"... В некоторых средневековых городах существовал такой обычай: когда обществу требовались услуги палача, у него на окне оставляли чёрную перчатку..."(с)
Не надо, дорогой мой читатель-земляк, искать схожести с кем-либо в описании героев моего рассказа, места событий и времени… Считай, что они придуманы мною… Кроме самого факта имевшего место быть…
1.
… Завывание неистового штормового ветра снаружи вызывало у него снисходительную и ленивую полуулыбку – здесь у него, в рыбацкой избе, было тепло и уютно. Отгоняя прочь наваливающуюся дремоту, он, сбросив решительно ноги с полатей, нащупал тапочки и направился к пышущей жаром печи, чтобы перед закрытием трубы разровнять кочергой поддёрнутые тёмным налётом угли. Неожиданный звонок мобильника застал его на полпути. Вернулся к столу и прежде чем нажать кнопку вызова, посмотрел на экран. Хм… В столь позднее время ему звонила сестра. В душе тут же ворохнулась тревога: - Не дай Бог, что с матерью…
- Привет, сестрёнка, что случилось?...
- Привет, Андрюша… Ничего не слышал? Тебе никто не звонил за эти дни? Ничего тебе не сообщали? - голос сестры был испуганно-виноватым, совсем непохожий на её обычно властный, и он, услышавший эти редкие для неё нотки, уже не сомневался, что услышит сейчас недобрую весть.
- Говори! Что случилось?.. Батарейка садится - не тяни кота за хвост…
… То, что он услышал оглушило, наполнило его цепенеющим чувством невосполнимой потери и боли… И только где-то там, на задворках сознания, билась одна-единственная, опустошающая его мысль итожащая услышанное им: - Ну, вот и всё… Что «всё» он ещё не осознал, но то, что в будущей, оставшейся ему жизни, образовалась пропасть-провал – было явно.
Он не узнал свой надтреснувший, будто чужой голос: - Подробности какие-нибудь знаешь?.. Он долго выслушивал испуганный речитатив младшей сестрёнки, сообщившей ему, что больше ничего не знает, и её призывы-просьбы «не натворить чего-нибудь неразумного»… Выключив телефон и положив его на полку, он бездумно нащупал пачку сигарет, прикурил сигарету от свечи и долго стоял, уставившись взглядом на её колеблющий огонёк. Новая, непривычная для него боль клубилась в нём, заставляя морщиться от ранее неведомого ему почти физического ощущения её. Он обречённо осознал, что теперь нужно привыкать жить с нею… Он не мог предполагать, что весть о гибели женщины, которую он любил когда-то, так отзовётся в нём…
… Сестра сообщила ему о том, что его Нади больше нет среди живых… Что три дня назад обнаружили её тело в озере, что сегодня, в этот день, были её похороны…
... Он не уснул в эту ночь, выкуривая сигарету за сигаретой. Гнал от себя чудовищные мысли о возможном самоубийстве Нади, стремился не допускать их, и только память его спасала от них, педантично выдавая ему из своих глубин чёткие, с мельчайшими подробностями образы его Надюши…
… Далёкий августовский вечер на крыльце его дома, когда он омывал её ноги в тазике с морской водой… Перед этим, они тогда шли босиком к нему на Набережную, кажется с танцев, шлёпая по тёплым лужам образовавшимся от прошедшего ливня и заливались беззаботным смехом по любому поводу… Именно тогда, на крыльце его дома, омывая руками её ступни, посмотрел он снизу вверх на её смеющееся лицо и вдруг остро, холодея от открывшейся для него истины, осознал, что любит её… Что она тогда прочла в его глазах, он не знал, но помнил, как прервался и её смех. Она не отвела от него тогда свои глаза, и было в том её взгляде столько откровенной женской смелости и нежной теплоты, что понял он пронзительно - перешли они сейчас ту грань, разделяющую их дружеские и товарищеские отношения от новых, открывшихся им в эту минуту… И была потом ночь – их ночь. Нежная и сводящая с ума от открывшегося им впервые понимания бескрайности моря этой нежности…
Переплетения белеющих во мраке августовской ночи рук; плавное перетекание тел из одного в другое исключающее появление между ними даже на краткий миг пугающего их не ощущения друг друга; одурманивающий аромат свежести её волос ; непереводимые даже и не слова их, а какой-то неведомый им ранее истомный язык любви друг к другу; краткое сонное забытьё в объятиях друг друга молниеносно прерываемое даже не шевелением одного из них, а только предчувствием этого, чтобы снова и снова, в дремотной нежности оглаживать чудо ставшего родным тела…
