Питерские домовые. 14 Театралы. Глава 3

Лариса Плотникова
Второй визит затянулся на несколько дней. Хозяин, узнав, с чем на сей раз пожаловал собрат, несказанно обрадовался.

- Фарсы и оперетты, говоришь? Ой, здорово! Люблю, чтобы весело. С пением, с танцами. У меня, помимо самого серьезного репертуара, тоже их ставят, а еще водевили. Впрочем, сам увидишь, коль охота будет, а пока пошли, покажу хозяйство свое.


Дом у Росси-Александрина был велик, и домовые обошли сначала все докулисье, как назвал хозяин помещения, доступные зрителям, и где Иванян с интересом осмотрел и росписи, и резные двери, и балкон с золоченой решеткой, ну и прочий декор. Понравилось ему все, но, как с удовлетворением отметил он про себя, до той роскоши, что осталась в его доме после великокняжеского владения, здешней красоте было далеко. А вот зрительный зал гостя потряс. Огромное многоярусное помещение, пурпурно-золотое, было настолько величественно, что бедный домовой почувствовал себя, в некотором роде, еще и бедным родственником. Он даже поначалу расстроился, но поозиравшись вокруг, и, почувствовав себя прямо-таки мелкой букашкой среди этакого великолепия, решил, что «в маленьком зале-то оно поуютнее будет», и успокоился. Но ненадолго. Закулисье снова заставило распереживаться новичка в театральном деле.


- Погоди, - взмолился он вскоре, после того, как Росси-Александрин провел его в помещение под сценой. – Дай дух перевести, а то голова уж распухла. Как я все это запомню? Может мне столько не надо? У меня ж дом много меньше, и сам театр лишь второй этаж занимает.

- Какая разница? – возразил на это хозяин. - Театр – он театр и есть, хоть в самой маленькой миниатюре, так что осмотреть тебе все надобно. Только не старайся разом охватить, а постепенно все и запомнишь. Вот, устал сейчас? Значит, давай на отдых прервемся.


Они устроились среди театрального реквизита. Гость, с разрешения хозяина, растянулся на красивой кушетке, обитой бархатом, а Росси-Алексанрин сел в высокое резное кресло.

- Вот, говоришь – не запомнить тебе всего? А я говорю – разберешься со временем. Тем более, что стены у тебя свои, родные, а они точно помогут. Я тебе о главном сейчас хочу поведать. Вот, скажи, как ты к жильцам своим относился?

- Ну, как-как? Обыкновенно. Ежели уважительный, то это одно дело, а если как фифа твоя, то совсем наоборот.

- Машенька Потоцкая? Зря ты так про нее, она хорошая актриса, талантливая. Ну, об этом после. Скажи, а детишки в твоем дому проживали?

- Конечно, как без этого?

- И как ты к ним?

- Хм, а как можно к несмышленышам относится? Бывало, какой так набедокурит, что сам бы розги в руки взял, да высек. Но нельзя же, дитенок, как-никак. Жалел я их, любил, можно сказать.

- Вот-вот, именно. Так главное, запомни, артисты – те же дети. Их жалеть и любить надобно. Причем всех, от первых героев до последнего статиста.

- Это, как же так? Ко всем жильцам и с любовью?

- А они и не жильцы тебе вовсе. Они гости в твоем дому, но такие, что жить будут этим самым домом, и светом его наполнять. Впрочем, не только артистов, остальных тоже любить надобно, но тут уж по обстоятельствам, там и исключения встречаются. Ты сам все после поймешь, а это я тебе говорю, чтобы дров не наломал с первоначалу.

- Ну, не знаю. Учту, конечно, но дети? Любить? И звания они низкого.

- А это, братец, с какой стороны посмотреть. Вот, к примеру, служила у меня, лет шестьдесят назад, Варенька Асенкова. В водевилях публику развлекала. Уж, казалось бы, ниже некуда, самым пустым жанром почитается. Ни драма какая, ни трагедия. А как умерла она, совсем молоденькой, от чахотки, так весь Петербург скорбел, сам император плакал. Так-то. Такой талантище! Ломились на нее. А Васенька Каратыгин? А Шурочка Мартынов? Да та же Верочка Самойлова. Вот скажи, твоему высокому званию был когда такой почет?

- Ну, не знаю, то ж слава лицедейная, а благородство? Это ж дорогого стоит.

- Эк, сказанул про благородство. Оно ж к титулу-то не пришито, не прибито гвоздями крепко-накрепко. От человека все зависит, а не от родовитости. Я у себя в театре, про этих самых благородных, столько всего слышу, особенно в последнее время, что волосы дыбом. Чую, грозят еще беды большие России-матушке от спеси дворянской да жизни разгульной знати твоей. Ой, грозят. Так что, может, оно и лучше для тебя, что театрик образовался. Оно, искусство-то, всем близко, особенно когда развлекательное.

