месте взорванного храма Христа Спасителя начали сооружать фантастический Дворец Советов.

Создавались павильоны ВДНХ. Передвигались многоэтажные каменные дома. Обустраивались мрамором парки, бульвары, скверы, центральные улицы. Сносились старые однодворки и двухэтажки, на их месте появлялись кварталы многоэтажных каменных домов с магазинами, прачечными, школами, детскими садиками.

В небе Москвы пролетали дирижабли, самолёты. Совсем немного прошло времени, как вся Москва чествовала первых Героев Советского Союза – летчиков, челюскинцев, папанинцев. Экипажи Чкалова и Громова через Северный полюс перелетели в Америку, женский экипаж Гризодубовой совершил впервые беспосадочный полет на Дальний Восток. Рекорды высоты ставили стратостаты, появились первые троллейбусы.

Сергей Щеглов тоже чувствовал себя москвичом и тоже гордился всем, что его здесь окружало.

В солнечное прохладное утро 22 июня 1941 года он  спешил на последний экзамен за первый курс. Те, кто был студентом, знают это волнующее состояние, последнее перелистывание учебников, подслушивание у дверей, за которыми профессор принимает экзамен. Нетерпеливые вопросы каждому, вышедшему из этих дверей с зачеткой в руке:
; Как спрашивает? Что поставил?

У Сергея за весь год одни пятерки. Нужна пятерка и сегодня. Иначе не дадут стипендию, и тогда не на что будет жить. Можно, конечно, подрабатывать, например, грузчиком на железнодорожной станции, но Сергею важно учиться.
Хочется летом поехать на родину, на милые берега Оки, к Дусе. А может, в археологическую экспедицию махнуть? Преподаватель археологии Борис Александрович Рыбаков набирает студентов на раскопки древнего городища, где-то на Десне, под странным названием Вщиж. Предлагает и Щеглову, как одному из самых старательных.

Через час Сергей выходит из аудитории с пятеркой в зачетке. Ощущение свободы, легкости, свершенного важного дела и некоторого снисходительного покровительства по отношению к однокурсникам, которые все еще толпятся перед дверью экзаменатора и с завистью рассматривают страничку   с оценкой.
Первый курс завершен. Стипендия на следующие полгода обеспечена. А сейчас не надо больше готовиться ни к каким экзаменам, зачетам, можно отдохнуть от обязательного запоминания исторических дат, имен, научных формулировок. Не надо торопиться на лекции и семинарские занятия. Хочешь, иди в кино, хочешь, в парк, на реку ; куда хочешь. И так ; два месяца. Шикарна студенческая жизнь.

Радостно возбужденный, Сергей выходит из института в солнечный простор улицы. По июньски живописны цвета лета. Омытая недавним дождем зелень деревьев, свежесть ветерка, яркие цвета платьев девушек и женщин. Через Подсосенский, Казарменный переулки выходит он на Чистопрудный бульвар. Сегодня воскресенье и многие с утра стараются поехать к воде: на Москва-реку или на недавно открытый канал имени Москва-Волга.

Сергей заходит в парикмахерскую на улице Кирова, занимает место в небольшой очереди и вдруг…
Знакомый по выступлениям на радио, слегка заикающийся голос Молотова, наркома иностранных дел :
; Сегодня в четыре часа утра, без предъявления каких либо претензий  к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы…

Война! Рядом пожилой рабочий, губы сжаты, взгляд устремлен на черный металлический конус, который только что голосом Молотова разорвал жизнь на две части, ту, что была вчера, сегодня утром, и ту, что наступила сейчас и будет завтра, а для некоторых уже сегодня смерть, боль, горе.

Вот оно, наступило, время подвига, час, к какому давно готовились, в ожидании которого жила вся страна. Необыкновенный подъем в душе. Отныне каждый час становится знаменательной вехой истории.

Позже вечером в общежитии студенческая молодежь шумела и обсуждала новость, всколыхнувшая всю страну, но красной нитью проходило одно, надо срочно подавать заявления для записи в армию добровольцами, а то ведь все может закончиться без них. Разобьют фашистов за несколько недель, а они не успеют и повоевать.
На следующий день, договорившись с друзьями-студентами, Сергей отправился в райком комсомола, чтобы добровольцем записаться в Красную Армию. Заявления приняли и предупредили, что надо ждать вызова.





Почему-то мир так устроен, что о свободе громче всех кричат надсмотрщики…
Джонсон Сэмюэл, английский поэт, критик


Глава 4. Страшное место Лубянка

Посыльная из ректората нашла Сергея у одной из аудиторий, где он вместе с другими студентами увязывал пачки учебной литературы. Институт готовился к эвакуации, через несколько дней здесь будет госпиталь для раненых красноармейцев.

; Щеглов, срочно к ректору! ; бросила подбежавшая розовощекая девушка. Он озадачено переглянулся с товарищами, ведь не каждый день первокурсника приглашают к ректору института. Через несколько минут Сергей стоял перед широким столом ректора. В кабинете кроме хозяина были военный и двое молодых людей в коричневых костюмах.

; Щеглов? ; спросил поднявшийся со стула человек в военной форме.
; Да.
; Ваш паспорт.

Сергей достал из кармана пиджака паспорт и подал военному.
Он взял паспортную книжицу, просмотрел каждую страницу и объявил:
; Вы арестованы. Ознакомьтесь с ордером, ; и протянул Сергею типографский бланк, где фиолетовыми чернилами были вписаны его личные данные.
; Распишитесь вот тут, ; он указал на галочку в конце текста.

Так Сергей оказался в самой страшной тюрьме. Началась жизнь арестованного, подследственного, осужденного, заключенного Щеглова. Жизнь полная унижений, оскорблений, издевательств, и чтобы при всем трагизме положения, если это можно было называть жизнью, а не существованием, необходимо было набраться терпения, огромного терпения. Скоро он это поймет на своем опыте: «Хочешь жить ; терпи, не хочешь жить ; твое дело».

В ту же ночь вызвали к следователю. Провернулся ключ в железной двери, стукнул засов, дверь приоткрылась на длину ограничительной цепи (чтобы арестант не мог ее распахнуть и выбежать в коридор). Надзиратель выкрикнул:
; Щеглов! На допрос!
Он боком протиснулся в коридор.

— Руки назад, — скомандовал конвоир, которого сначала не было видно за приоткрытой дверью.

Повели длинным узким проходом, один сопровождающий впереди, другой сзади. Поднялись по невысокой каменной лестнице, опять коридор, опять ступени, по ним спустились. Уперлись в кованую черную дверь. Она раскрылась, пахнуло прохладным дыханием ночи.

Вышли за дверь. На невысоком крыльце передний конвоир пропустил арестованного вперед и крепко схватил за запястье левой руки. Тот, что шел сзади, взял правое запястье. Так, сцепленные, они зашагали по слабо освещенному широкому двору, замкнутому высоченными краснокирпичными стенами, вымощенному гладким темным камнем.

Пересекли двор, перед ними отворилась еще одна железная дверь. Опять узкие полутемные коридоры. Вдруг задний сказал тихо:
; Стой! Лицом к стене.

И, не дожидаясь пока он выполнит приказ, повернул Сергея и лицом прижал к серой стене. За спиной прошаркали тяжелые шаги, простучали сапоги конвойных. Когда все затихло в отдалении, конвоир отпустил его и путь продолжился.
Вышли в коридор более широкий. Один из красноармейцев скрылся за поворотом, оставшийся повернул арестованного к стене. Но первый быстро вернулся, бросил непонятное:

; В бокс!
Повели назад, потом в узкий боковой коридор. Через несколько поворотов передний конвоир отпер и раскрыл узкую дверь, задний подтолкнул Сергея в тесную каморку. Дверь захлопнулась, щелкнул ключ.

Касаясь плечами стен, узник повернулся лицом к двери ; она была почти вплотную.
Сергей повернулся спиной к двери, вокруг серые стены. В треугольнике невысокого потолка виднелась зарешеченная дырка, там лампочка.
Лубянка. Вот что скрывается за величественным фасадом здания, мимо которого он столько раз проходил.

Он еще раз окинул взглядом крохотное помещение. Ничего, никаких знаков не видно на стенах. В двери круглая дырка, заслоненная снаружи. В дырке ; стекло. Изнутри ничего нельзя разглядеть, а узника можно увидеть в любой момент, стоит повернуть заслонку.

Неизвестность и ожидание мрачного, может быть, страшного угнетали все больше. Он почувствовал слабость. Но присесть было нельзя, слишком узко, можно было только стоять.

Через некоторое время дверь, щелкнув ключом, раскрылась, и те же два конвоира вновь повели арестованного по длинным коридорам.
Вот и кабинет следователя. За небольшим письменным столом человек в военной форме указал Щеглову на табуретку в двух шагах от стола.

; Знаете, за что арестованы?
; Не знаю.
; Где ваша мать?
; В лагере.
; А отец?
; Слышал, что арестован.
; За что?
; Не знаю. Не видел его с четырех лет.
Человек в форме перелистывает лежащую перед ним  папку. И после некоторого молчания говорит:
; Ваш отец был эсер!
Как удар грома прозвучали эти слова. Отец ; враг большевиков, контрреволюционер, член террористической банды!

Еще, будучи ребенком, он слышал от матери, что Лев Львович одно время состоял то ли в партии эсеров, то ли еще где, но тогда маленький Сережа не знал ничего о политических партиях, поэтому и не обратил на это внимание.
Но теперь он знал, кто такие эсеры и какое отношение к ним в советском обществе. Знал, например, что эсерка Каплан стреляла в Ленина.
Эти мысли стремительно пронеслись в голове студента.

Следователь задавал вопросы об учебе Сергея в Муроме, о школьных кружках, потом еще какие-то мало значащие вопросы, после чего вызвал конвой.
В камере оказался сосед: высокий, с широкими прямыми плечами, шагает из угла в угол. Как он сам позже сказал, приятель писателя Максима Горького , с которым они когда-то встречались в Италии, на Капри.

; Били? ; спросил он, подойдя к Сергею вплотную, дыша в лицо табачищем.
Студент отрицательно покачал головой.
; А меня ; бил, сволочь.

Не понравился Сергею этот тип. Небось, диверсант какой-нибудь, или троцкист махровый. Из тех, что в Ленинграде в двадцать седьмом году вторую демонстрацию седьмого ноября устроили.
Неизвестно, сколько прошло времени, как дверь раскрылась и опять повели Щеглова по длинным коридорам.

И снова комната без окон, с яркой электролампой. В середине, под черным покрывалом, фотоаппарат на треноге. Человек, возившийся возле штатива, указал на табуретку, шагнул к Сергею, приподнял подбородок, повернул голову. Отошел к прибору, снял колпачок, повел им перед ящиком и водрузил на место. Велел сесть боком и снял второй раз.

Из этой комнаты ; еще в одну. Заставили подойти к столу. На нем лежало несколько листков и в ванночке валик, наполовину погруженный в черную краску. Хозяин помещения, тоже в гимнастерке, взял правую руку Сергея, придавил большой палец к липкому цилиндру, затем к бумаге. То же проделал и с другими пальцами, а потом и с другой рукой повторил манипуляции.

Отсюда вернули в камеру.
На допрос больше не вызывали. И вот через несколько суток чуткую дрему двоих арестантов спугнул лязг ключа.

; Щеглов! С вещами!
Опять посмотрел на бумажку в руке.
; Жировский.
; Жаровский! ; с достоинством поправил сосед и презрительным взглядом хлестнул охранника. Тот посмотрел на него, еще раз ; на бумагу и заключил:
; С вещами.

Опять коридоры, переходы, каменные узкие лестницы и ; массивная кованая дверь еще одной камеры.
Камера оказалась много больше первой. В стене напротив двери, почти под потолком, узкая горизонтальная щель, перегороженная толстыми железными прутьями. В щель проникал дневной свет. На полу, на чемоданах и узлах сидели трое. И тут, как и в прежней камере, ни стола, ни кроватей, ни табуреток. Пахло табаком и хлоркой.

В помещении двое. Все хорошо одеты: легкие костюмы, на брюках ; стрелки. Только-только с московских улиц?
; Здравствуйте, господа, ; хрипловатым баском поприветствовал новых соседей Жаровский.

Никто не ответил. Потом один, с узким смуглым лицом и ершиком каштановых волос, проговорил скрипуче:
; Здесь не господа. Мы ; товарищи.

И раскрыл портсигар, похоже ; серебряный. Жаровский взял папиросу ; толстую, длинную, с золотой надписью «Дели» на мундштуке. Помял ее пальцами, гурмански понюхал. Затягиваясь ароматным дымом, Жаровский махнул рукой:
; В советскую тюрьму товарищей не сажают.

Другой «старожил» круглолицый, слегка полноватый  оценивающе и слегка насмешливо смотрел на вновь пришедших. Блестящие черные глаза улыбались скептически, пышные вороные усы топорщились, будто от сдерживаемого смеха, шевелюра красиво вьющихся смоляных волос гордо пошевеливалась.

; Давно здесь? ; спросил черноусый.
; Вчера. Свежеиспеченные.
; Нашего полку прибывает, ; резюмировал узколицый.
; Допрос уже был? ; сыграл приятным голосом вороной красавец.
; Так, для начала, — ответил Жаровский. ; Сущую малость.
; И у вас? ; черные глаза блеснули на Щеглова.
Сергей кивнул утвердительно.

Жаровский присел в углу на корточки, не забыв подтянуть брюки.
; Где же ваши вещи? ; спросил узколицый.
; «Все мое ношу с собой», ; продемонстрировал знание латыни Жаровский.
Кто же эти трое? ; размышлял Сергей.

Судя по облику, не преступники. Ясно, интеллигенты. И вроде бы симпатичные. Так хотелось, чтобы рядом были действительно товарищи. Но нет ; нельзя верить первому впечатлению. Скорее всего, это враги Советской власти. Ну что же, ; стало быть, и сам он ; враг? Что за чушь?!




Честь ; это внутренняя совесть, а совесть ; это внутренняя честь
Шопенгауэр Артур, немецкий философ

Глава 5. Таганка милостивее

Через сутки всех четверых вызвали из камеры, вывели во двор, где стояла закрытая черная машина, похожая на те, что развозят хлеб и другие продукты питания. Подвели еще нескольких заключенных и все оказались в темноте  ее чрева.

Путешествие оказалось недолгим. Открылась дверь, послышался приказ:
 ; Выходи по одному!
; Построиться! ; прозвучала следующая команда. Нагруженные узлами и чемоданами, вновь прибывшие построились в неровную колонну.

; Таганка, ; проговорил кто-то из арестантов.
; Да, Таганка, ; радостно подтвердил сосед Щеглова.
; Чему радоваться? ; удивился Сергей.
; Так это же тюрьма НКВД. А Лубянка ; НКГБ. Как говорят в Одессе ; две большие разницы.

; Вам молодой человек, возможно, уже изменили расстрельную статью на что-то более мягкое. Не такие уж мы преступники, если нас ; из Лубянки на Таганку, а не наоборот, ; добавил словоохотливый сосед.

Таганка встречала своих обитателей мрачным тюремным двором, вжатым в кирпичные стены, с бельмами окон, непривычно обезображенных «намордниками» из листового железа. Даже по сравнению с Лубянкой таганская тюрьма представляла собой настоящий тюремный замок. Здесь не было открытого неба, даже большие участки внутреннего двора были затянуты металлической сеткой.

В большой комнате с цементным полом мужчины в белых халатах приказали раздеться догола и каждому по очереди предстояли процедуры:
; Открой рот! ; заглядывали в полость рта.
; Нагнись и раздвинь ноги! – Рассматривали, нет ли между ними чего недозволенного.

Отрезали с пиджаков и брюк все металлические крючки, пряжки, пуговицы.
Фотограф сделал снимки каждому в анфас и в профиль. Взяли оттиски с пальцев, намазав их чёрной мастикой. Привели в баню. Пока мылись, прожарили в печи вещи, нацепив их на проволочные кольца: пальто, костюмы, белье.

Дали комплект белья из «солдатской» бязи. После долгой ходьбы по коридорам новичков определили в огромную длинную камеру.

Дверь камеры глухо закрылась. В сумрачном свете виднелись мужчины, голые в грязных кальсонах. С нар свисают грязные рваные одеяла, простыни и какое-то тряпье. Кому не хватило места на нарах, лежат на цементном полу, заняв весь проход между нарами.

Прибывшие нашли себе место на полу, недалеко от двери, возле которой стояла вонючая параша ; железный чан с крышкой.

В глубину камеры не проникает свет ни от окна, ни от электроламп, забранных в сетчатые колпаки на потолке, а спертый воздух от огромной параши и удушающей вонищи полусотни потных тел, которая, как кажется, еще больше затемняет камеру. В сумрачном свете видно, как группки полуголых мужиков расположились, кто на нарах, кто на полу. Почти все сидят, кто на корточках, кто, по-восточному скрестив ноги. Кто-то играет в самодельные карты, домино, другие просто разговаривают. Зловонный муравейник, атмосфера которого и морально, и физически как бы давила и расплющивала любую личность.
Пожилой мужчина потеснился и помог Сергею разместиться на полу в проходе между нарами.

Положив вещи под голову и постелив на цемент пальто, Сергей прилег. Он чувствовал себя нездоровым, его знобило.
; Будем знакомы, моя фамилия Цюрьке, ; дружески улыбнувшись, сказал сосед.
; Плохо тебе? — спросил Цюрьке.
; Голова болит. Видимо температура.

; Студент?
 ; Да.
 ; Что же тебе предъявили?
 ; Контрреволюционную организацию…
 ; А вы  ; знаете, за что арестованы?
 ; Меня следователь еще не вызывал. Но догадываюсь. Я  австриец. Работал в Германии, в Коминтерне.
; Но чувствуете что-нибудь за собой?
Цюрьке грустно улыбнулся.

 ; Видите ли... Бывают в жизни периоды, условия, когда в тюрьму можно попасть и без вины.
 ; Надо верить, что все разъяснится,  ; продолжал он. - Со временем. А пока что ; не падать духом. Слышал немецкую пословицу «Деньги потерял ; ничего не потерял, друга потерял ; много потерял, мужество потерял ; все потерял»? Да ты дрожишь, я вижу.

Он приложил сухую легкую руку ко лбу юноши.
;  Да! Прививка сказывается. Врача надо вызывать.
; А это возможно?
; Попробуем.

Цюрьке поднялся и стал пробираться к двери.
; Тебе чего, дед? ; зловеще встретил австрийца шепелявый блатной.
; Человек заболел. Врача надо.

; Холера? Черная ошпа? Шибиршкая яжва? ; заорал блатарь истерически. ; Тут вам не шанаторий, фраера ху…
; Воспаление хитрости? ; услужливо подхватил кто-то.
; Здесь не пройдет.

Цюрьке решительно отстранил тощей рукой верзилу и стукнул по волчку. Отворилась дверь, охранник молча и спокойно смотрел в камеру.
; Позовите врача. У человека высокая температура.

Дверь захлопнулась. Цюрьке постоял, в раздумье почесывая подбородок, потом начал пробираться на свое место.

Через некоторое время раскрылась дверь, и на порог ступил надзиратель.
; Кто вызывал врача?
Цюрьке быстро встал и поднял руку.
; На выход!

Стараясь унять дрожь и судорожно цепляясь за нары, пошатываясь, Щеглов начал пробираться к двери. Цюрьке поддерживал.

Надзиратель ; шустрый паренек, по виду ровесник, впился ненавидящим взглядом.
; Иди, иди, ; прошипел он. И, затворяя дверь, как бы невзначай подставил ногу.
Сергей запнулся, но не грохнулся на пол. Это, видимо, еще крепче убедило охранника, что перед ним симулянт и контрреволюционное отродье.

Его провели в комнату, пропахшую лекарствами. Женщина в белоснежном халате — светлый образ оставшегося где-то далеко недоступного теперь мира, — как обычному больному поставила градусник, взяла запястье и держала, пока не сочла пульс. И через несколько минут Сергей оказался на койке с белой простыней и белой подушкой.

Из большого окна в палату врывался солнечный свет, решетка не в силах задержать его. Тем более что не ржавая, а тоже в белой краске, как и рамы. Австриец нежданно-негаданно вернул Сергея в прежнюю жизнь, пусть ненадолго, но в человеческие условия. Блаженная слабость овладела узником, и он то ли уснул, то ли потерял сознание.

Проснулся от жаркого солнечного луча и сразу понял, что здоров. И тут же вернулось ощущение непоправимого несчастья. Сколько бы он ни прожил, оно уже никогда его не оставит!

Еще двое суток лежал он в солнечной палате. После чего его вернули в камеру.
Цюрьке оберегал место своего нового знакомого. Как можно шире расстелил пальто, а узел студента положил ему под голову.

На руке начала зарубцовываться ранка от прививки оспы.
; Долго вы жили в Москве? ; поинтересовался Сергей.
; Семь лет. С перерывами, когда приходилось уезжать в Германию.
«В гитлеровскую Германию!» ; опять недоверие кольнуло бывшего студента.
; А в тюрьме вы... не первый раз?

; В советской ; первый. А вообще... Знакомство с камерой состоялось у меня тридцать лет назад. При кайзере Вильгельме. Потом ; в мировую войну. Третий раз ; в мае девятнадцатого года, когда разгромили Советскую республику в Баварии. Четыре года спустя рейхсвер захватил Рудные горы, и мне снова пришлось сидеть за решеткой. И еще десять лет спустя ; при Гитлере.

Вот это биография! Два чувства боролись в Щеглове. Восхищение и подозрительность. Ну как может быть, что старый заслуженный коммунист оказался в советской тюрьме? Ведь, зря в СССР не сажают.

В таганской тюрьме встретил Сергей человека, ставшего на всю жизнь Щеглова самым близким другом. То был москвич Владимир Кантовский . Володя Кантовский походил на подростка. Невысокий, щуплый, в больших сильных очках в черной круглой оправе, которые уменьшали юное лицо. Он был на два года моложе Сергея.

Как и Щеглова, Володю арестовали на второй день войны. Он только что закончил десятилетку. Обвинили его в антисоветской агитации. На самом деле он был активным комсомольцем, искренне убежденным в правоте коммунистической идеологии. Сближало его с Сергеем и то, что у того и другого в тридцать седьмом году были арестованы родители по пятьдесят восьмой статье. Отец и мать Кантовского были большевики с дореволюционным партийным стажем. Их причислили к троцкистам и осудили на десять лет лагерей.

Причиной ареста стало то, что он вместе с другими одноклассниками заступился за учителя, уволенного самодуром-директором. Это привело к обвинению его и других школьных смельчаков в антисоветизме.

В один из дней Сергея опять вызвали на допрос. Следствие, начатое на Лубянке, продолжил молодой парень, блондин по фамилии Таранов.
Он встретил подследственного дружелюбно, даже вроде бы сочувственно.

; Куришь? ; И раскрыл перед арестованным коробку «Казбека». Затянувшись ароматной, крепкой папиросой, какой и на воле давно не пробовал,  Сергей почувствовал легкое головокружение. Сквозь голубоватый дым он смотрел на следователя, следователь ; на него.

Таранов обращался к заключенному не как к преступнику, а как к обычному человеку. Вместо леденяще-вежливого «вы» ; привычное теплое «ты». Казалось: если бы не устав службы, он относился бы ко всем по-товарищески. А ничего дороже этого для узника сейчас не было. Но все вопросы сводил к тому, что Щеглов организовал в Муроме молодежную антисоветскую организацию. Центром ее представлял литературный и исторический кружки, издание журнала «Литкружковец», а также кружок по экономике.

В конце допроса Таранов полистал папку на столе, закрыл ее. И, как бы покончив с неприятным делом, весело вскинул голову, глянул улыбающимися глазами:
; Ну, как ; проясняется?
Сергей непонимающе взглянул на следователя:
; Что проясняется?
; За что тебя арестовали, ; уточнил он. ; Ничего ; это только цветочки. Дойдем и до ягодок, ; пообещал он.

Угроза прозвучала в этих словах.
Ведя допрос, Таранов часто заглядывал в лежащую перед ним папку и по его вопросам Сергей убедился: за ним и его друзьями в Муроме давным-давно велась слежка. Кто-то из знакомых фиксировал все его критические замечания о советской действительности, а то и прибавлял что-то от себя, вкладывая в уста Щеглова и его ближайших друзей антисоветские высказывания.

Таранов кончил писать, пододвинул столик к Сергею, поставил стеклянную непроливашку, положил ученическую ручку и листы допроса.
; Подписывай. Каждый лист внизу, справа.

; Все ответы записаны правильно. ; Сергей расписался на каждой странице.
; Вот и отлично, ; похвалил Таранов. ; До следующей встречи.
На следующую ночь следователь снова вызвал Щеглова. Допрос начался с выяснения отношений, которые были между Щегловым и его товарищами в Муроме.
; Ничего не было антисоветского в настроениях моих друзей, — ответил он следователю.

; А вот такой разговор о колхозах, был?
Таранов заглянул в свою папку, прочитал аккуратно записанный разговор двухлетней давности.

; Такой разговор был, ; подтвердил Щеглов.
; Это ; не антисоветский разговор? ; Глаза Таранова торжествующе улыбаются.
; Нет, ; ничего антисоветского в этом разговоре не было.

Но после долгих упражнений в логике ; можно подумать, он ее в институте изучал! Таранов доказывал, что такое, к примеру, высказывание, как: «Половину председателей колхозов под задницу коленкой» ; антисоветское.
; Факты, брат, вещь упрямая, ; заключал он.

Ну, а раз разговор был антисоветский, стало быть, и вести его могли только антисоветские лица. А раз в кружке собирались антисоветские лица ; кружок антисоветский. А кто его организовал? Щеглов.
; И журнал издавали. Издавали или нет ; что молчишь?

; Издавали. Машинописный.
; Даже если бы рукописный. А машинописный ; тем более. Журнал был органом кружка? Как он назывался? «Литкружковец»? Вот то-то же. И организация, и орган печати.

И Таранов положил передо арестованным протокол допроса. Там было написано: «В 1939 году я сколотил контрреволюционную организацию, целью которой была широкая антисоветская агитация среди населения. Членами этой группы, кроме меня, являлись...».
; Не буду я подписывать этот протокол.
; Но ты же сам все это говорил.

Сергей не говорил, будто «сколотил контрреволюционную организацию». Как объяснить, что все, что признал, значительно тоньше и сложнее? Грубые, топорные слова в протоколе решительно искажают всю деятельность школьного кружка.