… Его приход из армии и встреча с ней – уже замужней, растившей годовалую дочку… Её глаза в дверном проёме, когда он, встав из-за стола гомонящей компании доармейских друзей-товарищей, открыл дверь после робкого стука в неё… И защемило тогда сердце его в осознании того, что никуда не ушло его чувство к ней. Не Надя глядела в его глаза, а любовь их затаённая, прогоняемая ими от себя… Суетливо помогал снимать с плеч её шубку, усаживал её за стол, к прячущим глаза друзьям своим, замолчавшим вдруг. Знали они все о её замужестве и не смогли скрыть неодобрительное недоумение от её прихода – прихода замужней женщины к корешку-холостяку. И как-то угасло веселье, и разошлись друзья быстро – только глупые, наверное, не увидели, как заискрило сразу между им и пришедшей гостьей… И потом опять была их ночь… И ужаснувший их утренний итог её – не быть ни ей, ни ему счастливыми с другими. Была долгая его речь утром, но не захотела Надя менять что-либо в своей жизни… А он – не настоял… Уже потом, по истечению лет, понял он, что нужно было ТОГДА не отдавать её никому – пройти всю гадливую мерзость объяснений с её мужем, родственниками: вцепиться- обнять её, но уже НЕ ОТДАВАТЬ её ни кому! Увы, не знал тогда, что не сотрётся, не поблекнет его чувство к ней – не смог забить он это чувство, не своей женитьбой, ни рождением своих детей, ни долгим периодом не лицезрения её… Шли годы, притуплялись чувства ко всему – становились размеренными, обыденными… Но только до редкой и случайной встречи с ней в их небольшом городке… Стоило только увидеть её идущую ему на встречу, наплывающие на него её глаза и ватными становились ноги, и сердце обрывалось, и наваливалось вновь на него понимание невосполнимой потери в его жизни…
… И было в их жизни ещё пять встреч наедине… Спонтанных, зачастую неожиданных для них самих и он жил этими встречами, примирявшими его с серыми буднями жизни…
… Более года назад, в поздний июльский вечер застольный шум их компании, собравшейся в его кабинете по случаю выхода его в отпуск (проставлялся – увы, традиция), прервал зуммер телефонного звонка. Призвав галдящую компашку сослуживцев к тишине, поднял трубку и, мобилизуясь с целью скрыть в своей речи нотки опьянения, бросил в трубку, назвав свою фамилию: - …, слушаю!.. И «поплыл» сразу услышав её мелодичный голос: - Здравствуй… Гуляете твой выход в отпуск? – и приглушенные колокольчики смеха её, в ответ на его оторопь от её всезнания – Знаешь, а я на три дня одна осталась: давай куда-нибудь уедем?..
Она села в его машину в пять утра, в безлюдном, оговорённом ими по телефону месте и он рванул по пустынному сонному городку - прочь из него. Летя в белой ночи среди «пятиэтажек», поворачивал вправо голову, поглядывал на неё улыбающуюся и милую, не отводящую глаз от него. Свернув с асфальтовой трассы на грунтовую дорогу и уже в лесу, не имея сил больше терпеть, остановил свой видавший виды «УАЗ», выскочил из кабины и обойдя машину, распахнул дверцу с её стороны, и встречали его искрящие в радости глаза любимой и протянутые ему навстречу её руки… Он привёз её тогда на одно из «своих» озёр и были они вдвоём в старой рыбацкой избушке более двух суток. И забыли там они – уже перешагнувшие сорокалетний рубеж – все проблемы свои жизненные: не могли оторваться друг от друга…
В последний тамошний вечер, сидя в обнимку на невысоком порожке их греховного пристанища, сказала она ему не отводя взгляда от безмятежного зеркала воды озерка: - Ты знаешь, милый, если бы я могла выбирать, я бы хотела последние минуты своей жизни здесь встретить… Запомнил он тот свой страх охвативший его после этих слов - впервые осознал он тогда возможность наступления такого для него ужасного исхода – продолжать жить без неё… И это была их последняя встреча, когда они были вдвоём…
… Теперь он знал из слов сестры – тело его Надежды нашли в воде именно того озерка…
2.
