"...Не мы переделываем мир по своему разумению, а мир изменяет себя при помощи нашего разума. Наш разум - лишь частная деталь в общем механизме мира. Разум познаёт мир, но не подчиняет его себе, как шестерёнка не может подчинить себе всё устройство часов. Человеку невредно понять, что он отнюдь не властелин мира, а порождение этого мира, его часть, его деталь, принадлежность". М. Веллер "Вечные вопросы".
"...Ест бо в сих притчах сокрита мудрость, яко бы моць въ драгом камени, и яко злато в земли, и ядро у в ореху...". Францишек, Скоринин сын с Полоцка, в лекарскых науках доктор."ПРАДМОВА ДА ПРЫТЧАЎ САЛАМОНА "
"...Величада-Веля-Велюшка-Велька - все образованы от официального Фелицата.." Н. Кушков
1. Бывший лесоучасток ВЕЛЬМЕЖКА 2004 год.
Ранним ноябрьским утром мужики покидали приютивший их дом…
Этому предшествовала утренняя суматоха с хлопаньем двери выскакивающих по очереди в уборную; с раздражающе-жестяным бряцаньем соска умывальника; с шипением закипающего чайника на туристической газовой плите; с хриплым со сна рыком некурящего Серёги на того, кто эгоистично задымил помещение противной для всех с утра сигаретной вонью...
… Затем все в какой-то торжественности усаживались за стол и не спеша, смакуя, пили свежезаваренный чай с окаменевшими сушками и полураздавленными, с осыпавшейся глазурью пряниками, перебрасываясь малозначимыми фразами о погоде, о перспективах рыбалки на этот день… Первыми в ноябрьскую утреннюю морозность уходили трое – Сергей, Николай и семенящий за ними Гурий. Во дворе они ещё некоторое время суетились, укладывая на большие, но лёгкие сани все свои рыбацкие прибамбасы, а затем, слышимо хрустя свежевыпавшим снежком – отправлялись на близлежащее озеро, чей пугающе-огромный простор еле угадывался в сумерках….
Сашка же, вот уже четвёртый день подряд выходил из дома через полчаса после рыбаков. Нравились ему эти минуты неспешного сбора в одиночестве: укладывал в рюкзак двухлитровую жестяную банку, приспособленную под котелок, в которую – чтобы не помялись – помещал пару бутербродов, пачку чая, десяток кусков сахара-рафинада в полиэтиленовом пакете. В рюкзак же помещал небольшой топорик, с натянутой на лезвие старой рукавицей и пару пачек ружейных патронов. Тщательно одевался, после чего суеверно присаживался на минуту на табурет перед дорогой. Сидя проверял в карманах камуфлированного бушлата наличие сигарет, спичек; пробегая пальцами - наполненность патронташа, после чего выходил в тамбур дома, где снимал с гвоздя своё ружьё. Выйдя на крылечко, приставлял лопату к захлопнутой двери и, накинув ремень ружья на плечо – отправлялся в лес…
…При выходе из него вечером, уже в сгущающихся сумерках, он всегда останавливался, восстанавливал дыхание, обтирал тряпицей потное лицо, а сам смотрел в это время на окно их временного пристанища. Желтовато-красный отсвет керосиновых ламп в окне, дым из печной трубы говорил о том, что рыбаки уже пришли с озера… С непроизвольной полуулыбкой на губах, он шел к ним, точно зная, что последующие часы в их компании доставят ему массу удовольствия. В стылом полумраке тамбура он вешал ружьё на один из гвоздей, набрасывал на него «ничейную» куртку, доставал из рюкзака задубевшие тушки боровой дичи и укладывал их на полку подвесного ящика. Его движения были суетливы – он спешил поскорее попасть в живое тепло дома, туда, где уже был слышен невнятный гомон басовитых мужских голосов его товарищей, с вкраплениями писклявого тенорка Гурия…
…Грохнуло от мужского смеха так, что колыхнулись испуганно огоньки пламени в двух керосиновых лампах закреплённых слева и справа от окна, к которому приставлен кухонный стол, за которым сидел рассказчик. Он был единственным, кто не смеялся. Не выходя из образа, с выпученными глазами и отвисшей нижней губой, к которой прилепился обслюнявленный окурок давно погасшей «беломорины», он – Гурий, (в миру больше известный как «Гиря» или «Гирька») недоумённо рассматривал корчащихся в хохоте…
… Как в пустую бочку гулко ухал свалившийся с табурета Сергей: стоя на коленях и бессильно держась руками за никелированные прутья ближней кровати, он с всхлипом набирал в себя воздух стремясь восстановить дыхание, но глянув искоса на рассказчика – опять заходился в смехе…Сидя на невысокой лавочке у дверцы пышущей жаром печи, крепко обхватив двумя руками живот, раскачиваясь как еврей на молитве, запрокинув голову, ржал срываясь на взвизгивание Николай… Как в причудливом танце изгибался в хохоте, держась за ручку двери одной рукой Сашка: он ещё минут пятнадцать назад намерен был сходить во двор отлить, но задержался у двери заслушавшись очередной байкой Гирьки, и теперь, накрепко сжав колени, не отрывал другую руку от промежности…
- Ну, и чего ржёте, придурки? – недоумённо и с наигранной обиженностью произнёс Гирька от стола, и выдал новое, что опять заставило мужиков затрястись в уже бессильном смехе: - Лет двадцать назад я действительно строен и красив был как бог Аполлон: девки аж псыкали мне на пятки – во как меня хотели, ни одна устоять не могла!
Ничего необычного не было бы в словах этого пятидесятилетнего мужичонки, если бы не его физические данные… Его полутораметровый рост при бочковой кривизне его ног, арбузном животике худенького тельца и огромнейшей лысине на шишковатом голове – заставляли усомниться в правдивости утверждений им о его былой неотразимости на любовных фронтах…
- Не обращай внимания на них, Гирька, - ставя на ножки упавший табурет, взбираясь на него и вытирая слёзы, измождённо простонал-подбодрил рассказчика Сергей, - трави дальше!.. Он стремился не смотреть на Гурия, чтобы вновь не рухнуть на пол от смеха, а тот, польщённый его поддержкой, продолжил…
- Ну, дык, вот!.. Лет двадцать назад, после закрытия навигации в Умбском портопункте, направили нас пятерых в командировку в Таллинский порт. Ну, приехали, устроились в общежитии, вышли на работу, где и показали класс тамошним медлительным докерам, - Гирька прикурил новую папиросину и мечтательно уставился в прокопчённый потолок избы… - После работы всякими культурными новшествами наслаждались в столице Эстонии: и в «Каролинке» глинтвейна попробовали, и в «Большой Марте» пуншика знаменитого, а после – променад по Ратушной площади осуществляли… Но при всех этих алкогольно-культурных изысках, как чёрная туча встала у нас проблема с удовлетворением сексуальных наших потребностей! А как же – молодые ведь были, плоть-то своего требует! Пожары стали по ночам снится, корешок мой Вовка даже подушку раз ночью изгрыз – весь в перьях проснулся… Ну, что опять там давитесь от смеха, полудурки?.. Вооот… А один-то из нашей бригады – Жорка Воробченко – ушлым оказался, быстро тропку проложил в комнату к комендантше, она в том же здании проживала. Дама лет под сорок, при ребёнке и при всех достоинствах… Вот именно она (видать с подачи Жорки) и предложила нам сходить в гости к её трём подругам одиноким на посиделки. А нас-то, желающих, больше! Решили в карты, на туза пикового бросить кто пойдёт – мне фортуна улыбнулась! И вот, в пятницу вечером, Жорка со своей комендантшей, и нас трое счастливчиков отправились на троллейбусе, навстречу любовным похождениям!.. Едем, а сами чуть копытом, как те жеребцы, не стучим – дык, оно и понятно: две недели воздержания это вам не хухры-мухры!.. Ну, приехали в район новостроек: дом девятиэтажный – на лифте на седьмой поднялись. В дверь звоним… Открывают нам, входим гремя бутылками… Мама родная – три дамы в платьях вечерних, с причёсками, и всем за сорок пять!.. И хотя мне тогда двадцать семь было, но возраст их, меня не напугал: ходок-то я был уже матёрый – на возраст жонок тогда не смотрел, мог запросто и старушку горбатенькую осчастливить!... Ну, что опять ржёте? Серёга, угомони бестолковых… Да, и плесни мне граммульку!..
Гирька в растяжку выцедил водку, сморщился, скукожив личико в печёное яблоко, а затем, передёрнувшись всем своим хилым тельцем – резко выдохнул. Отдышавшись и вытерев слезинку, он благостно улыбнулся и, доставая новую «беломорину» из пачки, продолжил.
- Пока ребята смущённо в коридорчике тапочки разбирали, я, скинув штиблеты – шасть на кухню к хозяйке! Я же опытный ловелас, - Гирька горделиво оглядел внимавших ему, - ещё в троллейбусе решил: буду за хозяйкой ухлёстывать, чтобы у неё остаться, а не брести потом, куда-то в ночь, с одной из её подруг. Ну, кручусь вокруг неё, всякие утончённые любезности ей говорю, но вижу, она на меня сверху как-то недоумённо смотрит – видать в новинку ей, что ухажёр сантиметров на двадцать ниже… Ну, потом за стол сели в большой комнате… Всё торжественно: при свечах, персональных тарелках и салфетках для каждого… Тосты пошли за знакомство, разговорчики всякие фривольные, зарумянились все, а затем и танцы-обжиманцы… А я натиск на хозяйку – Эллу, усиливаю, хотя она от меня шарахалась на первых порах. Но было у меня секретное оружие – когда подпили уже все, сразил я Эллу, да и её подруг фирменным своим танцем «крокодильчик»!..
- К-к-какой «к-к-крокодильчик»? – спросил, выпучив глаза на Гирьку, поперхнувшийся чаем Серёга, а Сашка у двери, взвизгнув как подраненный заяц, опять согнулся, оседая на порог…
Гирька презрительно игнорирует Сашкины выгибания и выдержав паузу, ошарашивает слушателей нравоучительно: - «Крокодильчика» исполнить может только обладатель тренированного брюшного пресса! А у меня он был тогда – ого-го какой! Представьте: я лёг тогда на ковёр, выгнулся всеми частями тела вверх, соприкасаясь с ковром только брюшным прессом и грамотно-умело используя только его мышцы, на глазах у изумлённых дам – переместился на метра два вперёд! При этом, согнутыми в суставах руками и ногами, я имитировал в воздухе извивающее передвижение настоящего крокодила! А уж что имитировали мои ягодицы – можно только предположить, но когда я, под оглушающие аплодисменты дам встал с ковра, то по их восхищённым взглядам можно было понять: они все вожделели меня! – Гирька победоносно оглядел сотрясающиеся спины и затылки уткнувшихся лицом в ладони слушателей и продолжил повествование…
- Короче, остался я тогда у Эллы! Она мне, кстати, за столом поведала о том, что замужняя, но муж её – моряк торгового флота, нынче в морях, что ожидает она его прибытия из двухмесячного плавания только дня через три. А я её замужнее состояние только радостно приветствовал – исключало оно наличие каких-либо любовных заболеваний, которые так распространены в портовых городах. Ну, проводили пары в ночь, помог хозяюшке на кухню посуду снести из залы, где я и потряс её первым, сметающим все препоны, поцелуем в засос, - воодушевлённый своим же рассказом, Гирька энергично жестикулировал и меленько ёрзал на табурете… - Элла, обмякшая в моих цепких объятиях, только и смогла произнести, закатывая в истоме глаза: - Гурий Станиславович, не желаете ли душ принять?.. Я, признаться, удивился такому предложению в такой момент, но чёрт его знает, а вдруг у них – у городских – так принято?.. В душ заскочил, но дверь прикрыл не полностью, поглядываю в щель за её действиями, а сам, как енот-полоскун, натираю себя дорогостоящими шампунями в своих интимных местах, да тёплой водичкой из душа смываю с себя пенку… Вижу в дверную щель, а Элла-то уже в ночнушке прозрачной, типа тюли, а под этим тюлем-то, мама родная - только то, что мне две недели снилось!.. И тут подходит она к ванной комнате и в щель говорит мне воркующе: - Полотенце на крючке, Гурий, а рядом – чистый махровый халат мужа, можете его накинуть на себя при выходе. И тут же дополнила, переминаясь: - Он, возможно, немножко великоват вам будет… Я ей оттуда – уже лихорадочно протираясь полотенцем: - Ничего! Всё нормально!.. Ну, она, виляя бёдрами и уходя, ещё бросила мне зазывно: - Жду тебя в спальне, мой аллигатор… Я из ванны чёртиком выпрыгнул, дрожа в любовном нетерпении, отбросил полотенце, снял с крючка длинный и белоснежный махровый халат и первый раз в жизни вдел руки в рукава этого чуда!.. Запахнул полу и стал нашаривать пояс халата. Хотел шагнуть – и чуть не упал: ноги мои в халате запутались. Наклонился максимально, зажал материал в кулаки и подтянул к поясу. Гляжу – мама родная, а и после этого полы халата на кафеле лежат!.. Встревожило меня что-то и я кричу Элле, которая уже укладывалась на сексодром семейный, поскрипывая его пружинами: - Эллушка, а каков рост твоего мужа?.. И она мне из спальни горделиво: - Два метра шесть сантиметров! Он у меня в молодости баскетболистом был – большие надежды подавал: даже пару сезонов в таллинском «Ревеле» отыграл! Ну, где ты там, мой зубастый, иди сюда!..
Гирька давно уже соскочил с табурета и отбрасывая причудливую тень на стену, показывал как он натирался шампунем, выпрыгивал из ванны, накидывал на себя халат и подбирал его полы. Согнув ручки в локтях и собрав пальцы в щепоть, он, округлив глаза в непритворном ужасе, показывал свою тогдашнюю оторопь, но уже не могли видеть это те, для кого была предназначена его пантомима: согнувшись, тряслись в придушенном хохоте все! А он, уже не обращая на них своего внимания, охваченный весь прошлыми воспоминаниями, выдавал перлы: -… и тут я вспомнил, что в коридоре, рядом с огромным овальным зеркалом, какая-то то ли фотография, то ли картина висит, которая меня чем-то насторожила ещё при входе в квартиру... Бреду туда руки задрав – неся полы халата, а сзади, как шлейф платья королевы, тянется то, что я задрать вверх не смог! Подошел к огромной, чёрно-белой фотографии забранной в рамку, а на ней запечатлён момент борьбы за мяч в баскетболе: огромный, бородатый и свирепой наружности мужик, прорывается сквозь заслон рук, а мяч баскетбольный в его ладонище – ну, чуть побольше гандбольного выглядит!.. Стою, и чувствую, как ужас во мне поднимается-растёт, а то, чем я грешить собирался – падает-сморщивается!.. Перевёл взгляд на рядом прикреплённое зеркало и… Что вы, мужики, думаете, я там увидел? А вот что: стоит персонаж из восточной сказки (и я его узнал!) – напуганный Маленький Мук! Только вместо чалмы, волосики мокрые, но дыбом стоящие… А тут ещё – слышимость-то знаете какая у домов советской постройки – доносится шум поднявшегося на этот этаж лифта и лязг раздвигающихся створок дверц… Поплохело мне от одной мысли, что сейчас скрежетнёт в замке двери ключ и КА-А-АК ввалится злобный великан-муж, а этаж-то не второй, или третий, а аж седьмой! Сигануть в окно, конечно, можно, но надежд остаться живым – нет!.. А эта корова продолжает страстно мычать-призывать меня в спальню… И побрёл я туда как на Голгофу, ребята, уже проклиная западню, в которую попал… Ночь даже вспоминать не хочу: холодел от ужаса каждый раз, когда слышал движение лифта – это было страшнее того, что со мной вытворяла Эллочка ненасытная… Еле дождался того момента, когда она заснула под утро. Как кот шкодливый, на цыпочках, улизнул с «ложа любви» и схватил одежонку свою из ванной комнаты – прыснул вниз не пользуясь услугами лифта… И сдаётся мне, мужики, что именно с того момента волосы я начал терять от пережитого ужаса… Да и на работе ещё потом неделю вздрагивал… Плесни-ка, Серёга, мне ещё грамм пятьдесят, нервы растревоженные успокоить надо – завершил рассказ опустошенный Гирька и устало опустился на табурет...
…Сашка вывалился в тамбур и, закрывая за собой дверь, ещё слышал обессиленное, на одной ноте, Колькино «а-а-а-а-а….» и всхлипы Серёги, повторяющии одно: - «Мук…, ой, не могу!.. Маленький Мук!..»
Выскочив наружу, он метнулся не к одиноко стоявшему домику с осевшей дверью, а направил свои стопы к ближайшему сараю, вросшему от старости в обрывистый берег речушки, берущей начало из озера. Сашка стоял, упёршись правой рукой в заиндевевшую доску сарая и со сладострастным стоном осуществлял то, к чему давно стремился, точно зная в этот момент, где находится душа у человека… Он с наслаждением вдыхал в себя свежесть небольшого морозца наступающей ночи, остужая разгорячённость тела после длительного ухахатывания над байками Гурия. Такие моно-спектакли Гурий-«Гирька» устраивал каждый вечер. Именно из-за этого его умения скрашивать вечера в мужских компаниях весёлыми байками, и брали с собой его мужики на рыбалки- охоты, несмотря на то, что великой обузой он был всегда при добыче лесных или водных биоресурсов. Любили мужики этого неумёху за добрый характер, детскую наивность, искромётный юмор, умение посмеяться над собой: опекали его во всём, делились всегда с ним добытым… Сашка давно справил свои естественные надобности и теперь просто стоял любуясь огромной луной, которая в своей величавости заливала вечно сказочным, таинственным светом окрестности бывшего лесоучастка Вельмежка, приступающий вплотную к нему лес, скованную в ледяные забереги речку Вяла… Луна в этот час находилась как раз прямо над ней, едва не касаясь своими краями лесного распадка, зажавшего речку, которая пока ещё сопротивлялась ледяному забвению… Передёрнув зябко несколько раз плечами, Сашка уже собирался идти в дом, как что-то привлекло его внимание. Он в этот момент смотрел на луну, но боковым зрением заметил нечто движущее над лесным угорьем и перевёл свой взгляд на то новое, что нарушило безмятежную картину ночного пейзажа. Изначально его мозг отказывался верить тому, что увидели его глаза… Ледяной ужас, сковывающий его тело, пошел откуда-то из груди и в доли секунды поверг его в оцепенение с головы до пят.
...Над лесным массивом, с юго-востока, наискосок пересекая реку и приближаясь к Сашке, плавно и без рывков, в лунном свете, перемещался-летел человек!..
В соляной –то столб Сашка превратился, но не потерял способности мыслить и оценивать: не было у летящего НИКАКОГО ВИДИМОГО приспособления ни над ним, ни снизу, которое позволяло бы так передвигаться в воздухе!.. На голове летящего была надета зимняя шапка, с опущенными клапанами, которые скрывали нижнюю часть лица, как и завязанный поверх поднятого воротника тёмной куртки шарф… Объёмно-бесформенные, явно ватные штаны летуна, были натянуты на серые валенки. И потрясло ещё Сашку то, что летящий два раза разводил и с силой ударял ногами обутыми в валенки так, как это делает человек, ноги которого замёрзли: дважды глухой их постук друг об друга доносился в ночной тишине до ушей Сашки. И ещё обратил внимание Сашка на одну особенность: не горизонтально земле летел человек (явно мужчина), а с наклоном вперёд верхней части тела, под углом, примерно в 45 градусов. Да! И руки… Кисти рук держал летящий, спрятав-прижав к животу, под куртку: как будто грел их там, или поддерживал ими что-то… В полнейшей тишине летящий проплыл в воздухе пересекая речку и ЗАМЕТНО и плавно изменив направленность полёта, скрылся слившись с верхушками елей лесного массива противоположного берега…
…Произведённый шум вывалившихся на крыльцо мужиков и Серёгин бас в ночь вопрошающий, куда он пропал и не нужен ли ему лом – вывел его из оцепенения.
- Да вон он, у сарая, луной любуется, - радостно возопил Колька, - Сашка, ты чо?.. Замёрзнуть тут хочешь?
Сашка подошел к мужикам улыбающимся ему с высоты площадочки крыльца и ничего не нашел умнее сообщить надтреснувшим голосом: - Ребята… Вы не поверите, но тут, только что, мужик какой-то по воздуху перелетел через реку, на ту сторону… – и конец его фразы был погребён хохотом Гирьки и Николая…
- Ага, на метле! – пискляво угорал Гирька, выглядывая из-под мышки верного друга-Серёги…
- Сань, ты, чо? – обвисал через перильце крыльца ржущий Колька, - мы ж только пол-литру скушали, иль ты тут пыхнул втихаря от нас?..
- Ладно, ребята, хватит на сегодня историй: время позднее, пошли укладываться, - почему-то неулыбчиво-хмуро вынес окончательный вердикт Сергей, - марш все в дом – утром рано подниматься…
…Первым, едва прикоснувшись щекой к подушке, засопел во сне, свернувшийся клубочком Гурий. За ним – изредка подкашливающий, спрятавшийся с головой под солдатским одеяльцем, Николай… Затих на скрипучей кровати и Сергей и только к Сашке не шел сон. Вновь и вновь вставал перед ним полёт неизвестного и щемило сердце от накатывающего ужаса от осознания реальности увиденного им необъяснимого, НЕВОЗМОЖНОГО… Отринуть, забыть, выкинуть из головы? Но, как, коль он ВИДЕЛ это!… Промучившись в бессоннице часа полтора, он тихонько встал, накинул на плечи куртку, сгрёб со стола сигареты-спички и, стараясь не скрипнуть дверью – вышел в тамбур. Присев на Колькин пехтерь, он прикуривал сигарету, когда так же осторожно – придерживая дверь, к нему вышел Сергей…
- Ну ка, давай потихоньку, и подробно рассказывай, что видел – сказал он и удивился Сашка его бессонным и встревоженным ноткам в голосе. Сбивчиво, непоследовательно, перескакивая с одного на другое, он рассказывал Сергею об увиденном летящем по воздуху мужике, когда тот прервал его неожиданным вопросом: - А руки? Руки этого мужика, где были? В воздухе болтались? В карманах куртки держал?..
- Нет, Серёга, - обрадованный искренним интересом к его рассказу зачастил Сашка, - Руки он держал под курткой, просунув навстречу друг-другу, как будто поддерживал что-то или грел их там… А, что это ты про руки-то спросил, Серёга – вдруг дошло до Сашки и ахнув, спросил в надежде: - Что, тоже довелось когда-либо видеть?..
Вздохнул нахмуренный Серёга и, не пряча тревогу в голосе, ответил: - Видеть - не видел, а, вот, слышать о «летуне» - довелось… Года два назад… От мужика одного, на Панском лагере…
2. ТУРИСТИЧЕСКИЙ ЛАГЕРЬ (слияние рек Пана и Индель) 2002 год.
…Сергей был благодарен физиологии за этот дар ему: просыпался всегда утром СРАЗУ, вдруг, ощущая себя при этом бодро и радостно! Никогда не понимал тех мужиков, кто дремотно-изнеженно занимался утренними «потягушками», тем, что являлось заслуженной и нормальной привилегией детишек и лиц женского пола. На часы можно было не смотреть – должно было быть около шести утра, но натягивая спортивные брюки, он скосил припухшие со сна глаза на будильник и не удивился: 05:56, бесстрастно показывали стрелки… Окинув пренебрежительно взглядом сопящих в глубоком сне Арсена и Сашку, он вышел из домика, носившего персональное имя – «Ондатра». Вышел и… замер блаженно… Умытый утренней росой и согретый первыми лучами ещё пока не испепеляющего солнца, спал безмятежно туристический лагерь со всеми своими обитателями, и только чуть слышимое мелодичное журчание речки Индель, да радостный гомон лесных пичуг, нарушали патриархальную тишину этого сказочного места… Нет, не он один был уже на ногах: закрутились вокруг него наяривая саблями-хвостами постоянные жители – не теряющий возрастного достоинства даже в проявлении радости седомордый кобель Джек и извивающаяся в лживой любви, хитро-рыжая сука Пана.
«Вот подфартило, так подфартило: попал я в рай!» - рассуждал Серёга, шлёпая сланцами по мосточкам из двух досок, направляясь в дом-матку – в самое большое строение в лагере. Дом этот, вмещал в себя банкетный зал для иностранных туристов и огромную кухню, где кашеварили две поварихи: одна – австралийка Джейн – для иностранцев, вторая - вымотавшаяся у плиты в без выходных трудах с раннего утра до позднего вечера - его землячка Анна…
…Вот уже двадцатое утро подряд, он шел на кухню в этот ранний час, чтобы после выпитой чашечки высококачественного кофе в спокойном одиночестве, приступить к чистке ведра картофеля, оставленного Анной для него, ещё с вечера. В первые дни она смущалась этим его стремлением помочь ей хоть в малом, но в последующем привыкла и воспринимала его вклад как должное… После кофе он выкурил первую в этот день сигарету и уже придвигал к себе ведро с картошкой, когда услышал гуд заведённого дизеля… -«О, Толя-дизелист поднялся: знает чётко своё дело мужик!» – подумал он одобрительно, беря в одну руку нож, а в другую – картофелину…
…В конце июня он вышел в отпуск, но уже дня через три, был приглашен в кабинет начальника. Издалека зашел полковник: чем, мол, в отпуске заниматься собираешься, какие, мол, планы…
- Говори, Вадимыч, прямо, что предложить собираешься, что нужно, - поставил на стол Сергей чашку с недопитым чаем, чьим угощением из рук начальника милиции, не каждый мог похвастаться в отделе.
- Поедешь туристический лагерь охранять на Пане? – взял быка за рога Вадимыч, - Полтора месяца удовольствия, питание бесплатно, ну, браконьеров возле лагеря придётся погонять. Там, в лагере, уже есть рыбинспектор и наш сержант Ерошкин – ну, а ты возглавишь группу. Ну, а в конце, по результатам, – выделил последнее слово хитрым прищуром начальник, - председатель Калюжинов премию в баксах обещал…
Сергей долго не раздумывал: жена с детьми была на югах у родственников, аж до середины августа, и уже часа через три, трясся он на разбитом отделовском «УАЗике» по не менее разбитой дороге. Прибыв в турлагерь, с искренней радостью приобнял добросовестно-исполнительного, смышлёного и смешливого Сашку Ерошкина; познакомился и с апатитским рыбинспектором Арсеном с трудно-выговариваемой фамилией… И НАСТУПИЛИ ДНИ БЛАЖЕННЫЕ!.. Ни тебе начальства, ни сроков, ни планов сверху: захотели – съездили на колхозном «УАЗике» в ночной рейд, с перекрытием единственной дороги ведущей к сёмужьим рекам... А захотели – пару дней побездельничали в сытой и дремотной неге с баночным пивом, с «вискариком», да под лениво раскуренную настоящую «гавану» в персональном домике! Не чурались, правда, и двадцатикилометровый поход совершить вдоль реки до Пунзуя и обратно… Зато по прибытию, как в сказке, ждала их всегда протопленная дизелистом Толей шикарная банька под свежий берёзовый веничек! Напарившись до одури, выскакивали они из неё, чтобы со щенячьим восторгом и с разбегу, погрузить горящие огнём тела свои, в райскую прохладу ямки речной!..
И даже такая, с ленцой, их деятельность – дала свои результаты. Были и задержание браконьеров с незаконно добытой сёмгой, и протоколы по рыбинспекторской линии. А главное – подразогнали местных браконьеров, что стало заметно и сановитым, чопорным иностранцам-рыбакам: купались они втроем во всеобщем уважении и почитании к ним всеми обитателями лагеря.
...Но уже завтра всё изменится в размеренно-налаженной жизни лагеря! Сегодня, 20 июля - последний день разрешенного официального лова. Сразу после завтрака, рассядутся иностранные клиенты-рыбаки с именными, навороченными нахлыстами в плоскодонные лодки и развезут их в последний раз гиды-проводники по облюбованным ранее, рыбным местам на реке. А вечером... А вечером грядёт в своём прощальном и мощно-пьяном разгуле, великое торжество – Закрытие Сезона!..
Сергею ранее доводилось уже принимать участие в этом бесшабашно-упойном «сабантуе», правда, в другом лагере и поэтому легкая тревога, вместе с сосущим ожиданием торжества, поселилась в его душе ещё с утра.
Слишком памятны были приложенные им тогда усилия и как участника застолья, и как представителя правоохранительных органов, по нейтрализации некоторых буйных гидов – как правило, парней из села Варзуга, которые в последний день выплёскивали, крепко и много выпив, весь свой негатив, накопленный ими за месяцы неустанной опостылевшей работы на опостылевшей реке. Все сохранённые, но невысказанные обиды в адрес товарищей-гидов; начальника лагеря – поборника трезвого образа жизни; лукавого и прижимистого иностранного менеджера - всё высказывалось публично и громкогласно-пьяно за общим и последним в этом сезоне застолье. И трещали рубахи, разбрасывая оторванные пуговицы, и разбивалась посуда, и брызги кровавой «юшки» с разбитого носа заляпывали праздничные блузки девчат, пытавшихся разнять дерущихся… Предвидя это, Сергей принял контрмеры: в прошлые дни, он ненавязчиво провёл профбеседы с потенциальными дебоширами. Полушутя, в процессе доверительной беседы, он показал каждому из собеседников наручники и указал многозначительно на домик, стоящий на отшибе, присмотренный им для функций вытрезвителя. И что-то ему подсказывало, что ребята к его предостережениям прислушались. Возможно, этому способствовали и две суровые фигуры Арсена и Саши, верными церберами стоящими за его спиной…
Ближе к вечеру, когда уже ожидали прибытие лодок, загремело вдруг над лагерем: плавно стал опускаться вертолёт, заглушая неистовый лай Джека и Паны, и склоняя к земле мощным, вихревым воздушным потоком взбесившихся лопастей, молодые берёзки, растущие вокруг вертолётной площадки.
