Часть 1
Когда он записался в отряд камикадзе, ему шел 23 год, и он хотел своей смертью помочь Родине победить.15 июля он взлетел с Окинавы в составе группы. Через час их навели на конвой. Пришло время выполнить долг, и время умирать. Конвой был большой, хорошо защищенный, с отчетливо видимым конвойным авианосцем. «К транспортам не прорвусь», - подумал он. «Надо попробовать хотя бы плоскостью зацепить один из корветов эскорта»… «иначе я ничем не помогу Родине, зачем тогда меня рожала мать и воспитывал отец». Он знал, что из 40 атак только одна может увенчаться успехом. Он знал, что неизбежно умрет, и очень хотел дотянуть, врезаться, зацепить, искорежить чужое железо, разорвать чужую плоть. Для этого надо было прорваться через плотнейший зенитный огонь. Множество зенитных орудий разных калибров беспрерывно били, вспарывая небо трассами, бугрили шапками разрывов. Он видел, как на кораблях суетились люди, и почти физически ощущал струящийся снизу животный страх. Люди внизу очень хотели жить, они жаждали жить. Он ненавидел их и уважал, ведь это был его десятый воздушный бой перед вступлением в отряд, вражеские летчики дрались, не жалея жизни. На этот раз обратного билета не было, камикадзе должен погибнуть.
Божественный ветер. Чтобы поразить цель, необходимо было войти в пологое пикирование. Но он не успел отжать ручку от себя, в самолет почти сразу попало два снаряда. Немедленно обожгло правую руку, туда, разрывая мышцы, впился раскаленный осколок. С корветов и эсминцев били из Эрликонов 30-миллиметровыми снарядами. С авианосца на взлет пошло дежурное звено.
От боли мгновенно помутилось в глазах, хотелось схватится за раненую руку, но тогда он отпустит ручку управления, и самолет рухнет.
Он не схватился за руку, только замычал от боли. Хотя должен был молчать. Здоровой рукой отжал ручку почти до упора, бросил самолет в пике, пытаясь нацелить винт на небольшой корвет. Теперь разлетелся фонарь кабины, осколки впились в лицо, левый глаз обожгло, из разбитого мотора, усиленное гравитацией, хлынуло горячее масло. И пришла настоящая, дикая, рвущая на куски боль.
Он практически забыл про Родину и долг, и оторвал одну руку от управления, самолет дернулся. Это удачно нацелило кок винта на корвет, только не снимать руки с ручки управления.
Боль. Он понял, что никогда раньше не испытывал боль. Ни, когда в детстве сломал ногу, так, что кость вышла наружу, ни в армии, где инструктора всегда били, а уставая, заставляли бить друг друга. Практически кипящее масло залило низ живота, ноги, брызнуло в развороченное лицо. Осталось, наверное, не больше пяти секунд. Пять секунд, но как больно. Оторвать руки, и никто не узнает, почему он не поразил врага. Всего пять секунд.
«Я должен их убить, в этом смысл жизни» - все глуше повторял рассудок. Желание поразить корабль куда-то отдалилось, потом ушло, и казалось даже глупым. Тем временем корвет-цель и его ближайший собрат, шедший пеленгом, поставили плотную зенитную завесу. Огонь был ураганный, это не замедлило сказаться. Следующий осколок, попавший в кабину, вспорол кисть руки, он увидел вывороченные кости. Осталось не больше трех секунд. Три секунды, всего три.
Он уже не понял, куда угодил следующий снаряд, осколки раздробили нижнюю челюсть, и, видимо, оторвали два или три пальца на здоровой руке. Удары осколков, наслоившиеся на огромные перегрузки, оглушили. Самолет потерял наводку, мотор дал перебой, падение было практически отвесным. Пытаясь овладеть собой, он начал по звериному выть, изо рта вылетали зубы и какие-то красные ошметки, так, казалось, можно терпеть. Две секунды.
Осталось жить всего две секунды, но, если не переставать бороться, необходимо снова нацелить самолет, без рук, без глаза. Или просто их прожить. Просто прожить то, что осталось прожить. Смириться, или, все же, сделать практически уже безнадежную попытку. Продолжая по-звериному выть, почти не понимая, что делает, попытался искалеченными руками взять ручку управления. Одна секунда.
Его самолет упал в ста метрах от корабля. Он не поразил цель и не зацепил ее. Люди на корабле радостно, дико закричали, кто-то пустился в пляс, кто-то грозил небу кулаком, несколько человек мочились за борт и выкрикивали непристойности. Они победили. Они убили камикадзе, изрешетив его самолет. «Он дурак и дикарь», - думали они, только тупое зверье будет пытаться так атаковать. Им не видать победы, ведь это уже не первый камикадзе на счету их корвета. Такая победа всегда давалась очень трудно, от нервного напряжения почти всех рвало, кто-то мочился в штаны, другие часами сидели, уставившись в одну точку, иные вздрагивали, когда их звали, плакали без причины, сутками не могли есть. Ни один бой не мог сравниться с атакой камикадзе. В этот день с корабля было списано на берег четыре человека, Они больше никогда не воевали. Они жили еще несколько десятков лет и встретили свою смерть в психиатрической лечебнице для ветеранов. На их место на следующие сутки пришли другие. А он так и не узнал, выполнил ли долг, помог ли Родине, напрасно или нет, родила его мать, и воспитывал отец.
Часть 2
Я проснулся. Долго сидел на кровати, обхватив голову руками. И думал, долго думал о последних секундах жизни незнакомого, непонятного, чуждого своей культурой человека, пытаясь понять суть нечеловечески-отчаянного, поступка. И вдруг отчетливо понял – меня зря рожала мать, и воспитывал отец.