Следующим днём он был уже у себя дома. С ленцой принял душ, побрился, переоделся. Он преднамеренно затягивал все процедуры, так как не спешил: на кладбище он должен был приехать к вечеру и исключить, таким образом, какую-либо встречу с кем-либо из её родных у могилы. По прибытию он сделал только один звонок своему знакомому из фирмы ритуальных услуг и уже знал, где похоронили её. Выйдя из ванной, бездумно заварил на кухне кружку крепкого чая и пройдя в комнату, включил телефонный автоответчик на прослушивание. С работы было звонка четыре и все от сослуживца Серёги – столкнулся он там с проблемкой… Два звонка от мамы так и не внявшей его советам звонить ему на мобильный: конечно же она беспокоилась о его здоровье… Непроизвольно улыбнулся советам мамы сорокадвухлетнему сыну-мужику одевать шерстяные носочки и беречь горлышко на рыбалке… Он направлялся на кухню за забытым лимоном, но резко остановился, когда после характерного щелчка в аппарате, он услышал надрывный женский голос:
- Андрей, это Светлана тебя беспокоит… Прими мои соболезнования… Мне уже сказали, что ты на рыбалке… Нам нужно с тобой обязательно встретиться – я должна тебе передать кое-что от Нади, - и уже заходясь в всхлипах безудержного плача, - Приедешь – перезвони… Он знал эту Светлану – коллегу-подругу Надежды. Несколько лет назад, в одной из встреч, Надя дала понять ему, что есть в её жизни единственная подруга, которой известно практически всё об их отношениях и эта подруга – Светлана. Ему пришлось дважды набирать номер её телефона прежде чем она ответила ему… Она сообщила ему о том, что обнаружила у себя на работе запечатанный конверт, на котором рукой Нади, была написана её просьба передать письмо ему. Он мёртвенно оговаривал со Светланой место встречи для передачи ему письма, а в голове билась только одна фраза, которую когда-то уже озвучил герой-старшина в фильме «А зори здесь тихие»: - Что же ты наделала, девонька, что же ты наделала?.. Причина её смерти теперь для него не вызывала сомнений – его любимая сама свела счёты со своей жизнью, коль предусмотрела прощальное письмо к нему… Но что заставило его Надежду решиться на этот шаг? Ответ на этот вопрос теперь он надеялся получить в её письме…
… Её похоронили рядом с её родителями. Холмик её могилы совсем не виден – завален венками и букетами цветов… Августовские сумерки сгущались на кладбище, натягивая ночную пронизывающую прохладу, а он обездвижено продолжал сидеть на скамейке расположенной рядом с могильным холмиком её отца. Уже привычная для него бездумная пустота и горечь сковывала все остальные чувства, но знал он, что близится минута, когда прорвёт монолит плотины его скорби яростная и бурлящая волна ненависти к тому, кто был повинен в смерти его любимой женщины… Знал, что обострятся тогда все его чувства в неистовом желании покарать истинного виновника её смерти… Она рассказала ему в своём письме о том, кто июньским вечером остановил свой автомобиль рядом с ней и предложил подвезти её, возвращающуюся от подруги, до её дома; о том, кто увёз её загород, где с применением силы «измарал и испохабил» её; о том, кто фотографировал её плачущую и прикрывающую свою наготу на свой мобильный телефон, угрожая выложить снимки в интернет, если она надумает рассказать о нем; о том, кто выволок её из машины и столкнув в речку, заставлял вымывать из себя его слизь; о том, кто силком влил в неё полбутылки водки и не выпускал потом до утра из машины…
Он знал лично этого упыря… Жизнь сталкивала их неоднократно в их небольшом городке… Они пожимали руки друг другу при встрече… Он даже не похолодел, когда его память услужливо подсунула ему из своих закромов хранящуюся там информацию о том, что пару лет назад, прошелестел слушок в узких кругах о том, что поступил этот упырь подобным же образом с одной из женщин их городка, что не стала та женщина в милицию обращаться, чтобы не навлечь позора ни на себя, ни на семью свою. Не поверил он тогда этим слухам: невозможно было представить этого высокого, блондинистого и всегда доброжелательного до заискивания молодого мужика в таком преступлении…
… Выезжая с автостоянки от кладбища, он чувствовал, что с каждым километром, отдаляющим его от последнего пристанища его любимой, распыляется-покидает его бездумная оцепенелость бессонных последних суток: чётко и ясно заработал его мозг, выдавая мысли выстраивающие оптимальные варианты реализации планируемой им мести…
3.
