МИЛОЧКА
ГЛАВА 1 КАРМА
ЧАСТЬ 1-8 СМЕРТЬ БОРИСА
1960 год
В этом году, после свадьбы наша большая семья собралась вся под общей крышей дома тёти Моти.
1 января предприятие п/я 6, было введено в состав п/я 14. В соответствии с этим все работающие на предприятии п/я 6 с 1.01. 60 г. были переведены на п/я 14. Строительную контору, в которой я работала, расформировали, передав её функции какому-то другому отделу завода. Меня, как и всех, кто попал под это расформирование (практически - сокращение), вызвали в отдел кадров, и мне предложили должность старшего техника в лаборатории 10, с окладом 800 рублей. Я согласилась, распрощавшись навсегда с профессией строителя. Так случайно мы с Виктором оказались работающими на одном предприятии - п/я 14.
Я работала теперь в п/я 14. Это Научно-Исследовательский химико-технологический институт, занимавшийся разработкой твёрдых порохов (топлива) для баллистических ракет. Располагался институт в посёлке имени Дзержинского. Испытания двигателей проводилось на территории института, находившейся в лесу, сразу же за посёлком. Из-за секретности посёлок считался "закрытой территорией".
Надо пояснить следующее. Испытательный полигон находился в лесу. Эту территорию так и называли - "в лесу". Там было несколько лабораторий и полигон. Полигон представлял собой несколько расположенных вдали друг от друга бункеров. В бетонированном помещении, глубоко под землей (на случай безопасности во время возможного взрыва) были установлены рельсы. На них крепился двигатель - стеклопластиковая труба, начинённая порохом, и вся обвешанная датчиками. Двигатель прочно крепился к рельсам. При испытании его "включали" - поджигали. И он начинал метаться на своей опоре, пока не догорал порох. Если вдруг, он обрывал крепления, то вылетал на площадку перед бункером. Площадка представляла собой дно огромной ямы, вырытой глубоко в земле. Двигатель бешено метался по стенкам ямы, пока не догорал. Бывали случаи, когда он вылетал вверх, и тогда мог упасть где угодно, и не только в лесу. Были случаи, когда обломки долетали до колхозных полей, и падали рядом с работающими на грядках колхозниками, оставляя чёрные следы сажи и гари.
Виктор работал на основной территории предприятия, а "в лесу" работал мой брат - Борис.
Жить мы продолжали на частной квартире, в доме Моти, который снимали мои родители. Не помню почему, но они не брали с нас деньги за жильё, которые они платили тёте Моте. С первых же дней я объявила своим, что мы с Виктором будем питаться отдельно и самостоятельно распоряжаться своим бюджетом.
Утром, когда из Гремячево мы спешили на работу, всегда встречались с такими же, как мы - молодоженами. Некоторые везли калясочки с малышами, чтобы по дороге оставить их в яслях или у нянь...
Неожиданно наша хозяйка тётя Мотя предложила нам переехать в соседний угловой двухэтажный дом, который принадлежал её дочери. Нас это очень устраивало, так как мы с Виктором сразу же абонировали комнату на втором этаже. Туда мы привезли первую нашу крупную покупку - сервант и шкаф из чешского гарнитура. Комната была большая, уютная. И мы, приходя с работы, с удовольствием ныряли в своё гнёздышко.
Мои родные жили на первом этаже, а мы с Виктором - на втором. На нашу новую мебель мы не могли наглядеться. Кстати, всю остальную обстановку позже мы подбирали под купленный гарнитур, который нам служил много - много лет.
Про покупку мебели я написала, так как это события вместе с радостью от приобретения, было связано с обидной неприятной случайностью.
В серванте не хватало одного из двух главных раздвижных стёкол. Продавцы обещали подобрать другое стекло. Обещание выполнили. И через несколько дней я возвратилась с работы с новым стеклом для серванта. Стекло вставили в пазы. Теперь стеклянные полки серванта были закрыты стёклами и защищены от пыли.
Нашим покупкам радовались и Милочка с Борисом. Однажды Мила, сидя на полу перед раскрытыми дверками серванта, расставляла на нижние полки – книги. Неожиданно, новое стекло, довольно толстое и крепкое и довольно- таки тяжелое спокойненько так выпадает из серванта и сверху падает вниз, прямо на голову сидящей на полу Милочки, и разбивается на части, ударившись о её голову…
Милочку тошнило, и долго болела голова. В общем, не обошлось без сотрясения мозга… Видимо, подобранное стекло было толще, чем полагалось, и не вошло глубоко в пазы серванта.