Ещё не открылась дверца вертолёта, ещё оглушающе ревел мотор, а по лагерю уже прошелестело: - Свят прилетел!!!.. Именно так, между собой, называли все Великого Хозяина всех сёмужьих рек и большей части сёл Терского берега, непритязательного в быту холостяка-миллионера, фанатичного трудоголика, председателя колхоза «Всходы коммунизма» - Калюжинова Святослава Михайловича... С показным подобострастием рванули к вертолёту все оставшиеся в лагере, кроме Сергея, продолжавшего листать в своём домике глянцевый нескромный журнальчик. Через некоторое время в домик заскочил радостный Арсен: - Слушай, Свят-то, три ящика водки, две коробки «Шампанского», упаковок пива немерено, фруктов привёз нам на «отвалку» - Толян разгружает, перевозит на кухню. Да, Сашке нашему поручил какого-то задержанного на реке браконьера в туалет сопроводить, а потом накормить к вылету… Да! Тебя к себе зовёт на кухню, - и склонившись, возбуждённо вращая восточными маслинами глаз, шепнул сын гор, - Премии всем баксами выдаёт!..
Поздоровавшись с «личной гвардией» Свята – тремя, обвешанными автоматами-пистолетами сержантами, откомандированными по договору с колхозом из Мурманского отдела на рыбоохрану, Сергей зашел на кухню. Председатель колхоза, сидевший до этого камуфлированным облаком за столом, заняв всю лавку, встал и… обнял Сергея, уколов щёки вислыми, запорожскими, знаменитыми своими усищами. – Наслышан, Сергей, наслышан… Хвалю: добре поработали – подчистили от «брэков» реку! – говоря это, он лапищей своей полез в нагрудный карман куртки, достал оттуда нечто и вложил в ладонь Сергея. Стыдливо не рассматривая вложенные в руку банкноты, Сергей смущённо убрал их в карман брюк, радуясь тому, что только вдвоём были на кухне в этот щепетильный момент - повариха гремела посудой в банкетном зале у иностранцев…
- Ну, что, Сергей, поработаешь ещё у меня на реках? – Свят опять придвинул к себе ИМЕННУЮ, огромную миску с солянкой и взял в руки ложку.
- Дык, дней 25 я в полном твоём распоряжении, Свят…
- Ну, тогда так, - хлюпая варево, начал инструктаж председатель – сегодня гуляете, утром я посылаю сюда вертолёт – первым рейсом вывезет он туристов, а на обратном пути – захватит весь персонал и твоих ребят на Варзугу. Останешься здесь с дизелистом – дня через три жди три лодки с ребятами: с Полисарских озёр идут к вам - рейдуют… Здесь пусть денёк отдохнут и ты с ними сплавляйся до Собачьего лагеря. На Япоме будьте внимательней - есть информация, что на правый берег выходят откуда-то брэки... Пройдите этот маршрут в три дня. Не раньше! Ну, счастливо, до встречи! Да, увидишь Анатолия – скажи ему, пусть ко мне сюда зайдёт…
Сергей шел к домику, где проживал дизелист вместе с начальником лагеря, когда увидел первую лодку с рыбаками причаливающую к берегу. Он улыбнулся понимающе: «О, спешат проводники, увидев вертолёт Свята – на полчаса раньше рыбалку закончили"...
В суетливо-радостном состоянии ожидания начала застолья, он стремился быть максимально полезным: помог ребятам вытащить лодки из реки, для подготовки их к консервации до следующего сезона, а затем, надолго «завис» у девчонок на кухне, помогая им в приготовлении изысканных закусок, непроизвольно косясь на огромное количество бутылок, злорадно затаившихся в секциях коробок. Он находился там, когда услышал грохот и гул взлетающего вертолёта, увозящего Калюжинова... И наступил момент, когда зашедший на кухню начальник лагеря Женька Воропенко, радостно-предвкушающе потёр ладони друг об друга, осматривая шикарно накрытый стол и распорядился: - Так, все марш переодеваться, девчатам - причепуриваться: общий сбор за столом - через полчаса!
Сергей минут пять потратил на приём душа, после чего направился в свой домик-«Ондатру», где застал только одного Арсена, который маникюрными ножницами подправлял свою гордость – узкую полоску чёрных как смола, "стрелок" усов. – А где Сашка? – поинтересовался Сергей, усаживаясь на свою койку и протирая полотенцем волосы. Арсен застыл перед зеркалом: - Подожди, а он разве не с тобой был?.. И тут же на пороге возникла "потеря" с испуганно-виноватым взглядом, и подсказал Сергею весь его жизненный опыт, что не один Сашка явился, а в обнимку с проблемой.
- Сергей, тут – это, - замямлил он, - поручил мне Калюжинов накормить и присмотреть за браконьером, а сам улетел, его не забрав: что теперь делать-то?..
- Тьфу!.. А где ты был, когда они двигатель запускали?.. Ну, ладно – они забыли! А ты-то? Тебе что, по барабану было? Выскочить к вертолёту не мог?, – Сергей раздраженно отбросил полотенце, - А-а-а, что толку теперь говорить-то… Где он?
- Так в пустующем домике, в «Норке» сидит - виновато потупил глаза Сашка и упавшим голосом добавил, - Я-то думал, они зайдут его забрать…
… Невольно наслаждаясь прохладой давно не топленного домика, Сергей с порога рассматривал безмятежно поедающего яблоко пожилого мужика: - Ну, и что у нас тут за «фрукт», фрукты поедающий?.. Мужик отложил недоеденное яблоко и без боязни повернулся к Сергею…
- Мать честная! – ошеломлённо произнёс Сергей и, пройдя вперёд, сел на койку напротив мужика, - Вот и сподобился я вновь лицезреть легендарную личность: смотри, Сашка, и день этот запомни - САМ Семён Котлов в гости к нам пожаловал!.. Сколько же мы с тобой не виделись, Семён Виктуринович? Лет пятнадцать?..
- Шестнадцать с половиной, Сергей, - улыбнулся искренне, показав поразительно белые и здоровые для мужика, подходящего к семидесятилетнему рубежу, зубы.
Сергей с неожиданной для себя радостью и с всё возрастающим уважением рассматривал Великого Отшельника известного всему Терскому побережью… В старенькой, выцветшей и застиранной до белизны хлопчатой «афганке», сидел перед ним сухопарый, без грамма лишнего жирка, казалось бы - пятидесятилетний мужик-спортсмен, и только недельная седая щетина, да глубокие морщины, избороздившие аскетичное его лицо, подсказывали: лет ему намного больше.
... - А ты, Шурик, не стой тут – марш на рацию и делай что хочешь, но свяжись с Калюжиновым, - отдал Сергей распоряжение переминающемуся с ноги на ногу Сашке, - Выясни, за что Котлова задержали и что нам с ним дальше делать. А затем, повернувшись к безмятежно догрызающему яблоко, спросил: - Ну, а теперь, Виктуринович, поделись, как же это ты ментам мурманским в лапы попал: они же в сравнении с тобой, матёрым волчарой - щенки неопытные?
И зашелся в довольном смешке старый бродяга: - Не захотел бы – не задержали! Он хитро прищурился и негромко произнёс: - В цивилизацию мне нужно было срочно попасть, вот и выбрал близ реки удобную поляну для посадки вертолёта, а сам с веточкой на берег вышел спиннингиста изображать. Ну, и сработал охотничий азарт председателя: вертолёт посадил и на меня своих «псов» спустил. Бока они мне, конечно, помяли, но своего я добился – в вертолёт запихнули-забрали. Но, умён Свят, ох, умён, надо отдать ему должное - уже тут скумекал, наверное, что я его использую, - беззлобно расплылся в улыбке Семён, - вот и оставил тут, а не доставил в Варзугу. Вот увидишь – распорядится он по рации взашей меня из лагеря выгнать…
Смеялся Сергей искренне и восхищённо, так как никаких сомнений в правдивости слов Виктуриновича, у него не было: знал, как никто другой о хитрой мудрости старого лиса-Семёна.
...Быстрые шаги по мосткам, приближающиеся к распахнутой двери домика, привлекли их внимание. Но не Сашка «нарисовался» с вестями от председателя – возник в дверном проёме начальник лагеря Евгений…
- Сергей, у тебя совесть есть? – взмахнул он в возмущении руками, - Ждут же все! Без тебя не начинаем – у ребят уже водка в рюмках закипела.
- Так не один я, Женя, - видишь, арестант у нас объявился, Святом забытый, - состроил скорбную гримасу Серёга.
- А, ну, МАРШ ВСЕ за стол – там разберёмся, кто арестант, а кто конвоир! – тоном не допускающим возражения заявил хозяин лагеря.
- Ну, что, Виктуринович, пойдём?.. Знаю, что спиртное не приветствуешь, так хоть в компании посидишь, перекусишь – Сергей вопросительно посмотрел на Котлова. И удивил тот его ответом: - А, пойдём, коль хозяин приглашает, да и рюмку подниму – есть и у меня причина порадоваться!
…Они гуськом шли по мосткам, и шагающий сзади Сергей с интересом взирал на спину впереди идущего Семёна. Не сумел последний скрыть огонёк радости в глазах, который распирал его. «Хм… А может и нашел старый, то, что искал все эти годы на просторах наших? Не узнать ранее немногословного, сконцентрированного в достижении только ему одному известной цели, мужика» - размышлял Сергей.
Когда-то, ещё молодым, глупым опером, пытался Сергей прихватить Котлова, имеющего незарегистрированный «Винчестер». Именно с ним на плече, безбоязно-демонстративно, объявлялся отшельник изредка в сёлах Терского берега, чтобы приобретя в сельском магазинчике немудрённый товар, уйти опять на месяцы в леса. Сёрёгин наставник – многоопытный и мудрый Треферов, снисходительно посмеивался над безуспешными его попытками изъять, или склонить Котлова к добровольной выдаче винтовки. « - Ты изначально попробуй найти Семёна в лесных просторах: нет на это у тебя ни времени, ни транспортной возможности. А если бы и были – всё равно, не сыскать его, ты уж мне поверь, - призрак он лесной!» - лыбился старый опер. И именно он пресёк глупо-упрямые в своей настырности попытки Сергея задержать с винтовкой Семёна. - «А известен ли тебе, Сергей, случай, когда Котлов медведя-шатуна завалил на окраине одного из сел, избавив людей от страха и реальной опасности для их жизней?.. А как, в другой раз, он добил порванного медведем лося и раздал всё мясо туши одиноким бабам, да в семьи многодетные села?.. Разве дело в стволе незарегистрированном у Котлова? Стволов неучтённых не мало и разных хранится у поморов, аж с времён Крымской войны… Дело в том, в ЧЬИХ руках ствол!.. Пойми, студент, Котлов не несёт людям ЗЛО - у него в душе ДОБРО живёт... Так что, забудь про Сёмёна и марш искать злыдня, который бельё постельное с верёвки на Набережной спёр!"
…Дружным, радостным воплем встретил их сидящий за столом русскоязычный контингент лагеря! Соврал Женька – рюмки по три, как минимум, уже опрокинули в себя «ожидающие» их!.. Гомон застолья был радостен и счастлив! Не сравнить с чопорным бряцаньем столовых приборов компании иностранных туристов из банкетного зала, которое доносилось через небольшой коридорчик из приоткрытых от вечерней духоты дверей.
Но, знал Сергей, что пройдёт немного времени, и по одному, но перетекут из "банкетки" в их кухонный «зал» все раскрасневшиеся от спиртного англичане, оставив своё вековое высокомерие за порогом: как в омут будут они затянуты в разгульно-пьяное русское веселье.
Наворачивая с аппетитом закусь с тарелки, поглядывал Сергей искоса на Котлова, а тот, чьё появление не вызвало ни у кого удивления, так же интенсивно работал челюстями, поедая нежнейшую отбивную, после лихо выпитой им «штрафной». Да ещё при этом успевал галантно ухаживать за сидящей рядом молоденькой кастеляншей Оксаной и поддерживать какой-то оживлённый диалог с уже пьяненьким Толиком-дизелистом. Не прошло и получаса, как смог Сашка с четвёртой попытки связаться по рации с «Собачьим лагерем», с председателем. Когда заполнил фонирующий голос Свята помещение кухни из динамиков рации, испуганно затихло на минуту громкоголосое веселье за столом: - Передай Сергею: пусть ночует Котлов эту ночь в лагере, а назавтра отправляйте его – пусть уходит на все четыре стороны… Да, пару банок тушенки, хлеба, сигарет ему дайте с собой. И передайте ему – увижу ещё раз его на реке: высажу его где-нибудь в лесотундре!.. Аккуратно и с интересом поедающий неведомый ему до сего дня киви, Семён невозмутимо посмотрел на Сергея, и только последний понял причину смешливых искорок, пляшущих в глазах старого и мудрого бродяги. «Ну, умница! Всё просчитал, всё предугадал!» - восхищённо промелькнула мысль у Сергея и он, в радости за судьбу Семёна, приветствовал его поднятой рюмкой.
…Если бы проходили в этот поздний час мимо лагеря в лодках или байдарках по реке туристы, то с испуганной настороженностью перестали бы они работать вёслами: смотрели бы все на ухающий и даже, кажется, подпрыгивающий дом на берегу, освещённый изнутри электрическим светом… Плясали на кухне практически все!.. Изгибались, поскрипывая в суставах в быстром танце седовласые пожилые англичане, стремясь произвести впечатление на трёх русских девушек, которые оказались - шокирующе для них - красавицами в праздничном одеянии, при утончённом макияже и со стильными причёсками. А уж что выделывали со своими гибкими, молодыми телами в танце наши девчата – было в диковинку даже для своих, "лагерных" мужиков! Затмили девушки своей вкрадчивой грацией полноватую австралийку Джейн, подвернувшую растянутую футболку до бюстгальтера и безвкусно пытающуюся изобразить танец живота под песню Апиной про «Ксюшу», у которой «юбочка из плюша»… Отплясав под пару песен и изрядно подустав, мужики по одному тянулись к столу, оставляя ненасытных до плясок девчат в танцевальном кругу… Ни один тамада уже не справился бы с этим неуправляемым застольным разгулом. Каждый нашел себе собеседника и каждый пытался высказать своему визави то ёмкое и важное, что его распирало, что требовало немедленного озвучания. С застывшей ухмылкой, потягивая сок, прислушивался ошалевший Сергей к диалогу сидевших рядом с ним в обнимку за столом, шестидесятилетнего английского лорда с принстонским образованием и двадцатишестилетнего варзужанина-гида закончившего через пень –колоду школу в своём селе. Жестикулируя свободной рукой, на запястье которой искрились часы от «Картье» стоимостью в 47 тысяч евро, убеждал с пьяной горячностью британец (ещё час назад трезво и высокомерно цедивший каждое своё слово): - …these are extraordinary rivers. It's a shame people keep abusing them. If you don't promote their protection in the next ten years they can be destroyed!.. (…эти реки уникальны. Жаль, что люди так относятся к ним. Если вы не наладите их охрану в ближайшие 10 лет, они могут погибнуть…) И отвечал на эту тираду лорда, убеждённый в своей правоте варзужанин: - Э-э-э, нет! Не рассказывай мне сказок – Англия не потеряла своих амбиций бывшей мировой державы: гадите, сволочи, России при первом удобном случае! Ну, скажи, что это не так?..
Другая пара, сидевшая через стол друг напротив друга, роняя пакеты с соком и побагровев в напряжении, боролась на руках, под улюлюканье и пьяные возгласы одобрения, обративших на это внимание соседей. Двое других из застольной компании (фанаты рыбалки - что с них взять!), игнорируя прочих и соприкасаясь взмокшими лбами, пристально рассматривали в принесённой коробке рыболовные «мухи», горячо обсуждая достоинство каждой и, конечно же, не соглашаясь друг с другом… Кто-то выходил из «зала», чтобы через некоторое время зайти пошатываясь обратно и быть ВНОВЬ приветствуемым удивлённо-радостными воплями на разных языках!..
…Хорошо было Сёргею… Хорошо и покойно на душе! Час назад он, взяв постельное бельё, проводил Семёна в свой домик. Там он застелил «ничейную» кровать, поставил на тумбочку две бутылочки минеральной воды «Святой источник", и пожелал Виктуриновичу, смущённому такой непривычной заботой о нём: - Спокойной ночи, отец! Ложись – отдыхай... И потрясён был, увидев дрогнувший подбородок и ВРАЗ увлажнившиеся глаза старика. И понял, что прикоснулся-дотронулся он сейчас этим своим обращением, до чего-то сокровенного и пробуждающего боль у старого бродяги…
...В умирающей белой ночи возвращался Сергей обратно в шумную компанию, размышляя о неведомых тайнах всей жизни старика, но стоило только переступить порог кухни - отдался он бездумному веселью с теми, кто встретил и его радостным, искренним ором!..
…Ранним утром он был осторожно разбужен Котловым.
- Начало седьмого, Сергей, просыпайся, - дотронулся тот до его плеча. - Начальник лагеря, ещё вчера вечером просил, чтобы ты его разбудил в семь… Одевался Сергей торопливо и суетясь, ощущая последствия ночных возлияний и пряча взгляд от Котлова. В три глотка влил в себя содержимое бутылочки с минералкой, тактично поданной Виктуриновичем, и, сцапав полотенце, выскочил на двор к умывальнику. С уханьем и аханьем ополоснувшись по пояс ночной прохлады водичкой под умывальником, закреплённым на стволе старой ели, Сергей почувствовал себя бодрым. Обтираясь полотенцем, он бросил взгляд на вышедшего из дома Котлова и замер. Не отсутствие щетины на щеках Семёна поразило его – успел где-то побриться старик, а то, что из под куртки-«афганки» выглядывали закреплённые на поясном ремне ножны. – Это где ты ножом уже разжился, отец? Подарил кто вчера?
Ухмыльнулся старый лис: - Почему "подарили"?.. Мой!..
- Как так? У тебя же его вчера не было, да и не могло быть: мурманские должны были тебя тщательно обыскать на реке, в надежде хоть одну блесну найти…
- Ну, да! Искали... Но не нашли, хотя и нож, и пара блёсен при мне были! – равнодушно махнул рукой щурящийся на солнце Семён, - Так и ты не увидел: я и тебе вчера глаза ОТВЁЛ… Ошарашенный сказанным, Сергей хотел ещё что-то спросить, но не нашелся, и буркнув – «Ладно, потом разберёмся!» - поспешил к домику Евгения Воропенко. На полпути он обернулся: - Виктуринович, иди на кухню, ставь чайник на газ, а я сейчас подойду.
...Уже в полуденном зное шли от вертолётной площадки Сергей, начальник лагеря Евгений и оступающийся с мостков, пьяненький Толя-дизелист. Ещё был виден над кромкой леса уменьшающийся в размерах, улетающий вертолёт, увозящий вторым рейсом счастливый обслуживающий персонал лагеря. Евгений не полетел с ними, он намерен был вечером выехать в Умбу на колхозном "УАЗике". Непривычная тишина лагеря нарушалась только чуть слышимым тарахтением работающего дизеля. Куда они шли?.. Разумеется на кухню, где наводил порядок взявший добровольно на себя обязанности посудомойки Семён. Ахнули они восторженно, зайдя на кухню - сверкала она чистотой отмытых клеёнок столов и блеском перемытой посуды. Сам же Котлов, сняв с себя куртку, наяривал шваброй, осуществляя влажную уборку.
- Идите в «банкетку» – я там уже полы намыл, да и стол накрыл – горделиво распорядился он, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба и поглядывая на кастрюльку с каким-то варевом, дымящуюся мясным ароматом на газовой плите. - Идите усаживайтесь, я заканчиваю - скоро подойду...
Изысканная простота банкетного зала для иностранных гостей приятно поражала не только прохладой в этот жаркий и душный полдень июля… Батарея бутылок со спиртным, практически полностью закрывала поверхность «винного» столика придвинутого к стене с фотографиями красот реки Пана и белозубыми счастливцами с выловленными сёмжинами. Набор спиртного потрясал и манил: от разнокалиберных бутылок с водкой, виски и коньяком, до бутылок с белым и красным вином, включая "Анжуйское", навевающее воспоминания о героях Дюма! Два «небоскрёба» в человеческий рост упаковок баночного пива, также радостно приветствовались, но уже одним Анатолием - большим любителем этого консервированного пойла.
...Накрыт был Семёном только торцевой участок длинного стола. Теснились к друг-другу: большое блюдо вкруг уложенных пластин, срезанных с брюшка свежепросоленной сёмги, привлекающие взгляд жирно-перламутровым отблеском; миска с уложенными горкой рябенькими перепелинными яйцами; небольшого размера поднос заваленный ломтями запечённого мяса и нарезкой колбасно-ветчинной, а центр этой немудрённой композиции, горделиво венчала фарфоровая "чаша", наполненная знаменитыми варзужскими сливками, о чьей густоте высокомерно рапортовала воткнутая и стоящая вертикально ложка. А тут и Семён объявился с разогретым гуляшом в кастрюльке и большой миской дымящегося картофельного пюре... Загремели стульями усаживающиеся за стол; опытная рука Евгения вооруженная штопором с чпоканьем извлекла пробку из первой бутылки вина; звякнули вилки о тарелки; и вновь стал набирать обороты доброжелательный, с дружеским хохотком, гул изрядно поредевшей мужской компании...
Вечер властно вступал в свои права, распылив-разогнав липкую дневную духоту с невесть откуда-то взявшимися, назойливыми слепнями и вместе с наступающей долгожданной свежестью, загудело угрожающе единственное проклятие Севера - комары... Но бессильны они были против антикомариных дымящихся спиралек, расставленных по периметру внутри банкетного зала - серым маревом колыхались кровопийцы в дверном проёме, пасуя перед губительным для них дымком... Поддерживая Толика за талию, увёл его в домик и сам потяжелевший в жестах, обычно выносливый всегда на питие Женька, успев извиняюще сообщить оставшимся: - Пойду и я покимарю-отдохну, ребята... Семён Виктуринович, ты же никуда не торопишься? Коль разосплюсь, так и утром поедем! Ты не возражаешь?.. Улыбнулся старый бродяга: - Я не против. Отсыпайся спокойно, Евгений: поедем когда скажешь...
С восхищением поглядывал Сергей на Котлова... Не сумел ни вкрадчиво-умный Женька, ни по-пьяному настырный Толик, разговорить за долгие часы застолья легендарного бродягу. Как-то сразу сумел Виктуринович властно положить табу на расспросы о себе. Не сразу это понял Толик и пытался панибратски, с матерком, задавать бесцеремонные вопросы о десятилетиях отшельничества Котлова, но тот таким взглядом его одарил, что дизелист всё понял и в дальнейшем не высказывал любопытства к этой теме. У Сергея у самого были сотни вопросов к Семёну, но ни единого он не задал ему: что-то подсказывало - не должен он расспросами нарушить то хрупкое доверие, которая установилось между ними... Да и немалый его опыт сыскаря говорил: если сочтёт нужным чем-либо поделиться старик, то сам, первый на это пойдёт.
... - Экая тишина!.. А, Виктуринович?.. Благодать-то какая!.. – взяв со стола фужер с вином, Сергей сел на диван, с сытой ленцой откинувшись на спинку. Отхлёбывая терпкое винцо, он с интересом наблюдал за тем, как укладывает Котлов берёзовые поленца в зев камина.
- Где ты тут тишину услышал? – хохотнул тот, поднося спичку к бересте, уложенной в середину невысокой дровяной конструкции, - Да и есть ли эта «тишина» на планете нашей?.. Мир звуками полон всегда и везде, только не каждому дано слышать их… Да и не стремится человек к этому, а то и просто не хочет, так как в мирке своём, огороженном им самим преднамеренно, комфортно ему и беспроблемно...
Я вот тут у вас много слов за эти сутки услышал. А ведь каждое слово произнесённое – это носитель информации о человеке его произносящем, о сути его. Кстати, понял, почему более чем суточное общение с коллективом лагеря, не было мне в тягость… Все были просты и искренны в словах своих и поступках - это же был их последний день работы: все сбросили маски и каждый показал свою личину. Ну, а маленькое лукавство в словах ребят уже было не в счёт: слышимо и распознаваемо оно было…
- А что, без слов человека и познать нельзя? – вкрадчиво вызывал Сергей разговорившегося на дальнейшие рассуждения.
- Даже немого, или молчуна, по поступкам и делам их познать нетрудно, правда времени на это потребуется чуть больше… А не тебе ли не знать силу слова, Сергей, - в свою очередь лукаво улыбнулся Котлов, - мне известно, как без применения физического воздействия, ты, в своём кабинете, преступника убеждаешь СЛОВОМ признаться в совершенном деянии… Вспомни, Сергей, древнегреческого философа Сократа… Он ведь излагал свои мысли ТОЛЬКО в устной форме. Умница мужик – знал силу СЛОВА! Кстати, двое его учеников – Платон и Ксенофонт, записывали содержание его разговоров в своих сочинениях и что интересно: они во многих отношениях представляют учение Сократа по-разному! Задумайся: двое слышат одно и то же, но оценивают, делают выводы сугубо личностные, в корне отличающиеся друг от друга… А, ну-ка, давай вспомним и древних старцев наших из истории Руси. Шли они – как правило безграмотные - в леса, пустошь, подальше от ПОМЕХ, садились на хлеб и воду… И что там делали? Правильно – «чистили антенны» и общались с небом, звёздами, камнями, деревьями, зверями, землёй, водой. Общались!.. То бишь вели диалог, умели СЛЫШАТЬ то, что им СООБЩАЛОСЬ… А потом, что напринимали, «надекодировали» - выдавали людям по возвращению живым словом как ОТКРОВЕНИЯ… Записывали за ними уже другие и не всегда правильно, потому-что трактовали услышанное по-своему, приукрашивая-дополняя своим видением рассказанное теми "святыми" старцами!.. Эх, многое я бы отдал, чтобы выслушать такого старца из ТЕХ времён и сопоставить со своим знанием - с тем, что я за эти годы «напринимал» проживая в природе…
Сергей давно забыл про свой фужер с вином и, с отвисшей челюстью, внимал словам Семёна, который в промежутках своего неторопливого рассказа невозмутимо потягивал полюбившийся ему грейпфрутовый сок прямо из упаковки…
… - Подожди, подожди, Виктуринович, - остановил Сергей, озарённый догадкой, разговорившегося, - К чему это ты? К тому, что есть какая-то связь между «словом» тобою когда-то услышанным и тем, что заставило тебя уйти в отшельничество многолетнее?
И расцвело лицо старого бродяги: - Умница! На лету схватываешь!.. Моя бабка – Величада Котлова, стопроцентная лопарка, с раннего детства рассказывала мне о своём народе, о его мифах, легендах… И в одной, не раз ею рассказанной легенде, шла речь о лопаре, умевшем летать…
- Ну, и к чему ты это, Виктуринович? – настороженно спросил Сергей.
Котлов задумался не надолго и не отводя взгляд от огня в камине, пожевав губами, огорошил собеседника:
- А к тому, что в далёком детстве довелось мне, двенадцатилетнему пацанёнку, увидеть человека, который без каких-либо видимых приспособлений, летел по воздуху…
ОДНО ИЗ СЁЛ ТЕРСКОГО БЕРЕГА. ВЕСНА 1944 года.
...Весной третьего года войны Сеньке Котлову исполнилось двенадцать лет, но выглядел он лет на десять... Бледный, худенький, с болезненными тенями вокруг пронзительной синевы глаз, он безусловно вызывал бы состраданье у женщин села, если бы они не знали какой сильный, неукротимый дух в этом пацанёнке. Знали в селе, что Сеньку лучше не трогать: не прощал он обидчикам ни обид, ни насмешек. Памятно в селе было происшествие, когда Сенька неделю преследовал физически развитого пятнадцатилетнего Кольку Семенихина, который гнилую картофелину опустил сзади Сеньке за воротник латанной рубашки, а потом шлепком юношеской крепкой ладони расплющил её между его острых лопаток. Не обращая внимания на дружный взрыв хохота ватаги сорванцов, встал забелевший лицом Сенька и, подойдя к Кольке, молча нанёс ему кулаком удар в лицо, в кровь разбив "шутнику" губу. Ошеломлённый Колька, взревев, несколько раз сшибал на землю Сеньку, но тот, крепко сжав губы, вставал и бросался с кулаками на своего обидчика. И было в этих его молчаливых бросках столько недетского, неуступчивого гнева, что попятился Колька испуганно, крикнув притихшим у костра пацанам: - Держите этого бешеного придурка!.. Навалились на Сеньку гурьбой пришедшие в себя от оторопи пацаны, а он продолжал молча вырываться из их рук, пачкая их каплями крови из разбитого носа. А потом, в течении недели, караулил Сенька обидчика и набрасывался на него всякий раз, не взирая ни на место, ни на присутствующих. И дрогнул уже познавший девичьи поцелуи Колька - выпросил у председателя направления на работу на дальние покосы, бежал от яростного Сеньки...
Не только ровесники, но и основные жители села военной поры – жонки да девки стали относиться к Сеньке с опаской и невольным уважением. Именно после той драки, перестал слышать Сенька за своей спиной жалостливое бабье - «сиротка», «сиротинушка»… Сенька не помнил своей мамы, что было не удивительно: через двадцать минут после его появления на свет, тихо угасла та, которая дала ему жизнь. Не мог помнить Сенька горестного и яростного стона своего деда, потерявшего единственную дочь при рождении того, кого она нагуляла на шестимесячных курсах бухгалтеров-счетоводов в городе Архангельске от неведомого молодца. Не мог помнить Сенька и того, как его бабка Величада, опасаясь за его жизнь, прятала грудничка от деда в первые дни его рождения. Не исключала мудрая лопарка того, что горестный гнев свой выплеснет дед на беззащитный кусок плоти того, кто был причиной его позора - греха дочери и её же смерти. Уже потом, через года, узнал он как выходила его бабка… В ноги кланялась кормящим грудничков жонкам, немудрёные подарки подносила им, чтобы только был допущен родившийся её внук к груди с молоком, не для него предназначенном. Но не выжил бы Сенька на этих молочных «подачках», если бы не оленье молоко. Было у деда в хозяйстве (не из последних был на селе) двенадцать оленей – вот и приспособилась Величада нажевав хлебного мякиша и поместив его в кусок марли, вкладывать в беззубый рот внука, постоянно смачивая эту массу оленьим молоком. И выжил золотушный Сенька!.. Переболел всеми детскими болезнями, но выжил, за что, безусловно, должен до последнего своего часа благодарить свою бабку…
...В 1931 году привёз её из села Поной, из командировки, в свой пустующий дом, вдовый на тот момент дед Сеньки (дочь его, Агнея, проходила обучение в Архангельске). Оскорблены были жонки села выбором Николая Никодимовича Котлова: красивый, статный пятидесятилетний вдовый мужик предпочёл записным местным красавицам – свою ровесницу-лопарку. Многие вдовые, да и незамужние молодые жонки села, с радостью, на правах хозяйки мечтали войти в дом Котлова – крепкого хозяина и известного, уважаемого всем Терским побережьем, знатока оленеводства. Ахнуло село, когда ввёл в дом Котлов невысокого роста, с заметной кривизной ног, плосколицую и по-детски простодушную Величаду... Никто, конечно же, так её в селе не величал – сразу же стали неприязненно называть её Велькой. Но за короткий период сумела Велька растопить неприязнь в сердцах сельчан своим добродушием, работоспособностью и поразительным бескорыстием: не было такой просьбы, которую не исполнила бы Велька. И без просьб, всегда сама, первой приходила Велька-Величада на помощь односельчанам – потрясала недоверчивых поморок искренней радостью своей от того, что помощь её была принята.