… Шумно и гулко было в автомобильном гараже его знакомого – организованная им пьянка набирала обороты, когда распахнулась дверца в воротах и на пороге появился тот, ради которого и организовал он ненавязчиво это субботнее, халявное для всех возлияние…
- Привет всем!.. Ого! Это я удачно зашел, - в предвкушении дармовщинки, вошедший шмыгнул носом и расплылся в радостной улыбке, - Что за повод, мужики?..
Игнорируя досадно-брезгливые мины некоторых своих собутыльников от появления новоприбывшего, он радостно приветствовал зашедшего: - О, Василий, здорово! Присаживайся, давай!.. Повод более чем весомый – обмываем мой мотор лодочный!.. И загремели опять кружками и стаканами мужики, но уже с новым собутыльником, который как в омут был втянут в компанию. Байки, анекдоты, мужские солёные шутки, сопровождались несдерживаемым всеобщим хохотом, и всё это действо подогревались постоянно наливаемой им водочкой. Разворачивался в безудержной своей разгульной лихости столь любимый мужиками гаражный гудёж… Регулярно доставая бутылку за бутылкой из бездонной сумки стоящей под его креслицем, разливая и прикладываясь сам к кружке – ВЁЛ он застолье не форсируя события, не торопя исполнение задуманного… Он знал уже, что Василий - ради близкого знакомства с которым и затеян был им сегодняшний сабантуй - является единственным постоянным напарником по рыбалке с тем, кто Надю его до самоубийства довёл… Спланирована и осуществлена была им и поломка машины Василия прошедшей ночью – поломка, устранение которой возможно было только в гараже, на яме… А уж то, что не устоит, зайдёт к ним на пьяный шум Василий – давний почитатель зелёного змия, он не сомневался…
… Поздним вечером, поддерживая пьяного в хлам Василия, он брезгливо морщась и уклоняясь от его пьяных объятий, выслушивая заверения в «вечной дружбе» - довёл новоиспечённого «дружка» до дверей его квартиры… Всё что было нужно узнать от Василия, он узнал: в следующую пятницу, во второй половине дня, выезжают на неделю на дальний морской Шомб-ручей Василий и человек убивший его любовь. Грандиозны и по- хозяйски рачительны их планы: планируют и на море сети выставить, и на озере, что расположено в полутора километрах выше от рыбацкой избы по ручью… Поёживаясь от пронизывающего северного ветра, он шел к своей машине, чётко и трезво выстраивая следующие свои действия приближающие его к реализации задуманного...
4.
… Эту лодку-подъездок, сваренную местным талантливым Кулибиным из нескольких тривиальных железных бочек, он взял из лодочного соседнего гаража дяди Миши – бывшего закадычного друга его отца. Старый пенсионер ещё весной передал ему ключ от своего гаража, уезжая до Нового года в своё село на Терском берегу, с просьбой присмотреть за его сохранностью. Старый помор призывал его смело использовать эту лодку, хваля её за легкость и остойчивость на воде. В этом он сейчас и убедился управляя в корме глухо гудящим импортным подвесным моторчиком - бежала лодчонка надёжно и горделиво в своей кряжистой невертлявости по штилевой воде, выходя из залива на морской простор, вдоль береговой стены ночного, непроглядного леса… Он крался вдоль береговой мглы не зря: дважды пришлось глушить мотор и вжиматься в берег, пропуская мимо себя въезжающие с моря в залив моторные лодки. Если бы кто-нибудь из любопытствующих, подъехал бы к нему и узнал бы его, пришлось бы ему отменять свои планы, да и менять засвеченное средство передвижения… Удача сопутствовала ему – до Шомб-ручья он более не встретил по пути ни одного из браконьерствующих рыбаков. Сентябрьская темень скрыла его высадку на берег в трёхстах метрах от слышимого в ночи ручья впадающего в море. Большая прибылая вода позволила ему приткнуться максимально близко к береговому лесному массиву. Стремясь не производить шума, он вынес из лодки тяжелый и объёмный мешок из-под резиновой лодки и, взвалив его на плечи, занёс метров на десять в лес. Вернувшись, снял мотор, положил его на дно лодки и поддёрнул её – вытащил на сушу из воды и без особых усилий - также затащил её в лес. Из мешка достал тяжелый, связанный ручками полиэтиленовый пакет и неизбежав металического бряка, спрятал-подсунул его под лодку. Присев на корточки закурил, пряча огонёк сигареты в ладони, прислушиваясь к ночному дыханию леса и восстанавливая дыхание…