; Я говорил не так, не то.
; Как же не то? То самое.
; Я говорил одно, а здесь написано по-другому.
; Что же тут по-другому?
Все пошло с начала. Кружок был? Был. Организовал ; ты? Я. В кружке были...

; Но целью кружка была не антисоветская агитация, а глубокое изучение литературы, повышение образовательного уровня учащихся.
; Отлично звучит. А вот (Таранов заглядывает в свою папку, называет дату) на заседании...
; У нас были не заседания, а занятия.
; Ну, какая разница — на занятии, заседании, сборе... Так вот... на этом сборе — цитировал ты стихотворение «Выдь на Волгу ; чей стон раздается?»
; Цитировал. Это стихотворение Некрасова.

Таранов усмехнулся презрительно:
; Знаем, что не Маяковского. Только Некрасов его в царское время написал, а ты отнес ; к колхозам.
; Это было прочитано не в связи с колхозами.
; Но ты же тут говорил, что в колхозах хозяйство запущено.
; Я сказал: в некоторых колхозах. И называл, в каких. По сведениям из районной газеты.

; Ну, пусть ; в некоторых. Значит, критиковал колхозный строй?
; Не строй, а отдельные колхозы.
; Они ; часть колхозного строя. И самое главное ; с каких позиций критиковать. Ты критиковал с вражеских позиций. Критиковал и читал стихи! «Выдь на Волгу ; чей стон раздается?» Стон! Антисоветский это метод или нет? Нет? А какой же? Советский что ли? Ишь ты, мать твою…
Впервые за время следствия Таранов хлестнул грязным ругательством.

; Подписывай, нечего ломаться.
; В таком виде подписывать не буду.

Следователь выхватил у Щеглова из-под рук исписанные листки, сел и, широко расставив локти, навалившись грудью на стол, принялся строчить заново. Но и во втором варианте выходило, только помягче, с оговорками, что Сергей организовал антисоветскую группу.

; Никакой антисоветской группы я не создавал, ; повторил студент.
Таранов отвел душу в целом потоке матерной брани. Потом взял себя в руки, закурил (арестованному давно уже не предлагал — приманка кончилась) и процедил иронически:
; Что же ты хочешь! Чтобы я написал, что ты создал революционную организацию?
; Да, марксистско-ленинскую. Цели всех наших кружков совпадали с интересами советского общества. Значит, их можно назвать революционными.

; Значит, по-твоему, Советская власть ; контрреволюционная, а ваши е...е кружки ; революционные?! Революционеры, ...вашу мать! Сопляки. Ну вот что, кончай дурака валять. Здесь тебе не кружок. Подписывай.
; Не буду. На себя и на товарищей наговаривать не стану.

Таранов расстегнул ворот гимнастерки. «Сейчас бить начнет», ; приготовился Сергей. Но следователь взял листы и начал их читать, сначала про себя, потом по пунктам ; вслух.
; Это — правильно? Это ; так?

В зависимости от ответов он делал исправления. Потом достал чистые бланки и начал переписывать в третий раз.
Много прошло времени. Небось, уже утро. Определить нельзя, окна в кабинете нет.
Когда Таранов снова бросил на стол листы, Сергей увидел, что теперь формулировки ответов гораздо ближе к тому, что он говорил. И все же общий смысл протокола оставался прежним.

Щеглов вновь обдумывал каждый записанный ответ. Таранов стоял над ним и смотрел со злым скепсисом.
; Вот это — неправильно, ; дошел Сергей до пункта, где ответ был искажен.
; Все правильно. Переписывать больше не буду.
; Можно не переписывать, я вот здесь исправлю.
; Исправления не допускаются.
; Но так — неправильно.

Таранов схватил со стола листы и, держа в сжатом кулаке, спросил сквозь зубы:
; Будешь подписывать?
Сергей поднят голову и посмотрел ему в лицо.
; Так ; не буду.
Таранов скрипнул зубами.

; Гадина антисоветская!
Ткнул юношу кулаком в губы, взял со стола чернильницу, ручку и отошел на свое место. Сергей вытер кровь. Таранов сел в четвертый раз переписывать протокол.
Зуботычину Сергей принял спокойно ; понимал: минимум, который он заработал своим упорством. И был удовлетворен победой.

; Как идут дела? ; спросил Цюрьке, когда Щеглова вернули в камеру.
; Отлично!
Старик посмотрел на него с удивлением. Потом закинул руки за голову и стал изучать потолок ; любимая его поза. Кругом стоял обычный мерный шум многолюдной камеры.

В ней тоже как-то все обустроилось. У Сергея возникшие сначала ощущения безысходности и трагизма катастрофы, произошедшей в его жизни. Боль в душе от несправедливости, случившейся с ним, конечно, не ушла, она просто притихла где-то внутри, но каждый раз поднималась, как только возвращался с допроса.




Тот счастлив, кто прошел среди мучений,
Среди тревог и страсти жизни шумной,
Подобно розе, что цветет безумно,
И легче по водам бегущей тени
Ахматова Анна, русская поэтесса


Глава 6. В омской тюрьме

Как-то утром раскрылась дверь таганской камеры и, стоя в проеме, военный со списком в руках зачитал несколько десятков фамилий и объявил: всем названным выйти из камеры с вещами. Щеглов оказался в конце списка, Цюрьке не было, Кантовский где-то в середине. Они вместе покинули камеру и в числе других спустились по тюремным коридорам во двор, огороженной высокой металлической сеткой, где стояло несколько «воронков», в которые и погрузили всех названных. Привезли на станцию Ярославская-Товарная, что недалеко от пассажирского вокзала, и загнали в грязно-бордовые вагоны. Щеглов и Кантовский и тут оказались рядом. Вагон набили битком. В нем не было ни нар, ни скамеек, только железная бочка параши в углу. В боковых стенках вагона, под потолком, прорезаны два небольших зарешеченных окошка, так что внутри даже днем ; полумрак. Людям пришлось устраиваться прямо на полу на своих пожитках.

Под вечер товарняк, набитый людьми, тронулся в путь. Стук колес убаюкивал и постепенно все задремали.
Вынужденное путешествие длилось больше недели, состав подолгу задерживался только на станциях.

Однажды Сергею удалось пробиться к окошечку, и он в ярком солнечном свете увидел, как группа конвоиров плескается у станционной водокачки. Все раздетые по пояс обливаются водой, хлопают себя по груди и по спине, наслаждаясь искрящейся на солнце влагой. Был тут и Таранов, спортивный, загорелый, веселый.
Через сутки или двое арестанты увидели в окошке вагона обросшие соснами уральские горы. Между гор мелькали озёра с голубоватой водой. А вдали за горами был виден лес.

Когда проехали Урал, стало холоднее. По обеим сторонам поезда простиралась Западная Сибирь с её бесконечными перелесками и озёрами и со стаями диких уток, которых можно было видеть через решётку маленького окошка. То тут, то там мелькали четырёхугольники из колючей проволоки с вышками по углам.
Всех (за исключением урок) занимал вопрос: куда везут?

; В Сибирь — и на вольное поселение, ; уверял один из «знатоков».
; Что вы говорите? Вы понимаете, что вы говорите? ; возмущался сутулый еврей. Рыжая щетина на красноватом лице и вокруг лысины отросла на этапе и с каждым днем становилась гуще. Большие влажные глаза так и прилипали к каждому.
; А что? ; пренебрежительно бросал «знаток». ; Тоже мне ; преступники. Ну, какой ты преступник? Ты болтун, а не преступник. Зачем тебя в тюряге держать? Казенным хлебом кормить? Отвезут подальше, чтобы в драке под ногами не путался, ; и корми себя сам.

; Ни в коем случае! ; авторитетно вмешался еще один собеседник. ; Нас везут в ссылку! Привезут в тайгу, сгрузят и скажут: стройте себе дома и живите. Корчуйте лес и возделывайте землю.

; Скорей всего ; в лагерь, ; не соглашались «реалисты».
; Без суда ; и в лагерь?!
; А в ссылку или на вольное поселение без суда ; можно?
; Сравнил! Вольное поселение и лагерь! Даже и в ссылке ты фактически свободный человек. Другое дело ; зона.
; Лагерь ; та же тюрьма.
; Ну, не скажите.
; За судом дело не станет, не беспокойтесь.

; Могут на завод какой-нибудь послать. Идет война, заводы в глубоком тылу нуждаются в рабочей силе.
После камер с волчками, после террора урок все желанно: и ссылка, и вольное поселение, и работа на военном заводе, даже лагерь.

На станции Омск дверь вагона раздвинулась, прозвучал приказ выходить. Арестанты выпрыгивают на землю, разминают отвыкшие ступать ноги. Конвоиры громко считают каждого выпрыгнувшего, и он тут же должен сесть на пропитанный мазутом и угольной пылью песок.

Сергей огляделся. Простор-то какой! Сколько света! С наслаждением вдохнул полной грудью сибирского воздуха. Грязно-бордовые «телячьи» вагоны с приколоченными к окнам решетками длинной цепью вытянулись на рельсах, а кругом необозримая степная равнина. Уходил на отдых усталый труженик жаркого дня — солнечный красный шар уже коснулся горизонта.
Конвоиры приказали построиться в колонны. Сами по бокам, через пять-шесть шагов один от другого, винтовки наперевес, штыки красновато поблескивают в заходящем солнце. Овчарки на поводках.

Спустились с невысокой насыпи, вышли на грунтовую дорогу. После дождей крепко затвердела в глубоких колеях черная грязь.
Остановились у побеленной кирпичной стены с деревянными вышками на углах. Раскрылись обитые железом ворота и арестанты вступают на вымощенный булыжниками двор перед кирпичным, тоже побеленным зданием в три этажа. Вместо окон — деревянные наклонные щиты ; «намордники». Лишь несколько крайних окошек свободны.

Отсекали от колонны порцию за порцией, отводили в огороженный высокими толстыми бревнами загон вдоль тюремной стены.
Тюрьма! Рухнули надежды на «вольное поселение», на ссылку, даже на лагерь. Снова «волчки», рвотная параша. Сгрудились в загоне молчаливые, подавленные люди. Поблекли глаза рыжего иудея, мрачно поблескивают очки Кантовского.
Сумерки сгустились, перешли в вечер, на светло-синем небе проступили звезды. Они становились всё ярче, и накапливалось их всё больше.

Неведомые миры. Неужели и там, на какой-нибудь планете бесконечно далекой солнечной системы, тоже сгрудились в таком же колодце люди, ожидая решения своей участи? ; думает Сергей. Как они выглядят эти существа, чем провинились перед собратьями по разуму?
Лают овчарки на поводках конвойных. Когда замолкают ; слышен собачий концерт на городских улицах.

Но вот и долгожданная камера. В нее втолкнули семь десятков «контриков» (хорошо, что без уголовников).
Скупой свет лампочки в проволочном колпаке под потолком. Окно загорожено толстой ржавой решеткой, за ней ; козырек. Оштукатуренные стены побелены. В цементный пол вделаны два ряда железных коек с продольными стальными лентами, на лентах ; ничего, ни матрацев, ни одеял, ни подушек.

Коек ; одиннадцать: в левом ряду шесть, в правом ; пять; вместо шестой, у самой двери ; параша. Изголовья коек чуть приподняты ; вплотную к стенам. Койки низкие; ржавые ножки-трубы ; от пола сантиметров сорок. Ширина каждого ложа — сантиметров шестьдесят. Больше в камере ничего ; ни стола, ни стула. Между рядами коек ; узкий проход.

Двадцать два самых ловких и сильных арестанта захватили места на койках. Торопливо расстилали на железные полосы пальто, костюмы, у кого были ; одеяла. Лежать на кровати вдвоем можно было только боком, на спинах ; слишком тесно.
Кому мест наверху не досталось, устроились под койками ; тоже по двое. Пролезть туда нелегко, но зато там спокойно, никто на тебя не наступит. Щеглов с Кантовским разместились под левой кроватью в середине камеры.

Сергей расстелил своё пальто, Кантовский своё; в головы положили узлы, попробовали лечь. На спине ; можно. На боку ; плохо: плечо упирается в холодное железо.

Остальные узники втиснулись в проходах между койками, последнему не повезло, он лежал рядом с парашей. Это был неповоротливый рыжий еврей.
Так свершилось «классовое» расслоение семидесяти «контриков» на двадцати двух местах. На кроватях ; «первый класс», под ними ; «второй», между ними ; «третий» и в главном проходе ; «четвертый».

«Четвероклассникам» хуже всех. Через них обитатели камеры пробирались к двери, к параше. На них свешивал ноги «первый класс».
Вскоре начались допросы и противоборство следователя и студента продолжилось. Уверенность и чувство собственного достоинства Щеглова не могли продержаться долго. Прежнее отношение к себе, как к обычному советскому человеку, в общем-то, неплохому, все больше и больше рассеивалось. Унижения этапа, пребывание под койкой в камере не могли не принизить самооценку даже опытного человека, а что же говорить о вчерашнем первокурснике?

Главным уничижением было само следствие. Какую твердость ни проявляй, как ни обдумывай каждое слово в протоколе, всё равно выходило: ты ; контрреволюционер. И надо было ставить под этим собственную подпись. Круг смыкался. Получалось, что Щеглов и его друзья ; закоренелые преступники, перед которыми любой матёрый бандит более близок советским людям, патриотам своей Родины.

Принцип «что было ; было!» давал удовлетворение вчерашнему студенту, позволял видеть в себе честного и твердого человека. Но приводил и к тому, что в ходе следствия и он, и его вчерашние товарищи оказывались антисоветскими агитаторами.

Таранов твердил, что его дело не столько объяснять факты, сколько устанавливать их. Когда ему было невыгодно интерпретировать их в нужных целях, он оставлял их голыми. Было? Было. Подписывай! Когда же факты говорили за невиновность, он придумывал такое развитие, которое, в конце концов, приводило к нужной ему цели. Ты не согласен с таким объяснением? Но факты были? Подписывай!
Постепенно перед Сергеем раскрылась истинная цель Таранова: доказать антисоветскую сущность Щеглова.

Комсомолец? Значит, «пролез в комсомол». Раз «пролез» ; значит, с вражеской целью.
; Такие, как ты, хотят разложить комсомол изнутри, ; доказывал Таранов.
Теперь он разговаривал с подследственным без всякой дипломатии, папиросами не угощал.

; Вы хотели вершить свои грязные дела, прикрываясь званием комсомольцев. Так легче вам было доверчивых людей обманывать.
До чего же ловко все получилось у нквдэшника! Даже заметки, которые Щеглов в качестве рабкора печатал в городской и краевой газете, являлись, по версии следователя, тонко рассчитанной антисоветской деятельностью.
; Вот ты писал заметку, что мост через овраг развалился, опасно ходить и ездить. Что ты хотел этим сказать?

; Что надо построить новый мост.
; Чёрта с два! Ты панику в городе разводил, раздувал недовольство против советской власти. Да еще был и дальний прицел: авось, газета с заметкой попадет в руки к врагам за рубеж, а потом где-нибудь в Германии или Англии звонить начнут: смотрите, что в Стране Советов делается. Бездорожье, мостов нет, все разваливается.

Такое «следствие» продолжалось несколько месяцев. Наступила весна 1942 года. Отголоски войны, которая шла далеко, приходили в тюрьму к заключенным, но были какие-то размытые, неясные. Не было чувства участия в эпохальных событиях, происходивших в стране и в мире. Огромное количество людей, миллионы и миллионы, как бы выпали из реального времени бытия, определяющего ритм и цели жизни всех остальных людей, по ту сторону колючей проволоки.

Как же завидовал Сергей своим сверстникам, сокурсникам, которые, как ему казалось, получили счастливую возможность бить ненавистного врага, гнать фашистскую сволочь с родной земли.

Мог ли тогда знать студент-историк Сережа Щеглов, что в конце сорок первого года на заснеженных полях Подмосковья батальоны московского ополчения, наскоро сформированные из добровольцев (студентов, рабочих, интеллигенции), с одной винтовкой на двоих, в большинстве сложили головы, задерживая немцев на подступах к столице, пока формировался резерв из сибирских дивизий для решающего наступления? Как потом подсчитали историки восемь из десяти бойцов московского ополчения ; это безвозвратные потери, т.е. убитые и умершие от ран.
Иногда, мы жалуемся на свою судьбу, мол, не додала, не доглядела, обидела, ущемила, а может по наивности или незнанию нам просто не дано понять и оценить, какую милость нам оказал Господь, от чего он нас уберег, а что дал испытать и сколько это испытание может длиться.

В мае 1942 г. Сергею предъявили приговор Особого Совещания НКВД, где значилось, что ему назначили 5 лет лагерей в соответствии со статьей 58-10 ч.1 УК РСФСР (антисоветская пропаганда). Теперь надо было ждать этапа в какой-нибудь лагерь.
С Володей Кантовским придется расстаться, у него следствие продолжается. А они так подружились за это время, делились мечтами, огорчениями, всем, чем делятся доверившиеся друг другу зеки в камере. Задавать вопросы о личном деле соседа не принято, схлопочешь подозрение в стукачестве. Узнать тайное можно было лишь в доверительной беседе, для которой нужно с человеком подружиться. Такая дружба возникла у Щеглова и Кантовского.

Этап сформировался через несколько дней. Щеглова и еще несколько человек вызвали с вещами.





Нередко несчастье ; это инструмент, с помощью которого Бог придает нам более совершенную форму
Бичер Генри, американский священник



Глава 7. За полярным кругом

До Красноярска добирались несколько суток в товарных вагонах, с небольшими окошками, опутанных проволокой. В Красноярске колонна заключенных в несколько  сот человек направилась на берег Енисея, где их ждал белоснежный пароход с гордым именем «Иосиф Сталин». В трюме парохода были сделаны деревянные настилы в три этажа. На судно зэков загоняли партиями по несколько человек.

По Енисею шли несколько дней, становилось всё холоднее. Чувствовалась близость севера.  Наконец, пароход причалил в порту Дудинка. От Красноярска это приблизительно полторы тысячи километров. С осени, когда Енисей замерзает, связь с Красноярском только санями или самолётом. От Дудинки до Норильска идёт единственная железная дорога длиной в 120 километров.

Несколько часов ждали состава, сидя на своих узлах в угольной пыли. Разнесся слух, скоро будет погрузка, чтобы отправить в Норильск. В тот самый Норильск, неведомый, страшный, на самом краю света. О Норильске зеки наслышались еще в Красноярске, на пересылке Злобино.

Холодный дудинский вечер. Солнце ещё на горизонте. С каждым днём оно будет появляться все на более и более короткое время. Скоро оно совсем спрячется и наступит полярная ночь. Игарка уже за полярным кругом, а Дудинка и Норильск ещё севернее Игарки. Что ждёт вчерашнего студента историка?

Прозвучал приказ: «Загружайсь!». Насторожили уши овчарки, вскинулись винтовки в руках конвоиров. Заключенные забрались на платформы, бросили узелки на протертые углем доски и опять расселись — тесно, плечом к плечу. Платформы дернулись, застучали буферами, и, набирая ход, поезд двинулся по визжащим рельсам, уложенным на редкие шпалы вдоль невысокой земляной насыпи, а кое-где без нее, прямо по тундре.

Вдали от дороги встречались редкие рощицы и лесочки. Кривые невысокие березки, елки, а больше — похожие на ели остроконечные стройные деревца. Конечно же, это были лиственницы (странное название, какие у них листья?). Иные стояли прямо, а большинство торчало кое-как. Сергею вспоминались картины тундры и лесотундры из учебников географии.

Уже ехали немало часов. Впереди начали вырисовываться горы. Они постепенно вырастали, мрачные коричневые вершины, с языками снега в расщелинах. Казалось, вот-вот поезд доберется до них, но шло время, а горы были все так же далеко. Они оказывались то справа, то слева, то опять впереди. Швыряло платформы, трясло на неровно проложенных рельсах, и вдруг одна из гор выросла и приблизилась. Коричневая каменная громада посередине высоты была опоясана деревянной, на сваях, эстакадой. У подножия чернели железные угольные бункеры.
Гора, возле которой остановился состав, раздваивалась, как бы была прорезана ущельем. В него уходила каменистая дорога, сбоку бурлил и пенился поток. За ним, по склонам ущелья, прилепились бараки, обнесенные колючей проволокой и с вышками по углам.

Заключенных построили в длинную колонну. Цепочки конвоиров, рычанье и злобный лай овчарок. Двойной пересчет по пятеркам.
Из ущелья навстречу людям ледяной ветер, как из трубы. И вот колонна двинулась вверх, вдоль потока бурливого, по выглаженной шинами темной дороге, полого поднимающейся между замшелых коричневых скал. То и дело вниз неслись, прижимая колонну к обочине, самосвалы с углем и большими камнями. Пустые грузовики карабкались наверх, заставляя людей прижиматься к отвесной стене. Воздух насыщен угольной и каменной пылью.

По мере продвижения ущелье сужалось, бока гор с обеих сторон все выше и отвеснее.
Пройдя, наверно, километра два, заметили слева, за ручьем, ряды продолговатых угольных куч. Они дымились, источали удушливый желтый газ и дым.
; Кокс! ; промолвил кто-то в колонне.

В дыму и газе ковыряли лопатами и ломами мужчины и женщины в закопченных ватных телогрейках. Самосвалы с углем задними бортами надвигались на угольные кучи, опрокидывали кузова, уголь ссыпался, образуя угольные горки.
Еще прошагали метров триста и увидели громадные бункеры шахт. Под них то и дело подъезжали порожние машины, бункера раскрывались, и уголь с грохотом сыпался в кузова.

Справа, на крутом склоне горы начиналась деревянная эстакада, по рельсам которой электровоз тащил вагонетки с углем. Где-то непрерывно, монотонно гудел шахтный вентилятор.
Шагали арестанты, может быть, еще полчаса или больше, ущелье сузилось. Правая и левая горы соединились в крутом подъеме.

Конвой направил колонну на тропинку по крутизне, уже не пятерками, а по одному, гуськом. Поднялись на плато, поросшее мхом и лишайниками; здесь опять в колонну построили. И вот открылось заграждение, проволока в шипах, натянутая в несколько рядов на деревянные столбы. За оградой ; дощатые бараки.
Неторопливо ползло красное солнце у кромки горизонта.

Наконец створки ворот, перетянутых колючей проволокой, раскрылись, и этап, тщательно пересчитав, впустили в зону. Прибывшими занялись шустрые ребята в щегольских сапожках, новых стеганых телогрейках и шапках-кубанках. Это ; «нарядчики», распорядители из заключенных урок. Звонко покрикивая, разбили колонну на группы, и повели в барак, где баня. Знакомая по тюрьмам и пересылкам процедура: все, что на тебе и с тобой ; цепляй на горячее кольцо из толстой проволоки, клади на лавку, получай «конфетку» стирального мыла и ; в моечную. Там жестяные шайки, горячая и холодная вода.

Вымытых зеков направили в дощатый барак, где оказалось непривычно просторно, и половины двухэтажных нар не занято. Барак новый. Сосновый дух наполнял помещение. Сергей облюбовал верхнюю полку. Снял помятое, пахнущее прожаркой пальто, разостлал на сосновые доски, узел ; в изголовье. На соседней койке расположился молодой приятного вида мужик.
Вскоре, крик дневального:
; Подходи за талонами на ужин и завтрак!
; А пайка?
; Пайку утром принесут, ; строго подытожил дневальный.
Талоны розданы, дневальный вышел, вскоре вернулся и провозгласил:
; В каптерку, за обмундированием.

Бушлат и телогрейка достались бывшему студенту в заплатах, шапка с мохнатым белым собачьим мехом на ушах. Застиранная нижняя рубаха, кальсоны с тесемками. А сапоги ; новехонькие, со свежим запахом кожи.

; А куда сдать свои вещи? ; спросил Сергей у каптера.
; Камера хранения пока не работает. Держи при себе.
Ни матраца, ни подушки, ни одеяла в каптерке не нашлось.

Щеглов уныло поплелся по зоне, рассматривая неприветливое место жительства. Недалеко от вахты висел на тросе кусок рельса. К нему подошел зек в свежей черной телогрейке и ударил по рельсу ломом.

; Что это значит? ; спросил Сергей.
; Время обеда.
Арестанты потянулись к бараку кухни. Получать еду надо было из окошка в торце барака. К отверстию прикреплена засаленная доска. Возле нее и выстроилась очередь. В руках жестяные котелки, дюралевые цилиндры с ручками (потом Сергей узнал, что эта конструкция называется судки). А у некоторых трехлитровые банки из-под консервов, к банке прикреплена проволока в виде ручки. У Щеглова не было ничего, получать обед не во что.

Он понял ; надо найти консервную банку.
; Где вы взяли эту посудину? ; спросил он у мужика в конце очереди.
; Вон там, на свалке, ; зек указал кучу мусора возле проволочной ограды.
Сергей выбрал жестянку, что почище, отыскал кусок медной проволоки, гвоздь и каменный голыш. Вскоре котелок с ручкой был готов. В эту посудину и плеснул повар черпак баланды. Второе «блюдо» ; кусок манной запеканки, повар бросил Сергею на ладонь.  «Где же добыть ложку?» ; размышлял молодой зек, хлебая баланду через край.

Расправившись  с обедом, он поднялся на свою верхнюю полку, улегся на пальто, узел с вещами в головах, туда же положил телогрейку и сапоги (оставить на полу не решился ; «уведут»). Укрылся бушлатом, но не мог заснуть.
От одного из бараков слышались звуки гармони. Сергей слез с нар и вышел к «музыкальному» бараку. Это был клуб. На крылечке сидел гармонист, наигрывал и пел: «Синенький скромный платочек падал, с опущенных плеч...». Так услышал Щеглов эту популярную в годы войны песню. Сердце затрепетало. Слова и музыка пробуждали воспоминания прошлого, далекого, невозвратного, юношеской любви, оборванной навсегда. Слова были о сверстниках, которым выпала честь отстаивать Родину от нашествия врагов.

У клуба увидел Сергей витрину с газетой. Свежая, за двадцать пятое июля, «Правда»! Первый газетный лист, который он увидел после ареста. Как мечталось в тюремной камере об известиях с воли! Как шарили зеки глазами в поисках хотя бы обрывка газеты, когда выводили на прогулку! Но все было тщетно. Иногда старались подобрать окурок и, если это удавалось, хотя и крайне редко, с каким нетерпением развертывали, расправляли обгоревшие кусочки, ловили по осколкам фраз смысл напечатанного: что там, на фронтах?