В небольшом селе каждый человек как открытая книга – познаётся он односельчанами до конца, до самых сокровенных глубин души. Но вот в Величаде, при всей её детской открытости и искренности, таилась какая-то неведомая тайна.
Первое, что удивило жителей села – это отношение Котлова к своей избраннице. Не могли селяне объяснить того, почему он - властный, скорый пусть на справедливое, но резко-грубое слово, в присутствии Величады становился кротким как ягнёнок. Достаточно Величаде было поднять глаза на своего суженого когда он закипал яростью в бытовой ситуации (что скрывать – крут, гневен был зачастую Николай Никодимович), как тут же тушевался расходившийся, прятал глаза свои от по-детски безмятежного взора своей избранницы… Второе, что познали вскоре жители села, это необъяснимая удача, которая сопутствовала Вельке: и уловы рыбы были при ней стабильно высокими, и местонахождение затерявшихся в лесотундре оленей определялись ею безошибочно, и попутный ветер на море всегда при ней был, и постоянно щедро одаривал лес дарами тех, кто увязывался за ней на сбор грибов-ягод… А уж лучше её, ни один метеоролог не мог предсказать погоду аж на целую неделю – всегда поразительно точен был её даже не прогноз, а уверенная констатация… Многое объяснил и насторожил односельчан прошелестевший вскоре слушок, дошедший из далёкого села Поной: - "... Величада-то – дочь одного из последних сильных лапландских шаманов!.."...
А для маленького Сеньки его Величада - была всем!.. Выплеснула бездетная лопарка на него всю свою нерастраченную материнскую любовь. Не сюсюкала с ним Величада, не баловала его, но уже с колыбельки видел Сенька осязаемую любовь к нему в счастливых глазах той, которая стала его мамой.
Через неделю после смерти дочери, почерневший лицом от горя, зарегистрировал Котлов рождение внука в сельсовете на свою фамилию, дал ему имя Семён и недрогнувшим голосом сообщил имя отца новорожденного - Виктурин. Было ли это имя истинного отца Сеньки, сообщённого ему умиравшей Агнеей или нет – осталось тайной для всех любопытствующих кумушек в селе.
...Сколько помнил себя Сенька, дед его постоянно разъезжал по командировкам: в каждом селе Терского берега, в то время, было своё стадо оленей, и при малейших проблемах с ними, посылали за спецом Котловым. Бывало, что и до месяца приходилось им жить вдвоём с Величадой в доме, где их покой обеспечивал привезённый ею из Поноя, признающий только хозяйку, матёрый и лютый кобель Кушт. Сама-то Величада называла пса чудным именем - Куштнатэмолмынч, но со смехом отвергли односельчане труднопроизносимую кличку и сократили её до первых четырёх букв...
Обычно Величада частенько что-то тихо бормотала или напевала себе под нос на своём гортанном языке и только при муже такое себе не позволяла: знала, что не любил это Николай – начинал мужик хмуриться и недовольно сопеть. А вот Сеньке нравился неведомый ему язык – открыв рот, всегда зачаровано и радостно прислушивался к непонятным для него звукам, чем и пользовалась Величада. Всё своё младенчество засыпал Сенька под «музыку» таинственного речитатива бабкиных колыбельных на непонятном и древнем языке…
А когда Сеньке исполнилось шесть лет, в его безмятежной детской жизни произошли изменения… В тот памятный поздний вечер вьюжного февраля, вдруг вскинулась со сна в кровати соседней комнаты Величада и горестным причитанием перепугала проснувшегося Сеньку и встревожила не на шутку деда… Сенька тогда не понял о чём в горестных всхлипах поведала Величада мужу, но запомнил её лихорадочно одевавшуюся в дорогу; спешное впрягание дедом их оленей в нарты; отъезд Величады в ночную снежную круговерть; бессоное брожение деда до утра по поскрипывающим половицам враз опустевшего дома и тоскливое подвывание Кушта во дворе… Две недели не отходил от окна Сенька в ожидании возвращения Величады – высматривал с надеждой в снежных завихрениях пурги появление знакомой оленьей упряжки.
Знал уже от деда, что побудило Величаду собраться в ночь для срочного выезда на Поной: якобы услышала она голос умирающего отца, который позвал дочь проститься с ним…
И дождался Сенька: через четырнадцать дней, поздним часом, радостно суетящийся дед ввёл в дом закоченевшую от стужи Величаду, сбрасывал с ей малицы хлопья снега, растирал ей щёки и руки, а затем торопливо распрягал оленей на дворе, поругивая беснующегося в радостном хрипе Кушта. А Сенька… А Сенька подбежал к сидящей обессилено на лавке Величаде, крепко обхватил её ноги и зашелся в безудержном рёве, выплёскивая за эти две недели весь накопившийся и осознанный им впервые страх сиротства, страх своей ненужности никому.
…Уже поздней ночью, предварительно заставив Величаду выпить полстакана водки, кормил её дед за столом с ложки и расспрашивал о поездке. Она же, смущённо пряча под столом намазанные медвежьим жиром кисти рук, прихваченные обморожением, отвечала ему дремотно-устало… Ошарашен был убеждённый атеист и секретарь сельской партийной ячейки ВКП(б) Котлов, узнав от жены то, что ночное её сновидение оказалось пророческим – успела Величада ещё живым застать своего отца в дальней зимней избушке, где он умирал в одиночестве. Не прогоняемый в столь поздний час из-за стола, Сенька слушал зачаровано скупой рассказ Величады о том, как на второй день приезда скончался отец на её руках, как добивалась она в сельсовете разрешения захоронить его так, как завещал умиравший… Нет-нет да поглядывал заинтересованно Сенька под лавку у двери – там лежал накрепко завязанный мешок сшитый из медвежьей шкуры, в котором находилось то, что принадлежало отцу Величады. Запомнил Сенька слова хмурого деда сказанные тогда Величаде: - И чтоб завтра этого мешка в доме не было! Чтобы глаза мои его не видели!
...Утром, когда ушли на работу дед с бабкой, соскочил Сенька с лежака печи и метнулся к лавке, чтобы исследовать содержимое мешка, но его ждало разочарование – под лавкой было пусто. А дальнейший поиск мешка в кладовке и на чердаке дома, в погребе, в бане, в дворовых постройках не дал результата: куда его спрятала Величада, Сенька так и не нашел...
Но именно с того времени произошли изменения в поведении Величады. Стала она немногословной, задумчивой. Что-то томило её, что-то решала она важное в своих раздумьях…
Помнит Сенька тот момент, как играл он во дворе под набирающим силу весенним солнышком, а бабка его непривычно задумчивая, неподвижно сидела на крыльце, уставившись взглядом куда-то на лесной массив за селом… Подошел тихо к ней Сенька и заглянул в её глаза… Что тогда встревожило его во взгляде Величады, он не осознал... Но увиденное заставило его с усилием подавить свой страх, да и не страх даже, а только ощущение приближения опасности. Это было похоже на то, как год назад , собирая в лесу грибы, он натолкнулся на заброшенную избушку в чаще… Взялся он тогда за ручку дверцы, но не посмел открыть её - вдруг откуда-то накрыло его предчувствием , что увидит там, внутри избушки, нечто такое ужасное, что не забудется, не уйдёт из его жизни уже никогда и напрочь перечеркнёт дальнейшее радостное открытие светлой половины мира его детства…
С этого же времени, всё чаще стал примечать Сенька на себе пристальный взгляд бабки. Его детского умишка хватило, чтобы связать изменения в поведении Величады и какого-то нового внимания к нему…
В день его семилетия праздничный стол для него и сельских друзей-сорванцов накрывала бабка – дед, как обычно, уже был в долгой командировке. Расстаралась Величада : накрытый ею шикарный по тем временам стол с приготовленными ею шаньгами, сладким морсом, дополняли леденцы-конфеты, пряники и не пробованная ранее халва из сельской лавки. В присутствии завистливо ахнувших друзей Сеньки, подарила ему Величада пусть небольшого размера, но настоящий нож с резной костяной ручкой в чехле и фабричные, по размеру(!) сапоги.
И именно в тот вечер, когда разошлись по домам потяжелевшие от обильного угощения дружки, преподнесла ему Величада главный подарок-диковинку! С удивлением взирал Сенька на не скрывающую свою радостную взволнованность Величаду, которая закрыла на крючок входную дверь и задёрнула занавески на окнах. Сев за стол, подозвала она его к себе, усадила рядом, а затем медленно и значимо достала из-за пазухи небольшой мешочек вышитый диковинным орнаментом и разноцветными бусинками. По размеру и стянутой шнуром горловине напоминал он кисет, в каких сельские мужики держали махорку, но обратил внимание Сенька на резное костяное кольцо с привязанной тесьмой, уходящей в мешочек-«кисет».
Голос бабки удивил его: суетливым шепотком, мучительно подбирая слова, поведала ему Величада о том, что в их роду всем мальчикам, которым исполнилось семь лет, начинали открывать историю и некоторые тайны народа... Что пришло его время... Что покажет она ему сейчас одну из тайн...
- Ну-ка, вдень палец в кольцо, - повелела раскрасневшаяся Величада...
С замиранием сердца Сенька надел кольцо на дрожащий указательный палец. А затем, не смея даже шмыгнуть носом, он наблюдал, как Величада развязала узелок на горловине мешочка и, держа его на весу, медленно потянула вниз, освобождая находящееся внутри... Из глубины "кисета" показался небольшой и бесформенный некий непонятный кусочек туго перетянутый посередине другим концом тесьмы-шнурка, за которую держал Сенька... Первое, на что обратил внимание изумлённый Сенька, это то, что не упал, шмякнувшись на стол, этот самый кусочек чего-то неведомого, а плавно-плавно и очень медленно опустился на плюшевую поверхность праздничной скатерти!.. Едва заметно пошевеливаясь в воздухе (как тополиная пушинка!), светлый кусочек непонятного вещества, коснувшись скатерти, несколько раз подпрыгнул, замедляя амплитуду падения и, наконец, замер на столе... Шепот Величады заставил вздрогнуть ошеломлённого Сеньку:
- Накрой его сверху ладонью и прижми к столу, не бойся!..
Вытерев запотевшую ладошку о штаны, Сенька с трепетом накрыл ею лежащую на скатерти диковину и тут же обмер: в вечернем полумраке избы сразу же стал виден свет исходящий из-под его ладони!.. А затем ощутил ДАВЛЕНИЕ в ладонь этого загадочного комочка, который он прижимал к столешнице!
- А теперь, убери ладонь, но за кольцо крепче держи! - повелела ему Величада, не сумев скрыть волнение в голосе.
Убрав ладонь, изумлённый Сенька еле-еле успел поймать взглядом этот РВАНУВШИЙСЯ вверх кусочек, которому тепло его ладони дало энергию!..
...Над краем стола, покачиваясь на шнурке в неистовом желании подняться ещё выше, но удерживаемый Сенькой, колебался СВЕТЯЩИЙСЯ мягким светом кусочек того таинственного, подаренного ему Величадой!..
Никогда прежде так не смеялся Сенька! Неведомая ему радость от лицезрения настоящего чуда распирала его чистую, непорочную душу, заставляя заходиться в звонком, до слёз, непрерывном смехе! Зараженная им, также не отрывая глаз от светящегося неземным светом кусочка, сотрясалась Величада в радостном меленьком хихиканье... Взяв за запястье руку Сеньки, она дважды обкрутила его ладонь шнурком удерживающим светящееся и, пропустив шнурок между Сенькиными пальцами, заставила зависнуть таинственный комочек рядом с ладошкой внука. Взяв Сеньку за другую руку, таинственно улыбаясь, вывела его из-за стола и подвела к лавке стоящей в прихожей... Шел Сенька за ней и на вытянутой руке нёс как маленькое солнышко то, что парило над его ладонью. Подведя Сеньку к торцу лавки, завела Величада его светящуюся ладошку под край тяжеленной лавки и лукаво сказала:
- А ну-ка, попробуй приподнять!...
Не веря услышанному, глянул на Величаду недоуменно Сенька. Как он может приподнять одной рукой край массивной лавки, когда ранее он только двумя руками и мог пошевелить её?.. Приложив ладонь с невесомым кусочком к нижней части широкой и толстой доски, напрягшись, приложил усилие, стремясь приподнять ранее им неподъёмное и... ахнул изумлённо!.. Приподнялась оторвавшись от пола лавка!.. Ещё не веря в случившееся, перевёл он взгляд на смеющуюся Величаду, но уже осознавал, что невероятную силу приложенным его усилиям, придал кусочек того, что был сейчас между его ладошкой и толстенной доской!..
...С того вечера, предварительно взяв с Сеньки клятву о неразглашении, начала Величада рассказывать ему историю её народа... Рассказывала не спеша, дозировано, отвечая при этом на многочисленные вопросы Сеньки... Лёжа вечером в своей кровати и уперев взгляд в потемневшие доски потолка, слушал Сенька вкрадчивое и негромкое повествование своей бабки... И засыпая, вставали сполохами перед ним картины поведанного ему хранительницей тайн: образы четырёх родов народа Величады, начавших осваивать землю Лапландии в незапамятные века; образы неведомых бородатых мандашей, на лодьях перевезших их из восточных земель и тем спасших от истребления; образы истинных хозяев этой земли - Больших Людей проживающих обособленно в Высокой Горе (куда доступ простым смертным был запрещён), которые не только милостиво позволили проживать рядом с ними, но и многому научившие лопарей... В сонной дремоте впитывал Сенька в свою память бабкин речитатив рассказа о том, как спасли Большие Люди народ Величады от кровавых набегов норманнов, показав им входы в подземелья, куда уходил-скрывался многострадальный народ; то, как шаманы-нойда умели наложить печать молчания на уста народа, исключив разглашении тайны входа в катакомбы… Зачарованно запоминал Сенька на всю жизнь описание расположения в подземельях галерей и залов, чей свод покрывала полоса того вещества, кусочком которого он владел, которое не только поддерживало своды подземных ходов, но и освещало внутренние помещения… С особым вниманием, затаив дыхание, впитывал в себя Сенька рассказ Величады о шаманах-нойда, которые были посвящены Большими Людьми в тайну добычи этого безымянного летучего и светящегося вещества, которое можно было добывать только в период ледохода на неведомой реке. Вещество якобы выжимала масса льда из расщелины каменного утёса, где его и улавливали-собирали посвящённые нойда для использования в подземельях… На всю жизнь запомнил Сенька название этого места, озвученное Величадой испуганным шепотком – «Шарья пятка»!..
Немало узнал Сенька от Величады и про обожествляемые её народом сейды : поклонялись им лопари так как вся лапландская магия была связана с их культом… Но не всё понимал Сенька в объяснениях Величады... То называла Величада сейды покровителями промыслов лопарей, то говорила, что в эти камни-сейды переселяется душа шамана-нойда, который из потустороннего мира помогал соплеменникам - приносил удачу, исцелял от болезни, делился знаниями. Тайна установления многотонных камней-валунов на небольшие камни была открыта Сеньке бабкой. Устанавливались сейды на камни не вагами, не применением силы большого количества лопарей, а осуществляли это шаманы-нойда при помощи того вещества, кусочек которого был теперь и у Сеньки… Играя вечерами с подарком Величады при закрытых на крючок дверях, Сенька открывал для себя его поразительные качества: оно реагировало только на прикладывание к нему ладоней! Пробовал Сенька прикладывать его к другим частям тела, но невесомый «камешек» только начинал чуть видимо светиться и пошевеливаться… Как-то играя с ним поздним вечером, замер Сенька пораженный пришедшей ему в голову мыслью, которую он озвучил тут же:
- Баба Веля, а если бы его было больше, он, наверное, не только мою ладонь мог бы приподнять, но и меня оторвать от земли?!.. И испуганно умолк, увидев, как округлились от ужаса глаза Величады...
- Не смей даже думать об этом, Сенька! - голос её сорвался в сип, - Когда в давние века Большие Люди открыли лопарям тайну этого чуда, то они под угрозой лишения своего покровительства запретили шаманам-нойда это делать! Даровали они его моему народу только для освещения подземелий и поддержания сводов пещер, взяв клятвенное обещание с посвящённых не использовать его в других целях!..
Поколебавшись, Величада, встревоженная Сенькиным вопросом, сообщила:
- Но увы, были в истории моего народа клятвопреступники, которые нарушили данный обет… И говорит история, что именно поэтому разгневанные Большие Люди перестали оказывать своё покровительство – скрылись в своей Горе и больше не показывались на глаза нашему народу… А те, кто нарушил эту клятву, либо пропадали бесследно, либо находили их лопари мёртвыми, их тела были переломаны, как при падении с высокого утёса... Именно поэтому, с давних лет и порешили нойда доставлять от "Шарьей Пятки" этого летучего камня не более размера ладони шамана: позволял он им перепрыгивать тридцатиметровые речки, "окна" непроходимых топей болот, но не позволял взлетать выше деревьев...
- А как называли это вещество шаманы? А, баба Веля? - не отрывая взгляда от светящегося кусочка зависшего в воздухе, продолжал терзать вопросами любопытный внук Величаду...
- По разному, Сенька... - подсела к нему на лавку Величада, - Мой отец называл его то "Дар Великанов", то "Дар рая Сайваймо"...
- А я твой подарок, буду называть "Дар Величады"! - шмыгнув носом звонко и гордо заявил Сенька, и расплылись в широкой улыбке губы его бабки... И именно тогда, шепнула ему счастливая Величада:
- Вот подрастёшь, тогда передам тебе и то, что мой отец хранил - объединишь его с моим подарком!
И пресекая следующий вопрос ахнувшего от понимания её намёка Сеньки, приложила Величада заговорщицки палец к губам : - Тссс!.. Наберись терпения - всему свой срок.
...Война вошла в Сеньку ощущением свершающегося чего-то страшного не 22 июня 1941 года, а пятью днями ранее и на долгие годы поселилась в его душе тревожной болью... В ночь на 17 июня вскинулась позабыто-знакомо со сна Величада и, завывающее плача навзрыд, долго не реагировала на суетливые хлопоты растерянного деда и перепуганного внука. Сидя в ночной рубашке на краю кровати, раскачивалась его бабка из стороны в сторону, отчего её распущенные полуседые волосы колыхались крыльями беды, и горестно подвывая, повторяла она как заведённая слова жуткие:
- Война грядёт страшная!.. Горе и кровь несёт народам!.. Бедные, бедные люди!..
И страшны Сеньке были даже не бабкины ночные причитания, а то, как потемнел лицом дед, как ПОНИМАЮЩЕ посуровел его взгляд: не рыкнул он раздражающе на жену, а в каком-то ступоре закаменел рядом с ней, сжимая в руке так и не поданный Величаде ковш с водой...
( И в войну, и долгие годы после неё, будут односельчане вспоминать добрым словом Котлова Николая Никодимовича, который 17 июня 1941 года как-то сумел убедить всех членов правления колхоза вбухать практически всю выручку от удачной весенней сельдяной путины в приобретение товаров. На доре с двумя карбасами в сцепке и с командой смотался он по морю в райцентр, где под недоумевающие смешки кладовщиков накупил мыла, соли, спирта, ниток-иголок, спичек-табаку, стёкол и фитилей для керосиновых ламп, несколько бочек керосина, а также закупил медикаменты. Приобрёл все те товары, на которые с первых дней войны будут наложены строгие нормы отпуска...)
А уже 22 июня все жители села от мала до велика стояли у сельсовета и слушали из уст председателя колхоза текст обращения к стране Молотова о вероломном нападении фашистской Германии на страну... На всю жизнь запомнит Сенька тот солнечный день; вялое хлопанье красного флага, развевающегося под тёплым южным ветерком с моря; гневные речи выступающих по очереди активистов колхоза у вынесенного из правления стола; закаменевшие желваки на скулах мужиков и зарождающийся ужас в глазах их жен...
И уже через два дня, призванные на войну мужики и парни, отрывали от себя жен и матерей заходящихся в горестных причитаниях, подымаясь на борт баржи под повелительные команды представителя военного комиссариата...
... Война в одночасье изменила жизнь села - нависла над Терским побережьем, как и над всей страной, чёрно-грозовая туча неизбежных лишений и страданий... Уже через три недели после начала войны заголосили в двух домах получив на кормильцев похоронные сообщения. С суеверным ужасом стремились быстрей пройти мимо этих домов другие солдатки и только Величада металась между ними и без лишних слов соболезнований, помогала управиться по хозяйству и кормила перепуганных детей, когда оглушенные горем хозяйки, закаменев, осознавали свой новый статус "вдова"... За три месяца выбрала ненасытная война себе на потребу всех мужиков и парней призывного возраста с села, оставив в нем баб, девок, да пацанов, чьё детство прервалось сразу и вдруг. Не подходящих по возрасту пожилых мужиков для жерновов войны - мобилизовали на трудовой фронт, как в сёлах говорили тогда "под военку"- работать для обеспечения фронта продуктами. Кого на рыболовных судах в море, кого на озёра на лов рыбы, а некоторых на лесозаготовки. Вся тяжесть работ колхозных свалилась на плечи оставшейся силы на селе - на женщин, да молодых девчат с подростками..
Останется в воспоминаниях Сеньки на всю жизнь тот период каким-то пасмурным, стылым, с неведомой ранее им усталостью во всём его подростковом теле... Запомнились ему те военные годы изматывающей постоянной работой: вместе с другими подростками разрабатывал он поля под картошку, капусту и турнепс; носили по-двое ушаты воды для полива возделанной земли; целыми днями чистили невода на рыбацких тонях от водорослей; напрягая последние силёнки (вчетвером - по одному на ручку!) таскали от карбасов пятидесятикилограммовые носилки с налитой селёдкой во время весенне-осенних путин; собирали неподъёмными корзинами яйца чирков (полярных крачек) на птичьих базарах; на дальних колхозных полях косили-сушили траву окутанные зверствующими комариными тучами; заготовляли в лесу опостылевший ягель для оленей, после чего разгибались с трудом... Только зимний период позволял ненадолго перевести дух на занятиях в школе села... За два первых года войны в редкий дом села не постучалась беда. Выкашивала она в своём кровавом шабаше мужей, отцов, братьев, сыновей сельчан неумолимо и ненасытно...
...В феврале 1942 года и в Сенькин дом злорадно вползла горе-беда. При разгроме аэродрома гитлеровцев расположенного в Петсамо, получил смертельное ранение солдат-оленевод оленно-транспортного батальона 14-ой армии Карельского фронта Николай Котлов... В распадке безымянного ущелья, при кратковременном привале диверсионной группы, был похоронен-завален камнями вместе с другими шестью погибшими бойцами знаменитый на всём Терском побережье оленевод. И только расплывшейся точкой химического карандаша на карте командира осталось зафиксировано место этого захоронения...
Внешне мужественно, перед односельчанами, перенесла Величада сообщение о гибели мужа и только Сенька стал свидетелем её горя: всю ночь проревела его бабка за столом перед поставленной фотокарточкой деда и мало чем отличался её подвыв от воя Кушта во дворе. Сев рядом и обняв Величаду, гладил всю ночь Сенька её по жестким, седым волосам на голове, сам постоянно пытаясь сглотнуть горестный ком и не вытирая нескончаемых слёз...
...Уже под утро, когда улеглась за окном вьюга, затихла и Величада обессиленно за столом. Сидели беззвучно двое родных под суровым и пристальным взглядом с фотокарточки, осознавая с ужасающей душу остротой невосполнимую потерю и свыкаясь жить дальше с болью этой потери...
Именно тем утром, после недолгого колебания, поделилась с Сенькой Величада своей, ранее скрываемой тревогой. Рассказала она Сеньке о своём земляке Тимофее Каневе из соседнего с Поноем села Каневка:
- ... он племянник умершего, служившего темным силам шамана. Бездетным тот был, потому и многому научил перед смертью Тимофея - передал ему знания свои...
Знает Тимофей и о "Даре Великанов", а по слухам - стал и обладателем его после странной смерти своего дяди. Поговаривали люди, что причастен к этой смерти Тимофей. Меня, Сенька, и отец мой предостерегал перед смертью: опасайся, мол, его. Кружил Канев последние месяцы, высматривал-выслеживал что-то таясь у зимней избушки отца, - нарастающий гнев помогал набирать силу потухшему голосу Величады. - Никому не рассказывала я, Сенька, но когда проводила в последний путь отца, то уезжая тогда на оленях - стрелял в меня кто-то дважды, да промахнулся. Я его, стрелка, не видела, да ТОЧНО знаю - он это, Тимошка Канев стрелял... Надеялась я, что на войну его призовут, да получила два месяца назад известие из Поноя, что сбежал по пути к фронту Тимофей - ищут его органы как дезертира. А теперь главное, Сенька, - набрал силу голос старой лопарки, - Был он тут, возле села кружил в ноябре прошлого года - меня выслеживал. Сейчас его нет рядом - но ЗНАЮ я, весной объявится: ведёт его темная сила, не отступится он от того, чтобы завладеть тем, что я от отца ПРИНЯЛА...
- Да ты не бойся никого, Сенька, - взъерошила волосы на голове встревоженного внука Величада, глядя на него с любовью, - Пока я, да Кушт с тобой - никто тебя тут не обидит! А ты лишь расти скорей: вот исполнится тебе шестнадцать, тогда, после обряда, передам я тебе то, что дед завещал - и никакой Тимошка нам тогда страшен не будет!
... С ранней весны обрёл Кушт волю: после продолжительного общения с ним Величады (что-то долго шептала ему в настороженное ухо хозяйка, а о чём - никому неведомо), ею был снят с него ошейник. От кончика носа до кончика хвоста пробежала по нему волна встряски отвращения к ненавистной цепи, но не рванул он на долгожданную свободу, а будто приклеился с того времени к Сеньке. Выходя из дома, Сенька знал - куда бы он не направлялся, но где-то рядом, на взгорке ли села, в лесу ли - всегда присматривает за ним верный страж, игнорируя загулявших сук и откровенно презирая трусливо облаивающих его с безопасного расстояния сельских кобелей... Невозмутимым, но настороженным сфинксом контролировал Кушт любое передвижение Сеньки, любой его контакт с ровесниками или взрослыми при выполнении им колхозных работ. Его мудрая невозмутимость матёрого кобеля сменялась на щенячью радость только когда рядом были и Сенька и Величада. А такое случалось часто - бабка с внуком выходили за пределы села на сенокос, сбор ягеля, ягод, грибов, на заготовку дров. Тёмной волчьей тенью Кушт бесшумно нарезал вокруг них увеличивающиеся круги по лесу, замирая вдруг и принюхиваясь к запахам лесным - охранял родных людей неустанно и чутко...
Прошло лето и осень 1942 года богатого на кровавые события на фронтах ... Здесь же, на Терском берегу, было тихо. Разве что пролетали высоко в небе немецкие самолёты-разведчики, да было атаковано стадо коров близ соседнего села одним из них. Прошелся, заскучавший видимо, лётчик на бреющем, поливая огнём из пулемётов разбегающихся в ужасе бурёнок и улетел за горизонт, оставив биться в предсмертной агонии трёх коров, да вжавшегося в землю, очумевшего от страха подпаска-пацана... Не подтвердились опасения Величады - не проявил себя никак неведомый Сеньке Тимофей Канев...
Проявился он 17 июня 1943 года и не суждено было уже забыть тот страшный день Сеньке до последнего часа своей жизни...
...На это, не более семи метров в длину и не более полутора метров в ширину "окно" чистой воды на краю бескрайнего болота, Сеньке прошлой осенью указала Величада. Метрах в ста от болотины располагалось небольшое озерцо, в котором сельские ребятишки ловили небольшую плотву. Нет-нет, но иногда, счастливцам, удавалось вытащить и большую щуку до пяти килограмм. Набегали тут же другие рыбачки наслышанные о удаче товарища, но сколько не стегали рыболовными снастями поверхность этого озерка - завладеть вторым достойным экземпляром, уже не удавалось... А через некоторое время, после обрыва нескольких лес у ошарашенной ребятни - опять какому-нибудь счастливцу удавалось вытащить многокилограммовую щучину!
Где прятались, куда уходили щуки на длительное время - было загадкой. И только Величада, как-то указала Сеньке на этот водный просвет на болоте:
- Да вот же! Уходит щука по водным, подболотным каналам из озера - отстаивается тут!.. Бросай блесну в это "окно" - вся щука твоя будет!..
Тем ранним утром 17 июня 1943 года, на цыпочках, покинул Сенька избушку, в которой, кроме него, посапывала под старым кожушком уставшая после вчерашнего сбора ягеля Величада... Избушка эта, расположенная на небольшой полянке елового островка вблизи соснового бора, всегда служила пристанищем Котловым при двух-трёхдневном уходе из села на сбор ягеля. Туманное, стылое утро заставило Сеньку передёрнуться от озноба, когда он осторожно, стремясь не скрипнуть дверцей избушки, покинул её ночное тепло. Пресекая недовольное ворчание насторожившегося Кушта, вскочившего на ноги на месте своего ночного бдения у высокой кучи собранного ягеля, цыкнул на него Сенька и поправив на плече выцветший мешок с рыболовными снастями, стремясь не хрустнуть случайной веткой, направился по тропинке прочь от избушки. Встревоженный Кушт преградил ему дорогу. Обнял за шею его Сенька, зашептал ему в ухо хриплым со сна голосом: - Ну не ворчи, Кушт, не буди бабку.. Давай быстро смотаемся - удивим-порадуем Величаду: она же любит щуку! Тут всего-то два километра до того "окна", - и огладив верного друга, быстро пошел по тропинке, с замиранием сердца ожидая решения Кушта, который мог и не позволить ему осуществить задуманное. Не видел Сенька того, как в растерянности, глядел несколько раз Кушт, поворачивая лобастую голову, то в сторону избы, то в сторону уходящего по тропинке и, приняв решение - рванул за Сенькой, обходя его слева от тропинки...