Черт с ним, со стеклом, мы переживали за Милочку, считая, что она пострадала косвенно по нашей вине.
Однажды бабуся позвала меня и говорит, что её беспокоит настроение Бориса, моего брата. Он никуда не ходит. А мы с Виктором, уединяясь, мало с ним общаемся. Бабуся попросила, чтобы я побольше уделяла ему внимания. Помню, после этого разговора с бабусей, я действительно старалась сблизиться с ним. Всё-таки то время, которое он провёл в Шатуре, а я в общежитии на ТЭЦ-22, разъединило нас не только километрами, но и интересами, и общими друзьями.
Я посмотрела на него какими-то "новыми" глазами, и увидела, что он вырос, возмужал, правда, оставался худым. До сыта ему есть до воссоединения семьи приходилось не всегда. Теперь он начал зарабатывать. На свои деньги купил себе светлый плащ. Похвалился. Он действительно выглядел в нём импозантно. Борис стал вечерами, особенно, когда Виктор уезжал в командировки, подниматься в нашу комнату. Приходила туда и Милочка. Мы сидели втроём, как в далёком детстве, и болтали. В минуты откровенности, Борис рассказал, что познакомился с девушкой. В следующий раз рассказал, что первый раз поцеловался с ней. В его жизни это был первый и единственный поцелуй.
22 июня 1960 года Борис трагически погиб, не до целовав, не до любив, не успев насладиться молодостью и жизнью. А нам надо было жить дальше за себя и за него, превозмогая боль утраты.
Наше предприятие располагалось в самом посёлке - Дзержинском. А в лесу (действительно, в настоящем лесу) находился полигон и цеха. Там и работал Борис. Было ему всего 23 года, работал он техником. Его рабочее место находилось в одной из комнаток в подземном бункере. В небольшом помещении был установлен термостат, куда помещались образцы порохов. В его обязанности входило - снимать показания с испытываемых образцов и т. п...
Написанное дальше мной уже было опубликовано, но я повторюсь…
22-го июня Борис и другие ребята должны были сдавать что-то вроде экзамена, связанного с работой. Его напарник пошёл на улицу покурить, и, уходя, не до конца задвинул дверцу термостата. Борис не пошёл на улицу, решив ещё раз проштудировать вопросы перед экзаменом. Он сидел за столом спиной к термостату. И случилось страшное...
Разряд... и искра из термостата через приоткрытую дверку вырывается наружу. От высокой температуры, как от молнии, вспыхивает порох в бочонке, который стоял в углу комнаты (в нарушение всех правил техники безопасности). От взрывной волны наглухо захлопывается входная дверь, которая должна открываться наружу в коридор, а она закрывалась изнутри...
Нас всех потом успокаивали, что он не чувствовал, как горел. Он задохнулся газами горящего пороха. Его нашли сидящим за столом, он успел лишь закрыть голову телогрейкой. Из всех комнат бункера были сделаны люки, которые имели выход в основной коридор. Ребята из его отдела, не дожидаясь, когда всё потушат, через люк пробовали добраться до горящей комнаты. Вернулись первые двое ребят. У них ничего не получилось - большой жар и газы... И только третьему удалось вытащить Бориса. Но, тот был уже мёртв... Ребята, которые пытались его спасти, долго лежали в больнице. У них были обожжены горло, лица, а у последнего пострадали и лёгкие.
В этот день, я, ещё ничего не зная, возвращалась из Дзержинки домой в деревню. Когда завернула у пожарки на нашу улочку, удивилась тому, что на ней было много народа. Стояли группами, и чем ближе к дому, тем людей было больше. Вдоль заборчика собралась уже целая толпа. Когда я шла, все замолкали. Я почувствовала, что происходит что-то неладное. Но что? Подойдя ближе к калитке, я взглянула поверх неё и увидела, что на крыльце стоят обнявшись мама, папа и Милочка. Рядом с ними - наши хозяйки - тётя Мотя и Феня. Казалось, они поддерживали руками родителей, будто бы они могли упасть.
Значит, действительно что-то случилось. С бабусей? Но её мало кто знал в Гремячем... Борис? Что с ним могло случиться? Да, значит - Борис!