… В полнейшей темноте, с мешком на плече, он пробирался сквозь густо растущий молодой ельник предусмотрительно выставив вперёд руку. Минуты через три, не увидев, а нащупав ногами набитую тропу, он пошел по ней, поднимаясь всё выше и выше на скалистую сопку. Он был здесь два дня назад днём – подыскивал оптимальное место для наблюдения, поэтому облюбованную им тогда расщелину-окопчик на вершине скалки, нашел сразу. Нащупав подошвой сапога десятисантиметровый пласт ранее уложенных им еловых ветвей на дне расщелины, он сел и опять закурил. Откинувшись всей спиной на гладкий пологий скол расщелины, он сдёрнул с головы чёрную шапочку с подвёрнутыми наверх прорезями для рта и глаз, подставив под ночную прохладу промокшие от пота лицо и волосы… Докурив, он достал из мешка сентипоновый спальник и расправил его на лапнике. На ощупь, нашарив в мешке, достал бутылку с минеральной водой, сделал пару больших глотков и скинув сапоги, забрался в спальный мешок, после чего застегнул его «молнию». Поелозив спиной, умял ветки лапника и затих, устало закрыв глаза. Чудовищное напряжение последних семнадцати дней со дня скорбной вести отпустило его – он рухнул в пучину глубокого сна через несколько секунд после своей расслабленной обездвиженности, успев задать и ответить сам себе на вопрос: - Так… Ничего не забыл?.. - Нет, всё предусмотрел!..
… Проснулся он сразу – как вынырнул. Несколько секунд недоумённо рассматривал затянутое серыми утренними облаками нависшее над ним небо, но вспомнив всё, ящерицей выскользнул из спального мешка и осторожно выглянул из-за края расщелины… С высоты примерно четвёртого этажа его наблюдательного пунта, рыбацкая изба была видна как на ладони. С облегчением увидел, что нет в ней никого из рыбаков нежелательных: подпирал дверь снаружи берёзовый колышек, красноречиво говоря о её незанятости. Ёжась от утренней свежести, застегнул спальник, натянул на ноги сапоги. Взяв из мешка необходимое, пригибаясь в чрезмерной осторожности, прошел по своему «окопчику» и вышел на спускающуюся круто вниз тропу.
В лесу, у береговой линии, убедился, что с моря не видна его лодка: нарубив небольшим топориком десяток разлапистых еловых ветвей – накрыл ими её сверху. Углубился в лес, где используя только спиртовые таблетки, вскипятил котелок воды. Заварил крепкого чая в кружке, а остальной кипяток залил в термос, покрыв им засыпанную предварительно туда добрую жменю качественного чая – должна была чифирная ядрёность поддерживать его в бодрости все часы ожидания прибытия рыбачков… С удовольствием, в растяжку, выпил обжигающее нутро «краснофлотского» чайку, умяв при сей процедуре три бутерброда с ветчиной. С наслаждением выкурил первую утреннюю сигарету и неудовлетворённый ею – выкурили вторую.
…. У себя в «окопчике» он достал бинокль из похудевшего мешка - котелок оставил у лодки за ненадобностью здесь - и настроился на ожидание…
5.
… Приближающуюся с моря к нему моторную лодку он не услышал, а увидел… Сердце его не забилось радостно и учащенно, когда в бинокль он увидел в лодке тех двух, кого ожидал, но с удовлетворением отметил, что в лодке нет собаки. Опасался он, что возьмёт с собой на рыбалку его враг принадлежащего ему свирепого цепного кобеля - матёрого кавказца, хотя и для него в мешке припасено было две смачных отбивных, снаряженных убойной дозой снотворного… Ожидая их прибытия к ручью, он отложил бинокль и натянул на руки перчатки тонкой лайки. Достав из мешка рулончик скотча, чувствительно примотал липкой лентой края перчаток к своим запястьям – исключил их возможное непроизвольное снятие им. Из нагрудного кармана камуфляжной куртки достал своего любимца – компактный и почти игрушечный малокалиберный пистолетик «Таурус». Передёрнув затворную раму, дослал один патрон из десятка других близнецов-братьев в ствол и после постановки на предохранитель, убрал пистолет обратно в карман.