...Учащённо билось сердце и какими-то волнами жара обдавало всё тело Сеньки, несмотря на то, что давно стыли его промокшие в кирзовых сапогах ноги. Бились пульсом в голове обрывки мыслей невообразимыми радостными сполохами: - ".. Вот это - да!.. Вот это - да!.. Два заброса - две щучины!.. Вот это - да!..."... Утопая сапогами по щиколотку в болотистом, заметно гуляющем под ногами "ковре", он добрался до тропы и в изнеможении сел-опустился на лежащую вдоль её сухую валежину. Восстанавливая дыхание, он рассматривал две огромные щучины лежащие у его ног. Дрожащие пальцы рук ещё помнили пугающую тяжесть нависшую на "тройник" блесны и ранее не ведомую им силу сопротивления этих рыбин. Со стыдом вспомнил Сенька мысль свою недостойно-трусливую, когда взяла блесну вон та, вторая, килограммов на семь щука и властно, на первых порах, превосходила его в силе: - "...Не вытяну!.. Утянет в воду!.. Бросить..."
- Кушт! Смотри, Кушт, чем мы Величаду порадуем! - счастливый Сенька оглянулся назад, разыскивая взглядом верного спутника и осёкся его голос на последнем слове... Не обращая никакого внимание на призыв Сеньки, седомордый страж закаменел, обратившись весь в слух на вершине небольшого угорья, отвернувшись от него - весь подался в ту сторону, откуда они пришли...
- Кушт, ты чего? Что там унюхал? - приставая с валежины ещё успел промолвить Сенька и, холодея от предчувствия недоброго, услышал грозный рык-подвыв Кушта и увидел как пёс понёсся по тропе обратно, оставив(!) его, забыв(!) о нём!..
- "Там же Величада одна осталась!" - молнией пронеслось в голове у Сеньке и ахнув, обмерла его душа в ужасающем предчувствии неизбежной беды...
Не обращая внимание на ветки хлеставшие его по разгорячённому лицу, Сенька бежал по тропинке к избушке, а предчувствие СТРАШНОГО не рассасывалось, а всё более и более охватывало его. Он вбежал уже в густой ельник - до избы оставалось ещё чуть больше чем пол-пути, когда два, одно за другим, хлестких, приглушенных расстоянием, винтовочных выстрела остановили его... Задыхаясь от навалившегося ужаса он вслушивался в звуки, но не услышал ни лая Кушта, ни каких вскриков и только назойливый стрекот сопровождающей его бег сороки назойливо лез в уши...
Преодолевая ватное бессилие в онемевших ногах, он продолжил бег к избе, не обращая внимание то ли на пот, то ли на слёзы заливающие глаза. Тропа привела его, бегущего, на край косогора и тут подвела его ветвь берёзы, за которую он уцепился, перенося тяжесть тела при попытке уклониться от валуна нависшего над тропой: с еле слышимым хрустом сломалась она, и кубарем полетел Сенька вниз по крутому косогору, больно ударяясь о выступающие камни, коренья... Лёжа внизу, среди смятых им метровых чахленьких берёзок, выросших у непроходимой стены огромных разлапистых елей, он, задыхаясь и морщась от боли, лежал некоторое время обездвижено восстанавливая дыхание, держась двумя руками за расшибленное колено... В какой-то липкой тягучести ползли горькие, обрывистые мысли: - "...не успею... бабуля, родная... опоздаю..."
Он лежал на спине и смотрел в утреннее безоблачное небо, которое было безмятежно и радостно в зарождающихся солнечных лучах, когда увидел то, что заставило его обмереть... На сорокаметровой высоте, едва не касаясь верхушек седых елей, летел-плыл человек!.. Мужчина, лет тридцати пяти, с задранной до подмышек малице, крепко прижимая к груди ладони, удерживал нечто святящееся между пальцев. Оно было закутано в сложенную в несколько раз полосу сетевого полотна, завязанного в большой, комком, узел, и его концы, свисая, чуть заметно шевелились на боку летящего, под слабеньким утренним ветерком... Перекинутая через правое плечо и шею мужчины винтовка нелепо провисла до его колен на ремне, но он не обращал на это внимание... Его потное лицо, заросшее какими-то островками недельной чёрной щетины было в недовольно-болезненной гримасе, и увидел Сенька, как косится летящий на правое поджатое колено, брючина на котором была порвана и в кровавых пятнах... Всё это Сенька отметил каким-то сторонним зрением: взгляд его был прикован к тому, что висело на левом плече мужчины... Этот мешок из медвежьей шкуры он УЖЕ ВИДЕЛ ранее - именно его привезла когда-то Величада от своего отца!
Лёжа оцепеневший, осознавал Сенька, что если увидит его Тимофей Канев (а то, что это именно он - сомнений у Сеньки не было) - это будут последние минуты его, Сенькиной жизни, но Канев, пролетая практически над ним, задрал голову к безоблачному небу и дико, по-звериному, взвыл торжествующе-гортанно, и через мгновение скрыли верхушки ели летевшего на северо-восток...
...Подволакивая зашибленную ногу, Сенька вышел к избушке. Первым он увидел Кушта... В смертельном оскале, вывалив язык, лежал в луже крови у костровища, вблизи избы, верный пёс... Неестественно скрученная вбок задняя часть его тела с открытой раной на спине и тянущаяся полоса крови за ним, говорили о том, что он ещё полз на передних лапах к тому, кто выстрелом перебил ему позвоночник... А голова Кушта была в ярости разбита убийцей прикладом винтовки уже потом... Перед распахнутой дверью избы, на земле на боку лежал закопчённый чайник, смятая кружка, кожушок, которым накрывалась Величада... Чуть слышимый стон донёсся до Сеньки из избы и надеждой полыхнуло в голове его: - "Жива!"...
Он чуть не наступил на Величаду лежащую в избе у порога и увидев её - оборвалось его сердце. Не лицо, а кровавая маска вместо её лица ужаснула Сеньку! С воплем упал он на колени, приподнял голову Величады и пачкая руки в липкой крови, стал обтирать её лицо... Со стоном, подавая признаки жизни, выпростала из-под себя руку Величада и нащупав плечо внука, чуть слышно, но с невообразимым облегчением, выдохнула разбитыми в кровь губами: - Жив!.. И тут же, поникнув головой, зашлась стоне невыносимой боли...
- Бабуля, милая, где, где болит у тебя? - захлёбываясь в рыданиях, вопрошал Сенька к обмякшей в его руках Величаде... И зашлось в ужасе его сердечко, когда прерывистый шепот Величады поведал ему:
- Тимошка... Глаза мои резал... Смотреть боялся... Ду... дурачок... Грозился тебя убить, если не отдам... Отдала ему... Тут хранила... Прости меня, Сенька...
Каждое слово, произносимое с нутряным бульканьем, давалось Величаде с трудом, а Сенька в ужасе смотрел в кровавые, в каких-то ошмётках, провалы её глазниц...
- ... потом ножом в спину бил... Горячо... Больно! - угасающий голос Величады прерывался стонами, но продолжала старая лопарка выбрасывать из себя с усилием слова, которые забирали её последние жизненные силы - ...ты не пачкайся... Не мсти ему... Чист будь... Пусть власти... В верховьях Юканьги он.., прячется там... Один теперь будешь... Живи, Сенька... Надо жить...
...Что заставило бригадира Зинаиду Клещёву в тот день самой поехать к Величаде за вывозом ягеля, а не направить к ней какого-нибудь пацана, она и сама не знала... Потом уже, по истечении времени, объяснила немногословный бригадир ахающей, расспрашивающей своей бабьей бригаде: - Как кольнуло что-то в сердце - услышала в голове зовущий к себе голос Велюшки...
Только через два дня, после прибытия по морю из райцентра двух сотрудников милиции, подробно рассказала под протокол Зинаида, что увидела она у лесной избушки Величады, когда подъехала туда вечером на телеге, с запряженной в неё старой кобылой Майкой. Рассказала о том, как вырывала из рук оцепеневшего Сеньки тело мёртвой Величады; как, убедившись в смерти старой лопарки, приводила в чувство её внука; как, не тронув ничего в разгромленной избушке и вблизи неё, подняла на телегу и повезла в село принявшую страшную смерть односельчанку с сомлевшим её внуком; как укладывали на ледник фактории Велюшку; как страшно кричал и вырывался из бабьих рук Сенька, когда навешивали замок на дверь, за которой на куче колотых кусков льда остался лежать последний родной ему человек...
... Два дня пролежал Сенька в горячечном забытье в осиротевшем доме под присмотром молчаливой, не снимающей чёрный вдовий платок по погибшему сыну, двоюродной сестры деда... На третий день, не вставая с кровати, потухшим, еле слышимым голосом, начал было рассказывать он двум милиционерам о событиях того утра, но когда дошло его повествование до момента ухода утром из избы на рыбалку, попросили его сотрудники показать всё на месте. Прятали глаза милиционеры, когда ослабевшего Сеньку одевала плачущая сестра деда, но были непреклонны они в своём решении: - Надо, парень! Надо тебе всё на месте показать...
Трясся на телеге Сенька, бездумно уставившись на проплывающие мимо радостные берёзки, горделиво хвастающихся миру новым изумрудного цвета духмяным листом. В оцепенелой своей отрешенности не обращал Сенька внимание на поглядывающего на него с отцовской жалостью пожилого постоянно подкашливающего милиционера, но когда въехала телега на полянку перед избой, забелел он вдруг лицом увидев труп Кушта и еле успели попутчики подхватить его падающего навзничь, потерявшего сознание...
...Хоронили Величаду всем селом на следующий день... Обмыли женщины ставшее каким-то невесомым сухонькое тело лопарки, непроизвольно отводя взгляды от грубой стёжки шва от подбородка до паха и от страшных провалов пустых глазниц мученицы... Лежала Величада в гробу с наложенной на глазницы белоснежной тряпицей и ахнули провожающие в последний путь односельчане увидев благость на её лице и всепрощающую полуулыбку на разбитых губах... Когда вынесли гроб из дома, заголосили бабы так, как давно уже не голосили: выплёскивали в слезах и причитаниях и жалость к великой труженице, и свои боль и горе накопленное за годы войны...
Сенька шел рядом с телегой везущей гроб с Величадой, спотыкаясь от слабости, но не отводил взгляда от приближающихся крестов сельского кладбища...
Он всё рассказал вчера милиционерам о событиях того утра. Не упомянул только о том, что видел летящего убийцу Величады и Кушта: знал, что не поверят. Назвал и произнесённую Величадой перед смертью фамилию убийцы - Тимофей Канев, но вот то, что он скрывается, со слов умиравшей Величады, в верховьях реки Юконьга - не озвучил...
Безучастно смотрел он вчера, как запыхавшийся один из милиционеров принёс с того места, где Сенька рыбачил в то страшное утро, мешок с его рыболовными снастями и две уже протухшие на дневной июньской жаре щуки. Не высказал он никаких эмоций когда радостно оживились сотрудники милиции, обнаружив при осмотре две винтовочные гильзы в траве перед избушкой. Отрицательно и недоуменно помотал головой на вопрос, знает ли он, что хранилось в тайнике под топчаном на котором спала Величада: обнаружила его пустым следственная группа...
...Засиделись в тот вечер жонки за поминальным столом в доме Котлова... Много добрых слов о себе услышала бы Величада, коль была бы жива. А, может и услышала?!..
Сидел Сенька единственным мужичком среди баб, у торца стола рядом с маленькой фотографией Величады, прислонённой к рюмке с водкой накрытой ломтём хлеба. В какой-то момент замерли испуганно женщины, услышав его глухой голос со взрослой мужской интонацией, ранее неведомой у двенадцатилетнего пацанёнка:
- Любила Величада песни наши... Пойте, женщины!.. Она рада была бы, наша Величада...
Зашмыгали было опять носами бабы, но повела уже чуть слышно Анна-соседка песню и подхвачена она была ими, пропитанная извечной тоской и скорбью поморок по ушедшим в моря студеные суженым, отцам да братьям...
Ранним росистым утром, с большой охапкой только что наломаных веток распустившейся черёмухи, по дороге на утреннею дойку, забежала на кладбище восемнадцатилетняя Зина Попова. Не смогла она вчера проводить в последний путь Величаду - до вечера прохлопотала с ветеринаршей у "рекордистки" Розки, которая долго не могла разродиться телёнком. Лавируя между оградок, донесли её быстрые ноги до могильного холмика лопарки и... остановилась она вдруг, испуганно ахнув... В большой, не по размеру фуфайке, свернувшись клубочком, спал Сенька, привалившись к могильному холмику своей бабки!.. С ужасом рассматривала Зинка стоящую рядом со спящим тачку и прислонённую к ней лопату - предположила самое страшное, но приглядевшись, увидела слева, в непосредственной близости от могильного холмика, камешками выложенное слово "Кушт" и всё поняла!.. С разрываемой сердце жалостью, пав на колени и не обращая внимание на выпавшие из рук веточки черёмухи, растолкала-разбудила она перепачканного землёй Сеньку и когда увидела, что раскрыл он сонные глаза свои, затараторила с испугом:
- Ты что, Сенька?.. Нельзя так... Нельзя собак хранить на кладбище, где людей хоронят! Грех это!
Встав с земли и отряхнув штаны, сказал ей глядя в глаза Сенька:
- Бабушка ночью приснилась... Кушта к себе звала... Пусть рядом будут... Ты, это.. Не говори никому!..
- Ох, дурачок, ох, дурачок, - растерянно повторяла и повторяла Зинка, выбирая вдавленные в грунт камешки, составляющие слово-кличку на месте захоронения пса, и отбрасывая их, - Ну, ладно! Никому не скажу, но и ты молчи!.. Иди домой, а то схватиться тётка Лиза, что тебя в доме нет - всё село с ума сведёт. Беги давай, а я тачку к фактории сама отвезу...
...Судьба Сеньки, ставшего сиротой, недолго обсуждалась на правлении колхоза: под вопрошающими взглядами женщин, заверила двоюродная сестра его деда - Елизавета Стрелкова, что возьмёт его к себе. Тем обсуждение и ограничилось... Но не сумела надломленная своим-то горем Елизавета заставить перейти жить Сеньку в свой дом, и как-то свыклись со временем односельчане с тем, что живёт в просторном доме Котлова его несовершеннолетний внук один, изредка навещаемый родственницей, чтобы взять что-то из его вещей на постирушку, сварить немудрёный обед, да навести раз в месяц генеральную уборку... Не давал повода Сенька тревожится кому бы-то ни было за него - вёл хозяйство рачительно, обстоятельно: таскал воду, заготовлял-колол дрова, белил печь, обрабатывал огород, по субботам топил баню.
Через неделю после сороковин по Величаде, поздним вечером, убедившись, что с улицы его никто не видит, юркнул Сенька в баню, где закрыл за собой дверь на крючок. Сдвинув в предбаннике лавку и убрав домотканый половик, приподнял лезвием топора крайнюю доску-половицу. Наклонившись, вытащил из ниши-тайника длинный свёрток и тяжелую жестяную коробку завёрнутую в порванную клеёнку. Уже дома, закрывшись изнутри и задёрнув занавески на окнах, развернул длинный свёрток, замотанный в несколько промасленных тряпиц и с чуть слышимым стуком выложил на столешницу то, что не сдал в первые дни войны его дед. Лежала на столе, тускло поблёскивая маслом, двенадцатизарядная винтовка Винчестера.
С извечной мужской любовью к оружию разобрал Сенька винтовку и приступил к её чистке. С благодарностью вспоминал он деда, который не только позволял, но и поощрял с малолетства Сенькину тягу к оружию: объяснял дед ему тогда, для чего служит та или иная деталь; последовательность сборки-разборки; тактико-технические особенности этой безотказной, лёгкой в обращении винтовки. Сорвав клеёнку с ящика, вытащил штук шестьдесят патронов из загустевшего солидола и протёр-снял с них слой смазки... Этой же тёмной ночью конца августа отнёс он винтовку и патроны к лесной избушке Величады и спрятал их в вырытом им тайничке, метрах в пятнадцати от входа в избушку под старой с низкими и разлапистыми ветвями елью. За неделю до этого, так же ночью и совершенно безбоязненно, пришел в избушку Сенька, где при свете принесённого огарка свечи, навёл порядок в ней... С тех пор, вечерами, после работ в колхозе, уходил в эту избушку Сенька, что не осталось незамеченным односельчанами. Ахали они, суеверные, на первых порах: - "И как не боится-то пацан?!..". Сами они давно обходили эту избушку после той кровавой трагедии там разыгравшейся, что было на руку Сеньке. Не знали односельчане того, что затопив печь в избушке и набросав в её зев шишек - для обильного дыма из трубы - скрытно прятался под елью вечерами Сенька и держа на прицеле винтовки вход в избу, часами, не шевелясь, ожидал подхода к ней убийцы его Величады и Кушта... С чего решил он, с детской наивностью и с не детской ненавистью к Каневу, что объявится убийца тут, придёт за его жизнью, было неведомо. И только с первым снегом выпавшим в начале ноября, разочарованно осознал Сенька, что не дождётся, не расквитается он с Каневым ТУТ за убийство им Величады...
...А через год, в том же несчастливом для него месяце-июне, произошли коренные изменения в его жизни. После непродолжительной болезни умерла застуженная на весенней путине его опекунша Елизавета Стрелкова. Скорым и жестким было решение власти колхозной: "... отправить сироту Котлова Семёна для дальнейшего проживания и учёбы в интернат села Кузомень..." Припомнились Сеньке на том заседании и его лютый мордобой с Колькой Семенихиным; и его одиночное проживание в доме; и его постоянные уходы в лесную избушку Величады...
Через три дня после этого решения, стоял Сенька, держась за борт покачивающейся на волне доры, и смотрел неотрывно на удаляющийся от него дорогой сердцу берег родного ему села. Подсказывало ему что-то: не скоро он вернётся сюда, но, подавляя боль расставания, понимал чётко Сенька - его отъезд приблизит его к исполнению всего того, о чём мечтал весь прошедший год... Осознавал уверенно - изменения в его жизни приближают его, пусть на шажок, к тому, чтобы начать поиски "Шарьей пятки", где добудет он там то, что позволит уравняться ему в силе и возможностях с убийцей Величады и Кушта при их встрече. А то, что она произойдёт - он не сомневался!...
4. Посёлок УМБА (бывший Лесной), НОЯБРЬ 2004 года
...Сидя за рулём "УАЗика", нетерпеливо сотрясающегося прогреваемым двигателем, Сергей повернулся к сидящим в салоне товарищам, окинул их взглядом и спросил:
- Так! Всё взяли? Ничего не забыли?...
- Трогай, Серёга! - дурашливо возопил Гирька и сдёрнув с шишковатой головы ушанку, помахал ею на заледенелое боковое стекло дверцы, - Пока, Вельмежка!.. Спасибо за приют и ласку!.. Ехай давай, Серёга!..
Хохотнули все в машине, помня рассказ Сергея о том, что именно так, именно этим словом "Ехай!", даёт команду начальник милиции, своему водителю служебно-персонального "Жигулёнка", трогаться с места...
Не вникая в смысл слов писклявого тенорка Гирьки, прерываемого вспышками хохота Сашки и Николая, выслушивающих его очередную байку, разгонял машину Сергей по лесной присыпанной девственным снежком дороге и улыбался... Всего-то лишь неделя прошла со дня его "побега" из цивилизации на природу, а он уже чувствовал себя бодрым, отдохнувшим, готовым опять погрузиться в опостылевший мир раскрытия преступлений, хитромудрых интриг со спецконтингентом, в мир долгих вечерне-ночных бесед "по душам" в его кабинете с теми, кто совершил преступление, но пока ещё в этом не признался... Порыкивая мотором, летела стрелой машина в тоннеле берёз, сомкнувшихся в выси верхушками осыпанными поблескивающим инеем - везла домой, в посёлок, компанию из трёх рыбаков и одного охотника не скрывающих суетливую радость от ожидания встречи со своими родными...
Проскочив мост через реку Рума и прижавшись к обочине, остановил машину Сергей.
- Пассажиры могут выйти, оправиться, размять ноги, перекурить, - объявил он обрадовавшимся завзятым курильщикам, которым не позволял курить в салоне всю дорогу. С радостной суетой, подталкивая друг-друга и на ходу доставая сигареты, полезли из машины товарищи, а он, захватив двадцатилитровую канистру, трусцой направился по узким мосточкам к небольшому срубу с навесом. Снимая с гвоздя деревянный объёмный ковш вырезанный из берёзового нароста и воронку сделанную из верхней части пластиковой бутыли, он в очередной раз поблагодарил про себя неведомого ему человека облагородившего родник, вода в котором была необычайна вкусна. Завинчивая крышку на канистре, вспомнив, другой рукой достал из кармана неделю молчавший мобильник и, набрав пин-код, вошел в сеть... "- Ух ты!.. Кому это я так нужен, что десятки раз за последние два дня, настырно, дозвониться до меня жаждал?" - пронеслась мысль, когда увидел он перечень количества попыток входящих звонков с неизвестного ему ранее телефона и тут же, заставив его вздрогнуть, зазвучала мелодия вызова.
- Слушаю, - бросил он в телефон и съёживаться стало, как сдуваемый воздушный шарик, его хорошее настроение: просигнализировала ему не подводящая его интуиция: - Ничего хорошего ты не услышишь!
- Сергей Сёмёнович, это Вы? - пророкотал уверенным баском незнакомый ему голос.
- Да я... Слушаю Вас...
- Сергей Семёнович, нам нужно срочно встретиться!.. Впрочем... Поговорите вот тут... Сергей услышал шорох передаваемого в чьи-то руки телефона и торопливо-знакомый тенорок начальника его отдела милиции зачастил: - Привет, Сергей, это я - Алексей Вадимович... Когда в Умбе будешь? Ждём тут тебя второй день...
Холодок тревоги сжал сердце: - Вадимыч, с моими что-то? Что случилось?..
- Нет-нет, Сергей, - твои все в порядке: нужен ты тут...
Понизив голос, спросил Сергей настороженно:
- Кто там меня ждёт, Вадимыч? "Гестапо"?.. - и тут же услышал отдалённый басовитый хохоток неизвестного и торопливое начальника:
- Нет-нет! Тут другое... Подъезжай, мы тебя в моём кабинете ждём, - и опять раздался голос позвонившего, принявшего мобильник уже из рук начальника:
- Уверяю Вас, Сергей Семёнович, - я не из службы собственной безопасности МВД... Я, а вернее, мы - из другого ведомства: приехали к вам за помощью, за консультацией. Подскажу Вам откуда мы: нам тут видно, что Вы у речки Румы находитесь... Догадались, с какого мы ведомства? - и опять хохотнул, - Во сколько вас ждать?..
Сергей, непроизвольно осматривая местность вокруг себя, не скрыл своей растерянности в голосе:
- Так... Пока доеду.. Пока помоюсь... Часа через два буду в кабинете у начальника...
- Ждём! - властненько так бросил в трубку неизвестный и отключился первым...
...Почему-то тараканы проживали в отделе милиции только в кабинете начальника, хотя этой странности, наверное, было объяснение. Каждое утро начальник на широком подоконнике окна приступал к приготовлению пищи для своих любимцев - птиц, их было более чем тридцать штук, порхающих в вольере, для которого была отведена одна из стен кабинета. Под многоголосое и радостное чириканье своих питомцев, крошил он старательно ножом на подоконнике грецкие орехи, виноград, варёные яйца и мясо, пинцетом раскладывал по отсекам кормушки каких-то червячков и личинок, доставая их из многочисленных таинственных ящичков, насыпал различные семечки. В ожидании завтрака сновали по подоконнику не менее радостные тараканы, но рисковали: иногда откладывал начальник нож, чтобы ловко ухватить одного из усачей и тут же скормить его одному из пернатых питомцев через сетку вольера. Трюк с пойманным тараканом хозяин кабинета мог осуществить и в тот период, когда поил кофе кого-нибудь из гостей. Сергею доводилось несколько раз наблюдать эту процедуру: отставив свою чашку, начальник милиции двумя-тремя хлопками по столу ловил рыжего проказника, вдруг выскочившего и слаломом пробегавшего по столешнице между чашек оторопевших высокопоставленных гостей, чтобы потом с гордостью скормить его одной из своих птичек. Странно, но после этого гости, как правило, отодвигались от стола и поблагодарив, убеждали хлебосольного хозяина кабинета, что напились кофе... Об этом птичьем пристрастии полковника милиции, начальника Терского ОВД с характеризующей его хобби фамилией Клюев, было известно многим в Мурманской области и за её пределами: не зря же сам Дроздов из "В мире животных" посетил его кабинет в прошлом году, посвятив затем ему целый фильм в своей телевизионной передаче...
... - Разрешите, товарищ полковник, - Сергей зашёл в кабинет начальника, когда тот стоял у птичьего вольера, и судя по брезгливой оторопелости на лицах двух его гостей, им только что был продемонстрирован трюк с тараканом.
...При знакомстве с гостями, заглянул Сергей в раскрытое удостоверение одного из них и взлетели вверх его брови удивлённо-уважительно: на фоне российского триколора, прописаны были ФИО, должность-звание владельца и название самой могущественной и закрытой службы, к которой он принадлежал... Скосив взгляд на начальника, увидел как тот торопливо и как-то испуганно кивнул, сообщив при этом:
- Да-да, Сергей: полномочия товарищей подтверждены были по телефону нашим генералом, начальником УВД с указанием обеспечить им максимальную помощь. Ну, вы тут побеседуйте, а мне отлучиться надо, - и с нескрываемым облегчением покинул кабинет...
- Ну, что, Сергей Семёнович, - усаживаясь на стул, приступил Марк Витальевич (коль верить записи в удостоверении), - не буду ходить вокруг да около: ждёт нас вертолёт в вашем аэропорту... Нужно нам вылететь в одно место, где Вы должны опознать труп человека, обнаруженного на льду одного из озёр соседнего района граничащего с вашим... Готовы?...
- О, как! - ошарашенно откинулся на спинку стула Сергей, - А что, кроме меня и опознать ваш труп некому? - и улыбнулся криво. Но не приняли гости его насмешливый тон - смотрели на него серьёзно, неулыбчиво:
- Значит некому! - вступил в разговор второй, - Кроме этого, есть и другие причины, требующие именно Вашего присутствия при опознании...
- Ну, что же - надо, так надо... Супруге позволительно позвонить-предупредить?
- Да, без проблем, - потянулся было к недопитой чашке Марк Витальевич, но, вспомнив что-то, брезгливо отдёрнул руку, - Только будьте добры, без лишних подробностей...
- Надолго улетаем? - спросил Сергей набирая мобильный номер жены и... не понравилась ему пауза и лёгкая заминка с ответом старшего по должности Марка Витальевича на его вопрос.
- Ну-у, думаю до завтрашнего вечера управимся, - блуднул тот взглядом и добавил, - коль никаких непредвиденных осложнений не будет...
...Ему оставалось только натянуть на своё лицо привычную маску невозмутимости опытного опера, чтобы не показать свою растерянность этим двум хлыщам привыкшим повелевать. Мысли же его неслись вскачь: - "Думай! Думай!.. Я должен вспомнить!.. Что-то они мне сказали такого, что я почувствовал прошмыгнувший мимо меня ответ на их предложение вылететь куда-то!.. Так... Он вякнул о трупе, который я должен опознать... Да! Именно тогда промелькнула у меня даже не мысль, а лёгкая тень её, которая бы объясняла их интерес ко мне!.. Этот Марк сказал, что мне нужно опознать труп обнаруженный на льду озера... ВОТ!!! Именно тогда моя интуиция пискнула ощущением ЗНАНИЯ ответа!.. Думай!!"
- Сергей Семёнович, - повернулся к нему в машине старший, когда они подъезжали к аэропорту, - не сочтите за недоверие к Вам, но будьте добры - выключите Ваш мобильный телефон и сдайте его моему напарнику... И добавил, извиняюще улыбнувшись: - "Сим-карту" можете достать из телефона и держать при себе.
Сергей безучастно отключил телефон и отдал его сидевшему рядом с ним второму службисту.
Отворачивая лицо от порывов разгулявшегося студёного ноябрьского ветра, они скорым шагом подошли к вертолёту "МИ-8", боковая дверца которого открылась сразу же, как только они вышли на поле аэродрома. В темном проёме появилась фигура в комбинезоне выставившая небольшой трапик по которому они, не замедлив быстрый шаг, взошли в салон вертолёта... Его внутреннее убранство ничем практически не отличалось от обычного, но отметил Сергей то, чего не видел ранее в вертолётах подобной серии: иллюминаторы были наглухо закрыты какими-то "шторками"-жалюзи, исключающими возможность увидеть то, что за бортом. Подобными же "шторками" была ограждена задняя часть салона вертолёта.
...Заглушивший все другие звуки ревом работающего двигателя, сотрясаясь всеми своими сочленениями, летел вертолёт в неизвестное для Сергея... Закрыв глаза и расслабившись внешне, он продолжал лихорадочно размышлять:
"... - Так... Труп на льду озера... Вчера вечером я был на льду озера - с ребятами снимали сети из-подо льда... Что было за эти дни на озере необычного?.. Ничего... Всё обыденно... А по пути в дом?.. В самом доме?.. НЕОБЫЧНОГО???.. ВОТ!!! Сашка видел ЛЕТЯЩЕГО ПО ВОЗДУХУ ЧЕЛОВЕКА!!!.. Да! Вот ОНО!!!..."
Все пазлы сложились в одно панно и интуиция его возликовала: теперь ему была известна причина интереса к нему представителей могущественной службы!..