- Ну, не знаю, - Иванян в растерянности посмотрел на хозяина. Никак понять он не мог, то ли утешает его Росси, то ли правду говорит. – Не так уж много слыхал я про безобразия, а вот ежели правда твоя, то чего уж от чина низкого ждать?


Росси-Александрин был раздосован таким упорным непочтением к служителям Мельпомены.

- А чего ты все чинишься-то? Тебе-то что до людских игрушек? Нам-то, домовым, что за дело до родовитости ихней? Ну, разве только, что дом побогаче да покрасивее поставят, а так-то? А вот что ждать от чина низкого сейчас тебе растолкую. Помнишь ли ты, друг мой чинушный, что лет двадцать назад в Поволжье среди людей голод был жуткий?

- Да, было такое.

- Ну, так вот, актриса моя, простолюдинка Пелагеюшка Стрепетова, что по жизни очень прижимистой дамой была, собрала тогда все свои украшения, все награды свои дорогие, и отправила туда с сыном, людям в помощь. И позже, как я слыхивал, бедствующим помогала.


Гость был поражен.

- Да-а-а, это достойно уважения, ничего не скажешь. Так, может, то единичный случай был? Другие-то что?

- Хм. И про других есть что сказать. Вот, к примеру, Марьюшка Савина, которую ты сегодня лицезреть сможешь, коль захочешь спектакль посмотреть…


И поведал хозяин изумленному гостю об Убежище для престарелых актеров, открытом упомянутой Марьюшкой, и устройством которого она начала заниматься, будучи еще молодой артисткой. Такое благородство души и среди людской знати встречалось не часто, а посему, до конца ознакомившись с хозяйством Росси-Александрина и отсмотрев все спектакли, выпавшие на эти дни, домой Иванян воротился уже в совсем другом настроении.



С тех пор и начали домовые приятельствовать. То Росси заглянет в маленький особнячок на Итальянской, полюбоваться богатыми интерьерами, да поглядеть на что-нибудь веселое, то Иванян спешит в Александринку, спрашивать что к чему.

- Вот скажи, ты мне про любовь да благородство, а они чуть ли не драку мне за кулисами устроили. Оно, может, у них какие свои счеты имеются, мне не ведомые, у меня ж, таки, они только в антрепризе играют, но крайне неприятно сие. Я уж, как могу, сдерживаюсь, памятуя слова твои.

- Так я говорю – дети они. Игрушки не поделили, вот и ссорятся. Помнишь, я тебе про Марьюшку с Пелагеюшкой сказывал? Так вот тоже -  вечно цапались меж собой, корону моей сцены деля. А что делить было, коль репертуар у них разный, и обе своего зрителя имели?

- Меж такими благородными дамами? – ахнет Иванян.

- А то как же, - серьезно подтвердит Росси-Александрин. – А я ж обеих люблю, вот и старался, как ругань заслышу, спокойствие на них нагнать, страсти утишить. Шепчу про себя: «Девочки мои, Пелагеюшка, Марьюшка, остыньте, родненькие мои». Иногда и помогало.

- Но, как же так? С чего это?

- Ты пойми, конкуренция у них, у актеров-то. Их много, на всех ролей интересных не хватает, кому-то и бессловесная ролишка достаться может. Вот и ссорятся, а то и интригуют промеж собой. И каждому единственным кумиром быть хочется. А уж коли возраст подступает, да расшатанное здоровье силы подтачивает, то и вовсе страшно не у дел оказаться. И молодежь подрастает, тоже играть хочет. Вот, помню, когда Верочка Комиссаржевская у меня заблистала, так Марьюшка, ох, как почувствовала, что слава ускользать начала. Но она девочка умная – тут же труппу сколотила, да с небольшим репертуаром уехала Европу покорять, да так там блеснула, на такую высоту подняла славу о русском искусстве, что по приезде царь лично пожаловал ей звание заслуженной артистки. Во как.



После того, как новый быт у Иваняна был налажен, визиты домовых к друг другу стали несколько реже, но когда в театр на Итальянской пришла весть о внезапной кончине Марии Савиной, хранитель сразу же поспешил в Александринку, высказать свое соболезнование собрату. И сам стал свидетелем того, как весь Петербург скорбит о потере не какого-то знатного вельможи, а об актрисе, дочери скромных провинциальных актеров.


Продолжение  http://www.proza.ru/2016/08/22/1989