… Утюжистый, окрашенный шаровой краской «Прогресс», скрежещя килём о мелкий, галечный камень, ткнулся в берег метрах в десяти от устья ручья и из лодки выпрыгнул недавний его «дружок»-собутыльник Василий и тут же сноровисто поддёрнул лодку глубже на сушу… Не прибегая к биноклю, он наблюдал сверху слаженную их работу: насильник его Надюши подавал вещи напарнику из лодки, повелительно подгоняя его неразборчивыми со скалы призывами, а Василий суетливой трусцой переносил их метров за десять от уреза воды и складывал кучей на сухом месте вблизи избы. Не теряя время на перекур, Василий подал в лодку напарнику несколько крупных камней, подобранных им на берегу на якоря для сетей и столкнув лодку на воду, взялся за вёсла. Сети они выставляли ярусом, сноровисто и грамотно прямо от ручья. Наблюдая за ними сверху, он сторонним наблюдателем оценил их мастерство в этом: выставленный ими сетевой «крюк» был безупречен. Рыбаки вытащили лодку на берег по покатам и стали заносить вещи в избу, оставив на земле резиновую лодку с вёслами и мешок с сетями. Он на скале напрягся, когда увидел, что враг его достал из лодки нечто длинное, завёрнутое в мешок и занёс этот свёрток так же в избу. Там они пробыли недолго. Время поджимало их – скорые осенние сумерки были не за горами и они, не теряя времени, взяв мешки с лодкой и сетями, ушли по тропинке вдоль ручья на озеро. Он же, взяв из своего мешка пакет, покинул своё место наблюдения и минут через пять был уже у избы. Зайдя внутрь, он увидел их вещи разложенные на двух спальных местах и продукты выставленные на стол. Тут же, на столе, он увидел то, что его обрадовало: распечатанная бутылка водки горделиво возвышалась над двумя кружками и немудрёной закуской. Понюхал обе кружки, чуть отпил из бутылки: водка это была, а не спирт, не самогон. Взяв бутылку, он вышел из избы и отойдя к кустам – вылил содержимое в них. В избе, достав из пакета небольшую воронку и литровую бутыль наполненную под крышку , налил из неё в пустую бутылку ровно столько, сколько и было водки в ней до выливания. Не нарушая месторасположение вещей на полатях, ощупал матрас и наткнулся на нечто выступающее.
Сунув руку под матрас, ощупал найденное и понял, что там одноствольное ружьё. Ничего больше не тронув, он выскочил из избы и уже через некоторое время прикуривал, учащённо дыша, желанную сигарету в уже обжитой им расщелине.
… В наступающих сумерках он уже не таился особо, наблюдая сверху за суетливыми хлопотами пришедших с озера без лодки рыбаков: они напилили-накололи дровишек, затопили печь, проверили выставленную сеть и уже «обрыбившись» - залетело им в сеть пару сёмжин – оживлённо переговариваясь, зашли в избу. Через некоторое время изба осветилась изнутри зажженной ими керосиновой лампой. – Ну, вот – пронеслось у него в голове, - Дело близиться к развязке… Он проверил наличие в карманах наручников, рулона скотча, после чего уложил в мешок весь свой немудрёный скарб и спустился по тропе к своей лодке.