"... - Но почему меня привлекли, а не Сашку?.. Он же видел летуна, а не я!.. И откуда они могли узнать, что он видел? Мы были ещё сегодня утром на Вельмежке безтелефонной, а они УЖЕ ждали меня в Умбе... Значит дело во мне?... А что знаю я?.." И внутренне холодея, Сергей отчётливо осознал: " - ЗНАЮ!.. Семён Виктуринович Котлов!.. Вот ОНО!.. Что он мне тогда рассказывал в турлагере, два года назад, о летящем по воздуху человеке?.. Точно!.. А ещё ранее, он ещё чем-то удивил меня... Да! Я знал, что он ВООБЩЕ не употребляет спиртное и меня тогда поразила его готовность поднять рюмку, когда Женька Воропенко нас за стол позвал... Что он тогда сказал?.. "...У меня тоже есть причина сегодня выпить..." Да, именно так он и сказал...
А я ещё подумал, что может быть он нашел то, что искал долгие годы своей робинзонады в лесах и лесотундре... А затем он озадачил меня утром словами об "отводе глаз", когда я увидел нож на его поясе... Потом, в банкетке, он непривычно долго рассуждал-философствовал о тишине, о значимости СЛОВА в жизни человека... Да! Именно тогда он упомянул свою бабку - он даже называл её имя!.. Валя?.. Влада?.. Нет... Величада - вот как её звали!.. И после этого он потряс меня сообщением о том, что видел в детстве летящего по воздуху человека!.. Но почему дальнейший его рассказ о "летуне" смазан в моей памяти, а ведь я помню, чётко помню, что весь превратился в слух, несмотря на то, что пьяненьким был... Так... Меня разбудил рано утром Женька - я спал на диване прямо в банкетке и почему-то не помнил момента ухода Виктуриновича... Женька готов был ехать в посёлок и искал Котлова... Но мы его в лагере не нашли... Точно! Помню же свою обиду, что ушел старый бродяга не попрощавшись со мной... Да, тогда, разыскивая его, мы с Женькой зашли в мой домик, и я обнаружил на своей кровати нож в чехле принадлежащий Котлову и рядом записку "Сергею на память о нашей встрече. Храни и помни." Что-то ещё было, что меня и Женьку удивило... Да! Женька тогда подозвал Джека, дал ему обнюхать нож Котлова и скомандовал: - Ищи!..
Джек тут же рванул за дом, а мы было пошли вслед, но остановились - пёс крутился на месте у глухой стенки дома и, подняв морду кверху, лаял на верхушки елей растущих рядом... Женька тогда ещё недоумевал: - Джек, он что, - на ель залез как белка? Ищи давай!.. Да, так и было - повторно, пёс привёл нас с Женькой на это же место... СТОП!!! А что если..."
Сергей похолодел от вывода, к которому он пришел, и который объяснял практически ВСЁ!..
...Вертолёт находился в воздухе уже не менее часа, и вот наступил момент, когда Сергей почувствовал, что завис в одной точке их воздушный транспорт, и по тому как заметно непроизвольно-облегченно выдохнули и подобрали под себя ноги его сопровождающие - понял он: прибыли на место... Чуть покачиваясь из стороны в сторону, осторожно стал опускаться вертолёт, и тут поразило Сергея то, что рёв мотора превратился в грохот - было такое ощущение, что садятся они в гигантскую пустую жестяную банку: с сумасшедшей скоростью вращались винты уже явно в ЗАКРЫТОМ помещении!
- "Неужели в ангар какой садимся!" - восхищённо подумал Сергей, - "Во дают! Что же это за база такая?"...
Как только коснулись колёса поверхности площадки - сразу же стал затихать невыносимый для ушей грохот вращающихся винтов... Ещё пара минут и наступила тишина, заставившая всех троих пассажиров облегчённо вздохнуть. Сергей заинтересованно поглядел на попутчиков, но не спешили они на выход, да и из рубки не выходил никто из пилотов, чтобы открыть дверцу. Марк Витальевич успокаивающим жестом ладони призвал Сергея не спешить, и тот опять откинулся на спинку креслица... Снаружи, чуть слышно, доносились звуки какой-то деятельности: прозвучал невнятно чей-то голос, властно отдавший какое-то распоряжение; слышны были звуки волочения чего-то лёгкого и металлически звенящего... Только после еле услышанного шороха-скрежета по борту в районе дверцы, вышел из рубки пилот в комбинезоне без каких-либо знаков различия и открыл дверцу. Съедаемый любопытством, Сергей преодолев три ступеньки трапика, встал на ровную бетонную площадку и... разочарованно хмыкнул... Он стоял в тускло подсвечиваемом, уходящем с изгибом вдаль коридорчике состоящем из сборных частей вроде тех, по которым уходят в подтрибунное помещение футболисты покидающие поле.
- Идите за мной, Сергей Семёнович, - предложил Марк Витальевич и, обойдя Сергея, пошел первым.
Они прошли метров 140 в этом, исключающем возможность увидеть помещение, коридорчике и только гулкие их шаги подсказывали Сергею, как огромен был ангар в который приземлился вертолёт. То, что это было помещение, он уже не сомневался: чуть слышимый гул мощного калорифера обеспечивал явно плюсовую температуру...
- Каковы ощущения, Сергей Семёнович?, - остановился подойдя к двери ведущей в неизвестное, спросил Марк Витальевич и не скрывая горделивой улыбки, посмотрел ему в глаза.
- Радостно-радужные, Марк Витальевич! - осклабился он в ответ в демонстративной, неискренней улыбке, - Коль от меня прячут секретное, значит есть надежда выйти наружу живым и вернуться домой!..
...И зашлись в смехе его спутники, по достоинству оценившие его дерзкое ёрничество - удосужился Сергей и непроизвольно-уважительного хлопка по своему плечу старшим из службистов...
...Они уже минут пять шли по явно преднамеренно-извилистому коридору внутри помещения и Сергей всё более и более поражался масштабности этого объекта. Они прошли мимо уже десятков однотипных дверей расположенных слева и справа и не имевших ни ручек, ни каких-либо табличек или нумерации на них... Взгляд Сергея фиксировал небольшие объективы видеокамер, которые, как ему казалось, расположены были через каждый десяток метров под потолком, рядом с матово светящимися плафонами, дающими какой-то мертвенно-зелёный свет... А вот запахи были различны: проходя мимо одной из дверей, почувствовал Сергей запах кухни и остро возопил его желудок, напомнив, что он сегодня только завтракал в далёком доме бывшего лесоучастка. Наконец они остановились у одной из дверей, которую и открыл Марк Витальевич приложив электронный ключ в едва заметную впадинку в ней...
- Проходите, раздевайтесь, Сергей Семёнович и присаживайтесь: сейчас чайку сообразим, - как-то устало и по-свойски, на правах хозяина, предложил Марк Витальевич, сам расстёгивая свою куртку и сбрасывая её с плеч...
Чаёк был отменный! Сергей с наслаждением отпил из большой кружки глоток горячего, крепко заваренного чая и вонзил зубы в один из двух десятков дымящихся мясным паром пирожков, только что принесённых на большом блюде напарником старшего...
- У-у!.. Знатная у вас стряпуха, - с набитым ртом озвучил восхищённо Сергей, - Душу вложила - пирожки-то, прямо домашние!
- Что есть, то есть! - горделиво подтвердил принесший пирожки, - Она у нас спец по ним... И резко осёкся - стал на глазах пунцовым, а Марк Витальевич басовито захохотал, согнувшись в смехе...
- ...ой, не могу! - вытирая слёзы и сотрясаясь в смехе, он с доброй укоризной посмотрел на проштрафившегося своего напарника, - Ты, что, Пётр, забыл, что наш гость опер: видишь, как вкрадчиво и непринуждённо он выяснил, что у нас тут и женщины работают! Эх, ты... "спец"...
...С сытой ленцой допивая чай и стараясь не встретиться взглядом с Петром, осматривал Сергей кабинет, который практически ни чем не отличался от кабинета среднестатистического чиновника... Только бросалось в глаза идеальный порядок на двух письменных столах, отсутствие окон в помещении, да поражали объёмом утопленные в ниши стен два сейфа с выглядевшей миниатюрно клавиатурой замков на мощных стальных дверцах...
- Ну, что, Сергей Семёнович, перекусили? - вытирая губы салфеткой спросил Марк Витальевич и увидев утвердительный кивок того, к кому обращался, предложил обыденно, но почему-то дрогнуло от этого что-то в душе Сергея, - Пойдём...
Но, прежде чем Сергей встал со стула, подошел к нему Пётр и протягивая нечто, предложил:
- Будьте добры, наденьте это на запястье правой руки...
С недоумением посмотрел Сергей на какой-то браслет тёмного материала, после чего вопросительно перевёл взгляд на Марка Витальевича.
- Цепляйте смело, Сергей Семёнович, - доброжелательно ухмыльнулся тот, - Не бойтесь! Это своего рода ключ для беспрепятственного прохода в нужное нам помещение - без него не войти туда! Видите, он тоже у нас на руке...
Он поддёрнул выше рукав пиджака и Сергей увидел на запястье его правой руки аналогичный браслет. Тоже самое продемонстрировал молча и его подчинённый... Сергей наложил браслет на свою руку и приложив небольшое усилие, свёл концы браслета вместе. Браслет мягко и плотно обхватил его запястье...
...Температура в этом помещении была явно ниже и уловимо для обоняния было пропитано запахом медицинских препаратов.
В полиэтиленовых бахилах, шуршащей невесомо накидке-плаще, ощущая сдавливание вокруг головы тугой резинкой шапочки-берета - стоял Сергей перед массивной дверью вместе со своими (одетыми так же) спутниками и пытался со скрываемым усилием угомонить своё сердце, которое билось учащённо...
Массивная дверь, с каким-то шипом, отошла в сторону, освободив проём, в который могла бы заехать и легковая машина...
- Прошу, пройдите, Сергей Семёнович, - голос Марка Витальевича прозвучал чуть глухо из-под марлевой маски...
...Входя, уловил боковым зрением Сергей фигуру человека сидящего за столом слева, но не на ней сфокусировался его взгляд... Прямо напротив, метрах в трёх от него, на обитой нержавеющей листовой сталью поверхности стола, лежало тело человека накрытое белоснежной простынёй. Его спутники прошли вперёд и встали слева от тела, после чего, жестом, Марк Витальевич предложил ему встать справа, напротив их... Пётр аккуратно взялся за края простыни у головы лежащего на столе и откинул её на грудь трупа...
Марлевая повязка, закрывающая нижнюю половину лица Сергея, скрыла вздрогнувший его подбородок... Ощущая то, что в него буквально впились взглядами стоящие напротив, Сергей безотрывно смотрел в мёртвое лицо того, кого и ожидал тут увидеть - в лицо Котлова Семёна Виктуриновича...
...Как-будто издалека, как сквозь вату, донёсся до Сергея голос Марка Витальевича:
- Вы знаете этого человека, Сергей Семёнович?..
- Да... - Сергей кашлянул избавляясь от внезапного сипа в своём голосе, - Это Котлов, Семён Виктуринович... Что с ним?.. Кто его так?...
- Вы уверенны в том, что это Котлов? По каким признакам вы опознаёте в нём Котлова? - игнорируя вопросы Сергея, невозмутимо задавал свои старший службист...
Сергей отвечал ему, а сам с внутренним содроганием не отводил взгляд свой от изуродованной правой половины лица и явно деформированного черепа лесного отшельника...
- ...и всё же, что с ним произошло?.. Кто его так? - поднял на Марка Витальевича глаза Сергей..
- Что с ним? - бесстрастно переспросил тот и взяв из рук Петра папку, раскрыл её, и стал зачитывать с паузами, монотонно:
- "... повреждения, каждое из которых в отдельности не имеет каких-либо специфических отличий, однако их совокупность вместе с данными по осмотру места происшествия, позволяет определить характер травмы и механизм ее развития... комплекс повреждений тела характеризуется наличием множественных повреждений внутренних органов и костей тела... повреждения располагаются больше на той части тела, которая..." - Э-э-э... Так.., - прервался он на несколько секунд, пропуская что-то в тексте, а затем продолжил: - ... голова деформирована вследствие множественных переломов костей черепа... разрушено вещество мозга... обширные кровоизлияния... перелом шейных позвонков... непрямые переломы ребер и грудины... разрывы капсул голеностопных суставов, переломы в области таза, разрывы связок в области тазобедренных суставов, компрессионные переломы поясничных и грудных позвонков, разрывы и отрывы внутренних органов брюшной и грудной полостей..." Всё поняли, Сергей Семёнович?..
- Ничего не понял! - упрямо заявил Сергей, хотя всё уже было ясно ему.
- Лукавите, батенька, - насмешливо промолвил Марк Витальевич, - Всё вы поняли!.. Но, коль желаете - отвечу вам прямо!.. Этот известный вам человек, упал с сорока метровой высоты на поверхность льда озера... Что же вы не спрашиваете, Сергей Семёнович, как, откуда, с чего он упал?.. Молчите?.. Давайте-ка напрямую и всё что знаете!.. А я вас, в случае вашего правдивого рассказа, тоже обещаю удивить кое-чем вам неизвестным...
С этими словами он прошел наискосок по помещению и подсел к человеку сидящему за столом.
- Присаживайтесь, Сергей Семёнович! - он властным жестом указал Сергею на креслице, стоящее напротив стола метрах в двух.
С каким-то усталым безразличием ко всему тот выполнил его указание.
- Теперь будьте добры, отвечайте на наши вопросы от кого бы они из нас не исходили и какими бы странными они вам не показались, а наш коллега - Анна Николаевна, будет их фиксировать, - голос Марка Витальевича был сух и деловит.
Женские, восточного разреза глаза над марлевой повязкой той, кто сидела за раскрытым ноутбуком, пристально смотрели на Сергея.
- А в другом помещении мы не могли бы предстоящую процедуру осуществить? - поинтересовался Сергей, но остался без ответа его вопрос...
- Ваша фамилия, имя, отчество? - услышал он женский, мелодичный голос...
...В каждом опытном сыскаре, поднаторевшем за долгие годы в тактике и технике проведения им самим бесчисленного количества допросов-опросов, живёт это высокомерно-тщеславненькое - "А, ну-ка, попробуй меня "расколи!"... Ещё в Умбе, с профессиональным любопытством, ждал Сергей процедуры опроса его службистами. Интересно было, как же они будут осуществлять с ним то, в чём он горделиво (и не без оснований) считал себя докой... Теперь же, ЗНАЯ о чём его будут расспрашивать и ЗНАЯ, что нет причин ему что-либо скрывать или таить - он не только потерял интерес к этой процедуре, но и тягостна она ему была почему-то... Вопросы же от трёх допрашивающих здесь, сыпались на него постоянно и безостановочно - набирал амплитуду знакомый ему маховик перекрёстного допроса. Не удивлялся он знакомой, кажущейся нелогичной последовательности вопросов: то его спрашивали о фамилии матери в девичестве, то о его причинах настырного желания изъять у Котлова незарегистрированную винтовку; то о его отце, которого он никогда не видел (одна его мать растила), то о каком-то, неведомом ему, "даре рая Сайваймо"... Потягивая минеральную воду прямо из бутылки поданной ему Петром, обстоятельно и полно отвечал он и на регулярно повторяемые, продублированные вопросы... Его назойливая интуиция что-то пыталась ему робко подсказать, но только на двадцатой минуте набирающего темп допроса, обратил он внимание на то, что у женщины сидящей за ноутбуком, количество чуть слышимого пощёлкивания нажатий на кнопки клавиатуры, в разы меньше, чем этого требует запись его показаний. Да и "ноутбук" был у неё какой-то странный - массивный, в каком-то футляре... Как-то лениво и безобидно он осознал: - "Ха... Да меня же эти стервецы через полиграф пропускают!.. Ну, пусть дерзают - мне скрывать нечего..." Вот и объясним стал и браслет на его запястье, и давящая совсем не мягко на его виски "резинка" шапочки...
Некоторые задаваемые вопросы удивляли: потребовалось напрячь ему свою память, чтобы вспомнить, что употреблял в пищу, что пил Котлов в те четыре встречи с ним в разные годы; вызвал у него недоумение и жгучий интерес допрашивающих к ножу, подаренном ему два года назад старым бродягой в турлагере - с досадой пришлось рассказать, что утратил-потерял он его где-то, скорее всего в одном из многочисленных рейдов по службе... Одно он им не рассказал, скрыл: ни словом не упомянул о друге Сашке, который три дня назад видел летящего над речкой на Вельмежке. Знал - упомяни о том, что он видел, подвергнется этой же, вытягивающей душу даже у него процедуре допроса, верный его товарищ...
...Через три часа интенсивного допроса, уже не скрывая и своей усталости, Марк Витальевич наконец-то объявил:
- Ну, вот, пока и всё... Идите, Сергей Семёнович, перекусите, отдохните... Пётр, проводи гостя к нам - я подойду чуть попозже...
В уже знакомом кабинете, устало растирая виски, Сергей бросил сопровождавшему:
- Я бы покемарил часок, если можно... Сутки уже на ногах... Всё равно ждать надо - требует же времени обработка данных полиграфа...
Практически ни чем, на этот раз, не выдал себя Пётр... Ну, разве что, на доли секунды замерла его рука протянутая к видавшему виды электрочайнику...
После посещения тесноватого туалета, препровождён был Сергей в соседнее с кабинетом помещение, где с нескрываемым удовольствием, сбросив с ног только ботинки, растянулся он на одной из четырёх кроватей... Пощёлкав выключателем, убрал яркий свет Пётр и взявшись уже за ручку двери, пожелал с появившимися вдруг в его голосе нотками уважения к Сергею:
- Отдыхайте, Сергей Семёнович.. Ну, а коль раньше проснётесь - в дверь не ломитесь: закрыта будет.. Вы уж, извините... Когда проснётесь - я за вами зайду...
Напряжение этих суток отпустило Сергея и он практически мгновенно погрузился в долгожданный сон...
Странное было это его сновидение... Все эти два часа забытья, кто-то маленький и беззащитный плакал горько и навзрыд в его душе, которая металась в бессильном понимании невозможности успокоить страдающего... Проснулся разбитый, с горьким осознанием невосполнимой потери чего-то того, что было дорого... Он зашнуровывал второй ботинок, когда вошел Пётр с полотенцем в руках для него.
В уже ставшем привычным для Сергея безоконном кабинете, ждал его Марк Витальевич. Сергей сидя смотрел как он сосредоточенно, словно собираясь с мыслями, прохаживается молча по кабинету. "Так... Чем-то он меня сейчас не обрадует...", - тревога нарастала в душе Сергея.
- Марк Витальевич... Не тяните кота за хвост, бейте наотмашь, чего уж там - чай не маленький, сдюжу...
Марк Витальевич остановился по середине кабинета и пристально посмотрел на Сергея.
- Ну, что же, - присаживаясь за стол произнёс он, - пожалуй вы правы, Сергей Семёнович - откроем карты, коль уж вы нас и с полиграфом раскусили.. Кстати, как?.. По "браслету"?
- ...и по шапочке, "резинка" на которой была шире и жестче, чем на ваших, - наливая в стакан минералку ответил Сергей... "Фигушки тебе - не скажу о вашей сотруднице, не буду жонку подставлять"...
- Мда, - уважительно улыбнулся Марк Витальевич, - Ишь какие проницательные опера служат в глубинке... В нашу службу не желали бы влиться, коль такая честь-приглашение вам поступила бы от нас? - уже без улыбки впился он взглядом в Сергея...
- Увы, поздновато, - хохотнул тот, - На пенсион я уже собираюсь - нахлебался досыта у себя в розыске...
- Ладно, к этому вопросу мы ещё вернёмся, а пока - вот... Посмотрите...- с этими словами Марк Витальевич достал из ящика стола папочку, раскрыл её, вынул оттуда несколько фотографий и протянул их Сергею...
Увиденное на первой же фотографии оглушило Сергея, повергло его в ступор...
...Молодая, чему-то смущенно улыбающаяся мама, стояла чуть сбоку от праздничной колонны... Он на её руках (трёхлетний?), сжимая в кулачке флажок и нахмурено сдвинув бровки, угрюмо смотрел на проходящих мимо с флагами и транспарантами... Эту фотографию он видел впервые: не было подобной в двух альбомах оставшихся после мамы ушедшей в мир иной пять лет назад... На другой, в каких-то разводах фотографии, смеющаяся мама его - совсем молоденькая - стояла с половником у костра на какой-то лесной полянке... На третьей, фотограф запечатлел её на берегу неширокой речки, вместе с неизвестными ему четырьмя мужчинами... И эти фотографии он ранее не видел...
- Что это?.. Откуда они? - не поднимая глаз на того, кто вручил ему эти снимки, спросил Сергей.
- А что, ранее их не видели? - проигнорировал его вопросы Марк Витальевич.
- Нет, не видел, - Сергей посмотрел на собеседника и переспросил, - Откуда они тут, почему они у вас?..
- Я отвечу вам чуть позже, - откинулся на спинку стула Марк Витальевич, - А сейчас... Посмотрите на групповую фотографию... Узнаёте, кто слева стоит?..
Сергей пристально вгляделся в молодого, худощавого парня на снимке, улыбающегося в объектив устало-добродушно. "Хм... Да, лицо знакомо... Где я его видел?.. Стоп!.. Да это же...!"
- Котлов?..
- Он, - кивнул головой Марк Витальевич, - А, что, ваша мама никогда не говорила, что работала один сезон в геологической партии с ним?..
- Нет, - растерянно произнёс Сергей, - Никогда об этом не рассказывала... Не смотрите так на меня, правду вам говорю - ни разу словом не обмолвилась!
- Фамилия вашей мамы - Макеева? - придвинулся спрашивающий, положив руки на столешницу.
- Да, как и у меня!.. К чему эти повторные вопросы? - раздражение нарастало в Сергее.
- А вы знаете, что эту фамилию ваша мама взяла при получения паспорта? Знаете ли, что ранее её фамилия была Канева?..
Жаром обдало Сергея... В потрясении от услышанного, путались обрывки его мыслей на фоне основной: - "А вот теперь - убил ты меня этой новостью, сука!"... Как со стороны услышал свой растерянный голос:
- "Канева"?.. Какая "Канева"?.. Моя мама?.. Ерунда какая-то!.. О чём это вы? Впервые слышу...
Но что-то подсказывало ему, что не врёт службист... Душила его обида: - "Что же ты, мама?.. Почему об этом никогда мне не рассказывала?"...
Сколько помнил себя Сергей - всегда существовало в его отношениях с мамой табу на воспоминания о её детстве. Знал только то, что до пятнадцати лет его мама воспитывалась в каком-то детском доме города Мурманска, но когда и почему она туда попала - было ему не известно. Несколько раз, ещё в детстве, он пытался расспросить её об этом, но замыкалась в молчании мама, наливались слезами её глаза, что было для него страшнее и невыносимее его законного любопытства...
- А что вам известно о вашем отце, Сергей Семёнович? - спрашивающий тактично не смотрел на Сергея, перебирая бумаги находящиеся в папочке.
- Я уже отвечал вам на этот вопрос, - не скрыл раздраженности в голосе Сергей, - Со слов мамы, он был военным моряком, который бросил, не вернулся к ней, когда узнал, что она забеременела от него. Ни фамилии, ни имени его мне мать так и не сказала... Отчество же моё - со слов матери - она записала произвольно при оформлении моего свидетельства о рождении...
- Успокойтесь, Сергей Семёнович, - голос собеседника был устал, но доброжелателен, - Чуть позже я объясню вам интерес к этому вопросу, а пока послушайте то, о неразглашении чего вам придётся подписать соответствующие бумаги. Нам известен ваш доступ - как оперативника - к совершенно секретным документам, но то, что я вам сейчас расскажу, является государственной тайной... Сразу предупреждаю: контроль о её неразглашении вами, будет нами осуществляться жестко и неустанно! Я не пугаю вас, Сергей Семёнович, но в случае её разглашения вами кому бы то ни было - последствия будут для вас самые печальные...
Марк Витальевич замолчал на несколько секунд - то ли давал время прочувствовать Сергею всю важность предупреждения, то ли собираясь с мыслями.
- ...Итак, - продолжил он, - более двух лет назад, как раз в тот период, когда вы, Сергей Семёнович, находились в туристическом лагере на слиянии рек Индель и Пана, в нескольких десятках километрах от вас, одно подразделение проводило необходимые мероприятия по обеспечению безопасности ожидаемого прибытия на рыбалку одного из высших чиновников нашей страны. Не буду вам раскрывать весь комплекс предпринятых секретных мероприятий, а скажу лишь одно: в один прекрасный вечер, один из установленных датчиков аппаратуры зафиксировал пролёт неустановленного объекта над участком реки на высоте чуть более двадцати метров.
К сожалению, отдалённость пролетающего объекта не позволила рассмотреть его тщательно, да и захватил его объектив аппаратуры самым краем обзора, но и то, что увидели представители обеспечивающие безопасность - потрясло их. Это был человек, явно мужчина, который осуществлял перелёт без каких-либо ВИДИМЫХ приспособлений. Высчитанная в последующем скорость его полёта была чуть менее сорока километров в час; положение тела в полёте - практически горизонтальное; передвигался в воздухе с видимыми отклонениями как вправо, так и влево. Непродолжительные кадры съёмки зафиксировали интересное положение рук летящего: они были плотно прижаты к груди, в районе солнечного сплетения, причём кистей рук было не видно - возможно были просунуты в карманы и там поддерживали НЕЧТО, что позволяло летуну осуществлять свой полёт...
Сергею было видно, что с каждой минутой рассказа волнение всё больше охватывает рассказчика - встав из-за стола, Марк Витальевич возбуждённо прохаживался взад-вперёд по кабинету...
- ... А почему вы, Сергей Семёнович, не проявляете удивления, не поражены моим рассказом? - внезапно остановился он перед Сергеем и наклонившись, пристально впился взглядом в его глаза, - Для вас не являются новостью факты мною излагаемые?..
Сергей приложил усилие, чтобы не отвезти свой взгляд и чтобы голос его звучал ровно:
- Я же говорил вам уже, что Котлов мне рассказывал, что в детстве видел летящего... Да и мне за годы рейдов по лесам, морям и рекам доводилось не раз сталкиваться с необъяснимым... Продолжайте, Марк Витальевич...
- "Доводилось"? - заинтересовался службист, - С чем-то подобным?
- Увы, нет! - твёрдо заверил Сергей, - Такого, точно не видел!
- "Не ви-и-дел", говорите? - несколько разочарованно протянул Марк Витальевич выпрямляясь, - Ну-ну... Ладно, продолжу... Итак... Полученная информация о летуне попала к нам. Несколько месяцев уже НАШЕГО контроля за территорий над которой пролетал неизвестный результатов не дали: пришлось расширить, охватить поиском большую площадь. Не буду рассказывать вам о выявленных фактах браконьерства на ваших реках - они, разумеется, нас ошеломили, но не это было нашей целью... Только в феврале 2003 года "сработал" один из наших самых дальних датчиков наблюдения: за 120 километров от первоначального места обнаружения, вновь было отмечено перемещение летящего объекта. К сожалению, он вновь вышел из сектора просмотра датчика, но нам стала известна НАПРАВЛЕННОСТЬ маршрута летуна... К вашему посёлку, Сергей Семёнович!.. Что на это скажете?
- Что-то мне подсказывает, что не влетел этот ваш "объект" прямо в посёлок, - не скрывая интереса к повествованию, ответил Сергей, - В противном случае "гудел" бы посёлок слухами, что до меня обязательно докатилось бы.
- Правильно рассуждаете, логично! - одобрительно кивнул головой Марк Витальевич, - Объект ночью ПРИЗЕМЛИЛСЯ на одну из лесных дорог в тридцати двух километрах от посёлка и можно предположить, что уже пешком направился в вашу Умбу. В те же сутки, но уже вечером, "летун" опять был кратковременно зафиксирован прибором, но уже удалявшимся от посёлка на северо-восток - тем же путём, каким и прибыл... И что характерно - с рюкзаком за плечами, чем-то плотно набитым. Мы предположили, что продуктами питания и оказались правы: в ходе разведопроса, продавец одного из магазинчиков, расположенных в северной части посёлка, вспомнила и описала пожилого мужчину укладывавшего продукты в рюкзак... Кроме продуктов, кстати, - Марк Витальевич голосом акцентировал внимание Сергея на последние слова, хотя тот и так слушал его завороженно, - продавец указала, что неизвестный приобретал и письменные принадлежности... Так, в ходе розыскных мероприятий и всплыла среди прочих фамилия Котлова Сёмёна Виктуриновича - был он единственным, кого заподозрили в осуществлении этих невероятных перелётов: составленный со слов продавца фоторобот это подтверждал...
Надо сказать, что в тот год больше не фиксировали приборы летуна и только в сентябре этого года - надо полагать в связи с уходом белых ночей - опять он "засветился" при ночных его перелётах. Увы, взять его нашим группам в посёлке вблизи магазинов не представилось возможным и тут можно предположить, что была у него какая-то связь к тем, кто обеспечивал его продуктами. Нами было определено место, где летун несколько раз неоднократно объявлялся: зафиксировано было озеро, которое он пересекал почему-то всегда в одном месте... И несколько дней назад, именно там, с применением, э-э-э.., скажем так, нейтрализующего устройства, - Марк Витальевич не скрыл раздраженной гримасы, - был обездвижен над озером летящий человек... Всего ожидала группа захвата, но не того, что рухнет с сорока метровой высоты на лёд озера летящий человек. Нами велась съёмка этого момента и вот что случилось дальше, Сергей Семёнович. В момент гибельного соприкосновения со льдом Котлова (а это был он!), ОТДЕЛИЛИСЬ от его тела, выскользнули из-под бушлата, два светящихся в ночи предмета и стремительно поднялись вертикально вверх, где и исчезли в высоте... Ну, Сергей Семёнович, какие ощущения, какие мысли у вас вызвал мой рассказ?..
Сергею не пришлось разыгрывать удивление - ошеломлён был от услышанного:
- Мда!.. Кто-бы другой рассказал - не поверил бы!.. Впервые слышу подобное!.. А что за "предметы" светящиеся от него отделились и улетели ввысь?
- Если бы они попали к нам в руки, думаю, что вас бы мы не побеспокоили, - с горечью и неохотно выдавил их себя Марк Витальевич, - Одно несомненно: именно эти предметы или какое-то вещество, позволяло Котлову парить-летать над землёй...
- Хм... "не побеспокоили бы" вы меня... Ну, а я-то тут причём, можете сказать? - Сергей недоуменно уставился на службиста...