И вот свободно можно читать газету, вывешенную на всеобщее обозрение! Но какие ужасные сведения: наши войска отступают, бои севернее Орла, юго-восточнее Смоленска, столько городов в самом сердце России — у врага!
Щеглова зачислили в бригаду рыть котлован на вершине горы, соседней с той, где лаготделение. Яму долбили в скале ломом и кайлом. Бригадир поставил на эту работу Щеглова и еще двух зеков. С утра до сумерек без перерыва все трое дробили неподатливый камень. Погода стояла, что надо: солнце согрело воздух, легкий ветерок. К концу дня истощенный годом полуголодной тюрьмы, бывший студент еле передвигал ноги.

Бригадир замерил выдолбленную яму и сказал:
; Норма не выполнена, все трое получат сокращенную пайку ; только пятьсот грамм хлеба.
При выполнении нормы полагалось шестьсот, а кому удавалось ее перевыполнить, получали восемьсот.

Вернувшись в барак, Сергей не обнаружил на нарах пальто. Кинулся к дневальному ; тот отмахнулся: «Только у меня и дела, чтобы за твоим вшивым пальто следить!»
К последним дням августа погода испортилась ; похолодало, моросил дождь со снегом. Бушлат и ватные брюки постоянно мокры, хоть выжимай.
Рабочий день продолжался двенадцать часов, никакого обеда не было. Вечером в бараке все старались просушить одежду, развешивая ее около единственной в бараке печки ; железной бочки с углем. Места для всех не хватало, и многие утром выходили на работу в мокрой одежде.

Самые страшные дни наступили во второй половине сентября. Утром – снег с дождём, к полудню – мороз. Мокрая одежда застывала на теле. Сергею не раз приходилось быть в мокрой одежде, но чтобы одежда замерзала на теле – такое он испытывал впервые. А ведь работать ещё предстояло до конца дня. Иногда не просохшая за ночь одежда застывала на теле ледяным панцирем уже с утра. Сергей понимал, что наилучшим способом борьбы с ледяной одеждой было движение, и он старался не останавливаться ни на минуту.

Управляться с кайлом и ломом становилось все труднее. Сокращенная пайка не утоляла голода, таяли последние силы. У единственной печки вытраивалась очередь ; высушить одежду. Сергею и таким слабакам, как он, приходилось забираться на нары во все мокром. На утренний развод поднимались невыспавшиеся, голодные. Предстоящий рабочий день представлялся кошмаром.






Доброта ; качество, излишек которого
не вредит
Голсуорси Джон, английский писатель

Глава 8. Грамотея спасли добрые люди

Мечтал Сергей, как о высшем счастье, ; заболеть чем-нибудь, что позволило бы «лепиле» (так называли зеки самозваных фельдшеров и недоучившихся медиков) дня на три выписать освобождение от работы, а еще лучше ; уложить  на койку при санпункте. Все знали ; дорога с той койки одна: в «деревянный бушлат». Но было все равно отчаявшемуся мученику, за жизнь он уже не цеплялся.

Как-то Сергею сказал такой же доходяга: можно вызвать понос, если выпьешь воды с мылом. Сергей проглотил обмылок ; результат никакой.

Вот, как описывал впоследствии Сергей Щеглов это страшное время: «Было у нас, норильских заключенных, три самых страшных врага. И первый самый страшный враг ; стужа. Мороз, да еще с ветром. А одежонка никудышная: бушлат ; семьдесят семь дырок, такая же телогрейка под ним, ватная шапчонка замызганная, рукавицы брезентовые на морозе как железо, не гнутся (а уж что под них на пальцы натянуто, какое рванье, лишь бы потеплее, ; это уж у каждого что отыщется).

Сапоги тоже быстро износились, их в каптерке заменили так называемыми бурками «ЧТЗ» ; Челябинский тракторный завод.
И одного из этих трех врагов хватало, чтобы сломить человека».
К зиме Сергея вместе с десятками других зеков отправили на стройку завода взрывчатых веществ ; Кислородный или Оксиликвитный ; на краю горы Рудной. Там заканчивалось возведение лагпункта из нескольких бараков. В них и разместили первых «новоселов».

Из последних сил бывший студент долбил скалу ломом и кайлом, вывозил тачкой осколки камней в отвал. Таскал цементный раствор и шлакобетонные блоки, из которых возводились стены здания. Приловчился и сам укладывать их в прочные ряды. Но вскоре и это оказалось не по силам, пурга и ледяной ветер сбивали ослабевшего парня с ног. Из подсобников перевели доходягу в таялыцики песка. Смерзшиеся глыбы привозили откуда-то самосвалами и разгружали возле уже построенной части первого этажа, отапливаемой несколькими бочками с углем. Задача Сергея и еще одного доходяги ; втащить в помещение смерзшиеся глыбы, воткнуть между ними шланг с паром и отваливать лопатой оттаявший песок. Придут подсобники каменщиков с носилками ; набросай в них тяжелую черную массу. Время отдохнуть есть, и главное, не на морозе, не на ветру.

А над песчаной таялкой, на втором этаже была комната, где сидели прораб и нормировщик ; армянин  Оганьян. Прослышал он, что внизу есть грамотный парень Щеглов и перевел его с согласия прораба на свободное место табельщика ; отмечать в ведомостях количество рабочих на стройке завода.

Сурен Торосович Оганьян тоже был политзаключенный. Про него Сергею рассказали: у него пятнадцать лет срока, статья 58-я. До ареста был членом партии, работал в ЦК комсомола Армении. После убийства Кирова его обвинили в троцкизме. В Норильске тянет лямку с тридцать седьмого.

Начальник оксиликвитного завода Яхонтов, узнав, что под боком работает студент, перевел его  в заводскую лабораторию, где несколько инженеров изучали свойства нового взрывчатого вещества, которое предстояло изготовлять на заводе.
Взрывчатка на основе тротила нужна была фронту. Необходимо было срочно подготовить производство местной взрывчатки. В Норильске предложили оксиликвит ; взрывчатое вещество на основе тундрового мха и жидкого кислорода.

Планировалось пустить завод в июне сорок третьего года. Одновременно строилась неподалеку обогатительная фабрика для извлечения из руды цветных металлов: никеля, меди, кобальта платины, золота. Они были необходимы для оборонной промышленности.

Бывшему студенту поручили обязанности лаборанта-взрывника. Так судьба и добрые люди спасли беднягу от неминуемой гибели.
Пока завод достраивался и монтировалось оборудование, лаборатория и кабинет начальника размещались поблизости в двухэтажном блочном здании, где жили вольнонаемные работники рудника «Угольный ручей».

В лаборатории Щеглов, инженер из заключенных и две лаборантки-комсомолки проводили опыты, анализы новой взрывчатки под руководством начальника лаборатории тоже заключенного инженера-химика Юрия Натановича Зинюка. Было ему лет сорок, участник гражданской войны, бывший руководитель нескольких важных строек первой и второй пятилеток. Осудили его на пятнадцать лет за причастность к троцкизму.

Исследование и производство взрывчатки на базе жидкого кислорода и местного сырья для патронов было крайне опасным, но творчески интересным.
Сергей Щеглов вспоминал: «Я несколько раз обгорал от преждевременно взорвавшегося патрона. Многие друзья мои по исследованию и производству оксиликвита тоже получили серьезные травмы. Были и погибшие».

 С большим уважением вспоминает Сергей Львович директора кислородного завода Яхонтова. Вот описание первой встречи с ним: «Алексей Дмитриевич приглашает присесть; пристраиваюсь на краешек дивана, снимаю шапку, жду вопросов. Вопросы следуют необычные: не «статья-срок», а доверительные и, как мне кажется, даже сочувственные: за что сижу, откуда родом, где учился? Словом, такого разговора с человеком в военной форме за полтора с лишним года заключения у меня не было. Я почувствовал не формальный, а человеческий интерес к себе».

Наиболее дружеские и деловые отношения у Щеглова сложились с коллегой по лаборатории инженером Тарасом Ивановичем Трубой. Свою необычную фамилию он произносил всегда с ударением на первом слоге. Срок отбывал по  пятьдесят восьмой, был лет на семь старше Щеглова. Остроумный, добродушный, с неизменным юмором, он был еще и большим умельцем, руки у него были, что называется золотые. Никто лучше него не мог опилить и оплавить стеклянную трубочку, выточить и пригнать пробку колбы, добиться герметичности соединений приборов. И все под песенку, все под прибаутку! А какая аккуратность в записях, в чертежах! Линию проведет карандашом или рейсфедером тушью ; не отличишь от типографской. Цифры в ряды выставит ; залюбуешься, чертеж сделает ; глаз не отвести. Был он еще и живописец, неплохо рисовал акварелью. Научил Сергея натягивать ватман на рамку, отмывать краски.

Завод достроили и пустили в июне 1943-го. Началось использование его продукции при добыче медно-никелевой руды на уступах рудника «Угольный ручей». Эффект был впечатляющий. Вольнонаемные работники получили правительственные награды. Заключенным Зинюку, Трубе, Шекуну, Щеглову и нескольким рабочим завода приказом наркома Берии за добросовестный и высокопроизводительный труд снизили срок заключения каждому на три месяца. Это было дороже всяких наград.

У Щеглова срок кончался через три года ; 23 июня   1946-го. Но большинство заключенных по пятьдесят восьмой не освобождали, оставляли в лагере «до особого распоряжения». Не было уверенности и у Сергея, что его выпустят. Однако 23 марта 1946 года освобождение свершилось. Выдали справку об освобождении и листок паспорта на год. Но покинуть Норильск не дозволялось. Заставили подписать договор с комбинатом на три года.

(ФОТО)

С. Щеглов и Е. Преферансова, лаборанты оксиликвитной лаборатории, подносят патроны поглотителя на зарядке скважин оксиликвитом (Норильск, 1944)




(ФОТО)

Испытание жизненности оксипатрона в полигонной лаборатории оксиликвитного завода. (Норильск, 1949)
Слева направо: С.Л. Щеглов, Ю.Н. Зинюк, М.Ш. Кантор







Из всех критиков самый великий, самый гениальный, самый непогрешимый ; время
Белинский В.Г., русский критик, публицист


Глава 9. Катастрофа

Почти все в жизни Щеглова осталось прежним, работа на том же заводе среди тех же людей, в той же должности. В невообразимо далеком и недоступном Муроме жила любимая девушка Дуся Тарасова, участница литературного, исторического и экономического кружков. Сергею удалось в ходе следствия доказать непричастность ее к «преступлениям» и Дусю, как он понял, не арестовали. Из лагеря он ей не писал, не хотел связывать ее судьбу. Потом понял, что это была его непростительная ошибка, и судьба наказала его за такое «великодушие».

Когда получил освобождение, телеграммой сообщил Дусе, что предлагает ей приехать к нему в Норильск. Она ответила, что, не зная о его судьбе ничего, недавно вышла замуж. Сергей понял ; винить в своей потере должен только себя.
Продолжал с прежней энергией трудиться в лаборатории. Начальник завода Яхонтов выхлопотал ему комнатку в рудничном общежитии. Началась самостоятельная жизнь на правах «вольняшки». Продукты питания, одежду, обувь получал по карточкам, как и все вольнонаемные. Зарплату установили вполне достаточную (в лагере ее не было, значилось так называемое «премвознаграждение»; на руки оно не выдавалось, шло на содержание в зоне и лишь небольшие остатки зачислялись на лицевой счет зека. Так что при освобождении Сергей получил несколько сот рублей).

Из лагеря он вынес два толстых романа, написанных в ночные смены на дежурстве в лаборатории. Дал их почитать начальнику политотдела Норильлага, оттуда обе папки перешли к местным литераторам на рецензию.

С этими литераторами ; Анатолием Шевелёвым и поэтом Владимиром Фроловым ; Сергей был знаком еще в заключении. В Норильске выходили две газетки ; одна для вольных, другая для зеков. В лагерной газетке Щеглов, будучи заключенным, печатал стихи, очерки. На свободе открылась возможность публиковаться и в газете для вольных (она называлась «За металл»). Сергей стал постоянным ее нештатным автором, рабкором.

Пригласили Щеглова сотрудничать и с норильским радиовещанием. Он сочинял репортажи и очерки про передовиков производства, статьи к юбилеям знаменитых писателей, ученых, рецензии на спектакли поселкового драмтеатра. Ему импонировало, что его творения читают многие люди, слушают по радио, где, к тому же, звучит его голос. К нему пришла «широкая» известность в узких кругах.

Литературные труды не мешали ему с прежней творческой активностью выполнять инженерные обязанности в лаборатории. Вел еще и общественную работу. Его выбрали в заводской и рудничный комитеты профсоюза, а вскоре и председателем.
Алексей Дмитриевич Яхонтов взял накопившийся за несколько лет отпуск (более двух месяцев) и уехал в родную Москву. Обязанности начальника завода временно исполнял технорук, техник-кислородник по образованию и опыту Марк Яковлевич Рыжевский. Он отбыл в Норильлаге срок по пятьдесят восьмой, женился на вольнонаемной и продолжал работать на комбинате. За добродушие, товарищеское отношение к рабочим, инженерам и техническому персоналу его уважали, как и за познания в производстве кислорода.

Тарасу Ивановичу Трубе к тому времени поручили руководящую должность на другом заводе. В один из начальных дней августа сорок шестого года оксиликвитчики, в том числе Щеглов и Щекун, выехали с завода на рудник «Угольный ручей» заряжать взрывчаткой скважины, пробуренные на одном из уступов. День был солнечный, непривычно жаркий, на горизонте накапливались грозовые тучи.

Разработанная в лаборатории и на заводе технология производства оксиликвита уже три года как перешла в промышленную стадию применения взрывчатки в карьерах. Но работники завода продолжали контролировать этот процесс. Казалось  бы, все давно известно, все давно отработано, но как показывает жизнь, ничего нет неизменного и застывшего, беспрерывно надо учиться, совершенствоваться, постоянно надо быть внимательным, особенно при работе с взрывчаткой.

Вот и сегодня Сергей с Леонидом Алексеевичем Щекуном и с рудничными взрывниками насыщали патроны жидким кислородом в термосах, установленных на железнодорожной платформе рядом с пробуренными в скале скважинами. Небо покрылось предгрозовыми облаками, облака превратились в черные тучи. Вдали уже погромыхивало, раскаты грома усиливались и приближались. И вот уже над самой головой грянул устрашающий удар и почти тут же хлынул ливень. Сергей, Щекун и взрывники едва успели залезть под платформу. Вскоре ливень прекратился. Леонид Алексеевич дал команду рабочим стащить брезент с термосов и приступить к зарядке скважин. Взрывники медными крючками доставали из кипящей кислородной жидкости патроны и на брезентовых носилках подтаскивали их к скважинам.

Назначенное время взрыва приближалось. Щекун и Щеглов в помощь взрывникам стали тоже опускать патроны в скважины.
Работа шла ходко, носилки с патронами быстро пустели, их заполняли вновь и подтаскивали без задержки. Щеглов и взрывники Коровин и Лукьянов сноровисто опускали в свою скважину патрон за патроном. 
               
Подняв голову и выпрямившись после опускания очередного, покрытого белым инеем оксипатрона Щеглов  увидел, что у соседней скважины, в четырех метрах от него, какая-то заминка. Взрывник Меркулов, наклонившись над скважиной, дергал веревку спускового крючка, но тот не освобождался. Взрывники Мурашов и Стельмаков подошли помочь Меркулову выдернуть шнур с крючком. К ним направился и Щекун.
Когда Сергей опустил еще один патрон в скважину и распрямился, чтобы надеть на крючок следующий. И увидел, что к скважине, где произошла заминка идет Марк Яковлевич Рыжевский, его темно-синий костюм, зеленый плащ на руке, отчетливо выделялись среди телогреек.

«Чего это ему не сидится на заводе, что ему тут делать?» ;  мелькнуло в мыслях Сергея.
Он медленно опустил очередной патрон, ощущая, по натяжению веревки, как он стал на предыдущий, тяжесть исчезла; еще чуть опустил крючок и начал вытягивать бечеву. И тут раздался страшный грохот у скважины, где возились с застрявшим патроном Меркулов, Мурашов, Стельмаков и Щекун. Что-то с необоримой силой надавило на плечи, на спину Сергея, повалило ничком, прижало к камням. Торопливо отползая, он боковым зрением увидел: тяжелая туча раздробленных камней, закрывая дневной свет, стремительно неслась, снижаясь над его головой. Он полз дальше, каменная лавина пронеслась,  падали лишь отдельные камни впереди и рядом с ним. Заметил, что по бокам быстро отползали Коровин и Лукьянов. Лица и руки в крови.

Сергей вскочил, повернулся назад. Там, где только что стояли Меркулов, Мурашов, Стелымаков и Щекун ; никого! Лишь черный налет копоти на камнях. Щеглов хромая подбежал к месту взрыва, вглядываясь сквозь завесу поднявшейся пыли, ; никого. Оглянулся, к нему прихрамывая, шли Коровин и Лукьянов. Сделал несколько шагов и тут увидел Щекуна. Он лежал навзничь, и вместо головы у него была только часть черепа, пустая и гладкая, как костяная чашка. Верхняя половина черепа и светлые кучки мозга виднелись неподалеку.

Сергей с Коровиным осмотрели все вокруг, пытаясь найти Мурашова, Стельмакова и Меркулова, но они исчезли. Лукьянов сидел на камне, оторванным рукавом рубахи пытался перевязать кровоточащую ногу. Марк Яковлевич неподвижно распростерся чуть дальше.

Издали, от бурильных станков и экскаватора, к месту катастрофы бежали начальник буро-взрывного цеха Иванов и рудничные рабочие.
Сергей увидел, как один из рабочих несет чью-то оторванную руку.
; Где была? ; спросил его Иванов.

; Вон там! ; рабочий указал на гряду камней за краем рудничного уступа.
Потом нашли ноги, другие части тел Меркулова, Мурашова и Стельмакова.
Юрий Натанович прибежал с другой стороны карьера, от оксиликвитного завода. В резиновых сапогах и гимнастерке, подпоясанной кожаным ремнем, он перескакивал через крупные камни. Подбежал, глянул на труп Щекуна, отчаянно взмахнул руками, подбежал к Марку Яковлевичу, вгляделся в его лицо всё в черных крапинах от горевшей взрывчатки, и тут ноги у него как бы подкосились, он опустился на камень, обхватил голову руками и... зарыдал. Сергей поразился: суровый, выдержанный Юрий Натанович ; и рыдает!

Через два дня хоронили Марка Яковлевича. Гроб с телом поместили для прощания в клубе профсоюзов Норильска. Марка Яковлевича предавали земле одного. Останки Леонида Алексеевича, Меркулова, Мурашова, Стельмакова зарыли неподалеку от могилы Рыжевского, но где именно и когда ; оксиликвитчики не знали. Заключенным не полагалось никаких похорон.

Сергея Щеглова кровный союз катастрофы скрепил с оксиликвитом еще на пятнадцать лет. Вместе с Зинюком ему предстояло изучать причины преждевременного взрыва, во всех подробностях исследовать нрав грозной взрывчатки, чтобы возобновить её применение на рудниках Норильска.

Яхонтова вызвали в Москву и предложили там работу, в Норильск он не вернулся. Начальником завода утвердили Юрия Натановича. По его ходатайству Щеглову поручили исполнять обязанности инженера-химика, а вскоре и заведовать лабораторией.

Почти три года изучали окиликвитчики причины преждевременного взрыва, проводили тысячи опытов. Десятки ученых, работавших в комбинате, были привлечены к экспериментам и теоретическим исследованиям. В итоге технологию применения взрывчатки сделали более безопасной и совершенной. Использование оксипатронов в скважинах возобновили и расширили. Расширился и круг людей, причастных к взрыванию ; и рабочих, и техников, и инженеров. Но главными организаторами и исполнителями работ были три человека: Юрий Зинюк, технорук завода Марк Кантор и начальник лаборатории Сергей Щеглов.

Достигнутые успехи породили у руководителей комбината мысль ; представить норильский оксиликвит на Сталинскую премию , высшую в то время награду за научно-исследовательские, производственные и иные достижения. Зинюку предложили подготовить материалы на представление к премии. Он составил теоретическое обоснование, Щеглов поставлял исследовательские данные, Кантор готовил чертежи. За несколько месяцев напряженной работы сводный отчет со всеми таблицами, графиками и схемами был завершён. Работали с воодушевлением: а вдруг и в самом деле дадут Сталинскую премию? Все трое были уже свободными людьми, хотя и с ограниченными возможностями и правами.

Их подписи под отчетом оказались в самом низу. Руководителем работ значилось первое лицо Норильска ; начальник комбината инженер-полковник МВД В.С. Зверев, а главными исполнителями ; его заместитель по горным работам К.Д. Васин, начальник горного управления И.В. Усевич, начальник рудника М.Д. Фугзан и инженер К.И. Иванов, тот самый, который во время аварии возглавлял буровые и взрывные работы на руднике «Угольный ручей», а потом вместе с Зинюком, Кантором и Щегловым проводил часть опытов. Про то, что в числе первых создателей оксиликвита был А.Д. Яхонтов, даже не было упомянуто.

С грифом «совершенно секретно» отчет и аннотацию к нему, а также анкеты на представляемых к премии руководство комбината послало в Москву, в аппарат Л.П. Берии ; куратора Норильского комбината.

Через несколько месяцев отчет вернули с замечаниями видных московских ученых-горняков ; на доработку. Московское начальство посоветовало Звереву снять свою кандидатуру, а руководителем назначить Васина.

Еще почти год Зинюк, Щеглов, Кантор, Фугзан и Иванов дорабатывали технологию, накапливали опыт промышленного применения оксиликвита, взрывая все новые и новые блоки скважин, прибавляя сотни и сотни тысяч тонн добытой с помощью оксиликвита руды.

Второй отчет отправили в столицу в конце сорок девятого года. Зинюк, Щеглов, Кантор по-прежнему значились в числе исполнителе работ.
Прошло еще несколько месяцев. И вот по Всесоюзному радио было объявлено, а затем и напечатано в газетах о присуждении Сталинской премии третьей степени за усовершенствование горных работ на Норильском комбинате. В списке лауреатов значились К.Д. Васин (руководитель работ), И.В. Усевич, М.Д. Фугзан, К. И. Иванов и научный работник института горного дела при Академии наук СССР Лариса Марченко. Она в Москве проводила некоторые опыты с оксиликвитом в лабораторных условиях. Фамилии Зинюка, Щеглова и Кантора исчезли. Никто не объяснил им, по каким причинам они были вычеркнуты. Да они и сами не спрашивали. Все было ясно. Вчерашние «исправленные враги», ни кому в стране неизвестные не имели права претендовать на высшую награду.

Мог претендовать на высшую награду бывший директор завода Яхонтов, но у него хватило ума и жизненного опыта, чтобы понять бесплодность претензий. Всё, что решалось в верхах, не подлежало пересмотру.
Сергей Львович записал в своем дневнике горькое стихотворение обо всем этом. А годы спустя, рассказал в книге под ироничным названием «Сталинская премия».




Талантливый писатель хранит свои книги не дома, а в библиотеке
Роллан Ромен, французский романист


Глава 10. Среди первых норильских литераторов

Началась так называемая «хрущевская оттепель» , давшая некоторые послабления в социальной, культурной и незначительно в политической жизни общества.

Повышение уровня жизни в городах и на селе оказалось недолгим. С народом заигрывали лишь до тех пор, пока шла борьба за власть в партийном руководстве. По мере того, как укреплялась власть Хрущева, начались совсем другие реформы.
Термин «оттепель» был запущен через одноименную повесть Илья Эренбурга. Этот писатель получил известность в начале 20-х годов ХХ века, издав роман «Хулио Хуренато».

Перед Великой Отечественной войной им был написан ряд репортажей из Испании, где сражались советские добровольцы. Его репортажи были пронизаны духом интернационализма советского и испанского народов.

Во время войны он работал фронтовым корреспондентом центральных газет.
Повесть «Оттепель» ознаменовала начало нового периода в жизни СССР, связанного со смертью Сталина и разоблачения его культа личности.

И это слово сразу же подхватила творческая интеллигенция. Подключились другие литераторы. Перекликаясь в названиях, появились «Времена года»             В. Пановой и ряд других произведений. Хотя даже такое «свободомыслие» Хрущев посчитал чрезмерным. Редакция литературного журнала «Новый мир» получила партийный нагоняй.

Характерной чертой того исторического периода была жесткая политика в отношении литературы и искусства. В условиях «оттепели» она приняла видимость демократических новаций.

Сказалось это и на жизни провинциальных литераторов. Республиканским, краевым и областным властям были разосланы директивы о создании литературных групп на предприятиях, стройках, в городах и поселках. Причем рекомендовалось опираться не только на признанных писателей, но и растить молодую поросль литераторов, воспевающих коммунизм.

Пришли соответствующие указания и в Норильск, где почва для деятельности творческих людей была и сложна, и в чем-то благоприятна. Обилие интеллигенции как творческой, так и технической, привлеченной к строительству промышленного гиганта, создавало необходимые условия.

Культурно-воспитательный отдел (КВО) Норильлага выпускал газету-многотиражку. Слово «многотиражка» возникло в советской журналистике не потому, что у ведомственных газет был великий тираж. Повсюду красовались стенгазеты, которые выпускались в одном-двух экземплярах и писались вручную. Заводские, колхозные и совхозные, строительные листки печатались в типографиях. В 1946 г. был издан приказ начальника политотдела Норильлага о создании литературной группы.
Напротив бревенчатого двухэтажного здания, в котором помещались управление и политотдел лагеря, высились три этажа величественного по поселковым масштабам кирпично-блочного Дома инженерно-технических работников (его сокращенно называли ДИТР). Там проводились культурно-массовые мероприятия вольнонаемных тружеников комбината, располагался Таймырский окружной комитет.

Этот дом стал своего рода литературным центром Норильска. Еще задолго до «оттепели» здесь пытались собираться местные литераторы. Об этом свидетельствует опубликованная 4 февраля 1947 г. в номере 31 - 32 (1041 - 1042) газеты «За металл» (её издавали партком комбината и окружной профсоюз).

