Хоронили как раз те, кто при жизни его уничтожал… Они не были красноречивы при его отпевании, они молча, стояли у гроба, щедро раздавали свои благословения… Но в этом молчаливо - сдержанном стоянии была неприкрытое торжество лжи над Правдой. Они победили! Сколько раз Он стрелял по этим пустоголовым чванливым рожам, лоснящимся от «поста» и «молитвы»; сколько раз Он плевал в их грязное корыто, неспособное и его приковать к себе; сколько раз Он, получая удары по бренному телу, укладывался в больницу на очередную операцию и выходил новее новых!!! Скорби его закаляли, удары делали крепче. Он любил повторять: «на войне как на войне». Духовной. Против «духов злобы поднебесной» .
О! Этих духов Он знал не по рассказам! Они мирно уживались в его теле, подкармливаемые стараниями окружающих. Он гадов уничтожал, а они возвращались. Через врачей определённого вероисповедания с их лекарствами, через перелитую в него кровь явного грешника, через подарки, в разноцветных обложках, через лицемерное целование иуд… Он знал об этом, но позволял им вести себя так с ним. Он испытывал на прочность свою Веру, свой щит и меч, свою защиту. В юродстве искал спасение от мира лежащего в аду. Его громкий голос сотрясал стены храма, а проповеди пробирали до слёз. Он собирал «зерно» в житницу Господа, отсеивая всё лишнее. «Время жатвы настало»,- повторял Он и как добрый пастырь собирал в гумно пшеницу. Икона Божьей Матери «Спорительница хлебов» стояла на его столе, Он молился пред ней об урожае… но зёрен было так мало…Слово Божье суетой житейской рассеивалось и не хранилось в сердцах…Мир собирал свой урожай плевел.
Он решил уйти. Он устал. От этой вечно «смиренно» снующей толпы «под благословение», от этих храмовых сороконожек, с вёдрами и тряпками, от настоятеля храма, ревностно цепляющего богатого прихожанина на предмет пожертвований… а , главное, его Дух бунтовал против обмирщения Церкви, против новых модернистов-обновленцев, навязывающих компромиссы согласно духу времени. Как никто другой, он понимал этот дух – дух антихриста. Он входил в плоть и кровь Церкви, смердил, уничтожал. Враг как невидимый червь пожирал. Тело церковной организации было почти мёртвым. Он как часть этого духовного организма страдал под ударами не только внешнего врага, но главное, врага внутреннего, с тыла бьющего, врага одушевлённого, прикрытого рясами и наперстными крестами, врага служащего литургии, напоказ долго молящегося, раздающего благословения и ведущими в погибель…. «Господи!,- молил Он, - как можно терпеть этих фарисействующих, распинающих Тебя?» По делам узнаете их… А дела их были мерзостью…
Однажды ему рассказали сон. Громадный как корабль храм. Клубы курящегося фимиама… На стенах вместо икон – блудницы…В центре зала – алтарь. Батюшка спиной… служит литургию…Он не мог придти в себя от услышанного…
Бог с ним говорил… Он никогда и никому не рассказывал об этом…Подобно древним монахам, Он надолго уходил в мир молитвы, делание которой была его единственным спасением. Неделями он молчал, погружаясь в горний мир, и Господь отвечал ему откровениями. Ни болезни, ни нужда, ни его окружение не могли помешать этому глубинному погружению в горний мир. Уходя, Он возвращался, неся как драгоценный сосуд плод молитв. Он его делил на многие части и щедро раздавал людям… разным, чаще всего, духовным младенцам, нуждающимся в грудном вскармливании – в слове Пастыря. О! Как его ненавидели сослужащие, со злобой шепчась, мол, что это он из себя преподобного Серафима Саровского строит! Их переполняло настолько, что эта храмовая нечесть не могла пройти мимо, ни задев его…. Он отвечал им взаимностью. Понятно, как. Его отправляли за штат, как грубияна, Он возвращался к служению. Господь возвращал, расправлясь с фарисеями. Пока это было возможно – служить Пастырем Овец Православных, попом, в полном смысле этого униженного безбожниками слова. Иногда, злясь от бессилия, он кричал в лицо фарисеям: «За бороды вас – да из храмов!». «Краснопузый я, протоеврей, Митька…». Он рубил правду-матку, всегда и всем, без оглядки на чины и звания… «Какой ругачий поп!», - сетовали дамы. «Больше к нему не подойдём», - сердились захожане. Но длинные очереди «поговорить» не исчезали…Люди ехали отовсюду со своими бедами, и Он часами распутывал эти узлы жизни, неся людские скорби, беря на себя ответственность за порой сложнейшие жизненные решения…Святым Духом водимый Он воевал как мог, несмотря ни на что, забывая свои немощи, распиная себя со Христом. «Не здоровые нуждаются в лекаре, а больные…» Теплые, такие огромные руки батюшки сжимали их головы; крест в этих руках укреплял, вселял силу Духовную, молитва творила невозможное, наполняя Верою сломленных, нуждающихся в помощи, брошенных родными, врачами… Сколько их за годы служения прошли через эти тёплые руки, через сердце, неспособное к равнодушию! Ради этого он служил. Куда они, к кому? К «волкам в овечьих шкурах»? К этим, «гробам выкрашенным, полным костей»? По словам Пелагеи (Рязанской), ведущим в ад? «В аду уже нет бесов, все – в людях», - вздыхал батюшка. И Он их гонял, как мог, а они возвращались, приводили злейших себя, а Он их опять Крестом… Без всякого экзорцизма, чинов изгнания, молитвой и Крестом! Они ругались, ставя ему подножки, действуя изощрённо… Он не прекращал свою битвы с этими легионами бесов. Не прекращал, пока меч духовный не выпал из его рук…
Панихида длилась более двух часов. Храм наполнялся запахом потрескивающих в руках свеч… Свеча погасла и зажглась. В светлых обителях Господа.
Над могилой высоко в небе пролетел самолёт.