Выдержав паузу, Марк Витальевич подошел к столу, взял фотографии и развернув их веером, приблизил к лицу Семёна:
- Эти фотографии мы обнаружили во внутреннем кармане куртки погибшего Котлова... Были они завёрнуты в пакет полиэтиленовый и уложены в капроновую коробочку. Как вы думаете, Сергей Семёнович, что заставляло Котлова с таким трепетом хранить их, постоянно держать их при себе?..
...Сергей глядел в лицо Марка Витальевича, видел его шевелящиеся губы, но не слышал его дальнейших слов. В каком-то липком беззвучии, нарушаемом только глухими ударами его сердца, ползли мысли: - " Ну, вот, ты и услышал то, что гнал от себя... То, в чём не хотел себе признаться... Сложился, вот и сложился "пазл" полностью - вот и объяснимо стало всё..."
- ... В каком году моя мать работала с Котловым в экспедиции? - голос его прозвучал тихо и мертвенно.
Его собеседник не скрыл восхищения:
- Да-а-а... Опер всегда, в любой ситуации, остаётся опером!.. Я понимаю, вы должны были задать мне этот вопрос, Сергей Семёнович, чтобы для себя окончательно всё прояснить и вы его задали... Я вам отвечу, а выводы вы сами делайте... В июне 1956 года ваша мать работала в экспедиции вместе с Котловым, а в марте 1957 родились вы... Не считайте месяцы, Сергей Семёнович, - родились вы, как и положено природой, через девять месяцев... Так... Продолжим... Нами установлены участники той экспедиции. Двое из оставшихся в живых, вспомнили Котлова, который по трудовому договору вошел в состав их экспедиции в качестве разнорабочего... Показал он себя, с их слов, отменным знатоком местности и добросовестным рабочим, не чуравшимся никакой черновой работы... Вспомнили и о романе, вспыхнувшем между ним и Галиной Макеевой - вашей мамой, Сергей Семёнович... Вспомнили (и это подтвердилось архивными документами той экспедиции), что отработав несколько дней, не получив расчёта, по неизвестным причинам, покинул вдруг экспедицию - ушел из лагеря Котлов... Мать-же ваша, оставалась в экспедиции до конца запланированных исследований...
Видя Сергея сидевшего с закрытыми глазами и оглушенного услышанным, Марк Витальевич прервался на минуту, а затем продолжил не скрывая виноватой нотки в голосе:
- Вы уж, Сергей Семёнович, простите меня за эти новости... Понимаю ваше потрясение... Может прервёмся, или чайку?...
- Водки я бы сейчас выпил, - Сергей открыл глаза и то, что увидел в них собеседник, заставило последнего отвести в сторону свой взгляд..
- Ну, это без проблем! - даже с облегчением заявил Марк Витальевич и чуть суетясь, выдвинул нижний ящик письменного стола, - Коньяк пьёте?
...Не чокаясь, приложились к стаканам с ударной дозой коньяка двое мужчин и не глядя друг на друга, молча, каждый в своих раздумьях, с ленцой закусывали выпитое разломанным пополам пирожком.
Первым нарушил молчание Марк Витальевич:
- Большего мы ждали от нашей встречи с вами, Сергей Семёнович, от наших собеседований... Увы, сумели мы себя убедить, что была между вами и Котловым какая-то другая связь кроме родственной. Полагали, что вы и были тем, кто обеспечивал питанием старого отшельника... Не исключали того, что вы были посвящены в тайну его необъяснимых полётов; в тайну того, ЧТО позволяло ему отрываться от земли. Увы, результаты полиграфа стопроцентно показали вашу полную неосведомлённость в этих, интересующих нас, вопросах... А ведь Котлов вёл какие-то записи, судя по приобретённым им письменным принадлежностям!.. Да и специалисты наши узкопрофильные подтвердили, что держал частенько Котлов авторучку пальцами правой кисти... Убеждены, что где-то лежат его записи: у доверенного ли лица Котлова, иль в месте его проживания в лесу, которое мы сейчас устанавливаем и, безусловно, найдём... К вам же, Сергей Семёнович, одно требование-просьба... Незамедлительно, сразу же ставить меня в известность, коль станет вам что-либо известно по этому делу!... Держите мой контактный телефон - звоните в любое время дня и ночи... Ну, а сейчас, Пётр отберёт от вас все положенные подписи о неразглашении и проводит вас до Умбы... Ну, что, на посошок?..
- Как с телом Котлова намерены дальше поступать? - беря наполненный до половины коньяком стакан, спросил Сергей.
- Не задали бы вы мне этот вопрос, Сергей Семёнович, подпортили бы сложившееся мнение о вас... Мы сейчас ждём прибытия специалистов: после вскрытия тела Котлова, поражены были наши спецы состоянием внутренних органов погибшего - они соответствуют молодому человеку занимающегося спортом, а не пожилому человеку, перешагнувшему семидесятилетие... Полагаем, что такое стало возможным от влияния неизвестного нам вещества, которое поднимало в воздух Семёна Виктуриновича... Ну, а похоронен он будет на кладбище вашего посёлка и заверяю, что поставим вас в известность о дне и часе этой, э-э-э ... процедуры... Удачи вам, Сергей... И я не прощаюсь с вами...
ПОСЁЛОК УМБА. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ МАРТА 2005 года.
...Сергей любил этот месяц. Именно в марте затяжная, опостылевшая всем зима сдавалась: разбужено ворча и кряхтя натужно, вставала она из снежных сугробов и недовольно морщась от яркого солнца и первой капели, уходила к себе, в края Вечного Льда и Холода... Положив пакет с книгами на узенькое перильце и подставив лицо наконец-то(!) тёплым лучам солнышка, Сергей стоял на крыльце библиотеки и с наслаждением вдыхал свежайший, дневной дух пробуждающейся весны. Счастливый гвалт воробьёв затеявших чехарду на голых тополиных ветках рядом с ним и непрерывная капель с навеса над крылечком, звучали музыкой для его. Жителям севера, пережившим полярную ночь постылой, долгой зимы, хорошо известно это радостно-детское замирание души в ожидании начала новой жизни с приходом долгожданной весны...
... - Здравствуй, Ленушка! - приветствовал он сидящую за столом женщину, что-то выписывающую на листок из нескольких лежащих перед ней раскрытых книг.
- О! Сергей Семёнович явился!.. Привет!.. А я Вам звонить собиралась! - увидев его, не скрыла радость в огромных глазах библиотекарь Елена Белошвеева - Есть! Есть для Вас новенькое из поступившего, да и по Вашему списку кое-что подобрала... А ещё готовьтесь к сюрпризу - посылку тут Вам таинственный незнакомец передал!.. Я сейчас...
Вставая из-за стола, она не сумела скрыть болезненную гримаску и он, снимая куртку, быстро отвёл от неё взгляд, чтобы не показать, что увидел это. Отвернувшись, вешая на крючок куртку, Сергей подавлял в себе боль и жалость: видно было, что болезнь точившая изнутри эту женщину, прогрессирует... Ещё здороваясь, ахнул он про себя, увидев как истончились черты лица библиотекаря на безбровом от химиотерапии милом и бледном личике, обрамлённом тюрбаном из тонкого шелкового шарфа, скрывающим отсутствие волос на голове. Мужество этой женщины потрясало его... В разговорах с ним, не скрывала Елена своё ОСОЗНАНИЕ НЕИЗЛЕЧИМОСТИ своей болезни. Спокойно, без показной смелости, рассказывала она Сергею в предыдущих его посещениях библиотеки о том, что операция была безрезультативна, что знает, примерно, сколько ей ЕЩЁ отмерено жизни... Одно только тревожило её - судьба двух дочерей, которые учились в Мурманске, не знающие о том, что скоро осиротеют они... Не знала Елена, что ещё полтора месяца назад, плакала на груди Сергея младшая дочь её (бывшая одноклассница его сына), рассказывая о страшном вердикте врачей оперировавших их маму...
- Слушайте, Сергей Семёнович, - донёсся приглушенный голос Елены из угла помещения, откуда-то из-за стеллажей с книгами, - это, наверное, был Ваш помощник, как там у вас в розыске - "агент"?.. Ох, и напугал он меня - я уже уходить собиралась два дня назад, вечером, уже свет в коридоре потушила, а тут он! "- Передайте - говорит - вот эту посылку лично в руки Макееву Сергею Семёновичу..." Вручил мне её, а сам - на выход: ни "здравствуйте", ни "до свидания"!..
Она вышла из узкого прохода между стеллажами, неся в руках прямоугольный свёрток в чёрном полиэтиленовом пакете, который был весь плотно обмотан прозрачной лентой скотча. Сергей принял из её рук пакет и взвешивая его, заинтересованно спросил:
- А кто это был, Ленушка? Узнала ты его? Описать можешь?..
Елена устало опустилась на стул за столом, задумалась сосредоточенно...
- Так... Не житель Умбы - это точно!.. Мужчина лет пятидесяти... В зимнем одеянии - я ещё удивилась: тем вечером не холодно же было, а он в зимней куртке такой как у военных, в валенках... Вот! На рыбака он похож был: как будто прямо со льда, от лунки пришел... Щетина недельная... Воротник коричневого свитера растянут был - на груди, из-под куртки виден был... Шапочка такая, "лыжная"... Средний рост... Да! Костром от него пахло!.. Так Вы его, что, не знаете?..
- В перчатках он был?
- Ой!.. Ага...
- Ленушка, а если бы он тебе бомбу передал? - улыбнулся Сергей, - Ужель не опасалась?..
- ... "опасалась"? Чего мне НЫНЕ "опасаться" Сергей Семёнович, - посмотрела она ему безбоязненно прямо в душу и со спокойной улыбкой, а он, проклиная себя за последний вопрос, поспешил задать следующий:
- Что в пакете, не сказал он?
- Нет... Передал и сразу на выход... Да! Мне показалось, что он на машине уехал - слышала, как мотор машины взревел за окном...
- Ладно... Дома посмотрю, что за "сюрприз" тут... Ну, показывай-хвастайся, Ленушка, какую ты тут мне, "по блату", интеллектуальную пищу для ума приготовила, - подсел к столу Сергей, настраиваясь балагурить-юморить, чтобы бы хоть ненадолго отвлечь дорогую ему женщину от того тёмного и страшного, с чем она, безусловно, живёт последнее время...
...Он был сегодня в ударе - смешные истории сыпались из него одна за одной. Постанывала в изнеможении от смеха раскрасневшаяся Елена, смахивая слёзы с не накрашенных век глаз безресницевых, смотрела на него по детски восхищённо огромными своими глазищами, что воодушевляло его на новые байки...
Он же следил за собой, чтобы ни словом, ни интонацией в слове, не показать свою жалость к ней, которая переполняла его - знал, уловит это она моментально. Балансировал он на краю пристойности, высказывая в комплиментах Елене, что она ВСЁ ЕЩЁ желанная женщина и для него, и для любого другого мужчины... Когда, примерно через час их уединения, в библиотеку зашли сразу двое посетителей, он уходя, видел, что оставил её с ними улыбающуюся, искрящуюся ЖЕЛАНИЕМ ЖИТЬ...
- Ну, пока... - помахал он ей ладонью от порога, - Через неделю зайду!..
- Ага! Приходите! - не стерев радостной улыбки с лица, отвечала она, - Я ЖДАТЬ буду!.. И вспыхнув румянцем и пряча глаза, торопливо дополнила (явно для пришедших): - Подберу Вам что-нибудь из новенького...
...На крыльце библиотеки стекла с его лица улыбка. Убедившись в том, что его никто не видит, распахнул пакет и долго смотрел на то, что передал для него неизвестный через Елену. Он уже знал что таится под слоем лент скотча... Никаких сомнений в том, что в этом свёртке лежат записи Котлова, у него не было. Мысли текли тягуче-устало: " Зачем мне это, Семён Виктуринович?.. Чего ты добиваешься?.. Почему раньше не смог мне всё объяснить?.. Что мне ОТТУДА сказать хочешь?.. Почему мою жизнь изменить желаешь?.. На что меня обрекаешь, после того, как я ознакомлюсь с твоим "наследством"?..
...Он шел к своему дому по длинному тротуару, рассеяно здороваясь с земляками-прохожими, напряженно решая единственный вопрос: нужно ли ему ставить в известность Марка Витальевича о том, что в его руках то, что тот целеустремлённо разыскивает вот уже почти два года... В конце декабря Сергею ещё довелось встретился с Марком Витальевичем. На кладбище...
... Суббота тогда была, его законный выходной... Службист позвонил Сергею днём:
- Здравствуйте, Сергей Семёнович!.. Я на вашем поселковом кладбище. Если желаете проститься с Котловым, то подъезжайте сюда через час - наша машина будет ждать Вас у Вашего подъезда...
Смеркалось уже, когда он приехал на кладбище - короткий световой день декабря шел на убыль. Безветренно было, но легкий морозец пощипывал щёки. По натоптанной тропинке, сопровождаемый безмолвным водителем, Сергей подошел к могиле, на краю которой стоял открытый гроб. Пожав молча руку Марку Витальевичу и кивнув двум крепким парням ("Ребята-то не наши..." - отметил он), Сергей подошел к гробу.
...Истончившиеся губы, заострившийся нос, ставшие глубокими глазные впадины не нарушали застывшего выражения какого-то усталого умиротворения в лице его отца... Странные чувства испытывал Сергей глядя в лицо человека лежащего в домовине: не поселилось в душе оглушающее горе, памятное по похоронам мамы, а только жалость к погибшему переполняла его. "Что же заставило тебя, Виктуринович, лишить себя радости отцовства? Ради чего отказался от моей матери, меня - своего сына?.. На что променял?.. Ну, да что теперь... Бог тебе судья - покойся с миром..."... Преклонив колено, он поцеловал Котлова в ледяной лоб, встал и обернувшись, посмотрел на тех, кто в уважительном молчании, стоял за его спиной...
- Давайте, ребята... Приступайте! - чуть торопливо и пряча от Сергея глаза, дал указание своим подчинённым Марк Витальевич, и навсегда скрыла крышка гроба того, в чьей смерти был, безусловно, повинен службист... Стук молотков забивающих гвозди был глух и встревожил только, заставил встрепенуться, иссиня-чёрного ворона, сидевшего на оголенном суку одинокой сосны, растущей неподалёку от могилы...
Уже на площадке, у машин, покинув земляной холмик могилы с высоким крестом и одиноким венком, наливая в пластмассовый стаканчик Сергею коньяк, Марк Витальевич сообщил, что оградка будет установлена завтра. Принимая стаканчик из его рук, Сергей спросил:
- Я что-то должен заплатить за всё это?
Поморщился от его слов службист:
- Прекратите, Сергей Семёнович... Вины своей за гибель Котлова мы с себя не снимаем - позвольте хоть в этом, в малом, частично искупить её... Давайте в машину заберёмся, а то продрог я тут с утра...
В салоне микроавтобуса было тепло и уютно, но покосился Сергей недовольно на лопаты и верёвки лежащие у задней дверцы - дух потревоженной земли от них, властно заглушал запах кожаных кресел. Шурша пакетом, Марк Витальевич достал пяток мандаринов и приступив к чистке одного из них, спросил:
- Ну, что, Сергей Семёнович, никто не выходил на Вас за это время? Никто не пытался с Вами связаться?
- Спасибо, - поблагодарил Сергей собеседника, принимая из его рук половинку очищенного мандарина, - Нет, никто за это время на меня не выходил... А как Ваши поиски лесного жилья Котлова?
- Нашли. И не одну, а две: одну летнюю "времянку", а другую - основательную, зимнюю... И тайник нашли во второй, но, увы, кто-то нас опередил. Недели за две до обнаружения, кто-то побывал в его избе и забрал из тайника содержимое, - Марк Витальевич уже знакомо для Сергея раздраженно поморщился, - Увы, метель недельная скрыла его следы, но ищем, ищем мы его... Позволю себе дерзость ещё раз напомнить Вам, Сергей Семёнович, о недопустимости сокрытия от нас каких-либо фактов, которые могут стать Вам известными по этому делу в самое ближайшее время. Наши аналитики предполагают такую возможность с большим процентом вероятности...
Пришло время поморщиться и Сергею:
- Не надо мне напоминать об этом в сотый раз, чай, не пацан... Говорил же: коль что-либо станет мне известно - оповещу Вас незамедлительно...
...Он уже сворачивал с небольшой площади посёлка к себе на Набережную, когда грузовой "УАЗик" обогнал его, подрезав, и остановился, преградив ему дорогу. Хлопнула дверца со стороны водителя и обдали его жаром изнутри заметавшиеся мысли: "Они!.. Как узнали?.. Следили?.." Остановившись, он ожидал появления людей Марка Витальевича, но увидел показавшегося из-за машины и улыбающегося Толика Кустова.
- Привет, Семёныч, долго я до тебя добирался, всё встретить не мог! - протянув руку для приветствия, подходил к нему старый знакомый.
- Здорово, Анатолий! Что так? - выдохнул он облегченно, пожимая в крепком рукопожатии лапищу земляка, - Не мог в отдел заскочить иль ко мне домой? Что случилось, чего искал меня?
- В отдел? Знаешь же, не люблю я вашу "контору", - хохотнул Толик, - На, держи!.. Два года в "бардачке" машины вожу - всё тебя встретить не мог, чтобы отдать.
Оторопев, смотрел Сергей на то, что протягивал ему, держа в левой руке, словоохотливый Толик.
- Чего смотришь? Не узнаёшь?.. Твой! - радостно зачастил Кустов, - Помнишь, заезжал ты к нам на тоню - там ты его и оставил, забыл у нас!.. А нож отличный: я уж думал присвоить его себе, уж больно сталь хорошая, да потом вспомнили с мужиками, что твой он. Так что - с тебя бутылка!.. Ну, будь - тороплюсь сейчас! Заскочу к тебе домой на днях, пару щучек закину...
Сергей непроизвольно оглянулся, осмотрелся вокруг. Одни они были на его улице... Принимая из рук старого знакомого нож, подаренный ему когда-то Котловым, он не мог поверить в случайное стечение событий произошедших с ним в один день. Все казалось ему, что объявится сейчас кто-то, кто срежиссировал сегодняшние события, но уехал уже Кустов, взревев мотором машины, а он продолжал стоять один на дороге, зажатой потемневшими, набравшими влагу, сугробами...
"Ну? Что теперь делать будешь, Серёга?" - спрашивал он себя, - "Звонить Марку?.. НЕТ! Ты знаешь, что ждёт Елену - сведут жонку с ума своими вопросами, а то и на детектор её потащат. Не имею я право обрекать Елену на эти потрясения в её состоянии - укорочу этим дни её жизни. Да и как ей потом в глаза смотреть? А Толику и мужикам с рыболовной тони?.. Сказать службистам, что пакет и нож на лестничной площадке обнаружил перед дверью в свою квартиру или в машине своей? Детский лепет - разумеется не поверят.
А "пальчики" на пакете, внутри его, да и на ноже? Стирать? А они будут их искать! Для них сейчас установить незнакомца, передавшего пакет, не менее важно, чем обнаружить записи Котлова... Будь что будет!.. Имею я право ознакомиться с тем, что передал мне Котлов? Имею!.."
...Осторожно, чтобы не разбудить жену прильнувшую щекой к его плечу, Сергей встал, в темноте натянул на голый зад спортивное трико и выйдя на цыпочках в коридор, прикрыл дверь в комнату. Заглянул в другую к посапывающим сыновьям, поправил-подоткнул одеяло на старшем, после чего, захватив с полки над вешалкой пакет, прошел на кухню. Там, под усиливающийся гуд включенного электрочайника, он взяв в руки нож, срезал с пакета скотч. Сминая в ком обрывки изрезанного полиэтилена, он смотрел на стопку разнокалиберных общих тетрадей лежащих на столешнице. Пять их было, обвязанных крест на крест пропиленовым шнуром...
...Сергей с трепетом перевернул обложку первой, лежащей сверху тетради. Убористый текст записей чернильной ручкой был практически без просвета между строчками и только сверху выделялась одна написанная увеличенными буквами - "Изба Тропина на острове Сергозера. 18 января 1954 год". Поднеся к лицу тетрадь, Сергей напряг глаза, вчитываясь в текст написанный меленькими буквами...
"Третий день за окном метель. Выходил из избы только за водой, да по естественным надобностям. Выпадаю из своего плана движения к р. Кинемур с последующим выходом на Поной, но ничего не поделаешь, нужно переждать непогоду. Нашел в избе чистую тетрадь. Решил вести дневник, давно собирался. Да и заполнить вынужденное ничегонеделанье чем-то надо. Вчера был день рождение мой бабушки Величады. Вспоминал, растеребил себе всю душу. Боль её потери давно притупилась, но живёт она во мне вместе с не угасшим твёрдым намерение найти и покарать её мучителя. Часто спрашиваю себя, "а если в живых его уже нет?", но что-то подсказывает мне - жив Канев. И я найду его. Часто снится мне Величада. Вижу, знаю во сне, что не одобряет она моего стремления найти её убийцу, но не будет мне покоя, пока не покараю его или не плюну на его могилу. Несколько раз спрашивал себя - зачем пишу, для кого? Твёрдо знаю, что не для кого. Сумею бестрепетно сжечь этот дневничок с моими мыслями, с моим сокровенным в любое время. Вспоминаю Кушта. Вот кто бы скрасил мне моё одиночество. Но не сумел бы Кушт преодолеть все те дороги, тот путь, который я преодолевал за этот год. Но вот что удивительно: десятки раз в пути мне казалось, что он идёт рядом со мной. Сколько раз останавливался я в пути, отчётливо слыша потреск справа или слева от себя бега Кушта. Всматривался и даже видел качающиеся ветви, задетые в беге верным псом, но его самого не видел. Знаю, что это не возможно (своими руками хоронил его рядом с Величадой), но не оставляет меня ощущение того, что не только он продолжает охранять меня по воле Величады, но и сопровождает, ведёт меня к моей цели..."
Чуть слышно скрипнув открылась дверь на кухню. Щурясь от яркого света и прикрывая рукой вырез на груди ночнушки, вошла жена.
- Ты чего тут? - встревожено спросила она Сергея, - Время знаешь уже сколько? Тебе же с утра на работу, не выспишься...
Сергей закрыв тетрадку, не вставая, приобняв её за тёплый и упругий стан:
- Иди, милая... Мне ещё надо с документами поработать... Я скоро...
...Описывать свою жизнь с раннего детства, Котлов начал только с третьей страницы - видать надолго придержала его метель в той избе. Открывались Сергею в скупых словах дневника чувства малолетнего к Величаде, к деду... Потрясённый, перечитал дважды строки, в которых его отец рассказывал о подарке Величады на его семилетие... В сострадании к пацану и Величаде, стиснуло сердце Сергея история гибели его прабабки; не веря глазам своим, перечитывал несколько раз описание летящего над лесом Канева...
Только несколькими строчками описал Семён своё житьё-бытьё и учёбу в интернате Умбы. Так же мельком, упомянул он в дневнике свою двухгодичную работу с 16 лет на лесосплаве леспромхоза до призыва в армию... А вот воспоминаниям о своей службе в Советской армии, Котлов посвятил целый лист. Узнал Сергей, что служил его отец в Забайкальском военном округе и почему-то, аж три года и четыре месяца! Ахнул Сергей и многое ему стало понятно, когда упомянул горделиво автор дневника об автономных, месячных переходах в составе разведывательного диверсионного подразделения по тайге, в ходе которых преодолевалось ими аж до четырехсот километров бездорожья. "Так вот откуда у тебя, Виктуринович, эти навыки уверенного, безбоязненного проживания в лесу и в одиночестве; навыки преодоления водных преград и болот; навыки ориентирования и умения читать карту!"
Некоторые исписанные страницы дневника Сергей пролистывал не вчитываясь - бегло просматривая их, так как описание Котловым большинства дней представляли собой только дату, привязку к местности в двух-трёх строчках, указание долготы и широты, кратенькое описание несущественных деталей быта, редких встреч с рыбаками, охотниками, туристами. Все эти малозначимые записи Сергей оставлял на потом. Останавливал он свой взор только на больших по размеру записях отца: с нетерпением искал описание возможной встречи его с Каневым, а ещё больше и с замиранием, рассказ о встречи с Макеевой Галиной - его мамой...
...Первое упоминание её имени он нашел только во второй тетради. Увидев в записях дневника её имя, встал Сергей в волнении, подошел к окну на кухне и открыв форточку, подставил лицо морозной свежести мартовской ночи. С наслаждением вбирая в себя порции свежего воздуха, ждал когда успокоится в груди учащенно бьющееся сердце...
" 7 июня 1956 г. Речушка Чурумуайе. Долгота... широта...
У меня появились соседи. Утром вышел из избы и пройдя 2 километра, вышел на р. Пана. На противоположной стороне реки увидел людей. Долго наблюдал за ними в бинокль. Их шесть: пять мужчин и одна девушка. В берегу три большие надувные лодки. Обустраивают лагерь. Установили четыре палатки, переносят в них вещи из лодок, заготовляют дрова. Двое мужчин метрах за 400 от лагеря с обеда роют какой-то шурф. Видно, что бывалые, навык в обустройстве лагеря есть. Девушка интересная - не присела ни на минуту в отличии от мужиков. Она повариха, варила что-то в двух котлах. Рядом с большой палаткой куда стаскивали продукты, мужики установили ей небольшую палатку, куда она занесла потом скатанный спальник, свой рюкзак. Решил с ними установить контакт. Лесом поднялся выше по реке, там перешел её по карюшке на их сторону. Вышел к ним с двумя пойманными сёмжинами и десятком хариузов. Встретили с любопытством, доброжелательно, усадили за сколоченный из вершинок сосен общий стол, накормили, напоили чаем. Они геологи, намерены тут быть до осени. Познакомился со старшим, мужиками и девушкой. Звать её Галя Макеева. Красивая девушка. Спокойная и немногословная. Пока хлебал шикарный рассольник и отвечал на расспросы, она успела вычистить всю рыбу и пожарить, обваляв в мучке, хариузов. Представился всем под своей фамилией, обманул в малом - сказал, что хожу в море, а здесь, на реке, намерен провести весь свой трехмесячный отпуск. Начальник - Леонид Ефимович Кайперт, оживился заинтересованно, стал склонять меня поработать по договору хоть пару месяцев разнорабочим. Сказал, что подумаю. Ждут вертолёт они 15 июля: он должен забросить им продукты питания и забрать у них образцы их изысканий. Связи у них нет. Ефимыч поведал, что намерен информацию о ходе работ передавать в свою контору либо с рыбинспекцией, которая будет спускаться по реке, либо с туристами. Пробыл с ними до часу ночи. Признаюсь себе, что соскучился не только по человеческому общению, но и по работе. Наготовил-наколол им дров для кухни, сколотил навес от дождя над столом. Уже вечером, метров за 70 от лагеря, отрыл яму и установил стенки из рубероида для персонального туалета Гале. Вспыхнула, покраснела, но поблагодарила искренне.
Понравилось отношение мужиков к Гале. Видно, что относятся к ней, кто как к сестрёнке, а кто постарше - как к дочери. Коллектив сплочённый, дружный. Весело работают, общаются друг с другом уважительно. Галя интересная. Когда говорит, то смотрит в глаза собеседнику своими серыми глазищами прямо в душу. Ефимич вечером мельком обронил, что Галя сирота. Надо же, как и я. Сердце защемило - по другому стал на неё смотреть. Пишу в своей избе. Время 04.10. Не спится. Может принять предложение Ефимыча?.."
" 10 июня 1956г. Там же.
Уже третий день, как я полноправный член 5-ой Кольской поисково-съёмочной партии Ленинградского Геолого-Разведочного Управления. Должность моя - разнорабочий. 8-го утром, Ефимыч (так его все называют) оформил со мной рабочий договор. Для оформления потребовался только мой паспорт. И смех и грех - выдали даже спецовку, рукавицы. В честь окончания моего первого рабочего дня, вечером, Ефимыч за ужином выставил пол-литра спирта и бутылку "Шампанского". Ребята были удивлены тем, что я отказался пить спирт. В течении долгого и по доброму шумного вечера, выпил пол-кружки "Шампанского". Галя тоже пригубила только эту шипучку. Мне приятно было видеть, как её глазища засветились радостью, когда Ефимыч объявил о моём вхождении в коллектив. Что-то происходит со мной, когда вижу её. Дышать становится тесно. Ночью, в палатке с мужиками не уснул - оказывается отвык от храпа и сопения посторонних. Совсем забыл армейскую казарму. Слышал, как в 6 утра встала Галя, стала разводить костёр, готовить завтрак. Вышел к ней, помогал. Хорошо с ней молчать утром. Днём второго дня, в обед, мужики стали подшучивать над ней, что суп пересолен. Видят, наверное, что между нами какая-то искра проскочила. Вечером Ефимыч, наедине, издалека завёл речь, что Галя для него как дочь, что бедный будет тот, кто её обидит. И это он мне говорит... Сегодня рано утром, до подъёма Гали, смотался до косогора. Там нарвал букетик каких-то синеньких маленьких цветков. На стол в банке их поставил. Завтракая с мужиками, любовался Галей - она вся светится, а когда на меня глядит, я цепенею. Поймал себя на том, что даже работая, не сходит у меня с лица глупая улыбка. Все мысли только о ней. Чёрт меня возьми, неужели влюбился? В душе больно и сладко."
"11 июня 1956г. Там же.
Сегодня работал один на шурфе. Виктор, Дмитрий и Сашка с утра ушли на дальний. Часов в 11 вижу бегущего ко мне Ефимыча - лицом весь белый. "Там, там.." - задыхаясь, пальцем тычет в сторону лагеря. Рванул, прибежал. Три лодки "гостей"-туристов. Пять пьяных мужиков за нашим столом с водкой. Галя вырывает свою руку из лапы одного схватившего. Не стал применять силу - мог их всех покалечить. Спрятал Галю за себя и рыкнул ей, чтобы она смотрела в лес, отвернулась. Исполнила - спиной своей её дрожащие лопатки чувствовал. Привлёк внимание сидящих за столом хамов к себе и показал им лик Лесного Ужаса. Наверное переборщил - зол был (Галю, видать, немного тоже накрыло). Уронив лавки, "гости" бросились к лодкам. Один уже прыгал в воду вдогонку. В третий раз в своей жизни применил то, чему когда-то научила Величада. Мужики гребли истово вниз по течению, прижимаясь к противоположному берегу. Один из них продолжал верещать от страха непрерывно, слышно было его до тех пор, пока их лодки не скрылись за поворотом. Не дай бог, если я переборщил. Подбежавший Ефимыч, ничего не понявший, долго расспрашивал, что произошло. Галя смотрит на меня со страхом и восхищением. Вечером, улучив момент, когда были одни, Галя оглушила меня двумя вопросами: "Ты что, показал им "Оскал Куштнатэмолмынча"? Кто тебя научил этому?"... Как, откуда может знать это Галя? В те годы, Величада несколько раз именно ТАК называла этот морок, когда меня учила вызывать его. Не пугай меня, Галинка, чудо моё... Надо будет узнать!".