В заметке сообщалось: «При библиотеке окружкома профсоюза создан литературный кружок. На кружке будут обсуждаться произведения советских поэтов и писателей, новинки художественной литературы, а также творчество местных авторов. В кружок записалось 9 человек. Среди них  Щеглов, Бурмистров и др. Намечено проводить занятия два раза в неделю. Руководит кружком В. Фролов».

Вот как Сергей Щеглов упоминает об этом: «Не помню, когда я записывался в этот кружок. Наверное, список составил Владимир Алексеевич Фролов».
Много позже в издающейся в Москве книге воспоминаний «О времени, о Норильске, о себе», в главе под названием «Первые норильские писатели прошли здесь лагеря, потом были ссыльными» Сергей Львович сообщал о Владимире Фролове: «Это был молодой энергичный человек, этакий живчик, приехавший в Норильск в годы войны. Патриотические стихи его печатались в газетах «За металл», «За ударный труд» и в дудинском «Советском Таймыре» к праздникам, к событиям в жизни страны. В литературном кружке он тщательно выполнял наказ политотдела, поощряя творческие усилия молодых рабочих, инженеров и культработников. Они от всей души воспевали строительство исполина советской промышленности за Полярным кругом. Делали это искренне. Ведь то был их поистине героический труд. Разумеется, о лагере, о заключенных не было ни намека.

Так было не только Норильске, но и в Магадане и Воркуте, в Комсомольске-на-Амуре и Средней Азии. Во всех лагерях воспевался самоотверженный труд людей, создающих советскую промышленность, добывающих уголь и руду, плавящих металл, прокладывающих по безлюдным просторам стальные магистрали, прорывавших каналы для воды в засушливые районы.

Кружок при библиотеке ДИТРа просуществовал недолго, лишь несколько занятий провели. Фролов в длительный отпуск уехал и творческий энтузиазм иссяк.
Известным человеком среди творческой интеллигенции Норильска того времени был журналист Анатолий Иванович Шевелев. Именно он подал начальству мысль о написании истории строительства комбината. Идея была одобрена, осуществление поручили ему же, в помощь отрядили Владимира Фролова. Выделили им комнатку в здании управления комбината, что рядом с ДИТРом, в начале Октябрьской улицы. Они заказали руководителям подразделений комбината материалы по истории коллективов, начали рыться в библиотеке ДИТРа, стремясь найти что-то об истории Таймыра, связались со старожилами Дудинки, с краеведами и архивистами Красноярска.

В подшивках первых норильских газет можно найти много очерков Анатолия Шевелева и Владимира Фролова о зарождении Норильска, истории Долгано-Ненецкого национального округа и его прошлого, вплоть до Мангазеи (XVI век)».
Анатолия Ивановича привезли в Норильск в 1941 году из Соловков — он был политзаключенным (58-я статья). До ареста (в феврале 1938 г.) в Свердловске заведовал отделом газеты «Уральский рабочий». Лаконичный, строгий стиль, широкая эрудиция отличали его репортажи и очерки. В  1941-м по упорным ходатайствам узника, не считавшего себя виноватым, он был освобожден и оставлен вольнонаемным работником комбината. Как и всех освободившихся из лагеря, его сразу зачислили на работу, не разрешая выезжать до особого распоряжения (сначала до окончания войны, потом продлили запрет на неопределенный срок). Анатолий Иванович стал близким другом Сергея Щеглова.

В мае 1947 г. был принят на должность специального корреспондента в газету «Красноярский рабочий», получил разрешение покинуть Норильск и квартиру в краевом центре. Ездил по всему краю, особенно много по Таймыру, Эвенкии. Его очерки и репортажи печатались не только в Красноярске, но и в центральных газетах «Труд», «Гудок», в альманахе «Енисей», различных журналах и сборниках. С его отъездом работа по истории Норильска заглохла, многотомная эпопея, составленная им и Фроловым, осталась в архивах комбината (Фролов покинул Норильск еще раньше Шевелева). Анатолий Иванович трудился в «Красноярском рабочем» до смерти. Он помог Сергею Щеглову опубликовать несколько стихотворений в альманахе «Енисей» и в сборнике красноярских поэтов.

Фролов тоже оставил заметный след в истории Норильска и Красноярского края. Его стихотворение «Енисей, Енисей, брат полярных морей», написанное в середине 40-х годов и положенное на музыку композитором Кайданом-Дешкиным, стало популярной в Сибири песней. Сергей Федорович Кайдан-Дешкин автор любимой пионерской песни «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры, дети рабочих» отбывал в Норильске срок по политической статье вместе с братом, по окончании срока освободился, но остался работать вольнонаемным. Его любимой женщине оставалось до конца срока еще несколько лет. Но на  беду у Тамары Ивановны Сливинской выкрали его письма (вольнонаемным с заключенными переписка была запрещена). Сергея Федоровича заставили уехать (об этом позже было рассказано в книге десятой «О времени, о Норильске, о себе»).

После отъезда из Норильска Владимир Фролов поселился в Подмосковье, печатал в газетах и журналах стихи и рассказы, издал сборник очерков. Умер в 60-х годах XX века.

Сочиненные Щегловым в 1944 – 1946 гг. два объемистых романа оставались в рукописи. Один назывался «Юность», другой ; «Люди, переносящие горы» ; о тружениках, взрывающих и перевозящих норильские скалы, в которых содержалась руда.
То был замысел Сергея Щеглова продолжить прерванный арестом и заключением путь в литературу. Он пытался отразить героический труд советских людей, создающих небывалый промышленный комплекс на вечной мерзлоте. Фролов и Шевелев прочитали оба произведения и посоветовали доработать. Но круговорот свободной жизни захлестнул молодого прозаика. Новые встречи, знакомства, любовь, а вскоре и женитьба. Поступил учиться в заочный политехнический институт. Да и работа по совершенствованию оксиликвита отнимала большую часть времени. На усидчивый литературный труд его не оставалось.

Замысел Щеглова написать о зарождении промышленности на необжитых просторах страны перехватил тоже бывший политзэк Василий Ажаев. Он сочинил роман о героическом труде товарищей, не называя их заключенными, получил одобрение лагерного и московского литературного начальства, и роман был опубликован в столице под заголовком «Далеко от Москвы» (действие происходило на Дальнем Востоке). Произведение было признано актуальным, открывшим новые пласты жизни, и получило самую высокую государственную оценку ; Сталинскую премию. Автор стал известен всей стране и за рубежом. Норильчане читали это произведение и узнавали свою жизнь, условия промышленного строительства на окраине страны в суровой природной среде и в военное время. Художественные достоинства ажаевского романа были невелики, но несколько лет он был на виду.

В библиотеке окружкома профсоюза при ДИТРе,  работали в сороковых годах люди незаурядной судьбы, ; вспоминал Сергей Львович. ; Это и Елизавета Яковлевна Драбкина и Алексей Николаевич Гарри, писатели и видные общественные деятели первых лет советской власти. Когда я освободился и стал завсегдатаем дитровской библиотеки, я каждый вечер встречал там полную женщину, которая казалась весьма пожилой. У неё были белоснежные волосы, добрый ласковый взгляд. Мой друг Иосиф Адольфович Шамич  рассказал мне, что она родилась в семье революционера в 1901 г., когда его семья была в эмиграции в Брюсселе. Яков Давидович Драбкин  остался в истории российского революционного движения под псевдонимом Сергей Иванович Гусев. В 1933 г. его прах с воинскими почестями был замурован в кремлевской стене неподалёку от ленинского мавзолея. Елизавета вступила в партию большевиков на шестнадцатом году жизни, за полгода до Октябрьской революции. В 1918 г. вела революционную работу среди рабочих Берлина. По возвращению в Москву была секретарем председателя ВЦИК  Свердлова , создавала первые комсомольские организации, сражалась на фронтах гражданской войны. Окончила Институт красной профессуры. Опубликовала несколько работ по истории национального вопроса в России. В 1931 г. было издано ее первое художественное произведение ; роман «Отечество».

 О том, что Елизавета Яковлевна продолжает литературную работу, никто не знал, даже всеведущий Шамис. Отбыв свой срок, она как и все заключенные не имела права выезжать из Норильска.
Позже, работая над книгой о Николае Михайловиче Федоровским , Сергей Львович нашел её адрес и написал ей письмо в Москву, где она проживала после снятия ссылки в 1954 г., пытаясь выяснить подробности ее встреч с этим ученым в Норильске. Завязалась переписка. Елизавета Яковлевна подарила ему несколько своих книг, на которые он написал рецензии в «Заполярной правде» и других газетах.

Гарри до ареста работал в «Известиях», являлся одним из ведущих журналистов СССР наряду с Михаилом Кольцовым , Абрамом Аграновским , Карлом Радеком , Давидом Заславским . Его «подвалы» печатались с подписью не в конце статьи со скромным инициалом вместо имени. Подпись стояла выше заголовка и набиралась крупным шрифтом ; АЛЕКСЕЙ ГАРРИ. Такой чести удостаивались самые известные люди: Максим Горький, Николай Бухарин , Алексей Толстой , Михаил Шолохов .
Алексей Николаевич начал печататься в 1920-х годах как газетчик, а вскоре одна за другой стали выходить его книги: «Путешествие чудаков по Европе» (1929), «Европа под ногами» (1930), «По следам Амундсена» (1930), «Паника на Олимпе» (1934), «Потолок мира» (1934, совместно с Л. Кассилем), «Огонь», «Струны», «Конец Петлюры», «Тамбовский рейд». Неожиданно для норильчан стали появляться его книги: «Зайчик» (1951), «В глухой тайге» (1952), «Последний караван» (1956), «Битва в тундре» (1957), «Рассказы о Котовском» (1959). Первые опубликованные рецензии на эти произведения принадлежали Сергею Щеглову. Он же рассказал читателям и о драматической судьбе Гарри.

Теперь известно его настоящее имя (Эрлих Ион-Яков Леонидович, он же Бронштейн). Родился в Париже 24 декабря 1898 года (в анкетах сообщал 1902, по новому стилю это был уже 1903). В 1926 окончил Военные академические курсы и школу «летчиков-безотрывников» (теоретический курс) при украинском спортивном обществе «Динамо» в Харькове  (1933). Владел итальянским, немецким, французским и английским языками. К своему 15-летию успел стать помощником начальника штаба отряда Красной гвардии при Совете Петроградской стороны в Питере. С января 1918 - комиссар «летучего отряда» ВЧК. Следующие шесть месяцев – командир кавалерийского взвода «особого отряда», а в начале 1919 пробирается в оккупированную англичанами и французами Одессу, входит в состав боевой дружины и подпольного ревкома. Затем полгода – член коллегии ЧК Бессарабии. Здесь знакомится с Котовским и работает три с половиной года в его отряде. После гражданской войны переезжает в тогдашнюю украинскую столицу Харьков. Его назначают заведующим отделом информации НКИД .

В апреле 1923 г. Гарри исключают из большевистской партии, но вскоре ему возвращают партбилет. Через два года, в июне 1925, его переводят в Москву, избирают членом коллегии и ответственным секретарем Крестинтерна . В 1926 г. Гарри – слушатель Военной академии. После февраля    1927 г. в анкетах он пишет: «Образование высшее, литератор. Партийно-политического образования не имею».

В следующее десятилетие Гарри прославился как журналист-международник и специалист по Арктике. Работал с Бухариным, публиковал книги. В апреле 1937 г., как «активного участника антисоветской террористической организации», его привлекают к суду. Однако с формулировкой «отсутствия доказательств» выпускают, переводят редактором газеты в Горький. Вновь арестовывают в январе 1938 года, приписывают «участие в антисоветской террористической организации». В итоге ; восемь лет лагерей (впоследствии срок сокращен на три года). С июля 1939 по март 1944 года ; заключенный Норильлага. Здесь же его освободили и зачислили работником комбината. Вот такая бурная биография.

А. Н. Гарри был одним из создателей научно-технической библиотеки Норильского комбината, работал переводчиком, консультантом, редактором «Бюллетеня технической информации. По просьбе Сергея Щеглова перевел с английского книжку одного из изобретателей оксиликвита американского инженера Деньюза.

Когда началась высылка из Норильска бывших политзаключенных, Алексей Николаевич в августе 1950 года был отправлен на поселение в г. Ачинск Красноярского края. После смерти Сталина Гарри реабилитировали, и в 1955 году он вернулся в Москву, где продолжил создавать художественные произведения о жизни советской страны, о развитии промышленности, о достижениях науки и техники, об открытиях и рекордах, о мужественных покорителях Заполярья. Его герои ; рабочие, инженеры, ученые, строители, конструкторы, изобретатели. В 1951 - 1956 годах он создает цикл повестей о Норильске. Последней его книгой стал роман «Без фанфар» (1961), рассказывающий о советских ученых и их подвигах во имя Родины. Первая рецензия на этот роман была опубликована Щегловым.

Вот как вспоминал о встрече с Гарри красноярский поэт, журналист член Союза писателей России и Союза журналистов И.Г. Гребцов: «В 1955 году к нам в книжное издательство заглянул немолодой, невысокого роста человек ; Алексей Николаевич Гарри, бывший сотрудник «Известий». Он возвращался с Севера и нуждался в заработке. Мы попросили его съездить в один из колхозов и помочь председателю написать брошюру. Он написал, получил за это достаточную сумму. Попутно собрал материал для двух очерков о колхозниках, которые через некоторое время были опубликованы в газете «Красноярский рабочий».

В 1956 году в одном из московских издательств появилась книга Алексея Гарри «Последний караван». Она хранится в моей личной библиотеке. За вымышленными названиями мест действия угадываются и Енисей, и Нижняя Тунгуска, и Норильск, и Дудинка, и Красноярск. Мне довелось встречаться с Алексеем Николаевичем в Москве на Новой Басманной».

Умер А.Н. Гарри в Москве 20 мая 1960 года. Сергей Щеглов опубликовал в газетах некролог.

С осени 1948 года, когда был создан Норильский учебно-консультационный пункт Всесоюзного заочного политехнического института, и до своего отъезда с Севера в 1956 г. преподавал студентам физику замечательный ученый, инженер, а впоследствии писатель Сергей Штейн . В числе студентов был и С. Щеглов. Лекции Штейна были увлекательны, рассказчик он был превосходный, материал знал безукоризненно, изложение научных вопросов перемежал восхитительными отступлениями, эпизодами своих встреч со знаменитыми атомщиками. Сергею Львовичу приходилось еще до его лекций встречаться с ним, когда Штейн приезжал на оксиликвитный завод проверять приборы в качестве сотрудника контрольно-измерительной лаборатории ТЭЦ.

Отец Сергея Иосифовича, А.И. Козерюк, большевик-подпольщик, а в 1920-е годы ; заместитель начальника Ростовской ЧК, оставил семью, и мать Сергея Зинаида Сергеевна вторично вышла замуж ; за одесского журналиста Иосифа Штейна. Сергей получил фамилию отчима.

Окончил Одесский химико-физико-математический институт. В начале 1930-х специальным приказом наркома просвещения Украины, продолжая учиться, был назначен доцентом кафедры философии; однако в его лекциях было усмотрено отклонение от марксизма, и смелого лектора уволили.

Он стал работать инженером на ленинградском заводе «Пирометр». Арестован в июне 1936 года, осуждён на десять лет, сидел на Соловках, потом в Норильлаге. В заключении познакомился с историком и географом Л.Н. Гумилёвым  и астрономом Н.А. Козыревым. Освобождён в июле 1945 года, в 1955 году реабилитирован. После освобождения продолжал работать на Норильском горно-металлургическом комбинате.
Первые публикации Штейна под псевдонимом «Снегов» относятся к концу 1950-х, его научно-фантастическая повесть «Тридцать два обличья профессора Крена» написана в 1964 году.

Одно из самых известных произведений Снегова ; выполненная в жанре космической эпопеи трилогия «Люди как боги». В нее вошли роман: «Галактическая разведка» (1966), «Вторжение в Персей» (1968), «Кольцо обратного времени» (1977). Эта трилогия считается одним из самых масштабных и значительных произведений в советской фантастике 1960 - 1970-х годов. Сам автор считал это произведение «мягкой пародией на библейские тексты».

Сергей Щеглов опубликовал в газетах и журналах первые рецензии на книги Снегова. В его архиве хранится множество писем Сергея Александровича. Сергей Львович не теряет надежды опубликовать их и издать книгу о Снегове.
Известны «фантастические детективы» Снегова о братьях Рое и Генрихе («Посол без верительных грамот»). Среди нефантастических произведений повести о советских физиках-ядерщиках «Прометей раскованный» и «Творцы», автобиографические рассказы и воспоминания о жизни в Норильске и о лагерных годах («В середине века» и др.).

В последнем фантастическом романе Снегова «Диктатор» (вышел после смерти писателя) внимание автора уделяется социально-политическим проблемам. Хотя действие происходит на вымышленной планете, в романе без труда угадываются аналогии с русской действительностью XX века.

После Норильска С.А. Снегов поселился в Калининграде и написал множество книг о советских моряках-балтийцах.
В 2007 году издательство «Терра Балтика» (Калининград) опубликовало двухтомный роман-воспоминание Снегова «Книга бытия». В ней Сергей Александрович воссоздаёт основные события своей жизни, размышляет об эпохе, обобщая факты своей биографии и многих людей, которых он знал. По некоторым оценкам, именно это масштабное произведение (законченное в 1994 году) стало главной книгой писателя.
С.А. Снегов скончался 23 февраля в 1994 году.

В 1940 – 1956 годах диспетчером речного порта работал в Дудинке заключенный Зелик Штейнман . Дудинцы и норильчане частенько читали его статьи и стихи в окружной газете «Советский Таймыр» (особенно в то время, когда редактором был большой ценитель литературы Пульман). Стихи Зелик печатал под псевдонимом Зин. Шатров. До ареста он был членом Союза советских писателей. Печатал критические статьи, литературные рецензии (в Краткой литературной энциклопедии обоих изданий ссылки на них можно найти в заметках о писателях И. Калинникове и других). Годы изгнания отлучили Зелика от текущей литературы. Но в начале 50-х годов «Сибирские огни» поместили одну из статей Штейнмана. И хотя никакой крамолы в материале не было, это навлекло на редактора журнала недовольство партийного начальства.

После XX съезда КПСС статьи Зелика Штейнмана стали появляться в альманахе «Енисей», журналах «Сибирские огни», ленинградских «Звезда», «Нева» и др. Получив реабилитацию, Штейнман вернулся в родной город.

В 1946 – 1947 гг. в норильской многотиражке «За металл» печатались очерки, статьи и зарисовки освободившегося незадолго перед тем Юрия Сальникова .
Он родился 11 сентября 1918 года в Омске. В 1936 году окончил десять классов в Новосибирске, в 1941 году – Московский институт философии, литературы, истории (МИФЛИ). Добровольцем пошел на фронт Великой Отечественной войны. В звании младшего лейтенанта находился на политработе секретарем комсомольского бюро артиллерийского полка. В 1942 году поссорился с начальством, был обвинен в антисоветской агитации и осужден по статье 58 на десять лет ИТЛ с последующим лишением на три года гражданских прав. Был направлен в Норильлаг.

Юрий виновным себя не признал и добился пересмотра «дела». Верховный Суд РСФСР заменил грозную статью на «дисциплинарный проступок» и в 1945 году Сальникова освободили с реабилитацией. Он возобновил профессиональную литературную деятельность в Норильске. Радовался, видя очередную свою работу, опубликованную в местных многотиражках. Юрий был частым гостем Щеглова, когда тот жил и работал на оксиликвитном заводе. Увлекательны были их беседы о литературе. Уединившись в тиши лаборатории, ночами читали они друг другу свои стихи, рассказы, очерки.

В конце 1946 г. он покинул Норильск и уехал к родителям в Новосибирск, его приняли в штат «Сибирских огней», в союз писателей. Печатался Юрий в Новосибирске, Тюмени, Омске, московских издательствах «Молодая гвардия», «Детская литература»; одна за другой стали выходить сборники его рассказов, повестей. Писал и пьесы, их ставили в Новосибирске. На первую книжку его рассказов Сергей Щеглов отозвался большой статьей в «Литературной газете».
В 1962 г. после смерти родителей Юрий переехал из Новосибирска в Краснодар. Работал в разных жанрах: рассказы и повести для детей, пьесы, историко-документальные книги, критика, публицистика. Бесчисленные выступления перед читателями на предприятиях, по радио и телевидению (постоянный ведущий многих программ). Сальников неизменно продолжал морально-нравственную тематику. На каждое его произведение в печати появлялись рецензии и статьи Сергея Щеглова.
В течение многих лет, с момента основания Российского Детского Фонда, Сальников возглавлял его Краснодарское краевое отделение. Смерть Юрия Васильевича 31 июля      2001 г. стала для Сергея Щеглова тяжким ударом.

В Норильске предвоенных и военных лет все знали имя журналиста и писателя Евгения Рябчикова , тоже отведавшего тюремной похлебки. Евгений Иванович, как и Абрам Аграновский и Юрий Сальников, добился реабилитации и покинул Норильск. Щеглов встречался с ним в Норильске и в Москве, печатал отзывы о его книгах.
Рябчиков запомнился как наблюдательный репортер. Он писал о Норильске интересно, но без упоминания лагеря, что было для того времени неизбежно. Газетные и журнальные очерки Рябчикова о строительстве Норильского комбината, документальный фильм по его сценарию были для читателей и зрителей своего рода открытием.

Известный в свое время публицист и деятель РАПП  литературный критик Иван Макарьев , впоследствии секретарь Максима Горького, как и многие писатели, не избежал Гулага. В середине 40-х годов работал диспетчером в стройуправлении Норильского комбината. Сергей Щеглов, Юрий Сальников и Анатолий Шевелев познакомились с ним в его комнате норильской гостиницы. Макарьев рассказал, что перед арестом в 1937 году заканчивал роман и не мог найти логичного финала для главного персонажа. «Теперь мне ясно, ; говорил он, саркастически усмехаясь. ; Моего героя ждал ГУЛАГ».

Макарьев часто упоминал Фадеева , причем — запанибрата: «Мы с Сашкой…». Щеглову и Сальникову казалось это бахвальством. Лишь много лет спустя Сергей Львович нашел в истории советской литературы многочисленные упоминания о совместной деятельности Фадеева и Макарьева, так что его фразы о закадычной дружбе «с Сашкой» не были бравадой перед молодыми литераторами.

Достав однажды из чемодана под койкой блокнотик, сшитый из оберточной коричневой бумаги, Иван Сергеевич читал своим гостям стихи Льва Гумилева, его сатирическую поэму на блатном жаргоне: «Испанская королева была та королева. Она одела всех придурков испанского двора в обмундирование первого срока…» Это было эзоповское изображение лагерной жизни. Сын Анны Ахматовой и Николая Гумилева тоже был в числе узников Норильлага.

Макарьев был человек отчаянной смелости. На руке у него не было одного пальца. Его отхватил уголовник, набросившийся на вертухая. Макарьев вступился за охранника, спас ему жизнь, а сам отделался ударом ножа в руку.

В середине 50-х годов Макарьева реабилитировали, и он вернулся в Москву. Его восстановили в партии и в союзе писателей избрали секретарем писательского партбюро. Существует версия его кончины. Постепенно спиваясь, он потратил партийные взносы и, не в силах пережить разоблачение, покончил жизнь самоубийством.

Вот что пишет С. Щеглов в книге «О времени, о Норильске, о себе…»:
«Поселок Норильск получил статус города. Была основана городская газета  «Заполярная правда» и от ее редактора С.П. Баранова потребовали создать устойчивую литгруппу. Многие годы отдал этот человек газетным трудам. Партиец с большим стажем, он был направлен в Норильск Красноярским крайкомом КПСС. Умный, проницательный, ироничный, он свое дело знал досконально. Внешне сухой, сдержанный, к людям был внимателен. Сотрудников новой газеты он подобрал, естественно, в основном партийных. Согласно субординации поручил создание литературного кружка заведующей отделом культуры Вере Туровой. Она литературным творчеством не занималась, но по долгу службы ей надлежало собрать местных литераторов под крылом редакции. Со свойственной ей исполнительностью Вера Карповна пригласила в литгруппу авторов, приносивших в газету заметки, зарисовки, рассказы, стихи. Я оказался в списке, составленным Туровой. Была там и комсомолка педагог Лариса Кузнецова. В Норильск она приехала к отбывавшему здесь срок отчиму (он был известным в городе врачом-терапевтом) Захару Ильичу Розенблюму. Вошли в литгруппу инженер Марк Певзнер, Марат Селегенев, Алексей Мамаев и вчерашние зэки по 58-ой статье калмык Давид Кугультинов, Виталий Головин, Дебола Алкацев, Сергей Штейн.

Давид до ареста, был принят в Союз советских писателей, в начале войны оказался в Норильлаге. После XX партсъезда его освободили. Избрали в бюро литгруппы.»
В феврале 1955 года на литературной странице «Заполярной правды» были помещены стихи Давида Кугультинова «На день рождения». В московском журнале «Огонек» (№ 52 за 1956 год) увидело свет его стихотворение «Высота» в переводе известного поэта Вл. Луговского . 29 декабря того же года «Литературная газета» в заметке о калмыцких поэтах упомянула поэму Давида Кугультинова «Искра в степи» как широко известную калмыцкому народу. (Отрывок из нее под заголовком «Война» за девять лет до того был напечатан в норильской лагерной многотиражке «За ударный труд».) Таков был выход поэта из лагерного «небытия».

Сергей Львович вспоминает: «Передо мной пухлая тетрадь форматом 20 на 30 сантиметров в серой бумажной обложке. Изрядно потрепанная, со следами сгибов, с маслянистыми пятнами, чернильными кляксами и перечерканными строчками и страницами. Сколько воспоминаний вызывает она! И в карманы плаща ее засовывал, и на заводском верстаке раскрывал. Храню ее вот уже более полувека как дорогой для меня документ и свидетельство совместных попыток творчества первых норильских литераторов.