… Он стоял в кустах метрах в семи от избы совершенно не видимый на фоне чернильной темноты ночного леса. Натянутые на лицо края спецшапочки, равно используемой как преступниками, так и спецподразделениями властных силовых структур, надёжно скрывала его лицо… Двое сидящих за столом оживлённо вели диалог приканчивая уже вторую бутылку… Он не чётко слышал их слова при обсуждении вставшей перед ними в последнее время проблемы с реализацией выловленной рыбы. Не интересно ему это было… Он неотрывно смотрел на того, кто убил его любовь… Вот он пьёт… Интенсивно работая челюстью пожирает закуску… Откинув голову заходится в коротком хохоте… Не было в нём сейчас сжигающих нутро ярости и гнева к врагу. Тяжелой, холодной плитой лежала на его душе ненависть к нему: понимал он чётко и ясно – не жить одному из них в этом мире…
… Смесь водки с грамотно отмеренной им дозой порошкового клофелина начала действовать на собутыльников: непрестанно позёвывая и прервав разговор, роняли безвольно они свои головы всё ниже и ниже и с каждым разом всё больше и больше усилий им было нужно предпринимать , чтобы поднять их… Первым завалился на полати Василий и практически сразу булькающе захрапел. Его собутыльник ещё некоторое время удерживался в вертикальном положении, уперев широко расставленные руки в края стола и пьяно покачиваясь, но и его борьба с навалившимся сном была непродолжительной – завалился и он на полати, даже не сумев закинуть на них ноги в сапогах. Он приблизился вплотную к окну и не отрывая взгляд от похрапывающих, уже безбоязненно закурил…
… Выждав минут двадцать, он осторожно вошел в избу… Наручники не потребовались: он завёл безвольные руки спящего врага ему за спину и накрепко примотал их на запястьях скотчем друг к другу. Так же скотчем связал-стянул его ноги в коленях и на сапогах в районе лодыжек. Залепив краем клейкой ленты его рот, он в несколько мотков (бережно поддерживая его голову!!!), закрепил надёжнейший кляп. Обыскав спеленатого, он достал его мобильный телефон и попытался войти-просмотреть его, чутко прислушиваясь и бросая взгляды на сопевших в глубоком сне-забытье. Ему не удалось просмотреть фото и видео на мобильнике – заблокирован был вход для просмотра неведомым ему кодом. Он встал, огляделся. Вылил остатки водочной смеси из бутылки в помойное ведро.Найдя шапку и куртку врага, скомкав их, засунул в полиэтиленовый пакет. Натужно кряхтя, взвалил безвольное тело себе на плечо и захватив пакет - вышел из избы. По полпути к своей лодке он останавливался разок, где сбросив ношу отдыхал-перекуривал… Столкнув свою лодчонку на воду, он уложил на днище связанного, мешок, кряхтя от усилий - тяжелый береговой камень и установив на транец мотор, оттолкнулся от берега. На вёслах подошел к устью ручья и пристал к их лодке безмятежно покоящейся на штилевой поверхности моря. Перебравшись в неё он привязал к ней свою лодку, выбрал береговой якорь, а затем и морской, удерживающий лодку врага на воде и раскинул вёсла. Вывернув шею, он шел вдоль их сети. На середине её он остановился, выбрался на нос лодки и подхватив из воды верхницу сети, хаотично опутал её полотном выступающие части лодки, надёжно зацепив ячеи сети за углы носового лючка. Несколько сетевых ячей набросил и на ручку весла.
Пересел в свою лодку и отплыв на несколько метров остановился. Вид их чуть накренившейся лодки, с раскинутыми на ночной воде вёслами и завязшей в сети, его удовлетворил. Сомнений в том, что с его напарником произошла трагедия при его самостоятельной ночной попытке выбрать рыбу из сети – у проснувшегося Василия не будет... На вёслах он прошел вдоль берега метров триста и уйдя за скалистый мыс скрывший из вида рыбацкую избу, завёл мотор. Управляемая им лодка уходила от берега в море, сопровождаемая лунной подсветкой выглянувшей из-за ночных туч её полноправной хозяюшки. Только минут через сорок он заглушил мотор. Выщелкнув за борт окурок, он притянул к себе мешок...
6.
… Он потянулся и потряс головой, прогоняя утреннюю дремоту. Серый утренний рассвет на море был наполнен влажной и бодрящей взвесью, которая туманной дымкой зависла недвижимо вокруг. Встав с лавки, он сел на дно лодки, привалившись спиной к левому борту и таким образом, уравновесил её, накренившуюся до этого на правый борт. Причина была в том, что через правый борт были свешены ноги человека с привязанным к ним тяжёлым камнем, который всей своей тяжестью заявлял о стремлении уйти в морскую бездну. Тело лежащего в лодке опоясывала во многих местах цепь, чьи звенья были скреплены-стянуты в нужных местах проволокой. Осторожно поддев кончиком ножа ленту скотча у щеки связанного, он перерезал её и с треском сорвал её с губ приговорённого. Зачерпнув забортной воды ладонью – сбрызнул её на лицо лежащего.