...Сергей давно уже выписывал себе на лист бумаги названия местности, года, имена-фамилии упоминаемые в дневнике. Несколько раз сверяясь с текстом записал, шалея, и неведомые ему ранее словосочетания "лик Лесного Ужаса", "Оскал Куштнатэмолмынча"... Что это, откуда - он не знал, но что-то подсказывало ему: не успокоится он, пока не познает в последующем их истинное значение. Сна не было ни в одном глазу. Бросив взгляд на часы показывающие время приближения утра, Сергей опять погрузился в текст дневника отца.
..."15 июня 1956г. МОЯ изба.
За все мои прожитые 24 года, я никогда не был так счастлив. Оно огромное как море и оно живёт внутри меня. Сейчас раннее утро. Я сижу за столом пишу, а на моих полатях, свернувшись в клубочек, под лёгким покрывальцем, спит моё Счастье! Вот уже почти два дня как Галя стала моей женой, моей половинкой! Отныне мы с ней одно целое и это пронзительно-новое для меня чувство. Поздним вечером 13го (отныне это самое счастливое для меня число), я засобирался с лагеря на лодке переплыть через реку в свою избу - взять нужно было мне кое-что из рыболовных снастей, когда подошла ко мне Галя и попросила взять её с собой. Руки у меня тряслись и мысли мои путались, когда сталкивал лодку на воду. Зашла она в мою избушку, повернулась ко мне и утонул я в её глазах. По-моему, потянулись к друг-другу одновременно. А потом было то, что было. И было нам не стыдно, а чисто и трепетно вдвоём в нашем бескрайнем море любви и нежности... Ранним утром, в лодке, плыли мы к лагерю, а глаза друг от друга не отводили. Сто раз бросал вёсла, чтобы прикоснуться руками к лицу, волосам, плечам той, кто стала мне дороже жизни. Утром за завтраком старались не смотреть мы друг на друга при ребятах, но что-то было на наших лицах такое, что сперва прыснул хохотком смешливый Димка, а затем, как по команде, дружно заржали все мужики. Не было в их смехе ничего оскорбительного - видно было, что рады они за нас, и только Ефимыч, сам расплываясь в улыбке, погрозил мне шутливо кулачком, когда Галинка моя отвернулась к костру. Всё, заканчиваю писать - Счастье моё просыпается о котором я так много и так мало знаю..."
...Щипало в носу и наплывали слёзы... Сергей несколькими глотками остывшего чая из кружки, протолкнул внутрь ком стоявший в горле и тыльной стороной ладони смахнул с щеки всё же вырвавшуюся слезинку... "Что же вы, родные?.. Что же вас заставило расстаться?". Ответ он нашел прочитав следующую запись отца.
"17 сентября 1956г. Слияние рек Мал. Варзуга и Варзе. Долгота ..., широта...
Дождь держит меня в этой ветхой избушке уже 4й день. К утру, вроде утихает, а потом опять льёт без остановки. Долго не писал. Сотни раз хотел сжечь эти мои две тетради дневника, но в последний момент что-то удерживало. Боль притупилась, но продолжает жить во мне, постоянно напоминая о себе. Тот день был выходной в лагере - воскресенье 23го июня. Утром (мужики спали) мы с Галей хлопотали на "кухне" вдвоём. Она им супу наварила, компота из сухофруктов, а я нажарил на двух сковородках целый таз любимой ими щуки. Потом мы на лодке ушли через реку ко мне в избу. Галина постирушкой занялась на берегу, а я баньку топил. Ближе к вечеру я первый напарился, а затем, когда подостыла каменка - и Галя намылась. Помню сидел на крылечке и ждал её. Вышла она раскрасневшаяся, завёрнутая в простынку, смеялась, своей ладошкой глаза мои "бесстыжие" закрывала. Любили друг друга долго в тот вечер, как никогда... Уже ночью открылся я ей - долго рассказывал о детстве своём, о Величаде, о её гибели, о моём поиске Канева... Дурак. Хотя, почему, "дурак"? Рано или поздно она должна была узнать это. Ну почему я тогда не насторожился, ведь почувствовал, почувствовал как закаменела у меня подмышкой лежащая рядом Галя, когда в своём рассказе озвучил фамилию убийцы Величады.
А потом, я сделал то, что сделал впервые в своей жизни: раскрыл тайну, показал ей дар Величады. Когда рвануло ввысь удерживаемое мною за шнурок светящееся чудо, я повернул лицо своё к Гале, ожидая увидеть радостное изумление её, а увидел слёзы и ужас в её глазах. Не забыть мне ни слова из того, что рассказала мне тогда Галя. Говорила она тихо, но каждое её слово проникало в меня каплей расплавленного свинца. Слова её выжигали во мне всё то доброе и светлое, что народилось за эти дни... Она родом из села Поной... Убийца моей Величады - это её родной дядя по отцу. И она сама носила эту ненавистную фамилию до получения ею паспорта. Оглушенный, слушал я её рассказ о том, что её мать подкармливала - носила в условное место продукты питания для Тимофея Канева, когда тот дезертировал по дороге к фронту и прятался в лесах вблизи села. Рассказала Галя мне и о том, что произошло в конце июня 1943 года. Гале тогда 9 лет было. Что заставило тогда её мать - солдатку Марию Каневу, взять с собой единственную дочку на передачу продуктов брату мужа, Галя не знала, но уверена теперь, что боялась её мать Тимофея. Что-то предчувствовала Мария, коль в метрах двухстах от тайника для продуктов, спрятала дочь в прибрежных густых кустах устья небольшой речушки Юканьга, со строгим наказом ждать её и не выдавать своего присутствия, чтобы не случилось. Ушла мать, а минут через 15 услышала Галя чуть слышимый вскрик её из чащи. А через несколько минут увидела потрясённая девчушка летящего над верхушками елей мужчину, взмывшему в воздух как раз над тем местом, откуда вскрик-стон матери раздался. Стояла в кустах омертвевшая от ужаса Галя, наблюдая полёт человека, через плечо которого перекинут был мешок, который ещё недавно был в руках матери. Узнала Галя в летящем своего дядю - Тимофея Канева. Мать свою нашла в чаще мёртвой - камнем размозжил ей голову Канев. Там, у трупа матери, впала в беспамятство Галя. Узнала она только через несколько месяцев, что обнаружили её, бредущую бесцельно вдоль реки, совершенно случайно оленеводы, чем и спасли её от неминуемой гибели в лесу. Память к ней возвращалась фрагментами и постепенно, а говорить смогла Галя только через пол-года. А ещё через несколько месяцев, после получения похоронки о гибели её отца на фронте, отправили сироту с явными признаками душевного расстройства, в специализированный детский дом под Мурманском. Там, по истечению времени, восстановила её память все события того страшного дня, но рассказывает она о них впервые только сейчас. Вышел я тогда из избы. Стоял долго сотрясаясь в какой-то жгучей, обновлённой ненависти к Каневу. Что-то изменилось во мне. Заледенело что-то внутри меня. Достал карту, попросил Галю показать, где произошло убийство её матери. Утром перевёз в лагерь сникшую, молчащую Галю. Тем же днём ушел из лагеря не попрощавшись ни с ней, ни с мужиками. Вот уже почти как два месяца живу в каком-то ступоре. Как могло случиться, что в определённый час и в определённом месте я повстречал именно Галю?.. Что это, судьба, рок, провидение? Кто он, всесильный интриган-режиссёр, который свёл меня именно с ней - родной племянницей убийцы Величады и Кушта? Физическая боль от расставания с Галиной не утихает, засыпаю и просыпаюсь с ней. Умом понимаю, что не смог бы быть счастливым с ней (всегда будет стоять между нами её дядя-убийца), но не было ни минуты, чтобы я не вспоминал её. Говорят, что время лечит всё. Сколько надо ждать, чтобы эта боль хотя бы притупилась? Забыться помогают книги и журналы, которые нахожу в избушках. Господи, чего только я не находил за эти годы в избушках, землянках и в вблизи их. Одним только найденным в тайниках и схронах оружием можно было бы вооружить как минимум взвод. Помню, рядом с одной избушкой в верховьях Большой Варзуги, в тайнике под полом, обнаружил церковные книги и утварь - всего 27 наименований. Кресты, чаши красоты неописуемой, да и книги рукописные настоящей находкой были бы для любого музея.
Ни чего не беру, оставляю на месте, предварительно упаковав надёжней. Доводилось находить и монеты золотые, и мешочки с жемчугом и самородным золотом. Составляю отдельную карту, на которой условными значками отмечаю найденное и места их хранения. Всегда радуюсь, когда в избушке нахожу книги или журналы. Читаю смакуя и наслаждаясь - в эти часы забываю о своей боли."
...С горьким чувством жалости к отцу, перелистывал Сергей страницы дневника, вникая в дальнейшие краткие записи о пути, которые вели того по тропинкам мщения и бездорожью ненависти, приближая к встрече с убийцей...
И она состоялась осенью 1959 года...
"14 сентября 1959 года. Точное место не указываю.
Я нашел Канева в 27 километрах от реки Юконьга. И не просто нашел, но и наблюдал его минут 15. Сутки назад детский писк зайца попавшего в силок, возможно спас мне жизнь. Грамотно была установлена петля силка в котором бился ушастый - я это рассмотрел в бинокль. Не стал подходить ближе и правильно сделал. Сместился в сторону на подветренную сторону, залёг у выворотня в буреломе и настроился ждать того, кто установил силок. Сердце бухало в груди, почему-то точно знал я: это он, Канев, промышляет. Он появился в утренних сумерках. Обмерло всё во мне, когда увидел его краем глаза: бесшумной и чёрной птицей приближался он по воздуху с северо-запада. Зависнув в воздухе над силком, не стал он спускаться к добыче, а приподнявшись ещё выше, вдруг увеличил скорость полёта - стал кружить, всё расширяя по кругу облёт и видно было, что пристально, напряженно всматривается вниз. Сомнений не было у меня, что рассматривает-ищет он на ягоднике следы сбитой росы: явно что-то его встревожило. Спасибо урокам Величады - вошел я мгновенно в нужное состояние и стал частью выворотня. Только левым глазом смотрел я не на Канева, а рядом, когда он приземлился плавно у затрепыхавшегося зайца. Встав на левую ногу (правая почему-то поджата была), Канев выпростал руки из-под боковых разрезов на малице и ловя равновесие, стал подпрыгивать как-то неловко на одной ноге, а затем упал на бок - с болезненным вскриком завалился! Шипя от боли, обхватил колено правой, сидел раскачиваясь, баюкая её. Подавлял я в себе дикую радость, видя что правая его нога не служит ему. Не в сапог она была обута как левая, а бесформенная, обёрнутая каким-то тряпьём. Уж не Кушта ли зубы в предсмертной хватке повредили ногу твою, Канев? Справившись с болью, уложив бережно правую ногу на брусничник, дотянулся Канев до зайца заверещавшего, схватил его за уши. Не сотрясался я от омерзения, видя, как урча, впился зубами Канев в шею зайца и надолго припал к ней. Наблюдал я как всё реже дрыгал задними лапками заяц, у которого выпивалась кровь. Напившись её, Канев снял с шеи и положил рядом винтовку (короткий, кавалерийский карабин), скинул с плеч "сидор"-мешок. Достав из-под малицы нож, умело-споро освежевал тушку зайца и уложил в мешок. 15 лет прошло с той нашей последней встречи, но они мало изменили Канева внешне. Разве что борода стала больше, да сальные волосы лежали сзади аж на плечах его, стянутые на голове каким-то тёмным, засаленным платком. Руки как и лицо - чёрные, но это не от времени. Видно было мне, что давно живёт зверем Канев, что он просто чудовищно грязен. Всё это время, что я наблюдал его, чесался он неоднократно: нещадно скрёб пальцами волосы на голове под платком; порыкивая от наслаждения чесал себя запуская руки под малицу, под пояс ватных штанов... А потом я увидел, как он взлетал. Заворожило меня это зрелище. Закинув лямки мешка за плечи, навесив ремень карабина на шею, лёг на спину Канев и просунул руки в разрезы на боках малицы, сведя их к груди... Со знакомой мне гортанной радостью в его рыке, приподнялось тело Канева над землёй, а затем резко взмыло ввысь. Слышал я, как уже там, каркающе смеётся убийца, наслаждаясь полётом, своей невесомостью.
Не силён я в названиях фигур пилотажа, но Канев меня потряс тем, что он вытворял: резко взмывал ввысь, штопором ввинчивался в воздух; перевернувшись несколько раз, стремительно летел вниз, чтобы у самых верхушек деревьев плавно и вдруг затормозить и уже медленно плыть над утренним лесом. Потом он стал удаляться и я, взлетев белкой на сосну, наблюдал КУДА он летит. Знал я: силки-ловушки ставят не так уж далеко от места проживания - где-то рядом должна быть нора этого упыря. И я увидел, как примерно в километре от меня, опустился вниз, скрылся меж деревьев Канев. Часа два сидел на дереве, наблюдал. Нет, не взлетел оттуда Канев, а ходок он - вообще ни какой! Там он, там его логово!
Никогда я ещё так медленно не передвигался по лесу как сегодня, преодолевая расстояние до жилища Канева. Пробирался самой густой чащей, избегая выхода на открытое место, замирая надолго после каждого шага. В двух местах пришлось "островком" переплывать болотистые разливы. Осторожность моя была не лишней - три каневские сигнальные ловушки пришлось обходить. Уверен, облетает он их регулярно, проверяя эти немудрёные, но эффективные устройства. Неопытный ходок и не заметит, как после его прохода, сзади, распрямиться гибкий ствол молодой осинки, например, и спрятанная до этого яркая тряпица на её верхушке, просигнализирует Каневу: "Опасность!.. Прошел чужой!"... А ближе к вечеру и дымок я учуял. Рядом он где-то. Как только начало темнеть, я забился в чащу. Через несколько часов, сквозь ветки, на фоне ночного неба, опять увидел его парящим в воздухе. Похоже, что ведёт он только ночной образ жизни и это для него разумно. Учтём. Спал урывками, сотни раз просыпаясь от сентябрьского ночного холода, но костерок, разумеется, не разводил. Привёл в готовность дедов "Винчестер". Прошлым утром десятки раз мог расстрелять эту сволочь. Не стал. Уже мало этого мне. Хочу в глазах его ужас увидеть перед неизбежным. И забрать у него то, что он когда-то отобрал у Величады".
"17 сентября 1959 года. Там же.
Подобрался к логову Канева близко. Живёт он в землянке, вырытой на мыске песчаного угорья, который огибает ручей. Вчера, как только стемнело, поднялся он в воздух и куда-то улетел - отсутствовал до 5 утра. Я, было, встревожился: вдруг улетел навсегда от этого места. На эту тревожную мысль натолкнуло меня следующее - рядом с землянкой практически нет запаса дров, а ведь скоро зима. Явно не тут собирается он зимовать. Печурку (или что там у него в землянке), Канев растопил уже по утру - дымок вился над его норой. Видел как чистил рыбу на берегу ручья: одного налима и десяток мелких плотвиц. Передвигается по земле только при помощи костыля-подпорки, но с карабином не расстаётся. Часто болезненно морщиться, кривит лицо: правую ногу поджимает, держит её на весу. Дождался, увидел я что с ней. Размотал он по утру тряпку на правой ноге и постанывая, опустил её в воду ручья, где и держал с пол-часа. Я рассмотрел в бинокль его ногу позже, когда он обмазывал её какой-то мазью. Высохла она до колена - кость там одна, обтянутая коричневой кожей в кровоточащих струпьях! Гадко мне было смотреть, как он, подвывая иногда от боли, кончиком ножа ковыряется в струпьях на этой ноге: то ли гной выжимал, то ли от опарышей избавлялся. И всё время чесался. Потерял он облик человеческий. Гадит прямо перед землянкой, после чего не вытирается, не подмывается в ручье, который в нескольких метрах от него. Уже днём увидел я самое главное для меня. После того, как обмотал он свою ногу тряпкой грязной, через голову стянул с себя малицу. Вот тут-то я и увидел его тайну!.. Канев расчёсывал своё тело постанывая от удовольствия, а я смотрел на широкий пояс охватывающий его грудь. Он из полотна сетевого, свёрнутого в несколько раз и видно мне было отчётливо, как мерцают, вспыхивают знакомой лунной подсветкой два неправильных прямоугольника толщиной примерно в 2 сантиметра, заточённые в это полотно. Дыхание у меня перехватило - знаю я что ЭТО!..
Точно такой же кусочек этого вещества у меня в кисете, подаренный мне в детстве Величадой!
Я заберу у тебя, Канев, этот "дар рая Сайваймо", которым ты завладел убивая их хранителей. Не должно и не будет это чудо служить убийце!"
...Приглушенный, мелодичный перезвон будильника, донёсшийся из спальни, заставил Сергея вздрогнуть. Последующие утренние хлопоты связанные с подъёмом сыновей, завтраком, отправкой их в школу, всегда были для него приятны. Позволив жене нежиться в эти утренние часы в постели, Сергей сам поил своих мужичков чаем с бутербродами, горделиво посматривая на своих наследников. Отправив их в школу, быстро собрался на службу и сам. Убирая обратно на полку тетради, подавил в себе желание взять их с собой дочитать в кабинете, но не рискнул - знал, убеждён был, что не могла не оставить там его без присмотра служба Марка Витальевича...
После общей оперативки, собрав уже в своём кабинете оперов, поставил перед каждым задачу. Решив поработать с бумагами, достал их из сейфа, но не смог сконцентрироваться: все его мысли заняты дневниками отца... Плюнув на всё, отпросился у начальника "отлежаться" дома - якобы подпростыл. Клюнул на обман начальник отдела, видя покрасневшие его белки глаз и припухшие от недосыпания веки:
- Да, Сергей... Что-то ты неважно выглядишь. Конечно иди, отлежись - не дай Бог сляжешь...
...Завалившись на диван в пустой квартире, с нетерпением раскрыл тетрадку дневника на заложенной странице.
"25 сентября 1959 года. Левый берег реки Пурнач. Симкина изба. Долгота..., широта...
Последнюю неделю был в каком-то оглушенном состоянии. Переходы делал большие, до полной потери сил. Как-будто гонит что-то меня безостановочно от того места, где я оставил Канева.
Ту ночь, 18го, он не летал - не выходил из землянки. Я подобрался близко и обречён был выслушивать всю ночь его стон-рычание. Какие-то и слова он пытался говорить, но невозможно было их распознать: слышал я только слоги его бессвязные. Утром он не вышел, а выполз из землянки. Без карабина! Дополз он до ручья, в который и опустил свою правую ногу. Затих на некоторое время - явно холодная вода приглушила на некоторое время боль. Долго он так лежал на спине держа ногу в воде, учащёно дыша и морщась болезненно. Потом сел и держась за колено опять стал подвывать опустив голову. А потом достал с пояса нож и стал вкруговую обрезать штанину ватных брюк в районе бедра. Отрезал он штанину, откинул её куски в сторону и увидел я то, что заставило меня содрогнуться от омерзения и проклинаемого мною чувства жалости к нему. До паха его нога была опухшей, тёмно-багровой. Сомнений у меня не было - гангрена это. Откуда в руках у Канева появился кусок толстой проволоки, я не заметил. Рыча от боли, он обвил этой проволокой бедро и стал скручивать концы её, обжимая ногу. Я понял что он собирается делать только тогда, когда он взяв нож в руку и поднёс лезвие к бедру. Тут-то я и вышел к нему, держа его на прицеле. Не вздрогнул он испуганно, не шарахнулся в сторону, а по звериному, медленно повернул свою голову ко мне. С детства я готовил слова свои Каневу для нашей последней встречи. Тысячи и тысячи раз произносил я про себя приговор ему, шлифуя и подбирая слова, которые выразили бы всю мою ненависть к нему за содеянное им. Но в тот момент стоял я молча, возвышаясь над ним. "Кто ты?" - глухо, кусками выдавил он из себя. "Внук Величады", - ответил я... Нет, страха или ужаса я в его лице не увидел, а вот ненависть буквально заплескалась в его глазах. Зарычал он услышав имя моей Величады, а затем сделал то, чего я от него не ожидал. Я мог бы выстрелить и не допустить этого, но закаменел мой палец на спусковом крючке. Канев левой рукой молниеносно задрал малицу до подбородка и полоснул лезвием ножа по сетевому поясу.
Затаив дыхание видел я, как полыхнув матовым светом, рванули ввысь освободившиеся от многолетнего плена два куска невесомого вещества и набирая скорость, устремились в утреннее небо. Упав на спину зашелся в кашляющем хохоте Канев. Злорадно выбрасывал мне: "Всё!.. Никому!.. Нет их больше!"... Откинул я носком сапога его нож в сторону, присел рядом. Что-то подсказало мне сделать это: достал кисет и из него вытащил медленно, держа за кольцо, дар моей Величады. Сжал на мгновение его в ладони и раскрыл её. Захлебнулся хохот-карканье Канева: вытаращив глаза смотрел он на светящийся и рвущийся в небо кусочек того, что подарила мне когда-то моя бабка. И добил я убийцу словами тихими (как-будто кто мне их в ухо шепнул в этот момент): "Ты забыл о "Шарьей пятке"? Там ЭТОГО много!"... Убирая в мешочек дар Величады, смотрел я, как катался по осенней траве Канев, грыз её в лютой, тоскливой ненависти. Затих безвольно он только минут через десять. Лежал зловонной, шевелящейся от вшей тряпкой и только дышал надсадно в съедающем его смертельном жаре. Закинув за плечо карабин, отошел я в сторону, к ручью, где и развёл костёр, поставил впервые за пять дней котелок на огонь. Сидел, смотрел я в языки пламени лижущие стенки котелка, а видел светлый лик улыбающейся моей Величады - глядела она на меня радостно и знал я, чем её радость вызвана.
Когда через полчаса подошел я к Каневу, он был уже мёртв. Последний выплеск яростной ненависти забрал у него последние силы, которых и так-то оставалось немного в отравленном порченной кровью теле.
В землянку его не заходил. Просто бросил внутрь горящую головешку из костра. Уже отойдя метров за 600, слышал хлопки взрывающихся в пламени патронов винтовки Канева.
"03 октября 1959 года. Река Полисарка. Долгота..., широта...
Любопытство заставило меня переправиться через реку на левый берег. Ещё в прошлом году наткнулся тут на завезённый стройматериал, сгруженный на уютной полянке в 300х метрах от реки. Помню, поразило меня тогда то, что в 160 км. от ближайшего населённого пункта, кто-то решил что-то строить не из вековых сосен, которых тут целый бор, а из завезённого бруса! Нашел следы тягачей завёзших тогда в эту глушь стройматериал. Кто же этот всесильный богач, который может себе это позволить? Сегодня вышел на эту поляну и обомлел: стоит аккуратненький домик с пристроенным навесом под дрова. Поразило то, что три окна и дверь были наглухо прикрыты железными листами сантиметровой толщины. Первый раз увидел такое. Обошел дом, но так сразу и не понял, как же неизвестные вышли из дома, после того, как изнутри закрепили железные "ставни". Нашел в кустах лесенку и всё понял. Приставил её к навесу, поднялся наверх и нашел потайную дверцу, ведущую на чердачное помещение. Оттуда, открыв лючок, спустился в тамбур, найденным ключом на 26, открутил гайки с болтов прижимающие вплотную "ставни". Убрав снаружи железо с входной двери и окон - зашел в дом. Поразился изысканному убранству: даже кресло качалка присутствовала, придвинутая к зёву небольшого камина. В тамбуре, подняв несколько половых досок, обнаружил объёмный погреб, забитый продуктами. Поразился их количеству - несколько мужиков спокойно могли на них тут год прожить. Там же нашел в тайничке малокалиберную винтовку, два ружья с патронами к ним. Особую радость вызвало у меня содержимое двух мешков у печки. Они вплотную забиты были книгами! Кто же ты такой, неведомый хозяин, который в лесной избе используешь для растопки печи листы книг, завезённых тобой в эту глушь? Затопив печь, с трепетом стал вытаскивать из мешков книги, рассматривать их. Испытывал аж зуд нетерпения начать чтение! По дарственным надписям в книгах, понял КТО хозяин этого дома. Это одна из "шишек" горисполкома города Апатиты.
Ну, что же... Решил воспользоваться гостеприимным домиком - поживу тут недельки две. Надо остановиться мне в моём беге, крепко подумать нужно ЧЕМ дальше заняться, ЧТО дальше делать в жизни моей. И принять решение. Вечером устроил себе "баньку"- 150 литровый бак закреплённый на уровне крыши навеса, наполнил нагретой водой и долго блаженствовал под этим импровизированным душем... Сварил суп, наелся, напился чая и запалив керосиновую лампу, завалился на ЧИСТЕЙШУЮ простынь кровати с одной из книг. Читал с наслаждением и долго. Сна нет. Отложил книгу, пишу эти строки в дневнике. А рядом, незримо, присутствует Галина. Где ты сейчас, счастье моё?"
"09 октября 1959 г. Там же.
Что за ДЕНЬ! Руки трясутся - всё из них валится, сердце колотится в груди как бешеное, места себе не нахожу...
Днём вышел на реку, по берегу прошел ниже на "ямку" сёмужью. Вторым забросом вытащил лохана килограммов на пять. Стал чистить его, но заметил в верховьях реки две лодки. Спрятал рыбу, спиннинг, а сам прошел ещё ниже на 1,5 км. Там, на мыске, стал ожидать плывущих. Подплыли и сразу ко мне: один рыбинспектор из села Варзуга - Валентин З., второй, в форме - милиционер из Терского РОМ, и ещё двое неизвестных мне. Долго и глупо выясняли кто я такой и что тут делаю (хотя Валентин должен меня знать). Затем трое стали близлежащие кусты в радиусе до 300 метров обыскивать - орудия лова искали, наивные. Со мной на берегу остался Валентин. Тут-то он мне шепотком и выдал!.. - Ты, - говорит, - ведь тот самый Котлов Семён, что года два назад на Пане работал у геологов?.. - А, что? - спрашиваю... Тут-то он меня и ошарашил! - Просил меня их начальник - Ефимыч, передать тебе при встрече следующее: - "Галина в марте 1957го РОДИЛА ТЕБЕ СЫНА. Живёт в Умбе"... Ноги у меня подкосились - сел прямо на галечник. В голове какой-то хаос из обрывков мыслей, образов, чувств, а в горле ком... Ничего не мог понять о чём меня спрашивали, чего тормошили-трясли за рукав куртки. Плюнув на меня, села рейдовая группа в лодки и дальше поплыла, а я ещё долго сидел оглушенный услышанным. Как пришел обратно в избу - не помню... Ну, вот, и решена моя судьба! В Умбе моя Галина и МОЙ СЫН!.. Хочу орать от счастья и, почему-то, плакать. МОЕМУ СЫНУ уже ДВА ГОДА и семь месяцев! Какой он? Ведь уже бегает и говорит что-то... Завтра с утра выхожу в путь: иду до моста через Пану, а там, дождавшись первого лесовоза, рву в Умбу!!!"
...С замиранием сердца Сергей перевернул порыжевшую страницу дневника... "Ну, что же там? Что не позволило маме и отцу соединиться?" Он с недоумением, не веря глазам своим, смотрел на дату проставленную Котловым в следующей записи. Она была датирована УЖЕ маем 1960 года, через семь месяцев после предыдущей записи...
"21 мая 1960 года. Река Большая Варзуга. Долгота..., широта...
Более полугода не писал. Сама мысль - открыть дневник и взять в руки карандаш, была противна мне все эти месяцы. Что-то надломилось во мне после встречи и разговора с Галиной прошлой осенью в Умбе. В какой-то серой мгле все эти месяцы провёл. Стоит перед глазами только образ Галины держащей на руках нашего сына Серёжку в маленькой комнатке общежития портопункта посёлка, да памятны слова её сказанные мне тихо и страшно-спокойно: "Уходи, Семён. Уйди, как когда-то ушел, не прощаясь и ничего мне не сказав"... Что я тогда лепетал ей про нашу любовь, уже не помню. Но помню слова её в ответ: "Убил, растоптал ты нашу любовь. Два года тебя ждала, но не шел ты к нам. А ныне другой у меня мужчина - любит он и меня и Серёжку. Уходи, Семён, не ломай нам жизнь". И ушла с сыном из комнаты на общую кухню. Не долго я стоял в комнате оглушенный услышанным. Достал деньги, все, которые были у меня и на полке этажерки оставил. С этой полки и три фотографии взял себе: на одной Галина с сыном на какой-то демонстрации, а две - из той далёкой жизни на реке Пана. Тем же вечером, попрощавшись с приютившим меня Петром М. - ушел из посёлка. Жить не хотел, но спасла тогда меня от непоправимого только работа: пол-зимы у Петра на его Ильма-озере один рыбу ловил, по хозяйству управлялся. Воистину, лечит только время. А вернее - время и работа... Вечерами читаю. Много читаю. Среди прочих книг нашелся и сборник фантаста Беляева... Перечитывал его несколько раз, с удивлением фиксируя, как каждый раз в волнении учащенно бьётся мое сердце, когда глаза бегут по строчкам повествующим о летающем юноше, о его ощущениях восторга в полёте над грешной землёй. Понятен мне теперь стал тот радостный рык в воздухе Канева. Он же испытывал явно те же чувства, что и Ариэль!.. Вкрадчивой змеёй вползла ко мне в душу цель-желание испытать эти чувства. Вот он стимул для моей жизни!.. Вот цель достойная! Найти "Шарью пятку" и стать обладателем дара рая Сайваймо!.. Трудно? Да!.. Но, возможно? Да!.. То что знали прадеды моей Величады, способен узнать и я! У меня появилась цель, которая заставляет меня жить. Я по крупицам соберу знания стариков о "Шарьей пятке". Я найду её, я СОБЕРУ там достаточное количество этого вещества, которое позволит мне подняться в воздух!"