Открывается тетрадь списком участников литгруппы. Лариса Семеновна Кузнецова, 1923 года рождения, преподавательница литературы школы № 5, член ВЛКСМ; Сергей Львович Щеглов, 1921 г., зав. лабораторией, рудник «Медвежий ручей», беспартийный; Марк Певзнер, инженер, член ВЛКСМ; Константин Иванович Егоров, студент 4-го курса техникума; Константин Антонович Золотов, тренер спортзала; Ирина Ивановна Труфанова, журналистка; Юрий Николаевич Мизюлин, беспартийный; Василий Михайлович Ермилов, исполком горсовета, секретарь, член КПСС… Далее в список вошли преподаватели, фельдшер, диспетчер завода, народный судья, артист драмтеатра, врач, электромонтер… Интересно перелистывать сейчас, многие десятилетия спустя, записи в журнале литобъединения (первое занятие провели 14 декабря 1954 года)». Сколько было этих заседаний, сколько словесных копий переломано при обсуждении стихов, романов, рассказов.

3 февраля 1955 г. Обсуждены очерки Просянникова, Сагалаева, Голенкова, стихи П. Андросова «Наш девиз», «Прощание». Выступили Кузнецова, Векслер, Голенков, Кугультинов, Смекалин, Головин, Фишман.

Сергей Львович вспоминает далее: «Помню улицы Норильска в середине 50-х годов. Оживленным был воскресный день: гуляли все ; молодежь, мамы и папы с детьми, люди средних лет. Стариков не видно. Город юности! Я заметил: пестреют в руках, выглядывают из карманов новенькие детские книжки, только что поступившие в магазин книготорга. Среди них ; «Красноклювик и Белогрудка». Ее только что выпустили в Красноярском издательстве, написал ее участник нашего литературного объединения Александр Смекалин. Купить в тогдашнем Норильске детскую раскрашенную книжку было настоящим счастьем для родителей. В первый же день продажи книжка Смекалина была раскуплена. Я с удовольствием написал и отправил в «Красноярский рабочий» положительную рецензию. Журнал «Сибирские огни» тоже похвалил рассказ молодого автора. Это было начало добрых напутствий талантливому человеку».

Сергея Щеглова выбрали председателем бюро объединения 11 июня 1956 года, секретарем бюро утвердили Алексея Мамаева, через неделю в бюро ввели Деболу Алкацева.
В редакции «Заполярной правды» с июля 1954 года работала литературным сотрудником жена Сергея Львовича Нина Балуева. В 1956 году ее назначили заведующей отделом промышленности, строительства и транспорта. Она тоже, когда позволяли служебные и семейные обязанности, участвовала в литературных собраниях.

Под эгидой литобъединения С.Л. Щеглов с Алексеем Бондаревым выпустил в Красноярске в 1958 году первую краеведческую книгу о стройке на Таймыре, основанную на воспоминаниях и документах.

Позже Сергей Львович записал: «Не обошлось без трений. Некоторые наши товарищи пытались воспрепятствовать изданию книги. Алкацев и Смекалин написали в крайком, будто мы с Бондаревым использовали норильские архивы без соответствующих ссылок, будто исказили обстоятельства возникновения комбината. На самом деле эти литераторы просто обиделись, что мы с Алексеем не включили их в соавторы».

Кляуза осталась без последствий. Книга «Город Норильск» получила хорошие отзывы читателей и в прессе. Быстро разошлась и долгие годы оставалась после рябчиковских изданий единственным источником сведений о Норильске. Дебола Алкацев продолжал общение с Щегловым и со  временем они даже подружились. После отъезда Щеглова из Норильска вместе с красноярским журналистом Ж. Трошевым Алкацев издал первую книгу о начальнике Норильстроя Завенягине.

Эстафету первых норильских летописцев в последующие годы принял В.Н. Лебединский. Он собрал много материалов по ранней истории Таймыра, активно общался с ветеранами.

Продолжил работу над историей Норильска и Алексей Бондарев. Покинув Заполярье, он поселился в Хакасии. В Красноярске вышла его брошюра о геологе Н.Н. Урванцеве («Ученый, землепроходец») и ряд других. До конца своих дней он вел большую исследовательскую работу, изучал документы в архивах, переписывался со старожилами. К несчастью, незадолго до его смерти пожар в квартире уничтожил его наработки.

В 1961 году Красноярское книжное издательство выпустило подготовленный членами норильского литобъединения сборник «Весна на Таймыре». Туда вошел рассказ Щеглова «Опасная зона», стихи рабочих                В. Филиппова, В. Ермакова, В. Агеева, геолога А. Смекалина, врача М. Векслера, инженера В. Капелевича, полиграфиста  В. Рывчина, рассказы Д. Сагалаева и других авторов. Профессии авторов были важны потому, что работу литобъединения оценивали в то время по главному критерию: как привлекались к творчеству рядовые трудящиеся.
Много рассказал всесоюзным читателям о Норильске приехавший сюда в середине 50-х годов журналист Анатолий Львов . Его яркие очерки, корреспонденции и репортажи систематически печатались в центральных газетах («Известия», «Правда» и др.), журналах и сборниках. А.Л. Львов ; автор многих книг, рассказывающих об истории Норильского промышленного района. Но это уже было после отъезда Сергея Львовича из Норильска.



Газеты ; секундные стрелки истории
Шопенгауэр Артур, немецкий философ


Глава 11. Ни дня без строчки

В 1961 году Сергей Щеглов переехал в Тулу и продолжал публиковать материалы о первых годах Норильского комбината, используя накопленные документы и воспоминания.

Расставшись с Севером, он поступил в Москве в «Союзкислородмонтаж» прорабом, получил производственный участок и жилье в Туле. И здесь, как и в Муроме, как и в Норильске, активно печатался в местных газетах. Сотрудник областного «Коммунара» Константин Петровский подсказал: «Появилась в редакции должность «специалист-консультант по промышленности». А у Сергея уже пятый год было удостоверение члена Союза журналистов СССР. И он стал штатным сотрудником областной газеты.

Как же это вышло? Инженер, шесть лет назад ценой больших усилий, в тридцать четыре года добившийся диплома инженера, отложил его в сторону и пошел править заметки и «организовывать» материалы в редакцию газеты. Сказалось желание выдвигать важные для общества мысли и делиться ими с многими людьми. Это можно было сделать через печатное слово.

Сейчас проблема донести до других свое мнение по тем или иным вопросам текущей жизни решается через интернет. Обменивайся мыслями и впечатлениями в «социальных сетях», заведи свой блог, соберешь подписчиков, которые не только удовлетворят твое авторское самолюбие, но и принесут вполне ощутимый доход. Ведь недаром известные блоггеры имеют не меньшую значимость в средствах массовой информации, чем журналисты и телеведущие.

Еще до выезда «на материк» Щеглов взял себе журналистский псевдоним «Сергей Норильский». Казалось, прошли времена, когда литераторы скрывали свое имя под вымышленной фамилией. Сергей Львович решился на это для того, чтобы укрепить свою связь с тысячами людей, отдавших свои силы и жизнь строительству великого промышленного комплекса в сибирском Заполярье.

В 1967 году Сергей Норильский выпустил в Горьком книгу «Николай Михайлович Федоровский». В ней рассказывалось о жизни, революционной и научной деятельности замечательного человека, с которым судьба свела Щеглова в Норильлаге. Всемирно известный минеролог, автор множества трудов и открытий в науке, основатель Всесоюзного института минерального сырья, член-корреспондент Академии наук СССР, Федоровский в юности был страстным поклонником марксизма, тщательно изучал «Коммунистический манифест», «Капитал» и прочие труды Маркса и Энгельса . В первую русскую революцию 1905 - 1907 годов участвовал в подпольных кружках, агитировал солдат царской армии за свержение самодержавия. В 1917-м как убежденный последователь Ленина вместе с сормовскими рабочими устанавливал советскую власть в Нижнем Новгороде. Свершив это историческое дело, отошел от политической деятельности и под влиянием В.И. Вернадского  отдал себя науке. Но наступила ежовщина и Федоровский, как множество ученых, политиков, писателей, рабочих и крестьян, был обвинен в антисоветских преступлениях, подвергнут пыткам и Особым совещанием НКВД осужден на пятнадцать лет.

В ГУЛАГе был «брошен» на лесоповал и другие «общие» работы, и только, попав в Норильск, получил возможность стать рядовым научным сотрудником и преподавать минералогию в местном горно-металлургическом техникуме. Но после Великой Отечественной, как и другие политические заключенные с большими сроками, уже весьма пожилым, был снова обречен на «общие» работы без права использования по специальности. Это привело Федоровского в каторжный Горлаг вместе с бандеровцами, власовцами и прочими военными преступниками, приговоренными к четвертьвековым срокам. Ему грозила гибель. Обессилев, он был отправлен в лагерную больницу. Только чудом ему удалось выжить, но здоровье Николая Михайловича было сильно подорвано.

После смерти Сталина вернулся в Москву и продолжил свою академическую деятельность. Он был ученым в самом широком понимании этого слова. Проявлял интерес ко всему новому, передовому, умел пользоваться наследием прошлого, считал, что ученый должен окружать себя учениками, способным» продолжать его дело. И этому принципу был верен всю жизнь. В честь нашего выдающегося земляка новый минерал бора был назван Федоровским. Умер Николай Михайлович Федоровский 27 августа 1956 года в Москве.

Обо всём этом и рассказал Сергей Норильский в своей книге, а также о том, как, работая вместе с Федоровским на рудниках Норильска, беседовал с ним, слушал его рассказы о встречах с Лениным, об участии в партийных съездах и о любимой минералогии. Необычайно одаренный, многогранный Николай Михайлович был еще и талантливым публицистом, писал не только научные, но и популярные книги, сочинял стихи. Это тоже сближало Сергея Львовича с крупным ученым, общественным деятелем и писателем.

Книга Норильского была положительно оценена в горьковской и московской прессе, в журнале «Новый мир», редактируемом в то время Твардовским.  Сергей Львович провел огромную исследовательскую работу в архивах Горького, Москвы, встречался с родственниками Федоровского, его друзьями по научной и партийной деятельности. В горьковскую книгу вошла лишь малая часть собранных материалов. Щеглов использовал их в сотнях очерков в газетах, журналах, научных сборниках. Мечта Сергея Львовича ; издать полную биографию Федоровского, осветить богатую событиями его личную жизнь, подробно рассказать о его встречах и сотрудничестве с великими людьми: Альбертом Эйнштейном , Владимиром Вернадским, Отто Шмидтом .
Вступая в профессиональную журналистику, он уже зарекомендовал себя как литературный критик. Его статьи и рецензии на книги печатали: «Литературная газета», журналы «Сибирские огни», ленинградская «Нева». Его выступления ценились знатоками за то, что, анализируя то или иное произведение, он не только раздавал авторам лавровые венки, но и доказательно указывал на просчеты литераторов.

В 1990 году тульская газета «Коммунар» напечатала работу Сергея Норильского «Рецензия, которая не была опубликована». В статье шла речь о писателе Анатолии Кузнецове. О его произведениях Щеглов печатал положительные отзывы. Поселившись в Туле, где жил тогда Кузнецов, Сергей Львович познакомился с ним лично и продолжал пропагандировать его творчество, начал писать о нем книгу. Но в 1969 году Кузнецов неожиданно для всех обманным путем уехал из СССР в Англию. Обман заключался в том, что он выпросил в писательском союзе творческую командировку под предлогом написать роман о В.И. Ленине к столетию со дня рождения. Но вместо того, чтобы посетить библиотеку Британского музея, где немало дней и вечеров провел Ильич, командированный советский писатель, член КПСС отправился совсем в другие места. Он попросил у британского правительства политического убежища, получил его и сразу же начал рьяно сотрудничать в антисоветских СМИ, сообщая всему миру, как невыносимо живется в Советском Союзе честным неподкупным писателям.

Сергей Львович незадолго до бегства Кузнецова написал положительную рецензию на его роман «Огонь», но напечатать ее не удалось, ревностные охранители устоев увидели в романе Кузнецова очернительство советского строя, хотя ничего подобного там не было.

И вот два десятилетия спустя, когда в стране шла Перестройка, изменились многие оценки и критерии, С. Норильский напечатал статью «Рецензия, которая не была опубликована». Кузнецова уже не было в живых, но о нем вспомнили, появились газетные материалы о его творчестве и судьбе, и Сергей Норильский в своей статье объективно изложил свою точку зрения.

«Трагически окончилась биография Анатолия, ; писал Сергей Львович, ; тяжка история его побега, не так уж радостно сложилась жизнь в Лондоне. И десятка лет не протянул он в Англии, умер от инсульта. А ведь мог бы жить, работать и сегодня».

Большинство книг Сергея Щеглова-Норильского ; о людях, которые жили, работали, творили, либо в Заполярье, либо на тульской земле. Одним из таких людей, который начинал писательский путь в Туле, а в дальнейшем стал успешным московским прозаиком и сценаристом, был Игорь Минутко.

Творческим дебютом этого писателя стала повесть «Мне восемнадцать лет» ; о проблемах становления личности молодых людей, самореализации и творческих исканий в условиях развенчания культа личности Сталина. В шестидесятых годах это была очень актуальная проблема и произведение Минутко получило признание многих читателей.

В 1962 году С.  Норильский напечатал аналитическую рецензию на книгу молодого автора, а вслед за тем отзывался на каждое его произведение. И в 2006 году издал в Москве книгу об Игоре Минутко под заглавием «Извечный поединок света и тьмы». Детально исследовал творчество писателя и попытался дать ответ на извечные русские вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?».

Минутко так писал о своих творческих поисках: «За полвека я проделал мучительный путь от фанатичного борца за коммунизм, «светлое будущее всего человечества», каковым я вступил в самостоятельную жизнь еще при Сталине, до убежденного противника коммунистической кровавой ереси».

В предисловии к книге Норильского Минутко позиционирует себя как «идеалиста, религиозного человека и немного мистика». А кто же на стороне «кровавого режима, коммунистической ереси». Получается ; Сергей Норильский, автор книги о «религиозном человеке».

Игорь Александрович пишет: «Ленин для него свят так же, как Каминский (герой минуткинского романа и пьесы «В июне тридцать седьмого») ; верный ленинский ученик; Сталин ; изверг, отсюда бедствия, которые терзали нашу страну 73 года советской истории; капитализм ; бедствие для человечества (…). Притом Сергей Львович искренен и упрям  в своей вере».

Полемизируя с Минутко, можно отметить, что, если человек не меняет своих принципов, взглядов на историю, ; он ограниченный ретроград, несмотря на свои положительные человеческие качества.

Другая книга С. Норильского по литературной критике: «Птицы поэзии Давида Кугультинова» посвящена народному поэту Калмыкии Давиду Кугультинову, лауреату Государственных премий СССР и РСФСР, Герою Социалистического Труда, члену правления Международного союза писателей, именем которого названа планета 2294. Этот поэт стоит в одном ряду с такими известными писателями, как Чингиз Айтматов, Расул Гамзатов, Алим Кешоков.

Сергею Норильскому как литературному критику писать о творчестве Кугультинова, с одной стороны, было легко, так как он владеет профессиональными приемами оценки и истолкования художественного произведения, а с другой стороны, существует опасность субъективизма, когда лично знаешь человека, с которым вместе начинал работать на литературном поприще. Сергею Львовичу удалось найти верный путь.

Все книги Сергея Норильского написаны о том, что он хорошо знает, о том, что на себе испытал, о тех, кого досконально изучил. Пребывание в Норильлаге вместе с Кугультиновым, когда тот ещё не был овеян славой Народного поэта Калмыкии и множеством хвалебных рецензий, позволило Сергею Львовичу проникнуть в малоизвестные сферы биографии стихотворца. Книга Норильского о Кугультинове, насколько мне известно, является единственной о его творчестве. И это нельзя расценивать как малозначительность художественной личности Давида Никитовича.

На титульном листе книги приведены слова классика советской многонациональной литературы Чингиза Айтматова: «Такой художник слова, как Кугультинов, рождается в недрах своего народа, в "галактике" его духовного и нравственного опыта, в его муках и радостях». Это высокая и вполне справедливая оценка. В устах Айтматова она воспринимается по отношению к Кугультинову своего рода афоризмом.
Особенность книги Норильского о Кугультинове ещё и в том, что, несмотря на колебания волн политического моря в СССР, эта работа оставалась первой, где открыто и страстно сказано о бедствиях калмыков в годы Великой Отечественной войны, о той ужасной судьбе, какая постигла их. В период правления Брежнева, когда ввели правило умалчивать о подобных трагедиях, вручая Давиду Никитичу всякие награды и премии, даже не намекали на то, что творчество поэта насквозь пронизано горькой темой политических репрессий.

Вместе с тем, живописуя трагизм Гулага, Кугультинов не закрывал глаза на страшные события в других странах планеты, и прежде всего, в США. Об этом вершинная поэма Давида «Бунт разума» - об атомной бомбардировке японских городов Хиросима и Нагасаки. Сергей Норильской по достоинству оценил отношение поэта к вине американских политиков перед народами и историей.

В анналах духовной культуры велика роль яркой творческой индивидуальности. Когда культурный мир страны произносит «калмыцкая поэзия», в его сознании возникает образ Давида Никитича Кугультинова. Он стал одним из духовных лидеров калмыков. Это убедительно показал его друг Сергей Норильский в своей книге.
Наряду с биографическими данными калмыцкого поэта, Сергей Львович рассказывает об истоках, процессе зарождения, становления и возмужания поэзии Кугультинова, о ее основных тенденциях, мотивах, содержании, прослеживает путь познания поэтом природы человека и человеческого бытия. Критик отмечает в стихах поэта трансформацию традиционных атрибутов поэтического стиля, образов, навеянных военным временем.

Сергей Норильский пишет, что «военные стихи Давида Кугультинова выражают глубоко личные переживания, и вместе с тем имеют обобщенный смысл, когда лирическое «я» поэта выступает от лица всего народа». Критик приводит строчки одного из стихотворений военного времени:

Степь! Если в грозном бою,
Струсив, себя запятнаю;
Степь! Если Джангара и Хонгра
Я оскверню имена,
Кровь мою в гной преврати,
О степь!
И, брезгуя мною,
Тело мое не прими
В лоно святое свое!

Тема счастья, которая с новой силой зазвучала в калмыцкой поэзии после войны, тоже не была оставлена вниманием С. Норильского. Говоря об этой теме в творчестве Кугультинова, он писал, что она «… была выстрадана, а значит, не надумана, и ее появление так же естественно, как естественны были слезы на глазах, которые пристально вглядывались в необозримую степную даль, отыскивая в ней знакомые приметы». Критик утверждает, что именно «это затаенное чувство породило мощный поэтический заряд множества стихотворений».

Яркой темой в творчестве Кугультинова С. Норильский считает его «пушкиниану». «Для Давида Кугультинова Пушкин – «лишь во времени ином, вдали», однако развитие и осмысление пушкинской темы переводится в историко-биографический план.

И, конечно, рассказывая о творчестве Кугультинова, Сергей Львович не мог обойти так близкую им обоим тему Норильска, связанную с драматическими судьбами его первых строителей ; заключенных. Калмыцкий поэт, испытавший эту долю, одним из первых осмелился раскрывать запретную тему, сперва как бы подспудно, не обозначая всей глубины и трагизма:

Те дни, когда я был здоров и молод,
Ты отнял у меня, унес, унес,
Норильск, Норильск, ; неповторимый город!
Меня во сне сжигает твой мороз,
и до сих пор огнем былых обид
меня сиянье Севера слепит.
Тебя, где слиты молодость и стужа,
люблю, ; но как люблю? Я знал семью,
где не было любви жены и мужа,
но оба обожали дочь свою.
Норильск, Норильск, скажи мне, почему
Навек ты дорог сердцу моему?

Поэту повезло, он остался жив. Как будто судьба пощадила его, чтобы он воспел новую Калмыкию, ее страдания и возрождение.
С поэзией Давида Кугультинова перекликается стихотворение Сергея Норильского, посвященное той же теме:

Быстрое время — жесткое стремя,
звезды пришпорив, куда же ты мчишь?
Путь невозвратный, тяжкое бремя —
грохот полета сменяешь на тишь.
Цели не зная, дымка земная
бездну пространства упрямо вихрит.
Что ты тоскуешь, даль роковая,
в бледном свечении лунных ланит?

Два поэта, у каждого своя судьба, но как близки их мысли, их переживания!
Сам Давид Кугультинов, уже обладавший многочисленными наградами и премиями, в том числе и международными, неоднократно отмечал, что ему приятно, когда оценивают его труд, хвалят за определенные достижения, но коробит, когда называют «великим», «гениальным», «классиком»: «Только оценка будущих поколений может действительно возвеличить или уничтожить все, что написано нами сегодня. В поэзии нет карьеры, есть судьба».

Они дружили на протяжении нескольких десятилетий, встречаясь изредка на жизненных перекрестках, обменивались телефонными звонками.
Письмо С. Норильского Д. Кугультинову 14.09.1965 г.

«Дорогой Давид! После долгого колебания посылаю «Заполярку»  с заметкой о тебе. Почему долго колебался? Дело в том, что как-то послал тебе «Сибирские огни»  с рецензией на твою книгу, а ответа не получил. То ли не дошла рецензия до тебя, то ли не понравилась? Но желание сделать приятное одержало верх и вот ; посылаю снова.

А написано у меня о твоих стихах много. Почти каждая твоя публикация вызывает мысли, которые хочется вылить на бумагу, и я это делаю. Накопилось, пожалуй, на добрую монографию. В прошлом году пытался предложить ее издательству в Элисте, но получил ответ, что они готовят о тебе статью в каком-то сборнике. Впрочем не унываю. Авось, будем живы, и удастся где-нибудь напечатать.
Горячо желаю тебе успехов. Пиши больше и так же хорошо, умно и благородно.
И мне пиши, хоть по паре слов, не обижайся, если у меня что не так. Сергей.
Письмо Д. Кугультинова С. Норильскому 26.11.1969 г.

«Здравствуй дорогой Сергей! Честное слово, давно собирался написать тебе, и каждый раз, как назло, только соберусь писать, ; исчезал твой адрес. Это бывает часто при такой неразберихе, как на моем столе.

Все, что печатаю, ты, вероятно, читаешь. В этом году вышла новая книжка ; «Дальние сигналы», которую посылаю тебе. В будущем году, в начале, выйдут два тома избранных стихов и поэм в «Гослитиздате». Уже набирается новая книжка. В ней будет большой цикл лирики, неожиданно родившейся. Любовной лирики.
Много времени уходит на поездки. Только в этом году побывал в Хабаровске, Комсомольске, Владивостоке, в Башкирии, объездил МНР ,Польшу, много раз бывал в Москве. И хочется еще поездить, побывать, в частности, в Норильске. Если вырву время ; это сделаю.

Как живешь. Где работаешь?
Вот, пожалуй, и все, что хотел черкнуть.
С приветом ; Д. Кугультинов.

Друзья по жизни, литераторы по ремеслу Давид Кугультинов и Сергей Норильский ставили своей задачей смелое, мужественное и последовательное художественное исследование действительности. Стремление дать ответ на жгучие вопросы своего времени определяет характерные черты их творчества. Оно наполнено напряженным раздумьями о становлении человеческой личности, о месте человека в мире, в бесконечной цепи бытия.

Как и другие литературоведческие произведения нашего автора, монография о Кугультинове снабжена подробным перечнем всех сборников, журнальных и газетных публикаций поэта, а также отзывов о его творчестве. В этом тоже научное достоинство книги.





Не существует какого-то особого времени для правды. Час истины ; сейчас и всегда
Швейцер Альберт, немецкий философ


Глава 12. Не вечно зло, если добро множить

Тема гуманистической нравственности, воспитания молодого поколения так или иначе присутствует в деятельности любого прогрессивного журналиста, писателя. Не обошел ее своим вниманием и С. Норильский в монографии о тульской писательнице Наталье Деомидовне Парыгиной. В 2000 г. он выпустил книгу «Не вечно зло, если добро множить» ; о проблемах утверждения нравственности в её творчестве.

Этим заглавием была обозначена заключительная часть книги С. Норильского «Сталинская премия». В нём отразился оптимизм Сергея Львовича, его устойчивая вера в то, что зло не одолеет род человеческий, и главный путь к этому - умножать добрые дела. Мысль не новая, но, если тот или иной писатель, философ, общественный деятель полагает на неё все свои силы, способности, это не может не вызывать реакции окружающих.

Обозначив этим девизом книгу о Парыгиной, Норильский поднял творения писательницы до философской высоты ; вопреки некоторым тульским журналистам, отрицавшим художественные достоинства произведений Натальи Деомидовны. Глубоко изучив все её книги, общаясь с ней, можно сказать, почти  с самого вступления писательницы в литературу, Норильский способствовал признанию её заслуг на поприще изящной словесности. Их значение подтвердилось созданием Парыгиной её вершинных романов: «Вдова», «Любой ценой», «Сын». Норильский стал первым критиком, развёрнуто показавшим значительность этих произведений. Никто больше него не писал о Наталье Деомидовне, хотя её произведения не остались незамеченными. По сей день его книга, выдержавшая два издания, остаётся единственной о её творчестве. Множество хвалебных отзывов не проросло в чью-либо книгу. Вместе с тем, позиция Норильского, далёкая от захваливания, от квасного патриотизма, привела к тому, что многие тульские литераторы как бы не замечают этой книги.

Работа Сергея Львовича о Парыгиной, как и другие его литературно-критические исследования, обладает ещё и чисто научной ценностью. Приведена полная библиография писательницы, перечислены её публикации и всё, что напечатано о ней. Этот скрупулёзный труд доступен не всем критикам и является признаком научного литературоведения. Недаром известный тульский учёный, автор фундаментальных трудов о Константине Федине Залман Израилевич Левинсон сказал об одной из первых книг Норильского (о Федоровском): работа достойна докторской диссертации. Но Сергей Львович не стремился к обладанию научными регалиями.
Творческий путь писательницы начался после окончания Томского политехнического института, во время её преподавательской работы в техникуме, а затем и в родном вузе. В 1954 году вышла её первая книга – «Записки педагога»  и сразу же нашла дорогу к сердцам читателей. В том же году Парыгина переехала в Тулу, через четыре года стала членом Союза писателей СССР, участвовала в создании тульской писательской организации. Училась на Высших литературных курсах при Литературном институте им.А.М. Горького.

С. Норильский подробно анализирует нравственные аспекты, затронутые Н. Парыгиной. Рецензируя повесть «Что сердцу дорого», он отмечает, как писательница сумела донести до читателя позитивный настрой советского общества того времени. Литературные герои Н. Парыгиной предстали интересными, духовно богатыми.

