25.
После сеанса химотерапии отвез я её домой. Голова у неё так кружилась, что вдоль стенки едва дошла до кровати. Никогда до этого такой жалкой я её не видел. Подушки взбил, раздел, уложил. Вздохнула она облегченно, да и заснула. И хорошо, спи, маленькая. На работе пришлось отгул взять – хорошо, что судебных заседаней на этот день назначено не было. Рядом с кроватью на полу примостился , да и заснул тоже. А во сне вижу, как Пегги в баччи болл со мной играет. Ноги крепкие, как столбики, руки до половины плеч загорелые. А выше, там где рукав был – молочные, нежные. Я мячи поднимаю, а сам любуюсь, любуюсь тайком, ловка-то как, смеется. А вот об улыбке её надо особо сказать – во все зубы, открыто, широрокорото, от всей души. Сама-то она скрытная была, а улыбка её хорошо душу прорисовывала!
Лето нашей первой встречи, стрекозье лето – любила она их, радужных, похожих на смычки скрипок, аж звенят!
Проснувшись и полюбовавшись на опять доступное мне лицо, пересел к компьютеру. Письмо какое-то высветилось, черновик вроде…:
« В комиссию по эвтаназии, от гражданки Пегги… Прошение… Прошу принять к рассмотрению мое…
Дальше я читать не смог, окаменевший от боли. Я почувствовал, почти физически, как, наверное, страшно ей было писать эти строчки, сидя тут одна одинешенька.. А я в это же самое время строил зловредные козни, как извести её получше! Ах же козел! Мразь… Водились за мной грешки, водились, не святой, но такой грех взять на душу, даже ни в чем не разобравшись, кобель треклятый… Да и она, хороша, могла хотя бы намекнуть…
Я одернул себя немедленно и оглянулся на неё – спит ли? Спит, ласточка моя… Курносенькая моя, пеггочка.
Я взял с собой мобильник и вышел на улицу. Не может быть, что это все, конец дороги.. Не может! Не дам.. Не отдам её в лапы проклятущей смерти, Ах как бы смерть самое-то убить?
На другом конце провода трубку подняла медсестра. Я назвался, и попытался успокоить галопом скачущее сердце, пришлось придавить его ладонью, все куда- то оно мчалось, шальное.
Разговор получился не из легких.. Я и так слышал об этой болезни – сгорел один парень у нас, талантливый адвокат. За три месяца сгорел… Врач обстоятельно разъяснил, как все это будет происходить, как и к чему готовиться, сиделки там – миделки, прочее, хоспис… уколы..
- Не может быть, что ничего иного нет, какого-нибудь альтернативного способа.. У неё же не последняя степень…
В трубке замялись. Голос у него был очень понимающий, честный:
- Есть. В экспериментальной стадии.
Он пообещал сбросить по интернету информацию, и через некоторое время я её получил:
"Как оказалось, одна из причин устойчивости рака поджелудочной железы к иммунотерапии – в том, что этот вид рака, как и многие другие, образует вокруг себя защиту - оболочку из фиброзной (рубцовой) ткани, через которую в опухоль с трудом проникают как препараты, так и собственные иммунные агенты организма.
«Мы считаем, что окружение в виде фиброзной ткани типично для рака поджелудочной железы, и это и есть причина его низкой чувствительности как к химеотерапии, так и к иммунотерапии», - говорит ведущий автор исследования доктор Дэйвид Де Нардо (David G. DeNardo).
Выяснив это, ученые стали искать способ, как можно остановить образование фиброзной ткани.
Они обнаружили, что здесь может играть роль ингибирование фермента тирозинкиназы 2.
«Этот фермент участвует в образовании фиброзной ткани не только при развитии рака поджелудочной железы, но и при многих других заболеваниях. Поэтому мы решили, что необходимо найти способ ингибировать его активность. Такой ингибитор нами был найден», - говорит Де Нардо.
Затем ученые приступили к тестированию этого ингибитора фермента тирозинкиназы 2 на мышах, больных раком поджелудочной железы.
Одной группе животных вводили ингибитор, другую группу лечили химеотерапией с одновременным введением ингибитора, а третья группа получала иммунотерапевтические препараты, химеотерапию и ингибитор.
Как выяснилось, самым хорошим оказался результат лечения, когда сочетаются все три метода – традиционная химеотерапия, иммунотерапия и ингибирование фермента тирозинкиназы 2. Получается, что ингибитор фермента тирозинкиназы 2 препятствует образованию фиброзной ткани вокруг опухоли, что делает эффективным лечение с помощью химеотерапии и иммуноонкологических препаратов.»
Я ничего из этого не понял,какие-то термины - жуть! Зато понял одно – шанс есть. Есть. Я все сделаю, чтобы Пегги выжила!
Она тронула меня за плечо, я так увлекся чтением, что и не заметил, когда она проснулась.
- Я об этом слышала. Моя страховка не покрывает экспериментальные способы лечения – это группа риска с неизвестным исходом..
- Так как же, ты же все знаешь о страховках,неужели твоя компания не позаботится о тебе?
Она покачала головой:
- Я наводила справки. Глухо.
Нижняя губка её дрогнула. Только теперь я заметил, какой она стала хрупкой. Нет, внешне она не очень изменилась, только появилась в ней какая-то отрешенная прозрачнось. Как бывает с листьями осенью – сорванные, они еще красивы, но уже есть на них особый утонченный налет смерти.
Я прижал её к себе с такой страстностью, что она пошатнулась. Я зарылся лицом в её грудь, такую милую и влекущую, я ронял слезы в этот маленький желобок между ними, который всегда завораживал меня. Я прижимал мою любимую к сердцу, а в груди у меня кипело адское месиво из самых противоречивых чувств – как разбазаривал я свои деньги, потеряв её, швырялся ими, залезал в долги, просаивал в казино, пытааясь забыться! Забыть.. Как я мог?
Мог, еще как мог, а теперь вот – на мели и она – обречена! Что толку бить кулаком в грудь, ломать сигареты, пытаясь вытащить их из пачки трясущимися пальцами, проклинать себя, клясться в любви, если ничего, ничего не мог для неё сделать…
Я с ненавистью смотрел на свои туфли фирмы "Stefano Bemer shoes" , за которые выбросил почти две тысячи долларов, и мне стало так стыдно. До рвоты – стыдно.
- Сколько это будет стоить? – Спросил я её тихо.
Она шмыгнула носом и грустно покачала головой:
- Какая-то немыслимая сумма.. шестизначная цифра.