...Раскрытую на этой странице тетрадь Сергей положил на грудь. Лежал уставившись в потолок и сморщившись, ощущал физически, как клубиться внутри его симбиоз какой-то детской обиды и боли...
..."Что ты отцу наговорила, мама? Что ты натворила? Какой "любящий" тебя и меня мужчина?.. Мне ли не знать, что никого у тебя не было... Что же вы, мои гордые, бескомпромиссные родители, оба натворили? Одна - солгала в сиюминутном гневе, другой - не удосужился усомниться в её несуществующем, придуманном поклоннике... И потом всю жизнь носили в себе эту нерастраченную любовь к друг другу, мучились, страдали..."
Он встал с дивана и направился на кухню, но в коридоре остановился у вешалки и устремил свой взор на три тетради лежавшие скромной стопочкой на полке для головных уборов. Несмотря на то, что вторая тетрадь дневника была им не прочитана до конца, сидело в нём зудящей занозой желание прочитать строки отца о их встрече в Панском лагере. Сергей помнил дату их той встречи: в тот день праздновали они закрытие рыболовного сезона. Да, это было 20 июля 2002...
Сев за стол на кухне с взятыми с полки тетрадями, стал листать их в поисках описания тех двух дней... Мелькали перед глазами даты, месяца, годы жизни его отца: краткие - в одну-две строчки записи чередовались с многострочными, на пол-листа, на лист. Холодком обдавало душу Сергея осознание того, что большая часть жизни отца уместилась в эти тетради... Он нашел искомую запись в середине последней тетради: отец описал их встречу 24 июля того года.
"24.07.2002г. МОЯ НОВАЯ изба. Не указываю ни место, ни долготу-широту.
Это какое-то наваждение: живу с мая ежеминутным желанием подняться в воздух. Оно просто маниакально. Оно терзает меня постоянно. Чувства которые испытываешь ТАМ, В ВЫСИ - они не поддаются описанию... Проклятые белые ночи - риск быть увиденным рыбаками, туристами, огромен. Избу свою отстроил вдалеке от сёмужьих рек, но эти пешие и сплавляющиеся по рекам туристы в это время хода сёмги - вездесущи. А тут ещё на реке Варзуга, в июне, заметил появление каких-то странных людей на реке, в чьём распоряжении был небольшой вертолёт. Молодые, крепкие мужики и все в камуфляже. Долго наблюдал в одном месте на реке за ними и понял одно: не рыбаки они. Что-то их заставляло подниматься на самые высокие точки прибрежного участка на противоположном берегу. Поймал тогда себя на тревожной для меня предположении: "А если они устанавливают какую-нибудь аппаратуру-датчики, которые фиксируют любую деятельность на реке? А что, если мои полёты были ими уже зафиксированы?"...
Но, о чём это я? Другим хочу поделиться с молчаливым моим другом-дневником. Вот уже как два дня другая во мне радость-счастье бурлит: я видел сына, я общался с ним! Имею ли я право судить о Сергее Макееве как о сыне, оценивать его как отец? Наверное нет. Но я ВИДЕЛ отношение к нему других людей и это наполняет мою душу может и незаслуженной мною, но гордостью за него. Как он похож на Галю! Её лицо, её глаза. Насмотреться на него всё это время не мог - мой сын рассудительный, справедливый, красивый МУЖИК!.. Сидел я один в домике турлагеря, ждал его прихода ко мне. Когда услышал его шаги по мосткам, его голос - руки мои затряслись. Схватил яблоко и стал грызть его, чтобы скрыть и трясущиеся губы. Разговаривал он со мной уважительно, а у меня душа пела от его такта в разговоре со мной, от его нескрываемого уважения к возрасту моему, ко мне лично. Каждый раз обмирал, когда слышал обращение к нему по имени и отчеству - "Сергей Семёнович". Его имя и моё звучали вместе. Поклон тебе, Галинушка, за это... Потом сидели за общим столом, а я любовался им, его поведением, его доброжелательным отношением к другим, его разумностью слов... А ночью, он проводил меня в домик, застилал мне кровать и несколько раз назвал меня ОТЦОМ! Он ушел потом обратно на кухню, а я... А я сидел один и слёз своих не сдерживал...
На следующий день вчетвером мы остались: туристов и персонал вертолёт в два захода вывез из лагеря. А ближе к вечеру подарила мне судьба и уединение с сыном в банкетке. Много и долго говорили... В одном из своих рассказов, упомянул я свою бабку Величаду и только прикоснулся к тайне, которую она мне открыла в далёком моём детстве. Видя неверие в глазах сына, КАК мне хотелось поделиться с сыном историей о том, что я искал большую часть своей жизни и НАШЕЛ этой весной! Ведь Дар рая Сайваймо при мне в тот момент был: накрепко подвязаны были к животу моему два куска того, что я собрал в майскую ночь из расщелины утёса, под грохот наползающих друг на друга льдин при ледоходе!.. И возможно я открылся бы сыну, но он уснул под утро на диване в банкетке прямо во время моего рассказа. В нашем домике я осуществил то, что давно хотел сделать. В полость рукояти своего ножа я поместил дар Величады и вместе с запиской положил на кровать Сергею. В записке я просил его хранить этот мой подарок-нож. Ранним утром, до пробуждения начальника лагеря, я улетел к себе..."
... - "ЧТО?" - Сергей вскочил из-за стола и не обратив внимание на упавший с грохотом сшибленный им табурет, бросился к кладовке, где хранил всю свою "охотничью-рыбацкую" амуницию.
...Выкрутив при помощи пассатиж навершие ножа, Сергей заглянул с трепетом в полое пространство рукояти и... увидел кольцо! Приложив усилие он выдернул его оттуда, заметив как следом тянется и шнурок прикреплённый к кольцу. Сердце его обмерло, когда появился из полости рукояти матовый кусочек неведомого ему вещества, накрепко обвязанный другим концом шнурка. Затаив дыхание Сергей накрыл ладонью этот медленно опустившийся на столешницу кусочек и изумлённо ахнул через долю секунды!.. Сжав крепко кольцо, он оторопело взирал на неистово рвущееся в высь светящееся чудо того, что отец называл в дневнике "дар Величады"!
...Только минут через 40 смог вернуться Сергей к дневнику отца, да и то непроизвольно прерывал чтение записей, чтобы полюбоваться угасанием света и плавным планированием на скатерть стола дара Величады. С застывшей на его лице детской, радостной улыбкой, Сергей накрывал ладонью этот кусочек таинственного вещества, и тот, получив необъяснимую разумом энергию от прикосновения к нему человеческой длани - опять устремлялся ввысь, излучая неземной, матовый свет!..
Но не долго отвлекался от строк Сергей. Описание ощущений отца от полёта привлекли его внимание и он несколько раз перечитал их:
"...Я открываю поразительные изменения происходящие во мне после полётов!.. Летаю с мая месяца, но лишь сейчас, в августе, как-то вдруг оторопело осознал, что я забыл о изжоге, которой годами мучился!.. Забыл о моём проклятии - остеохондрозе шейного отдела!.. После полётов ФИЗИЧЕСКИ ощущаю подзабытую мною силу, выносливость, гибкость во всём теле!.. Я объясняю это только одним: неведомо как, но мой организм ОМОЛАЖИВАЕТСЯ, ИЗЛЕЧИВАЕТСЯ от старых болячек после соприкосновения этого вещества с моим телом! И нет этому другого объяснения!.."
Сергей встал из-за стола и подошел к окну. Эти слова отца из дневника жгли его... "Излечивается", говоришь?.. А что если..."
...Пружина на открываемой им двери подъезда противно взвизгнула. Поднявшись на третий этаж, он позвонил в квартиру Елены. Прошло более минуты и только тогда он услышал её тихий голос из-за двери:
- Кто там?
- Лена открой, это я, Сергей Макеев...
После десятисекундного молчания Елена ответила:
- Сергей, простите... Мне плохо и я не в том состоянии, чтобы гостей принимать...
- Впусти меня, Ленушка, - зачастил он, - Я по этому поводу и пришел. Лена впусти, это важно для тебя прежде всего...
Прошло не менее минуты, прежде чем дверь открылась. Заходя в квартиру, он увидел уходящую в тёмную комнату Елену, поправляющую на голове пуховый платок. Скинув с плеч куртку он прошел к ней.
- Сядьте там, в кресло - донёсся из глубины комнаты её голос. Он сел в креслице рядом с торшером стоящим рядом - он был единственным источником света и его хватало только увидеть силуэт Елены, сидящей на расправленной кровати у дальней стены. Сердце его дрогнуло от жалости: сидела Елена сломанной птицей, зябко обхватив плечи руками и поникнув головой в нелепо выглядевшем в комнате огромном пуховом платке, завязанным по-старушечьи.
- Сергей, Вы извини меня, - глухой её голос был потухшим, невыразительным, - но говорите быстрей и уходите: я очень плохо себя чувствую... Боли сильные... и лекарства не помогают - сутки уснуть не могу... Голос её дрогнул: - Не смотрите на меня... такую...
- А теперь ты слушай меня, - Сергей старался говорить ровно, жестко, подавляя разрывающую сердце жалость к ней, - Помнишь, как ты мне сказала, что только чудо тебя спасёт? Я принёс тебе это ЧУДО!.. Скажи мне, в каком месте у тебя в голове опухоль?..
Левая рука Елены непроизвольно дотронулась до левого виска:
- Здесь... В левом полушарии... Что Вы ещё выдумали? Какое ещё "чудо"?
Сергей решительно встал и пройдя через комнату, сел рядом с Еленой. Бесцеремонно взял её за запястье левой руки, поразившись мимолётно её беззащитной, какой-то детской невесомостью. Достал из кармана брюк свою смятую перчатку из которой свисало на шнурке кольцо и надел его на её средний палец. Встряхнув перчатку, вытряхнул из неё дар Величады, которое мерцая тусклым светом, плавно опустилось на её ладонь. Он тут же сложил её пальцы в безвольный кулачок... Зародившийся моментально, брызнувший в разные стороны из её кулачка неоновый свет, осветил и лицо Елены!.. Увидев, как в широко раскрытых глазах её зарождается изумление и как покрываются румянцем меловые до этого её щёки - Сергей перестал удерживать её пальцы, ослабил хватку... Она вздрогнула всем своим телом и непроизвольно ахнула, когда рванулся ввысь из её ладони невесомый кусочек светящегося вещества, затрепетавший перед ней ранее невиданным, диковинным цветком...
...Он покинул её квартиру на цыпочках когда она уснула... Перед выходом из комнаты Сергей оглянулся: отблеск света дара Величады помещённый между платком и левой височной частью головы Елены, позволял увидеть её умиротворённое спящее лицо в коконе шерстяного платка. Оставленная им на журнальном столике записка содержала всего две строчки: "Мне не звони - сам тебе перезвоню или зайду. Держи ЕГО под платком постоянно. И ВЕРЬ в выздоровление, как я в это верю!"
...Прошел март... Миновал и апрель с его дневным солнечным теплом и морозно-стылыми утренниками. Вступил в свои права северный май с тревожащими душу по утрам пронзительными криками прилетевших чаек... Внешне в жизни Сергея ничего не изменилось: так же выходил на службу утром и возвращался поздно вечером домой. Но для товарищей по уголовному розыску не осталось незамеченной его какая-то отрешенность, частая его задумчивость. Обращать стали коллеги внимание на то, как их начальник розыска вперив глаза в окно своего кабинетика, напряженно обдумывает что-то, ставшее для него важным... Прошел шепоток о "неладах" в семье, но сошел на нет, так как не нашел подтверждения... А ларчик открывался просто: не давала Сергею покоя таинственная фраза отца в последних записях пятой тетрадочки дневника...
Сергей давно прочитал дневник, но не было дня, чтобы он не заглядывал в него: по-второму, третьему разу вчитывался он в описываемые узловые моменты уединённой жизни отца, наполненной поисковыми скитаниями. В последней тетради, в середине её, описал отец случайную встречу на реке Пулоньга со стариком, имя которого оставил в записях безымянным. Именно этот старик открыл потрясшее Котлова истинное название "Шарьей пятки". В лесной избушке, в долгую осеннюю ночь, рассказал этот старик то, что знал ещё от своего деда: не о "Шарьей пятке" знал его дед, а о "ШАРОВЬЕЙ ПРЯТКЕ"!.. В давние времена поведал ему дед о месте, где впадает небольшая речушка в одну из полноводных рек; о месте, где в период пика ледохода, в жуткой давильне наползающих друг на друга льдин, выжимает из расщелины утёса ШАРЫ, которые стремительно подымаются в небо, оставляя светящийся след!.. И примерное направление указал отцу старик, предупредив его о том, что (с памятных слов деда) "охраняют эту "прятку шаров" всесильные духи древних лопарских шаманов"... И через несколько лет поисков, нашел отец это место! Описал он ту майскую ночь ледохода, когда наконец-то увидел вдалеке цепочку шаров поднимающихся стремительно в высь! И год ещё пришлось ему ждать следующего ледохода, чтобы из расщелины утёса обжимаемого ледяными глыбами, рискуя жизнью, ПОЙМАТЬ взлетающую в небеса светящуюся субстанцию!.. С замиранием сердца отыскивал Сергей любую географическую привязку в записях указывающую на это место, но не нашел ни единой: ни название реки, ни широту-долготу не указал отец.
В последней же тетради дневника, записал отец и принятое им решение передать их Сергею. Исполнить эту волю после смерти его, должен был человек, который стал его другом. Кто был этот человек - осталось загадкой. Единственное, что упомянул о нём, так это то, что когда-то отец спас его, провалившегося под лёд, и что он верит ему.
Но главное, что было адресовано сыну в записях отца, оставалось Сергеем не расшифрованным: "... я осознаю, сын, какую ответственность взваливаю на твои плечи сообщая место "Шаровьей прятки". Но я верю в тебя, Сергей, верю в то, что не во зло ты обратишь это знание. Помни одно - не должен "дар рая Сайваймо" попасть в руки недобрых людей - много горя и зла может это принести. Я указал тебе, Сергей, широту и долготу "Шаровьей прятки" в том месте, К КОТОРОМУ ТЫ ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРИКОСНЁШЬСЯ В АВГУСТЕ... Там же, у "Шаровьей прятки", найдёшь и то, что позволит тебе, семье твоей, быть материально независимым в эти трудные для всех времена..."
Этими словами обрек отец сына на мучительные раздумья. "Что ты имел ввиду, отец? К чему я могу прикоснуться ИМЕННО в августе? Почему ты был убеждён, что это моё, вдруг случайное, "прикосновение" будет мною зафиксировано как прикосновение к тому, что позволит увидеть долготу и широту найденной тобою "Шаровьей прятки" и спрятанное от всех?
А если это прикосновение пройдёт для меня незамеченным? Откуда в тебе была эта уверенность или знание обязательности прикосновения мною к чему-то? Откуда ты знал где я буду в августе, если до сих пор даже я не знаю когда меня начальство в отпуск отпустит? Вдруг в августе я уеду куда-то, куда ещё сам не решил?.. Стоп!.. А что если отец знал о моём ежегодном августовском и обязательном выезде на лов сёмги? А я ведь всегда ловлю её на "своём" месте на взморье, прибегая к услугам одной и той же рыбацкой избы... Может там отец спрятал для меня от всех свою тайну? Но, что мешает, например, мне УЖЕ СЕЙЧАС съездить туда и СЕЙЧАС, а не в августе прикоснуться к тому, что даст ответ? И где там? На крышке вырытой ямы-тайника, где укладываю выловленную рыбу? У ручья, где набираю воду? На вьюшке печной трубы, которую выдвигаю перед тем как растапливаю печь?... Почему именно в августе?"...
Дни и недели напряженных раздумий-поисков выматывали Сергея... "А что если отец в слово "прикосновение" вложил другой смысл? Моё "прикосновение" к чужой тайне?.. "Прикосновение" к тому, что заставит меня резко отдёрнуть руку?.. Моё "прикосновение" лбом к хладному стеклу окна августовской ночью?"..
Осознав, что не найти ему ответа на эти вопросы, Сергей решил ждать августа...
.....
... - Так, сын... Ты бери грабли, метлу и вот этот пакет, а я остальное...
Сергей взял в одну руку пакеты, в другую пятилитровую бутыль с водой и пошел от машины вслед за сыном. Идя по узенькой тропинке петляющей между могильных оградок, он с удовольствием посматривал на идущего впереди сына. "Красивый парень у меня растёт - "смерть" девкам!" - горделиво думал он, видя как его шестнадцатилетний Вовка гибко и ловко уклоняется от преграждающих проход ветвей берёзок, уже выбросивших липко-духмяный лист. Этот день конца месяца мая был не по северному жарок и солнечен. Это могло быть и всё тепло лета - увы, и такое бывало за Полярным Кругом... Вот уже шестой год подряд, он с сыновьями приходил на могилу своей мамы в конце мая месяца на уборку нанесённого за осенне-зимний период прошлогодней листвы, веток и это стало уже традицией в их семье. Старшему сыну он ничего не сказал о сегодняшнем мероприятии - пусть сидит готовиться к экзаменам. Хотя помощь его была бы не лишней: объём работы был для него с младшим сыном сегодня не малым - намерены были после уборки мусора и наведения порядка на могильном холмике, покрасить ещё и оградку. Сын подойдя к последнему пристанищу своей бабушки тактично замешкался, пропуская вперёд отца. Сергей улыбнулся про себя: - "Традиция, однако... Помнит сын..." Осторожно поставив на землю пакеты с краской, банками, кистями и полиэтиленовую бутыль с водой, Сергей скинул проволочную петельку удерживающую калитку могильной оградки и распахнул её... Знакомо перехватило горло...
"- Ну, здравствуй, мама... Вот я и пришел к тебе с младшим внуком... Извини, старший твой любимец не смог придти - к экзаменам готовится... Мы придём вскоре к тебе все вместе, на Пасху..."... Сергей поднял руку и положил её на поперечную резную балку красивого, букового креста - надгробия. Краем глаза увидел и руку сына, с другой стороны прикоснувшегося к этому же перекрестию...
...Вспышка ДОГАДКИ сотрясла его!..
"- Ну конечно же!.. Август!.. Мама умерла в августе... Чтобы не случилось, я бы всё равно пришел бы к ней сюда в августе! И обязательно дотронулся бы, ПРИКОСНУЛСЯ к кресту на её могиле!"...
... - Батя, ты чего? С тобой всё нормально?, - как сквозь вату донеслись до него слова сына. Сергей посмотрел на него и увидел тревогу в глазах Вовки.
- Всё хорошо, сын... Сейчас я...
...Две группы цифр, записанных шариковой ручкой "столбиком", он увидел снизу на перекрестии! Каждая группа содержала восемь цифр, причём первые две цифры в каждой группе, были отделены от остальных запятой... Сомнений не было: эти цифры - ШИРОТА и ДОЛГОТА "Шаровьей прятки" найденной отцом!
...Когда вечером они, перепачканные краской, усталые, но довольные уселись в "УАЗик", солнце светило так же ярко, но уже не палило яростно своими лучами так как днём... В машине же было как в предбаннике - накалило её солнышко за день.
- Дверцу не закрывай, Вовка. Давай постоим, проветрим салон... Слушай, поговорить с тобой хочу, сын, посоветоваться... - расслабленно откинулся на спинку кресла Сергей, - Хочу уйти из милиции на пенсию... Как на это смотришь?...
Сын не скрыл изумления, но ответил практически сразу:
- А чем заниматься будешь, папа? - и хохотнул, - Да ладно тебе: ты же без своего розыска дня не проживёшь. Шутишь, что ли?
- Нет, сын, я серьёзно... А, что: пенсию солидную положат... Обрыдла мне уже служба, сынок, понимаешь? Не в радость она уже мне... Испил я ЭТУ свою чашу до дна...
- Ну, решай сам, - посерьёзнел и сын, - А чем, всё-таки, заниматься намерен, пап?...
- Да занятие себе найти нетрудно!.. Той же рыбалкой... Высплюсь хоть за все годы... А то - возьму, да и махну на месяц-два на реки: пройдусь не спеша по течению с верховьев до устья...
- Здорово! - загорелся тут же сын, - А меня с собой возьмёшь? Я до первого сентября - вольная птица!
- Ладно! Один член семьи согласился, а остальных вечером озадачим на семейном совете!.. Ну, что, сын, поехали? Закрывай дверцу...
...При въезде в посёлок ни Сергей, ни сын его, разумеется, не обратили особого внимание на микроавтобус с тонированными стёклами, стоящий на площадочке у магазина "Сувениры", что нельзя было сказать о трёх мужчинах в салоне иномарки, внимательно отследивших проезд их "УАЗика"...
... - Что это за парень с ним? - заинтересованно спросил у Петра Марк Витальевич, провожая взглядом проехавший мимо "УАЗик".
- Да это сын его младший Владимир, с кладбища едут... Извините, Марк Витальевич... Алексей, - обратился Пётр к водителю, - сообщи ребятам пусть принимают Макеева...
- Ну, что у вас тут новенького? - голос Марка Витальевича был устал и невыразителен.
- Да пока ничего нового - вот, держите, отчёт наружного наблюдения за две недели и распечатка телефонных звонков Макеева как с домашнего, мобильного, так и со служебных телефонов, - протянул ему папочку Пётр. - Пожалуй интересен один звонок, поступивший ему из Мурманска три дня назад. Некая Белошвеева Елена звонила ему из онкологического отделения Мурманской областной больницы и очень эмоционально, плача стала благодарить его за то, что он помог ей избавиться от смертельного недуга, на что Макеев резко прервал её тираду, сказав ей, что это не телефонный разговор. Своё подозрение что может прослушиваться - он не скрывает. Личность Белошвеевой установили - она, кстати, жительница Умбы, работает в библиотеке. В Мурманске подвели к ней нашего человека - ждём теперь результатов её разведопроса...
- Ну, вот... А говоришь "ничего нового". Это очень интересно!.. А что у Макеева по службе? Не было ли там интересующих нас контактов?
- Так... По его службе, - собираясь с мыслями, Петр выдержал паузу, - Там не всё так просто. Большое количество телефонных звонков мы, конечно, анализируем, устанавливаем респондентов, но трудности имеются - разговоры все построены на недомолвках, полунамёках, изобилуют полублатным жаргоном... Нами так же привлечён один из его подчинённых для освещения деятельности Макеева внутри здания РОВД - он из числа агентов завербованных КГБ ещё советское время, но его ежевечерние доклады скудны и интереса пока не представляли. Да и относится он к Макееву с уважением... Особую сложность для отслеживания представляют выходы Макеева на территорию посёлка. Надо отдать должное, окрутил он пол-посёлка своими связями: список контактов его с населением столь обширен, что пришлось для их отработки привлечь и вторую нашу группу...
- Ладно, Пётр, давай к нам проедем, там всё обсудим, а то изжаримся мы по такой жаре в машине, - и обращаясь к водителю, распорядился, - Давай, Алексей, рули на базу к Ирине Львовне...
Уже на месте, выйдя из машины и с наслаждением подставив потные лица лёгкому ветерку с моря, разговор продолжил Пётр.
- Марк Витальевич, а что у вас там по маршрутам Котлова? Есть что новенького?..
- Увы, - не скрыл недовольного вздоха Марк Витальевич, - Результат работы трёх наших групп - нулевой... Наплутал по просторам рек, озёр старый лис Котлов за почти пол-века столько, что, чувствую я, не распутать нам этот клубок... Короче. Руководством службы принято решение привлечь Макеева к нашим розыскам искомого. Завтра я с ним встречаюсь с предложением войти в нашу службу. У меня имеется официальное разрешение о его допуске к высшим секретам нашей операции в случае его согласия. Сыграем на его патриотизме: должно же его встревожить как гражданина, как офицера, наконец, что в одной из засекреченной американской базе в Норвегии, осуществляют уже год изучение свойств летучего вещества, позволяющего человеку перемещаться в воздухе... Слушай, Пётр, а у нас есть в холодильнике квас? Холодный, терпкий... Есть?.. Тогда чего стоим - пошли в дом!..
От грунтовой автостоянки они пошли к двухэтажному коттеджу, когда старший вдруг резко остановился.
- Стоп!.. Что эта библиотекарша ему говорила? За что, конкретно, Макеева благодарила? Ты сам эту запись прослушивал?.. А ну, давай её мне немедленно!..
... Через 14 минут, сняв наушники, Марк Витальевич с показным, брезгливым сожалением посмотрел на Петра:
- Ты осёл, Пётя... Осёл и... вечный капитан! - и багровея лицом, взорвался криком, - КАК ты мог не услышать, что эта женщина благодарит Макеева за "ТО", что её вылечило от смертельного недуга?.. Немедленно узнать в Мурманске ли она ещё и если она там - я немедленно выезжаю!..
ЭПИЛОГ
...Выходя из дома ранним утром в этот первый день июня, Сергей знал, что этот день останется в его памяти. Знал, что именно сегодня он изменит привычный уклад не только своей жизни, но и семьи. Решение положить на стол начальнику заявление о выходе на пенсию, было принято им окончательно. Разумеется, внутренне готовился он противостоять неизбежным уговорам начальника "поработать ещё хотя бы до Нового года"... Увы, доведётся не избежать увидеть и растерянное недоумение ребят из его группы розыска, но и к этому был готов Сергей...
А вот увидеть того, кого он увидел, выйдя из подъезда на двор - он оказался не готов...
Прямо напротив его подъезда, устало прислонившись к дверце габаритного "Ленд Ровера", стоял Марк Витальевич.
- Утро доброе, Сергей Семёнович, - выпростал он руки из карманов легкого плащика и подошел к Сергею, - Поздороваемся?..
Сергей молча пожал протянутую руку.
- Ходить вокруг, да около не буду, Сергей Семёнович, знаю, что этого Вы не любите в общении с собой. Короче, поговорить нам нужно... Серьёзно, обстоятельно поговорить.
- Мне на службу надо, Марк Витальевич... Хотя, время есть: может у меня тогда в кабинете поговорим или вечерком, когда освобожусь? - сказал Сергей и не удивился, когда увидел, что его утренний собеседник привычно поморщился.
- Сергей Семёнович, не ёрничайте, прошу Вас, - как-то устало выдохнул Марк Витальевич, - С Вашим начальником мы уже переговорили - он предоставил Вам отгул на целый день. Можете перезвонить ему и убедиться в этом...
- Хорошо, поехали, - пошел к машине Сергей, - Надеюсь не к вертолёту повезёте?..
Ну, Вы и язва, - искренне рассмеялся Марк Витальевич, усаживаясь рядом с Сергеем сзади на пассажирские сиденья, - нет, на базу не полетим - тут рядом...
- К Ирине Львовне Волковой повезёте на турбазу, в один из её коттеджей, или на улицу Морскую в снятый Вами до осени дом, под номером... - не закончив фразу, Сергей с изумлением уставился на Марка Витальевича, который в середине её, сначала по-детски прыснул смешком, а потом зашелся в звонком хохоте. Смеялся он долго, вытирая безукоризненно сложенным носовым платком слёзы и обессиленно охая...
Сергей обратил внимание на то, что и широкая спина водителя, так же предательски вздрогнула несколько раз в усилии сдержать смех...
... - Даааа, - протянул обессиленно Марк Витальевич, восстанавливая дыхание, - Ну, порадовали Вы меня... Нееет, будете Вы, Сергей Семёнович, в нашей "конторе" работать, будете! Такого спеца с контрразведывательным даром лишиться - грех великий!.. Не спешите мне возражать, Сергей Семёнович. Сейчас я Вам отдам то, что по праву, как я думаю, принадлежит Вам...
С этими словами он извлёк из внутреннего кармана плаща портмоне и распахнув его, поднёс к Сергею.
...Кровь отлила от лица Сергея, когда он увидел выступающий из одного отделения портмоне небольшую часть шнурка, конец которого прикреплён был к известному ему кольцу!...
- Берите, Сергей Семёнович, берите! Только аккуратней... Вы знаете, КАК ведёт себя ТО, что на другом конце шнурка...
- Что с Еленой? Где она?.. У вас?.. - Сергей не узнал свой голос - страх за Елену сдавил ему горло.
- За кого Вы нас принимаете, - сдвинул брови и добавил металла в голос Марк Витальевич, - Дома она у себя, тут, в Умбе - жива, здорова и Вас боготворит... Можете ей перезвонить.
Сергей подцепил пальцем кольцо и вытянул шнурок: на колени ему опустился плавно "дар Величады". Сергей взял его в ладонь и тут же, уже ЗНАКОМО, стал набирать свет невесомый кусочек. Удерживая рвущийся из кулака светящийся кусочек, Сергей опять поместил его в отделение портмоне и отпустил его... В салоне машины, натянув шнурок, плавно покачивался в воздухе кожаный портмоне... В зеркале заднего вида Сергей зафиксировал вытаращенные в изумлении глаза водителя...
- Лёша, смотри вперёд и челюсть подбери, - дал указание Марк Витальевич, - Вот и я, Сергей Семёнович, так же сегодня, всю-то ночь, не мог наиграться этим ЧУДОМ... Портмоне-то приберите - не приведи, Господь, улетит... Ну, что, поедем, Сергей Семёнович? - и увидев кивок головы Сергея, убирающего в карман портмоне с "даром Величады", распорядился, - Давай, Лёша, к нашему коттеджу...
... Проскочив в этот ранний час безлюдный и умытый ночной росой посёлок, машина свернула на лесную дорогу и помчалась к бывшему пионерскому лагерю, к морю. Плавно покачиваясь, практически бесшумно, пожирала метры набитой грунтовой дороги мощная иномарка... Сергей смотрел через боковое окно на лес начинающийся сразу же от обочины дороги. Величаво проплывали сосны, ели, придорожные кусты можжевельника... И тут обмерло от увиденного сердце Сергея, захватило его дух!
По лесу, параллельно машине, метрах в десяти от края дороги, распластавшись в мерном махе бега над седыми проплешинами ягеля, мелькнул несколько раз крупных размеров то ли волк, то ли собака!.. Тёплая, благодарная волна наполнила грудь Сергея... Сомнений не было у него - он твёрдо знал КТО сопровождает и охраняет его в пути к неизвестному!..
Тот, кто по повелению Величады хранил с детства его отца, теперь был рядом с ним. Теперь Кушт оберегал его...
К О Н Е Ц ?...))