Сергей Львович не обходит и недостатки, встречающиеся в книгах писательницы: «Пока не поздно», «Один неверный шаг», «Короткое счастье, «Дни весенние». Он пишет: «…В произведениях недостаточно остроты, слаба концовка, тривиален «любовный треугольник».

Принципиальные вопросы, которые Норильский твердо отстаивает в критических публикациях ; верность жизненной правде, заветам гуманизма. Он утверждает: «Есть в творчестве Натальи Парыгиной страницы, которых осторожный критик предпочел бы не касаться, а критик неодобрительный, напротив, построил бы на них уничижительный вывод.

В канун пятидесятилетия советской власти вышел в Туле сборник очерков об участниках Октябрьской революции; назывался, как тогда полагалось, помпезно: «Гвардейцы Великого Октября». Парыгиной принадлежал в этой книге очерк об Александре Кауле  ; втором по значению после Григория Каминского  руководителе тульских большевиков в 1917 - 1920 гг. «Человек высокого долга», ; таково было заглавие очерка.

Парыгина подробно рассказывала, как верный идеалам большевизма Кауль строил социалистическое общество, но о том, что, в «великую чистку» 30–х годов прошлого века подвергся репрессиям и много лет незаслуженно отсидел в лагере, а через 20 лет был реабилитирован ; писательница умолчала.

Так в чем же изъян повествования в очерке Парыгиной, по мнению С. Норильского? Как раз в том, что автор не делает правдивый экскурс в историю, не раскрывает реальных причин трагедий миллионов людей, в том числе и своего героя, «сглаживает острые углы» противоречивости исторических событий.
Норильский пишет: «Помню, как огорчило меня то, что сказала мне Наталья Деомидовна после публикации очерка «Человек высокого долга» в ответ на мое замечание о том, что там не упомянуто об очень важном.

; Я сделала это сознательно. Тяжело, да, я убеждена, и не нужно писать о том, что было при культе» (имелся в виду культ личности Сталина).
Двадцать один год спустя, после первой публикации очерка о Кауле Парыгина поместила в сборнике своих повестей еще один рассказ об этом человеке ; под заголовком столь же нейтральным, как и предыдущий: «Вехи минувшего». И в этом очерке тоже ни слова о том, что произошло с Каулем в годы массовых «чисток».
С. Норильский ставит вопрос остро: «Замалчивание народной трагедии ; нравственно ли? Особенно велик урон от этого для молодежи, для ее морального воспитания. Что же говорить о долге писателя, главным героем которого, по слову Толстого, должна быть правда?»

Вспомним, тот же Толстой на рубеже XIX и ХХ столетий осуждал писателей, художников, чьи творения противоречили нравственности. Лев Толстой один из самых ярких представителей Серебряного века, характерной особенностью которого является сочетание эпичности с лиризмом, монументальности с утонченностью.
Тема «Не вечно зло, если добро множить» проходит через творчество Сергея Щеглова-Норильского последних лет. Размышления, начатые в «Сталинской премии», не покидали писателя. В 2009 году он напечатал брошюру под заголовком: «Повивальную бабку - за штат!». Какую бабку так невзлюбил Сергей Львович?

Как известно, Карлу Марксу принадлежит изречение: насилие - повивальная бабка истории. То есть всё новое, прогрессивное рождается в муках, и насилие приходит на помощь его появлению на свет, как акушерка помогает рождению ребёнка.
Увы, это марксово утверждение подтверждается всем ходом мировой истории. Но две тысячи лет назад родился учитель жизни, который разъяснил людям - и подтвердил собственным опытом, что можно - и необходимо! - обойтись без насилия. Христос стал основателем новой религии, распространившейся почти на всю планету.
Религия развила древние попытки положить основой любовь и добро, исключить убийство человека человеком. Старинная заповедь «Не убий!» получила новое мощное обоснование.

Однако многотысячелетняя практика насилия и убийств продолжалась и при христианстве. На словах были мир и любовь, на деле - те же войны, те же разбои.
Вот появился человек, русский писатель и философ из поместья «Ясная Поляна» в Тульской губернии, который своим талантом художника и мыслителя завоевал всемирное признание, так что его голос стал слышен на всю планету. Этим всеслышным голосом он заявил: «Пора человечеству вернуться к основополагающим заветам Христа, отбросить всё, что их искажает, всё, что придумали господствующие владыки, и жить так, как призывал галилейский учитель».

Эти мысли Сергей Норильский изложил в небольшом эссе «Повивальную бабку - за штат!». И продолжал развивать их в своих статьях, очерках, стихах и в прозе. Через год выразил в объёмистой книге, которую назвал: «При свете Христа и Толстого».

Сочинение это построено, как спор трех собеседников: пессимиста, оптимиста и скептика-оптимиста. Каждый из них доказывает своё. Пессимист утверждает, что все попытки жить по христовым заветам – утопия, человеческий мир и сам человек устроены так, что насилие, убийства, войны заложены в природе. Оптимист категорически возражает оппоненту; третий спорщик пытается примирить обоих, найти сильные и слабые места в их рассуждениях. Тем самым он, по сути, оставляет вопрос открытым, даёт возможность читателям самим додумывать, исходя из собственного жизненного опыта и новых событий в человеческом обществе и жизни планеты Земля.

Я видел заготовки Сергея Львовича к новому изданию этого философско-публицистического трактата. На титульном листе предполагаемого издания значится: «Мир во мгле, а также при свете Христа и отблеске Толстого» ; Лев Николаевич не был основателем новой, даже нео-христианской религии. Поэтому ставить знак равенства между ним и Христом несправедливо. Размышления автора книги приводят к всё новым и более сложным вопросам и их переплетение, как и сама жизнь, непредсказуемо. Сергей Норильский призывает людей выйти из мрака действительности, руководствуясь светом Христа и отблеском его сияния, какого достиг и оставил нам яснополянский мыслитель.

Книги, выпущенные Норильским после «Христа и Толстого», продолжают размышления на ту же неизбывную тему. Эссе «Время и звёзды Николая Козырева» автор со свойственной ему скромностью обозначил как «Заметки о жизни и деятельности российского астронома и астрофизика». Слово «время», начинающее заглавие книги, не надо понимать как просто обозначение эпохи, в которую жил и творил учёный. С одной стороны, это, конечно, и так, но герой повествования создал научную теорию времени ; одного из видов энергии Вселенной. «Звёзды Николая Козырева» тоже воспринимаются двузначно: тут и объекты мирового пространства, изучению которых посвятил себя Козырев, но и звёзды, как достижения в его деятельности. Заглавие книги многозначно и точно определяет содержание произведения.
Ценность книги ещё и в том, что она является первым сочинением о жизни и трудах учёного с мировым именем. Его судьба трагична, как во многом трагично время, в которое он жил. Щеглов-Норильский дал простор своим исследованиям по коронной его теме политических репрессий в Стране Советов. Особенно значимо то, что Сергей Львович удостоился личного знакомства и общения с Козыревым: оба испытали тяготы Норильлага. О Козыреве, как и о Федоровском, будут писать многие. Но никто не заменит того личного общения, которое составляет неотъемлемую суть рассказов и воспоминаний Сергея Норильского.

Есть ещё один нюанс в этой книге, тоже свойственный и другим книгам Щеглова-Норильского. Это размышления о религии, о том как некоторые замечательные люди, в том числе и естествоиспытатели, приходили к богу в условиях, когда в их стране правила безбожная власть. Это тема книг «Павла и Клавдии», и «При свете Христа и Толстого». Николай Александрович Козырев во время заключения стал верующим человеком, христианином так же, как и физик по образованию и научной деятельности писатель Солженицын (о чём тоже рассказано в эссе о Козыреве).
В книге «Тульский феномен» критик С. Норильский прослеживает литературный путь писателя Валерия Маслова , дает объективную оценку его творчеству.

Валерий Маслов в школе хорошо учился и был образцовым юннатом, а затем с отличием окончил Мичуринский плодоовощной техникум и Московскую сельскохозяйственную академию. Опыт работы бригадиром в совхозе помог ему создать первое, во многом автобиографическое произведение «Там же, на нашем пруду». Валерию повезло: его рукопись заметил и одобрил на семинаре молодых литераторов исследователь советской литературы Вадим Кожинов , после чего она была опубликована в коллективном сборнике «На земле Яснополянской».

Затем – первая литературная премия за рассказ «Прогоню ли я её?» на конкурсе Тульского комсомола, отделения Союза писателей РСФСР и редакции газеты «Молодой коммунар». В 1984 году вышли «Возвращение» в Приокском книжном издательстве и роман «Расплата», а в московском «Современнике» – «Случай в Обояни». Потом пошли детективы: «Мафия бессмертна», «Бардак», «Дальше пойдешь один».

Роман «Москва времен Чикаго», изданный московским издательством «Терра», наводил на сравнение жизни в столице России с тридцатыми годами в американском Чикаго, очаге преступности.

В романе «Ближняя дача», посвященном российской истории, сюжетные линии параллельно развиваются в двух планах: в эпоху Сталина и в эпоху Ельцина. Роман «Звонок с того света» отображает противостояние гипотетического президента страны и олигархов.

Опубликовал Маслов  и мемуары. В них, в частности, рассказывается, как в переделкинском Доме творчества он познакомился с В. Распутиным, А. Вознесенским,                А. Цветаевой. В Туле Маслов организовал Дом творчества писателей. Известный писатель и драматург Михаил Рощин сделал такую запись в альбом тульского Дома творчества, возглавлявшегося В. Масловым: «Сердечный поклон вашему тульскому Дому от нашего подмосковного Дома творчества в Переделкино! Думаю, в чем-то мы похожи. Полагаю, что и трудности сбережения Дома и выживания сегодня тоже подобны. Верю и надеюсь, что удержимся и сохранимся, подобно великой Ясной Поляне. Один из переделкинских старожилов Михаил Рощин».

К сожалению, уже в наши дни Дом творчества, несмотря на все усилия Валерия Яковлевича у тульских писателей отобрали, передали другим владельцам и, судя по всему, историческое здание, культурная ценность города, еще не скоро будет отреставрировано и предстанет в прежнем великолепии.

Валерий Маслов всегда относился с уважением к Сергею Щеглову (Норильскому), как к старшему товарищу еще с тех времен, когда они вместе работали в областной газете «Коммунар». В. Маслов пришел в редакцию, где С. Щеглов уже несколько лет заведовал промышленным отделом.

Десятилетия спустя, на обложке своей книги «Тульские люди», подаренной С. Щеглову, В. Маслов написал: «Щеглову С.Л. ; с трепетом, как знатоку людей и истории Тулы. Не судите строго ; это мой сугубо личный взгляд».




Когда мы счастливы, мы всегда добры, но когда мы добры, мы не всегда счастливы
Уайльд Оскар, английский писатель

Глава 13. «Павел и Клавдия». «Мы путь Земле укажем новый…»


В 2006 году Сергей Львович обнаружил в архиве Российского «Мемориала» тетради с дневниками, письмами и другими записями жены священника из Владимирской губернии Павла Устинова. Женщину звали Клавдия Ивановна. Внучка Устиновых москвичка Ольга Стронгина подарила «Мемориалу» эти тетради. Ознакомившись с ними, Щеглов понял, что отец Павел - тот самый Устинов, которому Сергей в детстве прислуживал на богослужениях в одном из храмов города Мурома. Он скопировал эти тетради, набрал электронный текст, вывел на бумагу, познакомился с Ольгой Михайловной Стронгиной и предложил ей издать эти воспоминания и письма. Ольга Михайловна согласилась, и в 2008 году в Туле вышла книга объёмом 810 страниц с фотографиями под заголовком «Павел и Клавдия». Составители книги Сергей Норильский и Ольга Стронгина бережно сохранили текст, проведя лишь минимальную литературную и корректорскую правку. Сергей Львович снабдил издание послесловием, назвав его «Летопись страданий», и статьей «Как искореняла «опиум» безбожная власть».

Павел Устинов был арестован в 1937 году в Муроме, вовлечён следователем в групповое уголовное дело под устрашающим названием «Церковно-фашистская диверсионная террористическая организация». В эту мифическую организацию вписали десятки священнослужителей, прихожан муромских церквей. В чудовищный список попала и мать Щеглова Александра Ивановна Коротаева. Следователи провели пристрастное дознание, сфабриковали обвинительное заключение, в котором предлагалось почти половину арестованных расстрелять, остальных принудить к длительным срокам лагерного рабства. Обвинительное заключение было представлено в так называемую тройку НКВД СССР по Горьковской области. В тройку входили первый секретарь обкома ВКП(б), областной прокурор и начальник управления НКВД.

 Эти три человека и рассматривали предоставленные им кипы обвинительных заключений и решали судьбы граждан, в них фигурировавших. За редкими исключениями выносился именно тот приговор, какой был предложен следователем. Павел Устинов и ещё полтора десятка мужчин и женщин были приговорены к высшей мере «социальной защиты», то есть к расстрелу; остальные - к тюремным срокам по десять лет. Александра Коротаева оказалась в этой части списка. У неё не отняли жизнь, но обрекли на десять лет лагерного рабского труда в далёком Казахстане. Пятидесятилетней женщине предстояло мучиться, состариться, потерять остатки здоровья и скончаться в лагерной больнице, не в силах выйти на волю.

Обо всём этом и о многих подобных страданиях невинных людей составители книги «Павел и Клавдия» убедительно рассказали, дополнив повествование копиями допросов, обвинительных заключений и справок о приведении приговоров в исполнение.

Важно отметить, что составители книги не только не получили за свой труд какого-либо вознаграждения, гонорара, но и расплатились с издательством из своих средств. Книгу не продавали, а дарили всем, кого она интересовала. Таких людей нашлось много и через два года все 200 экземпляров разошлись. Поступало много запросов ещё, и составители решили повторить благотворительную акцию - издать книгу во второй раз. Новое издание дополнили сведениями из архивов КГБ, полученными после выхода первого издания.

Работа заняла два года, и в 2012 году читатели получили ещё двести экземпляров. Родственники Устиновых собрали деньги на типографские расходы, а Сергей Львович бесплатно вложил труд на литературную обработку материала. И что вы думаете? Сегодня из тех двухсот экземпляров у составителей книги осталось по два экземпляра! Зато оба издания можно найти в библиотеках Тулы, Москвы, Владимира, Мурома и других городов России и даже в США. В архиве Сергея Львовича множатся наработки к третьему изданию «Павла и Клавдии».

Если в предыдущих работах Щеглова-Норильского, посвященных литературоведению и критике, речь шла о коллегах по писательскому цеху, то в книге «Крылья тульских столетий», вышедшей в 2010 г., затрагивается другая тема ; история Тулы.
На обложке книги «Крылья тульских столетий» изображён Успенский храм, что на площади Ленина. Книга открывается главой «Приговорённые к смерти - спасены». В числе намеченных к сносу культовых зданий Тулы значилась и эта церковь, бывшая когда-то главной святыней расположенного тут Успенского монастыря. В 1920 году монастырь был закрыт по решению Тульского губисполкома, выполнявшего постановление центральной власти РСФСР о борьбе с опиумом для народа. Здание церкви приспособили под Тульский областной архив.

Сергей Львович и начал книгу с того, что описал своё посещение храма, ставшего мирским заведением. Его высокие своды перекрыли на четыре этажа брёвнами и половыми досками, а на них свалили привезённые из всех уездов губернии многовековые документы: ревизские сказки, церковные записи о рождениях, бракосочетаниях и смертях жителей и прочие документы. Ну, не то, чтобы свалили, а сложили стопами прямо на досках перекрытий.

Посещение Щегловым этого хранилища состоялось 27 февраля 1989 года в сопровождении сотрудницы Тульского госархива Нины Васильевны Столяровой. Из её рассказа Сергей Львович узнал, что это здание на площади имени вождя мирового пролетариата теперь ни к чему и его внесли в список других подобных сооружений города-героя, чтобы снести. Сергей Щеглов работал тогда в главной областной газете «Коммунар», ведал промышленностью, транспортом и строительством и потому был вхож в кабинеты начальников соответствующих ведомств Тулы и области. «Да, совершенно верно, - подтвердил заведующий отделом строительства и архитектуры облисполкома Абрам Михайлович Мексин, к которому я обратился за разъяснением, - пишет Сергей Львович в книге. - По условиям конкурса на лучший проект застройки центра Тулы эта церковь подлежит сносу».

Щеглов написал в защиту бывшего храма статью, но редактор газеты посчитал тему недостойной печати. Тогда Сергей Львович привлёк к вопросу знакомых представителей культуры города - журналистов, писателей, архитекторов, в их числе и Владимира Васильевича Куликова.

Чем же привлек этот человек внимание знатока людских характеров и живописца интересных судеб Сергея Щеглова?
Куликов ;– заслуженный архитектор России, краевед, художник, педагог, патриот родного города. Он автор книг «Золотое кольцо Тулы; – Ленинский район», «Тулы золотые мастера», «Ажур металла рукотворный» и других изданий, прославляющих край древних воинов и мастеров.

Более двухсот архитектурно-планировочных работ и проектов застройки, реставрации памятников архитектуры на творческом счету Куликова. Самостоятельно и в соавторстве им разработаны и осуществлены проекты административных зданий, областной больницы, паркового комплекса и жилых районов.
Книги Куликова «Тульские деревянные кружева» и «Ажур металла рукотворный», «Край наш Тульский» и ряд его публикаций отмечены дипломами и премиями.

Кроме профессиональной деятельности, профессор Куликов ведет общественную: председатель Комиссии по культуре и историческому наследию; с 1994 г. – сопредседатель, а затем член совета и президиума Хомяковского общества; член правления и заместитель председателя Тульского областного отделения Российского общества «Мемориал»; член президиума Ассоциации по возрождению русской словесности и культуры при Союзе писателей России; Владимир Васильевич участник I съезда Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, I Всемирного русского Собора, учредительного съезда Союза архитекторов РСФСР, член Союза писателей России.

В книге С. Щеглова рассказывается, как соединёнными усилиями смелых и честных людей Успенская церковь была спасена и даже вчерне отремонтирована (за шестьдесят лет она не испытала ремонта). Многие столетья пронеслись над ровесницей Москвы Тулой, и на их крыльях, по образному выражению автора, вознеслась слава древнего русского города.

Надо сказать, что при всех положительных отзывах на книгу Сергея Львовича о Куликове, эта её сторона не была отмечена прессой
В 2015 г. С. Норильский выпустил книгу, посвященную революционеру, оставившему значительный след в истории Тулы, ; Сергею Ивановичу Степанову: «Мы путь Земле укажем новый…».

Кто это - мы? В подзаголовке стоит: «Эскизы документального исследования с элементами философско-публицистского домысла. Житие и кончина революционера-рабочего, его учителей и соратников». К учителям и соратникам Сергея Ивановича принадлежали Ленин, Плеханов, Богданов-Малиновский и многие основоположники революции в России. Люди, свято верившие, что только насилием можно привести мир в счастливое будущее. В том и состояло их указание нового пути. Троеточие, стоящее в заглавии после слова «новый», обозначает дальнейшие слова революционной песни, из которой это взято. Дальше в ней шло: «Владыкой мира будет труд».

Труд создал человека. Труд совершил всё, чем может гордиться человечество. И не только гордиться, но и жить во благе достижений цивилизации.
Но вот беда: при всей привлекательности благой цели путь-то оказался ложным. Что подтвердилось историческими событиями. Тут и колоссальные потери человеческих жизней, и неисчислимые страдания граждан построенного на насилии государства, и, наконец, казалось бы, неожиданный его распад после многих достижений, побед и успехов.

С точки зрения марксизма-ленинизма произошла контрреволюционная реставрация капитализма в итоге ослабления насилия в сверхдержаве Советов. Так бывало неоднократно в истории. Почему и призывали Маркс, Ленин, Сталин и другие теоретики и практики пролетарской революции крепить насилие.
Невнимательному читателю может показаться: объёмная книга Сергея Норильского о революционерах воспевает их, фанатиков ложной идеи. На самом деле он ставит вопросы: была ли идея ложной? И если ложной, то почему? Были ли русские народовольцы, марксисты-ленинцы, социал-революционеры и прочие теоретики и практики построения нового мира только  фанатиками, а не высокообразованными общественными деятелями, новаторами? Могла ли Россия обойтись без свержения самодержавия и, достигнув этой цели, пойти по пути демократического развития без дальнейших революционных бурь? Столкновения мнений об этом до сих пор сотрясают нашу страну. Книга Сергея Норильского оказалась в эпицентре этих столкновений.

Но... Сергей Львович с горькой усмешкой говорит: «Написал бы её известный литератор или философ, она бы стала предметом жарких споров, похвал и нападок. Но кто знает Щеглова-Норильского? Он, по принятой формуле, широко известен лишь в узких кругах. Провинциальный публицист, издающий свои творения мизерными тиражами. Кто его услышит? Многие ли прочитают его тонкие и толстые книги? Тем более, когда книга вообще доживает свой век под напором новых средств миропознания, подобно тому, как в своё время книгопечатание сменило пергаменты и рукописные фолианты».

Работа Норильского о Степанове написана на основе огромного количества документальных материалов: письма, публикации, беседы с очевидцами событий, родственниками Сергея Ивановича.

Он с юных лет вступил в революционное движение, был участником II съезда РСДРП, основавшего большевистскую партию, встречался с Лениным, Плехановым.
Первая публикация книги С. Щеглова прошла в 1974 г. в соавторстве с Л. Здовбель. Сорок лет пролетело между первым изданием и окончательным опубликованным вариантом. Получился том почти в 500 страниц, с множеством иллюстраций.

Сергей Иванович Степанов родился 7 октября (25 сентября по старому стилю) 1876 года. Образование получил в земской начальной, затем в Тулубьевской воскресной школе. Освоил слесарное и токарное дело. Работал на тульском оружейном, а потом на патронном заводе. В 1919 году Степанова назначают председателем заводоуправления патронного завода, а затем директором, ставшего к тому времени государственным.

В 1922 году газета «Правда» объявила конкурс на лучшего «красного» директора заводов страны. По итогам конкурса редакция присудила первое место Сергею Ивановичу Степанову.

В 1925 году его избирают председателем тульского горсовета, а потом и губисполкома. В 1930 году Степанова назначают заместителем председателя Мособлисполкома, затем председателем московского областного суда.
14 августа 1935 года Сергей Иванович умер от полученных в автокатастрофе травм.
В Туле его именем названа улица в Пролетарском районе.

Такова краткая биографическая справка о С.И. Степанове. В книге Норильского все это изложено подробно и в художественном стиле. Степанов и его друзья свято верили, что могут и должны установить в России, а потом и во все мире «свободный труд свободных людей, целью которых будет не поклонение златому кумиру, а достижение всеобщего человеческого счастья».

Что получилось из этого благородного светлого замысла, всем известно. Октябрьская революция установила социалистический строй на огромных просторах бывшей царской России и почти семь десятилетий её народы под руководством большевистской партии строили социализм. Отстояли его от нашествия Гитлера. А через сорок пять лет после Великой Победы над фашизмом созданная Сталиным сверхдержава внезапно обрушилась и на ее просторах вновь установилась власть золотого тельца, господство частной собственности.

Сергей Норильский размышляет о причинах происшедшего и приходит к выводу: революционный путь перестройки социально-экономических отношений ; путь безнадёжный, тупиковый, о чем предупреждали революционеров многие мыслители и общественные деятели.

Будущее непредсказуемо. Попытки заглянуть в него ; оставим фантастам. От них требуется интуиция и литературный талант, а ответственность наступит позже, когда большинство из нас уже не смогут оценить их прозорливость.
Такова точка зрения человека, лично пострадавшего от политических репрессий, разгула беззакония. Автор книги «Мы путь Земле укажем новый…» скромно утверждает, что книга ; всего лишь документальное эссе. При том он подчеркивает: «…Важна историко-философская позиция автора, его понимание личностей и хода событий. И на позиции этой я стою твердо».

Рассматривая творчество С.Л. Щеглова ; Норильского, нельзя не  затронуть тему его поэзии. В публикации «Что ты тоскуешь, даль роковая» писатель Н. Сахно анализирует некоторые опубликованные стихи Сергея Львовича:

Быстрое время — жесткое стремя,
звезды пришпорив, куда же ты мчишь?
Путь невозвратный, тяжкое бремя —
грохот полета сменяешь на тишь...

Стихотворение напряженное, ; писал Н. Сахно, ; до упора сжимаемое «пружиной ожидания». Что там, за «роковой далью»? Где тот предел? «За смыслом мироздания» ; отвечает поэт. И чтобы свершить намеченное, чтобы прочувствовать и не сорваться, надо верить: «Дай же мне бодрость, вера святая, убереги от падения ниц!»

Стихотворение «Облако любви» интимное, посвященное человеку близкому:

В минуты боли или раздраженья,
в часы отчаянья и ссор
не говори, что смерть твоя близка,
тем более что кто-то
будто бы ее торопит
«Не говори! Сдержи порывы муки, пусть даже знаешь: ты ; приговорен». И если ты сдержишь себя, заглушишь боли и страдания, ты будешь вознагражден и будет тебе «продленье жизни в облаке любви» ;

таков лейтмотив стихотворения. Это притча, притча о вечности любви.
Стихотворение «Читая Ренана» философично. Поэт склонен к размышлению, осмыслению Высшего Разума. И даже там, где он спорит с Ренаном, отвергая Разум ради «святой любви», он допускает подобное лишь на время, на время «влеченья к вершинам нежности». Любовь в понятии поэта ; это свет и нежность, и ради неповторимости момента, его святости и силы можно простить все грехи:

Прочь, Разум, дерзкий и холодный!
В незримом таинстве любви
Твои искания бесплодны.
Бессилен довод ультрамодный
В необъяснимом визави

Неоднократно публиковалось стихотворение Норильского «Христос и грешница». Перед картиной В.Д. Поленова» «Евангельская притча» рассматривается поэтом как высшее проявление милосердия, как завет галилейского Учителя поколениям.

; Кто без греха ;
Тот первым камень бросает.
И вот рука… еще рука
Голыш под ноги опускает.

«Так заблистал гуманный век во мраке нравственной пустыни», ; резюмирует автор.
Сергей Норильский дружен с песней с юных лет. В далеком 1947 году им в соавторстве с композитором             А. Козловским была написана «Песня о герое Севера». В герое Севера можно угадать и первопроходца Н.Н. Урванцева, с которым он был дружен, и Никифора Бегичева, и др.