– Просыпайся-просыпайся, друг ситный, - произнёс он, – Пришло твоё время… Но не вода привела в чувство связанного, а энергичные похлопывания по щекам его. Не долог был бездумным взгляд того, кто открыл глаза… Безрезультативно дёрнувшись всем телом, от чего качнулась лодка, пришедший в себя стал осознавать причину своей неподвижности и ужас стал расти в его глазах…
- Ну, вот – пришел в себя… А теперь поговорим – и достав из кармана своей куртки мобильный телефон лежащего, спросил коротко – Код входа в фотографии какой?...
… Приводнившаяся на поверхность моря рядом с лодкой чайка не отводила от неё своих, ничего не выражающих, желтых бусин-глаз. Инстинкты подсказывали ей возможность насыщения съедобным у таких вот лодок на море. Не раз ей доставались либо выкидываемые потроха рыбы, либо куски хлеба… Она слышала два голоса – один спрашивающий, а другой истошно-визгливый, оправдывающийся и срывающийся на вопль различаемого даже ею ужаса… Она видела, как встал вдруг один в лодке и обмер всматриваясь во что-то, что держал в руке… Дикий, нечеловеческий рёв наполненный яростью и болью стоящего в лодке испугал её и она расправив крылья, взлетела учащённо замахав крыльями… Облетая лодку, она видела, как один человек схватив за плечи связанного другого, приподнял и отшвырнул от себя – за борт. Заинтересованная, она резко изменила полёт и приблизилась к лодке. Её острый глаз видел сверху, как в глубину чернеющей бездны стремительно уходит извивающееся тело человека в мириадах мелких воздушных пузырьков… Оставшийся в лодке обездвижено сидел и не отводил глаз от того, что держал в руке… Инстинкт подсказал чайке, что не дождётся она тут угощения и поймав струю утреннего ветра, она легла на неё и заскользила в своём планировании к темнеющей вдали полоске берега… И уже не видела она, как отвёл в сторону руку человек в лодке и разжал пальцы рук… Как пошел на дно новомодный телефон сохраняя на дисплее сфотографированное изображение женщины обнаженной и плачущей, прикрывающей руками груди…
7.
… Лязгнув изнутри запором, железная дверь дежурной части распахнулась – радостно улыбающийся капитан шел ему навстречу, протянув руку для приветствия:
- О, кого мы видим!.. Приветствую, Андрей Николаевич! Всё? Отгуляли?.. Кончился отпуск? – забросал он вопросами зашедшего в отдел, - Ну, как, всю рыбу выловили в отпуске, всю дичь перестреляли?..
- Нет, тебе оставил! – улыбаясь и крепко пожимая руку, ответил ОН, - Ну, как тут у вас?.. Много «глухарей» нацепляли?.. Давай-ка мне «Книгу происшествий» – полистаю до оперативки, посмотрю, какие «подарки» меня ждут…
…Слушая словесный трёп оживлённого дежурного, он просматривал записи зарегистрированных проишествий и преступлений за два месяца его отпуска…
- А это, что за «потеряшка»?.. Три дня назад зарегистрировано… - он ткнул пальцем в краткую запись о без вести пропавшем и вопросительно посмотрел на дежурного… Тот подошел и через его плечо заглянул в журнал.
- Дык, на моём дежурстве было – я регистрировал! – замолол языком словоохотливый капитан, - Там двое на рыбалке подпили, а потом один поехал ночью сети проверять, ну и выпал из лодки. Лодка в сетях запутанная так и стояла на воде, а его труп, скорее всего, при отливе в море унесло. Опергруппа выезжала – всё там «застолбила»-осмотрела… Искали его – не нашли… По срокам – сегодня должен Васька-участковый постановление об отказе в возбуждении уголовного дела вынести: нет там криминала!.. Несчастный случай на воде…
…Зайдя к себе в кабинет после двухмесячного отпускного отсутствия, начальник уголовного розыска сел за стол и только тогда закурил первую в этот день сигарету… После нескольких затяжек, он достал из внутреннего кармана пиджака пустой конверт. Положил его на столешницу перед собой и долго смотрел на короткую строчку размашистой записи на нём – «Светлана, передай это письмо Андрею. Его телефон - …»
… Оглаживая конверт ладонью, он думал о последней строчке уже несуществующего, сожженного им письма из этого конверта: «… Живи, любимый, долго. А я тебя ждать там буду»…
*******************
... Через четырнадцать лет, два месяца и восемнадцать дней их любящие души сольются в одну...