Их было много, незабываемых героев Сибирского Заполярья. Когда он сочинил «Песню о герое Севера», Сергею Львовичу было двадцать шесть лет! Романтика оплодотворила поэтическую душу и душа пела, призывая к стойкости и нравственным свершениям. Остается пожалеть, что, публикуя время от времени свои стихи, Сергей Норильский не отважился выпустить их в виде сборника. Высокая требовательность, стремление к поэтическому совершенству не позволили ему это сделать.

А скольким молодым поэтам Сергей Львович помог встать на ноги. Он и его супруга Нина Балуева вели литературные кружки в Домах культуры Норильска и Тулы, доброжелательно, но строго оценивали юношеские стремления.
Вот как вспоминает об этом один из «воспитанников» Щеглова, известный ныне поэт Валерий Савостьянов, член Союза писателей России:
«Криволучье, рабочий поселок металлургов. Здесь, в 51-й школе я заканчивал 4-й класс и продолжал учиться.

Здесь же в начале 60-х годов начались мои первые поэтические опыты.
Я записывал их в записную книжечку, и вскоре вся она оказалась заполненной стихами. И однажды я сел в автобус и приехал на Новотульский завод, в редакцию газеты «Металлург». Теперь я вспоминаю этот день как один из самых ярких в своей «поэтической карьере».

Редактор газеты Нина Ивановна Балуева с таким вниманием и теплотой отнеслась ко мне, так долго и тщательно читала мою записную книжечку, что даже мне, разумеется, как всякому поэту, обычно не лишённому зачатков самовлюблённости (а я уже тогда успел стать лауреатом городского конкурса, проведённого Тульским Дворцом пионеров — было чем гордиться!) — это показалось удивительным. И тут же ею были отобраны лучшие стихотворения для моих первых поэтических публикаций. Но, пожалуй, среди многих добрых слов, сказанных Ниной Ивановной в адрес начинающего поэта, главным был совет пойти в поэтический кружок при Доме культуры металлургов, чтобы совершенствоваться в поэзии среди себе подобных. Этим её советом я воспользовался незамедлительно.

Руководителем нашего криволученского кружка был журналист газеты «Коммунар» Сергей Львович Щеглов. Тогда, конечно, я не мог и представить, что судьба свела меня не только с моим первым литературным наставником, но и с человеком, который станет моим главным помощником в поэтическом ремесле, и что, может быть, ещё важнее: главным критиком моих поэтических книг. Критиком квалифицированным, серьёзным, требовательным по самому, как говорят, большому счёту.

Вот сегодня, после многих лет перестройки и реформ, на которые мы с Сергеем Львовичем смотрим не всегда одинаково, я, тем не менее, знаю, что нет более внимательного по отношению к моему творчеству человека. Две мои поэтические книги уже нового века не прошли незамеченными им. И на одну из них, на моего «Однолюба», в газете «Тула» он откликнулся блестящей рецензией, в которой, вкратце проанализировал и всё моё творчество, начиная с юности. Что ж, Сергей Львович, кому как не Вам первому критику нашей области и Толстовскому лауреату ; быть мне благодарным?»

Итогом активной творческой жизни С.Л. Щеглова-Норильского можно назвать десятки книг, более трех тысяч статей, очерков, зарисовок, рассказов, стихотворений, фельетонов, рецензий, опубликованных в периодической печати.  Но он продолжает работать над новыми книгами.

На протяжении всей своей трудовой жизни Сергей Львович был неугомонным общественником. Где бы он ни трудился, его избирали в местные профсоюзные комитеты ; месткомы, а то и председателем. Так было сразу после освобождения из лагеря ; его избрали в местком оксиликвитного завода, потом председателем месткома на руднике Гора Рудная, где оксиликвитчики вели взрывные работы. В Туле по принятию в газету «Коммунар» Щеглова тоже выбрали в местком, а вскоре и председателем. Так что он добросовестно и инициативно выполнял «обязанности» одного из «углов» треугольника: редактор, секретарь парткома, предместкома. Все бытовые вопросы рядовых тружеников, да и начальства, решались с его участием. Это повторилось и по выходе Сергея Львовича на пенсию. Его пригласили работать в новую газету «Тульские извести» и сразу же выбрали председателем профкома. Тут уж партийной организации не было, и Щеглов наряду с обязанностями члена редколлегии выполнял миссию второго лица вслед за редактором.


(ФОТО)
 
Научный семинар «Философия Толстого» в Тульском государственном университете (Тула, 2010)

 (ФОТО)

Читательская конференция о новой книге в
Тульской областной библиотеке. (Тула, 2009)

 (ФОТО)

Книги С.Л. Щеглова-Норильского


(ФОТО)
 
Коллаж к презентации книги «При свете Христа и Толстого»


(ФОТО)
 
Презентации книги Щеглова С.Л. «Крылья тульских столетий»
О Владимире Куликове в Тульской областной библиотеке. (Тула, 2010)


(ФОТО)

В.И. Толстой берет автограф у С.Л. Щеглова - автора книги
о своем знаменитом предке








Мудрый человек всегда находит себе помощь во всем, потому что дар его состоит в том, чтобы извлекать добро из всего
Рескин Джон, английский писатель


Глава 14. «Мемориал» ; дело души и сердца

Сергей Щеглов два десятилетия проработал в газете «Коммунар», достиг пенсионного возраста и в 1984 г. ушел «на заслуженный отдых» с назначением ему персональной пенсии республиканского значения. Но продолжал дома трудиться над своими рукописями.

Постигло горе ; заболела жена ; спутница жизни на протяжении четырех десятилетий, мать троих детей, известная в Норильске и Туле журналистка и поэтесса Нина Балуева.

Сергей Львович несколько лет бережно ухаживал за больной, старался облегчить её страдания, вдохновлял на сочинение новых стихов. Неотвратимый уход Нины Ивановны из жизни (у нее долгие годы было больное сердце) обрушился на него тяжким ударом. В стране шла Перестройка, в Туле создается новая областная газета прогрессивного направления — «Тульские известия» и на 70-м году жизни Сергея Львовича пригласили в эту газету корреспондентом, учитывая его огромный журналистский опыт, назначили членом редколлегии. Газетой руководил известный журналист Алексей Ермаков.

Новая газета стала для него родным домом. Он много пишет, всего себя посвящает становлению и совершенствованию молодого издания. Публикации его так обильны, что газета едва успевает их печатать. А необходимость в его материалах была такой, что в одном и том же номере помещались по две, а то и по три его работы:  он и Сергей Щеглов, и Сергей Норильский. И так было не только в «Тульских известиях». Ему заказывали материалы другие тульские и московские газеты.

Кроме того шла большая переписка с самыми разными людьми. С 1990 года Сергей Львович — бессменный  председатель тульского историко-просветительского и правозащитного общества «Мемориал». Он публикует воспоминания бывших узников ГУЛАГа, членов их семей, рассказывает о их судьбах.

Не забывает и Норильска, работает над начатыми здесь историческими исследованиями.
Мать и отец Сергея Львовича были реабилитированы по его ходатайству в 1957 году. Сам он был реабилитирован в 1959 году, этому настойчиво способствовал его норильский друг И. Шамис. И вот десятилетия спустя, настала его очередь помогать добиваться реабилитации других людей. В этом одна из задач «Мемориала».

Как зарождалась эта общественная организация, кто стоял у ее истоков?
В 1988 году академик А.Д. Сахаров и его единомышленники образовали в Москве историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество репрессированных по политическим мотивам под названием «Мемориал». Это послужило примером для создания таких обществ в республиках, краях и областях Советского Союза и даже в некоторых капиталистических странах. Группа жителей Тулы, подвергшихся политическим репрессиям в тридцатые-сороковые годы, в январе 1989 г. основала и юридически оформила Тульское областное добровольное историко-просветительское общество «Мемориал».

В том же году 16 сентября была проведена учредительная конференция. 30 ноября тульский облисполком утвердил устав общества. Во главе группы энтузиастов-основателей тульского «Мемориала» стояли прошедшие через ГУЛАГ туляки Г.И. Левин, В.М. Куликов, А.Н. Мухин, С.Л. Щеглов (после отъезда в Москву Г.И. Левина в октябре 1990 года он был избран председателем правления). Им активно помогали дети репрессированных: Ю.А. Киреев, Е.А. Суворова, К.Я. Стасюк, И.С. Черных. Оказали содействие заместитель председателя тульского облисполкома А.П. Беспалов, журналисты газеты «Комунар» О.Н. Подъемщикова и Л.Д. Клейман.
Эти неравнодушные люди и их соратники бескорыстно работали в архивах по собиранию сведений о людях, прошедших тюрьмы, лагеря, ссылки, добивались их реабилитации.

 На первых порах таких энтузиастов собралось около семидесяти. Они и начали большую деятельность по восстановлению прав и доброго имени погибших в тюрьмах и лагерях, в ссылках и на спецпоселениях, а также тех, кому удалось уцелеть. Помогали выхлопатывать справки о реабилитации, прочие необходимые документы, добивались от местных властей социальных льгот.

В то время уже действовал Указ Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. «О дополнительных мерах по реабилитации лиц, пострадавших от политических репрессий». Однако указ лишь в общих чертах наметил социальные льготы и компенсации за несправедливые осуждения.

По ходатайству тульского «Мемориала» облисполком установил на местном уровне некоторые льготы реабилитированным. Им были разрешены бесплатный проезд на городском и междугородном транспорте, покупка продуктов питания по сниженным ценам и др. Такие льготы действовали в Тульской области до издания 18 октября 1991 г. Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий», который установил льготы на федеральном уровне.

Со вступлением в силу этого закона деятельность тульского «Мемориала» приобрела еще более целенаправленный и эффективный характер. В газете «Тульские известия» начали систематически публиковаться рассказы о пострадавших от политических репрессий, списки реабилитированных, сообщения о мероприятиях «Мемориала». Тульская областная прокуратура в сотрудничестве с областным Управлением федеральной службы безопасности и «Мемориалом» развернула большую работу по пересмотру архивных уголовных дел на несправедливо осужденных. Заведующий отделом прокуратуры по контролю над правоохранительными органами Л.И. Володин, редактор «Тульских известий» А.Г. Ермаков и С.Л. Щеглов активно способствовали ознакомлению общественности с ходом реабилитации, с перечнями реабилитированных.

В результате многие семьи узнали трагическую судьбу своих родственников, пострадавших в ходе репрессий. Во исполнение Постановления Верховного Совета Российской Федерации от 30 марта 1992 г. в Туле была создана областная комиссия по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий.

Областной совет народных депутатов учредил ее на 1-й сессии 1-го созыва 9 июня     1992 г. Во главе комиссии был поставлен директор департамента по материальным ресурсам и торговле          Г.С. Пономаренко. Такие же комиссии были образованы городскими и районными Советами народных депутатов при администрации районов и городов области. Они помогли «Мемориалу» в его деятельности. Совместно с областным краеведческим музеем «Мемориал» в сентябре 1991 г. создал историко-художественную экспозицию «Возвращенные имена», в которой на языке документов рассказывалось о политических репрессиях в Тульской области. Несколько месяцев экспозиция демонстрировалась в выставочном зале музея, потом обошла почти все районные музеи области. В создании и распространении выставки потрудились члены «Мемориала» Т. Александрова, А. Копылевич, Д. Глухарев, Б. Рогов, Е. Суворова, И. Черных и др. Сергей Львович Щеглов был руководителем группы.

1993 год принес дальнейшее юридическое осуждение несправедливостей, причиненных советским государством миллионам своих граждан. Были изданы (1 июля и 3 сентября) два закона о дополнениях и изменениях в закон от 18 октября 1991 г. «О реабилитации жертв политических репрессий». Изменения и дополнения расширили круг лиц, на которых распространялись реабилитация и социальные льготы, связанные с ней. Расширились льготы для раскулаченных семей, семей, репрессированных по национальным признакам. Тех и других в Тульской области было очень много.

Законы 1993 г. вызвали новый приток в тульский «Мемориал» жителей Тулы и области. Правлению «Мемориала» пришлось помогать членом семей, пострадавших от репрессий, осуществлять предоставленное им право на компенсацию ущерба, причиненного в ходе репрессий. С помощью Управления федеральной службы безопасности по Тульской области областная прокуратура и «Мемориал» начали работу по выявлению мест массовых захоронений расстрелянных в 1937 - 1938 гг.
Произвели раскопки в Тесницком лесу в 25 километрах севернее Тулы. Обнаружили десятки глинистых ям, заполненных костями и остатками вещей казненных. По настоянию прокуратуры провели судебно-медицинскую экспертизу. «Мемориал» с помощью областной администрации произвел «прилюдное» перезахоронение части обнаруженных останков и рядом с ним заложил «закладной камень» из известняка - основу будущего памятника. Это свершилось 26 августа 1994 года. В 2011 г. вместо разрушившегося куска известняка администрация Ленинского района установила на его месте кусок гранита на постаменте, обложенными мраморными плитами.

В 1994 году в тульском «Мемориале» насчитывалось свыше 750 членов. Из них примерно 450 - жители Тулы и 300 - из районов области. Такое же соотношение было между непосредственно прошедшими ГУЛАГ и членами их семей, получившими статус пострадавших от репрессий.

Были созданы отделения «Мемориала» в Новомосковске, Северозадонске, Донском и Щекине. Несколько позже усилиями члена «Мемориала» В.В. Дюковой было образовано отделение в Киреевске. В 2002 году создано отделение «Мемориала» а Алексине. Во главе его встала И.Г. Слеткова. В 2011 г. образовано отделение в г. Белев под руководством В.Н. Королева.

В сентябре 1995 года «Тульские известия» опубликовали сообщение областной прокуратуры о числе реабилитированных в 1989 - 1994 гг. и за пять месяцев    1995 г.: 18678 человек. Пострадавшими от репрессий признанно 1466 человек. Реабилитация продолжалась, количество реабилитированных год от года возрастало.
Первое время у тульского «Мемориала» не было никакого помещения, Г.И. Левин, В.М. Куликов, А.Н. Мухин и С.Л. Щеглов занимались делами общества в своих скромных квартирках, там же принимали посетителей, на свои пенсионные средства вели переписку и телефонные переговоры. После долгих хлопот городские чиновники поместили «Мемориал» в подвальную комнату жилого дома рядом с тюрьмой. (Не символично ли?).

Активисты «Мемориала» Е.А. Суворова и другие за свой счет отремонтировали унылый запущенный подвал, вставили новые рамы в три узеньких окошечка, чуть видные у ног прохожих на тротуаре. Вместе с тем, правление добивалось достойного помещения.

В марте 1992 г. благодаря помощи главы города Тулы Н.Е. Тягливого «Мемориалу» дали в безвозмездное пользование хорошее помещение недалеко от центра Тулы, две комнаты на улице Бундурина, в доме 40.

В июне 2001 года в Тесницком лесу был заложен православный храм. В декабре строительство было завершено. Оно осуществилось благодаря активной помощи депутата Государственной думы России А.А. Самошина, главы района М.Е. Иванцова и его заместительницы Г.Г. Фоминой. В храме проводятся богослужения в память о невинно пострадавших жителях Тульской области.

Все годы своего существования тульский «Мемориал» добивается создания в области памятников жертвам репрессий. В 2006 г. удалось открыть памятник в городе Киреевске, через два года - в Богородицке, в 2001 г. - в Белеве. По инициативе членов правления «Мемориала» С.Л. Щеглова и О.Т. Чуркиной в конце 90-х годов администрацией города Новомосковска было принято постановление о сооружении памятника в этом городе. Но постановление до сих пор не внедрено в жизнь.
«Мемориалом» изданы пять томов «Книги памяти жертв политических репрессий Тульской области» и несколько брошюр, в том числе о захоронении в Тесницком лесу. Каждый том составлялся и редактировался С.Л. Щегловым.

С апреля 1999 г. тульский «Мемориал» вошел во Всероссийскую общественную организацию «Российское историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал» и был зарегистрирован по его уставу в качестве одного из региональных отделений.

Через ряды тульского «Мемориала» прошло более двух тысяч человек. Он охватил свыше 43 тысяч граждан, переживших политические репрессии за десятилетия советской власти. Теперь эти люди, обремененные возрастом, болезнями, многие одиночеством, малообеспеченные материально. Большинство из них пережило тяжелые годы Великой Отечественной войны, многие воевали на фронтах, трудились в тылу. После реабилитации такие люди были награждены медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 гг.», имеют удостоверение ветеранов войны и ветеранов труда.

Сотни участников тульского «Мемориала» за 25 лет ушли из жизни. Среди них основатели общества - Г.И. Левин,    В.М. Куликов, А.Н. Мухин, О.И. Подъемщикова, старейшие члены - Г.В. Антонова-Овсеенко, П.В. Чебуркин, М.К.Кукульская, А.Н. Финошин, С.А. Иванов, Д.Д. Смирнов, И.В. Васин, Ю.А. Киреев, А.И. Стратьев, В.С. Малиничев, Е.В.Вейс, В.А. Мухарева, А.Г. Гребе, С.В. Пети, А.Л.Мицнефес, В.Т. Алферьева, И.М. Яльцева, Ю.П. Донской, О.Т. Чуркина, А.И. Попов, П.Н. Баранов, А.А. Троско, Г.А. Иевлева, Ф.Е.Смоленцев, Б.А. Рогов, М.В. Медынцев,   В.В. Кремнев, П.А. Косушко, Ю.А. Камчатников, И.Е.Гринева. Ныне старейшими по возрасту и по участию в «Мемориале» являются Н.И.Колбасова, С.П. Афанасьев, С.Л. Щеглов.

К 20-летию общества (2009 г.) в тульском «Мемориале»  было 1610 членов. К концу 2011 г. после просьбы многих членов отчислить их по возрасту и болезням осталось около 300, но ряды активистов пополняются, приходят новые энтузиасты, желающие безвозмездно помогать «Мемориалу».

Эффективная деятельность тульского «Мемориала» во многом определяется неустанной деятельностью Сергея Львовича Щеглова. Он пользуется заслуженным авторитетом в  «Мемориале». Ему удается не только сохранить, но и уверенно вести хрупкое суденышко добровольной общественной организации через годы современной прагматичной жизни.

С.Л. Щеглов принимает активное участие в различных конференциях, общественных форумах, его часто приглашают на радио и телевидение. Он встречается с читателями, библиотечными работниками, проводит семинары и консультации с молодыми журналистами и литераторами. Он продолжает литературно-критические и исторические исследования на тему ГУЛАГа, публикует новые книги, в которых пытается осмыслить события прошлых лет и нынешних дней с высоты своего жизненного опыта и многолетних размышлений о поисках истины и правил жизни.
Сергей Львович Щеглов-Норильский литератор и общественный деятель, своей жизнью, нелегким трудом снискал дружбу и любовь многих людей. Перенесенные им испытания, гибель друзей, любимой супруги и старшего сына не сломили его духа, воли к жизни и деятельности. Эта книга выходит в год его девяностопятилетия. Он приближается к знаменательной дате в работе и творческих стремлениях. С юбилеем Вас, Сергей Львович!


 (ФОТО)

Учредительное собрание общества «Мемориал» 16 сентября 1989 г.
(выступает В.М. Куликов)
 
(ФОТО)

Правление и актив тульского «Мемориала». (в центре С.Л. Щеглов)
(Тула, 2005)


 (ФОТО)

С. Щеглов дает интервью у памятника жертвам сталинских репрессий
(Тула, 2010)
 
(ФОТО)

Возложение венков к памятнику в день памяти жертвам репрессий
( Тула, 2011)
 
(ФОТО)

Митрополит Тульский и Белевский Алексий и председатель тульского общества «Мемориал» С. Л. Щеглов (Тульская обл. Тесницкий Лес, 2009).
 
(ФОТО)

Губернатор Тульской области Груздев В.С. и председатель
тульского «Мемориала» Щеглов С.Л. возлагают цветы в день памяти жертв массовых репрессий (Тула. 2011)

 (ФОТО)

Уполномоченный по правам человека Тульской области А.А. Фомина
и председатель тульского общества «Мемориал» С.Л. Щеглов в Тесницком лесу на месте захоронений жертв массовых репрессий
(Тульская область, 2014)

(ФОТО)
 
А.И. Вальтер, С.Л. Щеглов, Н.К. Тюленева на конференции тульского общества «Мемориал» (Тула, 2012)
 
(ФОТО)

А. Рогинский председатель международного общества «Мемориал» и С. Щеглов председатель тульского «Мемориала» (Тула, 2011)


(ФОТО)

Щеглов С.Л. на передаче ЦТ «Исторический процесс» у известного телеведущего Н.Сванидзе (Москва, 2009)


 (ФОТО)

Старший сын С.Л. Щеглова Владимир Щеглов со своей дочерью Евгенией (Красноярск, 1975)
 
(ФОТО)

Владимир Кантовский и Сергей Щеглов (2009)
 
(ФОТО)

Закладной камень в Тесницком лесу на месте
массовых захоронений (Тула, 2011)

(ФОТО)

Большая дружная семья Щегловых
Слева направо: стоят ; дочь А.С. Щеглова-Викторова, старший сын
В.С. Щеглов, супруга Сергея Львовича ; Н.И. Балуева
сидят ; невестка Н.А. Щеглова, младший сын Д.С. Щеглов, глава семейства С.Л. Щеглов, невестка Л.Г. Щеглова (Тула, 1987)

(ФОТО)

А.С. Щеглова-Викторова, Р.П. Снегирева, С.Л. Щеглов,
И.А. Пархоменко, (Тула, 2005)

 (ФОТО)

С.Л. Щеглов со второй женой Е.А. Щегловой и
дочерью А.С. Щегловой-Викторовой.  (Тула, 1997)

 (ФОТО)

Сергей Львович читает книжки правнучке Милене (Тула,  2011)

Биография
Щеглова (Норильского) Сергея Львовича

Родился 19 сентября 1921 г. в селе Ляхи Владимирской губернии в семье сельских учителей Александры Ивановны и Льва Львовича. С 1926 по 1940 гг. жил в г. Муроме. В 1937 г. родители были репрессированы по политическим мотивам, отец расстрелян. С этого года работал в райпотребсоюзе, на малярийной станции райздравотдела и учился в вечерней школе рабочей молодежи. Жил в семье дяди – брата матери. По окончании десятилетки был принят в Московский областной педагогический институт на исторический факультет. Окончил первый курс 22 июня 1941 г., в день нападения Гитлера на СССР; приготовился защищать Родину, но на следующий день был арестован НКГБ по обвинению в антисоветской агитации и, после длительного следствия, в 1942 г. Особым совещанием НКВД приговорён к пяти годам исправительно-трудового лагеря.

Срок отбывал в Норильлаге, работал на строительстве горно-металлургического комбината землекопом, каменщиком, взрывником на руднике, лаборантом в лаборатории, исполнял обязанности инженера на заводе взрывчатых веществ. За добросовестный труд срок был сокращён на три месяца; по освобождении был закреплён на работе в Норильском комбинате до особого распоряжения. Работая, учился во Всесоюзном заочном политехническом институте. В 1955 г. защитил диплом инженера-технолога по химическому производству (жидкого кислорода).

Заведовал научно-исследовательской лабораторией, был техноруком, затем начальником завода по производству взрывчатых веществ и технического кислорода.
В 1959 г. реабилитирован Верховным судом РСФСР, в 1961 г. вступил в КПСС, переехал на жительство в г. Тулу. Работал начальником участка «Союзкислородмонтаж» на Новотульском металлургическом заводе. В 1963 г. осуществил свою мечту посвятить себя журналистике и литературе, поступил в редакцию газеты «Коммунар», работал там до выхода на пенсию (1984 г.), затем в редакции газеты «Тульские известия» (1991-1997 гг.).

С 1990 г. по настоящее время на общественных началах избирается председателем правления Тульского областного историко-просветительского, благотворительного и правозащитного общества «Мемориал». С ноября 1997 г. – член совета, исполнительного комитета и координатор (с 2004г.) Конгресса интеллигенции Тульской области.

Член Союза журналистов СССР и России с февраля 1959г., член Союза российских писателей (Таймырское региональное отделение) с октября 2001 г. С 1989 по 2002 гг. избирался членом правления Тульской областной журналистской организации. С 1997 г. – член совета Объединения ветеранов (пенсионеров) журналистики России при Союзе журналистов Российской Федерации. С марта 1999г. – председатель совета Тульского регионального отделения Объединения ветеранов (пенсионеров) журналистики России. С 2002 г. – член ревизионной комиссии Союза журналистов Тульской области.

В газетах, журналах, альманахах, сборниках Москвы, Ленинграда, Новосибирска, Красноярска, Краснодара, Горького, Тулы, Баку и других городов с 1937 года опубликовал около четырёх тысяч статей, очерков, корреспонденций, репортажей, рассказов, фельетонов, стихотворений, рецензий, две повести. Выпустил 16 книг – историко-краеведческих, литературоведческих, публицистических, документально-мемуарных. За книгу «Сергей Степанов» удостоен журналистской премии имени Глеба Успенского (1976 г.). Вторично получил эту премию в 1991 г. за серию публикаций «Всех поименно назвать» (очерки о репрессированных по политическим мотивам). За книги «Сталинская премия» и «Не вечно зло, если добро множить» присуждена литературная премия имени Л. Толстого.

Награждён медалями: «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «40 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «50 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «60 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «65 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», «70 лет обороны Тулы». Награжден Бронзовыми медалями ВДНХ СССР за журналистское освещение вопросов промышленности, строительства и транспорта в 1977 и 1980 гг. За многолетнюю журналистскую работу удостоен Почётной грамоты Президиума Верховного Совета РСФСР (1977 г.).

В 1984 г. награждён медалью «Ветеран труда» (звание подтверждено в 1996 г.). Имеет удостоверение ветерана Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. За активную деятельность по защите социально-трудовых прав и интересов жертв политических репрессий награждён Знаком Администрации Тульской области «Знак ордена доброты» (сентябрь 2004 г.). В 1996, 1999, 2001 и 2006 гг., Почётными грамотами Администрации Тульской области, Тульского областного общественного Фонда содействия ЮНЕСКО, Конгресса интеллигенции Тульской области.



Библиография С.Л. Щеглова (Норильского)

Книги и брошюры

1. Город Норильск (краеведческий очерк совместно         с А.Бондаревым). Красноярск, 1958.
2. Н.М. Федоровский (биографический очерк). Горький, 1967.
3. Мастер тульского оружия (биографический очерк совместно с В. Тижаниным), Тула, 1969.
4. Сергей Степанов (документальная повесть совместно с Л. Здовбель). Тула. 1974.
5. Владимир Лазарев (библиографический указатель). Тула, 1986.

6. Сталинская премия: повести. Тула, 1998.
7. Не вечно зло, если добро множить: литературно-критический очерк. 2-е изд. Тула, 1999; 2000.
8. Книга памяти жертв политических репрессий в Тульской области / составитель, автор очерков. Тула, 1999, т.1; 2003, т. 2; 2006, т.3; 2011, т.4.
9. Нам только правда очищает душу: экспозиция материалов по истории политических репрессий в Тульской области составитель. Тула, 2002.
10. Птицы поэзии Давида Кугультинова: литературно-критический очерк. Тула, 2006.

11. Извечный поединок света и тьмы. о прозе и драматургии Игоря Минутко: литературно-критический очерк. Москва, 2006.
12. Павел и Клавдия. Дневники, письма жены русского священника / составитель, автор статей и комментариев. Второе издание, Тула, 2008,. в двух томах, Тула, 2012.
13. Повивальную бабку – за штат!: размышления о ненасилии. Тула, 2009.
14. При свете Христа и Толстого: размышления о прошлом, нынешнем и будущем человеке. Тула, 2010.
15. Крылья тульских столетий: биографический очерк об архитекторе и краеведе Владимире Куликове. Тула, 2010.
16. Тесницкий лес. Интернациональное кладбище жертв политических репрессий в Тульской области. Тула, 2011.

Некоторые публикации С.Л. Щеглова (Норильского)
в журналах, газетах, сборниках

1. Галя Перфильева держит экзамен. // «Литературная газета», 11 февраля 1954 г., (Москва).
2. О суровых людях Енисея. // Журн. «Сибирские огни». 1956, №4. (Новосибирск).
3. Пусть открываются новые дали! // Журн. № 10. «Нева», 1958, (Ленинград).
4. Нужен ли здесь вымысел? Журн. «Нева», 1958. № 12. (Ленинград).
5. На Севере Дальнем. // Журн. «Сибирские огни», 1959. №1.

6. Повесть о спасенном знамени. // Журн. «Сибирские огни», 1959. №7. (Новосибирск).
7. Зрители – авторы рецензий. // Газ. «Советская культура», 25 июля 1959 г. (Москва).
8. Видимость столкновений, макеты характеров. // Журн. «Сибирские огни», 1959. № 9. (Новосибирск).
9. О людях, прогнавших ночь. // Альм. «Енисей», 1960. № 25. (Красноярск).
10. Горе и счастье Сани Лосева. // Журн. «Сибирские огни», 1960. № 3. (Новосибирск).

11. Последняя книга Алексея Гарри. // Журн. «Сибирские огни», 1961. № 3. (Новосибирск).
12. Красота рабочего человека. // Газ. «Коммунар», 20 января 1962 г. (Тула).
13. Огни Норильска и оленья упряжка. // Журн. «Сибирские огни», 1962. № 7. (Новосибирск).
14. Не только сибирской... // Газ. «Литература и жизнь», 19 октября 1962 г. (Москва).
15. Сад у вишневого омута. // Журн. «Сибирские огни», 1962. №11. (Новосибирск).

16. Разрешите побеспокоить... // Журн. «Октябрь», 1963. № 3. (Москва).
17. Парни такие, как я и ты. // Журн. «Молодая гвардия», 1963. № 6. (Москва).
18. Школа мужества. // Журн. «Сибирские огни», 1964. № 1. (Новосибирск).
19. Неужели так и будет? // Журн. «Сибирские огни», 1964. № 10. (Новосибирск).
20. Илья Зверев. «Трамвайный закон». // Журн. «Новый мир», 1966. № 11. (Москва).

21. Лиходеев Л. «Цена умиления». // Журн. «Новый мир», 1968. № 7. (Москва).
22. Григорий Каминский. // Журн. «Новый мир», 1968. № 9. (Москва).
23. Рэнд К. Кембридж – научно-технический центр США. // Журн. «Новый мир», 1970. № 1. (Москва).
24. Владимир Лазарев. «Хождение не за три моря». // Журн. «Новый мир», 1970. № 3. (Москва).
25. В неумирающих мечтах. // Альм. «Кубань», 1970. № 4. (Краснодар).

26. Игорь Минутко. «Очень длинный день». // Журн. «Юность», 1970. № 5. (Москва).
27. Неточности в освещении истории освоения Сибирского Севера. // Журн. «Вопросы истории», 1973. № 6. (Москва).
28. О рассказе А. Кузнецова «Артист миманса». // Журн. «Новый мир», 1969. № 1. (Москва).
29. Имя великое. Экскаваторщик: стихи. // Альм. «Енисей», 1948. № 5. (Красноярск).
30. Город в таймырской тундре. // Альм. «Енисей», 1957. № 20. (Красноярск).

31. Столица Енисейского Севера. // Журн. «Сибирские огни», 1958. № 3. (Новосибирск).
32. Таймыр-богатырь. // Газ. «Советская Россия», 27 января 1959 г. (Москва).
33. Новая жизнь на Таймыре. // Журн. «Лиесма», 1959. № 2. (Рига на лат. яз.).
34. Солнце в полночь. // Газ. «Гудок», 25 августа 1959 г. (Москва).
35. Заря семилетки над Норильском. // «Строительная газета», 13 сентября 1959 г. (Москва).

36. Мамы едут в Норильск. // Журн. «Работница», 1959. № 11. (Москва).
37. Тундра отступит! // Сб. «Моя Сибирь»: Новосибирск. 1960.
38 .Опасная зона: рассказ // Сб. «Весна на Таймыре», Красноярск. 1961.
39. Тополь у домны: рассказ. // Газ. «Коммунар», 16 сентября 1962 г. (Тула).

40. Чистый воздух: рассказ. // Газ. «Коммунар», 1 января 1963 г. (Тула).
41. Джунгли Венеры: повесть. // Газ. «Заполярная правда», июль – август 1963 г. (Норильск).
42. Трудные дни: очерк. // «Экономическая газета», 3 марта 1965г. (Москва).
43. Тульские мономеры: репортаж. // Газ. «Правда», 19 августа 1966г. (Москва).
44. Участие в подвиге: очерк. // Журн. «Театр», 1967, № 3. (Москва).
45. Степан Финляндский: очерк. // Журн. «Вопросы истории», 1967. № 7. (Москва).

46. Щекинский опыт. // Газ. «Коммунист», 25 февраля 1970 г. (Баку).
47. Ел назарын аударфан эксперимент. // Газ. «Социалистик казакстан», 26 июня 1970 г., (Алма-Ата, на казахск. яз.).
48. Затянувшаяся стройка. Почему не налажен выпуск объемной пряжи. // Газ. «Известия», 25 февраля 1971 г. (Москва).
49. Експериментул дела Шчокино. // Газ. «Молдова сочиалисте», 14 мая 1972 г. (Кишинев на молд. яз.).
50. Агрегат, равный заводу. // Газ. «Труд», 27 октября 1974 г. (Москва).

51. Верность теме: к 60-летию Ю.В. Сальникова. // Журн. «Кубань» 1978. № 9. (Краснодар).
52. Щекинский метод и дисциплина труда. // Сб. «Рабочее время – работе», 1980. (Москва).
53. Младший из династии: очерк. // Сб. «Ленин в нашей жизни», 1980. (Тула).
54. Агломератчик: очерк. // Сб. «Тула – герой», 1981. (Тула).
55. А звали ее – Татьяна. // Журн. «Собеседник», сентябрь 1984 г. (Москва).

56. Поверить алгебру гармонией. // Газ. «Литературная Россия», 6 марта 1987 г. (Москва).
57. Сорок четвертое совещание. // «Литературная газета», 15 ноября 1989 г. (Москва).
58. «Хотя бы несколько капель собственной крови»: очерк. «Медицинская газета», 5 сентября 1990 г. (Москва).
59. Побег: очерк. // Газ. «Тульские известия», 19 января 1991 г. (Тула).
60. Всех поименно назвать: очерки. // Газ. «Тульские известия», февраль 1991 - апрель 1996 гг. (Тула).

61. Черный треугольник: повесть. // Газ. «Тульские известия», январь – март 1993 г. (Тула).
62. Язык, который ненавидит: о Словаре ГУЛАГа. // Газ. «Книжное обозрение», 15 марта 1991 г. (Москва).
63. Сталинская премия. // Сб. «Правда о ГУЛАГе», 1991. (Тула).
64. И смело выводит их на чистую воду. // Сб. «Марк Жарковский. Библиографический указатель», 1995, (Тула).
65. Тульский биографический словарь / Алдан-Семенов А.И. [и др.], (всего 25 статей). Т. 1 и 2, 1996.

66. Не спят под Москвою березы. // Газ. «Вечерняя Москва», 7 февраля 1996 г. (Москва).
67. Судьба таланта в тисках времени. // Газ. «Вечерняя Москва», 20 января 1997 г. (Москва).
68. «У меня нет возможности приостановить это явление»: два письма Леонида Леонова (С. Щеглову) // Журн. «Вопросы литературы», 1998. № 46. (Москва).
69. Демократия, свобода, права человека. // Журн. «Мемориал», № 13, октябрь – ноябрь 1999 г. (Москва).
70. Последние годы Бориса Слуцкого: к 80-летию со дня рождения. // Журн. «Вопросы литературы», июль – август 1999 г. (Москва).

71. Неопубликованные письма Константина Федина в Тулу (З. Левинсону). // Газ. «Тула», 26 июля, 30 августа 2001 г. (Тула); Журн. «Вопросы литературы», март – апрель 2002 г. (Москва).
72. Тройка: отрывок из повести. // Газ. «30 октября», № 18, сентябрь – октябрь 2001 г. (Москва).
73. Как уволить повивальную бабку истории? // Сб. «Третьи российские Толстовские юношеские чтения – встречи». 2002. (Тула).
74. Тульский биографический словарь. Т. 3. Новые имена. (65 биографических справок). 2003. (Тула).
75. 75. лет со дня рождения (1929) А.В. Кузнецова. // Сб. «Тульский край. Памятные даты. 2004». 2003. (Тула).

76. Четыре романа Натальи Парыгиной. // «Наталья Парыгина. Сын» (послесловие). 2004. (Тула).
77. Крестный путь игумении Евфросинии и ее сестер. // Журн. «Санкт-Петербургские епархиальные ведомости», 2004. № 32. (С-Петербург).
78. Александр Лаврик и начало тульской писательской организации. // «Тульский краеведческий альманах», 2005. вып. 3.
79. «У каждого сердца есть песня своя». (Несколько заметок о поэзии и философии Владимира Лазарева). // Журн. «Приокские зори» 2006. № 2(3). (Тула).
80. «В Норильск Давида Кугультинова привезли с очередным этапом заключенных в 1946-м». // Сб. «О времени, о Норильске, о себе. Воспоминания». 2006. Кн. 8. (Москва с портр.).

81. «В бараке Козырев всегда был с тетрадочкой, испещренной формулами и цифрами». // Сб. «О времени, о Норильске, о себе. Воспоминания». 2007. Кн. 9. (Москва с портр.).
82. «От обвинений в колчаковщине – до урванцевита». // Сб. «О времени, о Норильске, о себе. Воспоминания». 2008. Кн. 10. (Москва с портр.).
83. «Первые норильские писатели прошли здесь лагеря, потом были ссыльными». // Сб. «О времени, о Норильске, о себе. Воспоминания». 2010. Кн. 11. (Москва).
84. Разрыв: глава из романа. // Журн. «Приокские зори», 2007. № 2(6). (Тула).
85. Железный ящик под половицами: глава из романа. // Альм. «Московский Парнас», 2009. № 8. (Москва).

86. Мир Владимира Лазарева. // Альм. «Московский Парнас», 2010. № 4(60). (Москва).
87. Поэтический мир Владимира Лазарева. // Альм. «Науки с музами дружат», 2010. вып. 2. (Тула).
88. В поисках утраченного согласия. Как тульский литературовед трактует некоторые стороны учения Толстого. // Журн. «Приокские зори», 2010. № 4(21). (Тула).
89. Во взыскании вечных истин. Заметки о творчестве Игоря Золотусского. // Журн. «Приокские зори», 2011. № 2(23). (Тула).
90. Владимир Лазарев, поэт и мыслитель. // Сб. «День тульской поэзии». 2011. (Тула).

91. Ради чего стоит писать книги. // Альм. «Тула», 2011. (Тула).
92. Беглецы. Глава из романа. // Журн. «Приокские зори», 2011. № 4(25). (Тула).
93. Как микроскопом гвозди забивали. // Газ. «Заполярный вестник», 31 августа 2011 г. (Норильск).
94. Об одном из безвестных строителей Норильска и некоторых страницах этого строительства. Главы документальной повести. // Газ. «Заполярная правда», сентябрь – октябрь 2011 г. (Норильск).
95 Александр Яковлев: на смену варварству придет гуманизм. // Альм. «Муза», вып. 19, июнь 2011 г. (Москва); Газ. «30 октября», № 103, сентябрь – октябрь 2011 г. (Москва).

96. Причастность тайнам. О мятущихся и иных стихах Виктории Ткач. // Сборник «Виктория Ткач. Дорогой одной», 2012. (Тула).
97. «Не смотри на ученость, как на корону». К юбилею Ирины Евгеньевны Гриневой. // Газ. «Тула» 17 мая 2012. (Тула).
98. Жизнь и размышления русского богатыря двадцатого века. Предисловие к книге Михаила Вальтера «История циркача без ретуши», 2012. (Тула).
99. В прожекторе времени. Заметки о творчестве Сергея Галкина. // Альм. «Среда»,  2012. (Тула).
100. В стиле Некрасова. Два стихотворения. // Сб. «День тульской поэзии». 2012. (Тула).

101. Валерий Ходулин – певец Тулы. // Сб. «День тульской поэзии», 2012. (Тула).
102. Урванцев и Норильск. «Николай Николаевич Урванцев». 2012. (С-Петербург).
103. Сказ о порушенном соборе. // «Литературная газета», 2013. № 2(39), (Москва).
104. Каким же идолам поклонялся человек Бессонов? Размышления над романом Александра Кузнецова-Тулянина «Язычник». // Газ. «Тула» 2 апреля 2013; Альм. «Среда», 2014. (Тула).
105. «А душа? Ну что за печаль, если и улетела». (О поэте Вячеславе Алтунине). // Газ. «Тула» 11 апреля 2013. (Тула).

106. «Не познавшим науки добра бесполезны любые науки»: (О сборнике стихов Сергея Галкина). // Газ. «Тула» 23 мая 2013. (Тула).
107. «От Арсеньевых до Игнатовых». Стихи. // Сб. «День тульской поэзии». 2013. (Тула).
108. Душевная боль поэта. (К 50-летию творческой деятельности Валерия Савостьянова). // Сб. «День тульской поэзии», 2013. (Тула).
109. Надежда Константиновна Тюленева. (75-летию со дня рождения). // Сб. «Тульский край. Памятные даты. 2014». 2013. (Тула).
110. Под пологом северного сияния. Глава из романа. // Газ. «Заполярный вестник» 31 октября 2013. (Норильск).

111. Последняя встреча. // Сб. «Иван-озеро». 2014. (Тула).
112. Стихи. // Сб. «День тульской поэзии». 2014. (Тула).
113. Егор Таланов, тульский мастер. (О поэме Владимира Лазарева). // Газ. «Тульские известия» 14 февраля 2014. (Тула).
114. Павел Устинов. Сказка про овечку-Пучеглазку. 2014. (Москва).
115. Беглецы (глава из романа). // Журн. «Приокские зори». 2011. №4(25); Альм. «Ковчег». 2014. (Тула).

116. Александр Григорьевич Лаврик (К 100-летию со дня рождения). // Сб. «Тульский край. Памятные даты. 2015». 2014. (Тула).
117. Бомж нашего времени. // Журн. «Приокские зори». 2015. №2(39). (Тула).
118. Как сотворили мир. // Газ. «Тульский молодой коммунар» 29 января 2016. (Тула).
119. Доктор Логос. // Газ. «Тульский молодой коммунар» 5 февраля 2016. (Тула).

Некоторые опубликованные отзывы
о работах С.Л. Щеглова (Норильского)

1. Капитонов Е.И., Щербаков Ю.А. «Город Норильск». // Известия Красноярского отделения Географического общества СССР, 1962. Вып. 2.
2. Ногач Зденек, Оборский Станислав. «Поезда идут на восток». Прага, 1962 (на чешск. яз.), русск. пер. М.: Изд–во «Советская Россия», 1964.
3. Лугинин А. Жизнь революционера, ученого. // Газ. «Горьковская правда», 31 мая 1967 г.
4. Пешкин И.С. С.Л. Норильский, Н.М. Федоровский. // Журн. «Новый мир», 1967. № 8.
5. Зверев В. В. Тижанин, С. Щеглов. Мастер тульского оружия. // Журн. «Октябрь», 1970. № 2.

6. Петрякова В. Оптимисты из ГУЛАГа и пессимисты оттуда же. // Газ. «Молодой коммунар», 4 апреля 1991. Тула.
7. Львов А. Добрый человек С. Норильский. // Газ. «Красноярский рабочий», 20 сентября 1999.
8. Тугарина Н. Творить добро спешите. // Газ. «Тула вечерняя», 29 октября 1993.
9. Щеглов (псевд. Норильский). Тульский биографический словарь, 1996. Т. 2.
10. Харчиков А. И в вечной мерзлоте душа не замерзает. // Газ. «Тульские известия», 19 сентября 1996.

11. Галкин Сергей. Дворец рудокопа. // Газ. «Тула вечерняя», 19 сентября 1996. Сергей Норильский. «Сталинская премия», 1998. Тула.
12. Сахно Н. «Что ты тоскуешь, даль роковая?» // Газ. «Заполярный вестник», 1998, Норильск. Сергей Норильский, «Сталинская премия», Тула. 1998.
13. Полушин Д. Вспомнить всех поименно. // Журн. «Енисей», 2001. № 4,5.
14. Полушин А. Музыкальная жизнь Норильлага. // Сб. «Норильская голгофа», 2002, (Красноярск).
15. Коротков Э. Умение видеть добро. // Газ. «Тула вечерняя», 23 декабря 1999.

16. Щеглов Сергей Львович (Норильский Сергей). // Сб. «Через страхи прошлого – к жизни», 2002. (Норильск).
17. Щеглов Сергей Львович. Справочник «Новая Россия: мир литературы», 2003, т. 2, (Москва).
Сорокина И. Об авторе статьи «Норильские оксиликвиты», Сб. «Норильск и норильчане в Великой Отечественной войне», вып. 2, 2005, Норильск.
18. Черешнева Н. Сергей Львович Щеглов, // Сб. «Тульский край. Памятные даты. 2006». Тула, 2005.
19. Ивановча Н. Забвение горького урока грозит его повторением. // Газ. «Тульский молодой коммунар» 2 сентября 2005.
20. Кириленко Н.. О поэте, мыслителе, человеке. // Газ. «Тула», 6 апреля 2006; Альм. «Тульский библиогид», 2006. Вып. 4.

21. Панфилова М.. На крыльях поэзии. // «Тульские известия», 18 мая 2006.
22. Родрик Брейтвейт. Москва 1941. Город и его люди на войне. Лондон, 2006 (на англ. яз.). Русский пер. М.: 2006 (О «Сталинской премии» С. Норильского).
23. Панфилова М.. Извечный поединок света и тьмы. // Газ. «Тульские известия», 18 мая 2007.
24. Они прошли норильские лагеря и ссылки. // Сб. «Феномен Норильска», Кн. 1, М., 2007.
25. Щеглов В.. «Павел и Клавдия». Новая книга Сергея Щеглова. // Газ. «Тула», 30 октября 2008.

26. Аникеев В. Павел и Клавдия: история любви и смерти. // Газ «Аргументы и факты», 29 октября 2008.
27. Баланюк М. Жизнеописание русского священника. // Журн. «Приокские зори», 2008. № 4(12). (Тула).
28. Баланюк М. Жизнь и судьба русского священника. // Альм. «Московский Парнас», 2009. № 1.
29. Щеглов (Норильский) Сергея Львович. // Библиогр. сб. «Литераторы Норильска», 2009. (Норильск).
30. Даниленко И. «Повивальную бабку – за штат!» // Газ. «Заполярная правда», 31 июля 2009. (Норильск).

31. Бояркина Н. Личный фонд Сергея Львовича Щеглова (Норильского) в собрании Музея истории Норильского промышленного района. // Журн. «Цветные металлы», спец. выпуск, сентябрь 2009. (Москва).
32. Савостьянов В. О Сергее Львовиче Щеглове и его юбилее. На фоне личного. // Сб. «В эпоху нежности», Тула, 2009 (с. 112-114).
33. Кириленко Ю. «Сергей Щеглов: и все-таки я верю!» // Газ. «Тула», 18 февраля 2010.(разворот).
34. Маскин В. Здравствуйте, уважаемая редакция! // Газ. «Заполярная правда», 12 мая 2010. (Норильск).
35. Литераторы Норильска. Библиографический справочник. Норильск: Изд-во АПЕКС. 2009.

36. Шахно А.. На крыльях столетий. // Газ. «Аргументы и факты в Туле», 22-28 сентября 2010. № 38(432). (О презентации книги С. Щеглова).
37. Баланюк М.. Заветы Толстого – заветы Христа. // Альм. «Московский Парнас», 2011. № 4(70), (Москва). (Рец. на книгу Сергея Норильского).
38. Рачева Е., Артемьева А.. На фотокарточке и за ней... Сергей Щеглов отсидел за Маркса. // «Новая газета», № 107(1810), 26 сентября 2011. (Москва).
39. Кантовский Владимир. Л. Щеглов (Сергей Норильский): к 90-летию со дня рождения. // Газ. «30 октября», 2011. № 103, (Москва).
40. Рачева Е. Свидетель обвинения. Сегодня исполняется 90 лет бывшему заключенному Норильлага Сергею Львовичу Щеглову. // «Новая газета» 19 сентября 2011. (Москва).

41. Зурабова К. «Моя радость, моя любовь». Павел и Клавдия. Дневники супруги русского священника. // «Литературная газета», 2012. № 48(6494). (Москва).
42. Гаджиева К. Поиск исторической правды и судьбы героев. Беседа с С.Л. Щегловым. // Газ. «30 октября», 2013. № 111. (Москва).
43. Копытова Ю. Сергей Щеглов: давайте способствовать прогрессу. // Журн. «Тульский арсенал» №50 январь 2013.
44. Кириленко Ю. Звезды живут и умирают. (О книге Сергея Норильского «Время и звезды Николая Козырева»). // Газ. «Тула» 7 ноября 2013.
45. Серегина Е. Время не только деньги, но и энергия. // «Литературная газета» 2 июля 2014. (Москва).

46. Филатова О. Памятные рефлексии архитекторов Тулы в исторической сознании старшего поколения. (О книге Сергея Норильского «Мы путь Земле укажем новый …». // Сб. трудов 11-й международной конференции по проблемам горной промышленности, строительстве и энергетики. 2015. (Тула-Минск-Донецк).
47. Макаров Н. Библиографический словарь тульских писателей. 2016. (Тула).




СОДЕРЖАНИЕ
От автора ………………………………………………….…………….... 3
Глава 1. РОД ЩЕГЛОВЫХ-КОРОТАЕВЫХ….…….………….….… 7
Глава 2. ДРЕВНИЙ ГОРОД МУРОМ …………............................ 22
Глава 3. СТОЛИЦА МИРА МОСКВА ……………………….………. 36
Глава 4. СТРАШНОЕ МЕСТО ЛУБЯНКА …………..................... 41
Глава 5. ТАГАНКА МИЛОСТИВЕЕ ………………….…………….... 50
Глава 6. В ОМСКОЙ ТЮРЬМЕ …………………..………………….. 65
Глава 7. ЗА ПОЛЯРНЫМ КРУГОМ ………..…............................ 75
Глава 8. ГРАМОТЕЯ СПАСЛИ ДОБРЫЕ ЛЮДИ ………………… 84
Глава 9. КАТАСТРОФА………….. ……………………………………….92
Глава 10. СРЕДИ ПЕРВЫХ НОРИЛЬСКИХ ЛИТЕРАТОРОВ…..102
Глава 11. НИ ДНЯ БЕЗ СТРОЧКИ …..………………………….…...132
Глава 12. НЕ ВЕЧНО ЗЛО, ЕСЛИ ДОБРО МНОЖИТЬ ……..... 147
Глава 13. «ПАВЕЛ И КЛАВДИЯ». «МЫ ПУТЬ ЗЕМЛЕ
УКАЖЕМ НОВЫЙ…» ………………………………………………….…159
Глава 14. «МЕМОРИАЛ» ; ДЕЛО ДУШИ И СЕРДЦА ……..……..181
БИОГРАФИЯ ЩЕГЛОВА (НОРИЛЬСКОГО)
СЕРГЕЯ ЛЬВОВИЧА ………………………………………………….... 205
БИБЛИОГРАФИЯ С.Л. ЩЕГЛОВА (НОРИЛЬСКОГО) …..………. 208
КНИГИ И БРОШЮРЫ ………………………………………………….. 208
НЕКОТОРЫЕ ПУБЛИКАЦИИ В ЖУРНАЛАХ, ГАЗЕТАХ,
СБОРНИКАХ 209
НЕКОТОРЫЕ ОПУБЛИКОВАННЫЕ ОТЗЫВЫ О РАБОТАХ           С.Л. ЩЕГЛОВА (НОРИЛЬСКОГО) СЕРГЕЯ ЛЬВОВИЧА …........ 217
СОДЕРЖАНИЕ ……………………………………………………………..222




ОБ АВТОРЕ
ВАЛЬТЕР АЛЕКСАНДР ИГОРЕВИЧ – доктор технических наук, профессор, писатель.
Родился в Туле в 1950 году. С 1973 работает в Тульском государственном университете. Автор более трехсот научных работ, в том числе монографий, учебников. Сфера научных интересов ; методы обработки металлов. Почетный работник высшего образования РФ, Почетный машиностроитель РФ, дважды лауреат премии им. С.И. Мосина. Изобретатель СССР.
За последнее время выпустил документально-исторические книги: «История циркача без ретуши» (2012) и «Из истории оружейной столицы России и Тульского края» (2014).