Дальше всё происходило будто не со мной. Как будто я всё видела со стороны. Как в немом чёрно-белом фильме, в замедленном показе. Помню в висках застучала мысль - "Надо что-то сделать. Все смотрят на меня. Ждут моей реакции... Кажется, в такие моменты люди падают в обморок. Но я-то не падаю... Но, значит, надо упасть?". Я остановилась у калитки. Слева и справа заборчик был укреплён валиком присыпанной земли, поросшей травой. Я пригнулась вправо, оперлась рукой на валик, и медленно стала сползать на землю. Меня какие-то женщины сразу же подхватили под руки, и стали быстро говорить о том, что мне нельзя нервничать, чтобы не расстраивать ребёночка, и, открыв калитку, повели меня к крылечку. На крыльце, увидев меня, все зарыдали громче, и стали объяснять мне, что была авария. Боря в больнице. Но, видимо, надежд мало... Бабусе ничего не говорили. Велели мне идти к ней, и виду не показывать, что что-то случилось...
Бабуся лежала на своей кровати, молча, как будто на смертном ложе. Только руки её были не на груди, а были вытянуты вдоль тела. Я села рядом на стул, и стала говорить ей, что ещё ничего не известно. Что-то там не так пошло на работе. Он в больнице. Наверное, поправится... Она никак не реагировала на мои слова. Она знала. Её изношенное материнское сердце всё чувствовало и понимало без слов. Позже она скажет, что давно знала, что ЭТО произойдёт. Она не знала - как именно и когда, но, то, что ЭТО случится, она знала всегда. Знала с тех пор, как родился наш Борька - её внук, с душой её покойного сына Бориса. Мистика который раз доказала, что - ОНА РЕАЛЬНО ЕСТЬ.
В день похорон гроб с Борисом привезли не в наш дом, а в дом тёти Фени, где мы жили раньше. Меня туда не водили, боялись, что я рожу раньше времени. Я не помню точно того состояния, в котором находилась тогда. Помню только, что я всё время сидела рядом с кроватью, на которой лежала бабуся. Мне запретили плакать, чтобы бабуся не догадалась. Я сидела рядом с ней, и чего-то врала, о чём-то говорила. А сама всё время прислушивалась. Я знала, что должны привезти гроб, и почему-то думала, что должны раздастся крики и причитания, когда его привезут.
Но криков я не услышала. И это стрессовое ожидание во мне замерло внутри. Ещё долгие дни и ночи я всё ждала этот крик...
Постепенно я бабусю подводила в разговоре о том, что случилось. В дом входили и выходили и наши, и кто-то ещё. В один из таких моментов, я сказала бабусе, что Борис не выжил. И она ответила - "Я знаю. Я давно знала, что такое случится".
Я долго не могла выйти из стрессового состояния. Мне всё казалось, что это неправда. И, что я в автобусе или ещё где-либо встречу Бориса... Но этого не случилось... И ещё я всё время ждала, что где-то что-то случится, ожидание КРИКА сводило меня с ума...
Хоронили Бориса всем поселком. Было огромное количество молодёжи. Процессия прошла от Гремячево по улице Бондарева, по улице Советской до поворота на кладбище, которое к тому времени было ещё не очень большим. Впереди шли девушки и бросали под ноги цветы и еловые ветки, затем закрытый гроб, затем родственники, затем оркестр. Потом огромное количество людей, часть из которых стояла по обе стороны дороги, а часть провожала Бориса в последний путь...
Похоронили его на старом маленьком кладбище, которое притаилось за стенами нашего предприятия, там, где начинается узкоколейка, и стоит вокзальный домик, построенный колонистами. На могиле установили временный памятник, такой, какие ставят на могилах погибших солдат...
Слёз у меня так и не было. Душа зажалась. И вот, недели через две, сижу рядом с бабусей, и вдруг, слышу на улице пронзительный, душераздирающий крик. Я, несмотря на свой огромный живот, пулей выскочила из дома и добежала до дороги. Оказалось, что в доме рядом с нами, повесился молодой мужчина. Кричала его жена...
После этого что-то у меня внутри отпустило. Хотелось плакать. Но мне говорили - нельзя, т.к. это не понравится ребёночку.
Пишу и думаю – почему всё – о себе? Я оставалась дома с бабусей. А моим родителям и Милочке пришлось пройти весь этот последний Боричкин путь до места вечного забвения…
Милочка переживала всё чрезвычайно тяжело. Всё-таки у них с Борисом были очень трогательные отношения. И в раннем детстве, будучи не намного старше её, Борис занимался «воспитанием» и «обслуживанием» Милочки. Я не переписывалась с ним, когда уехала из Шатуры, а они писали друг другу письма. Милочка летом пару раз приезжала к Борису и бабусе в Шатуру, когда уже и отец переехал в общежитие на ТЭЦ-22 и на новую работу. И даже, когда вся семья воссоединилась и поселилась в частном доме в деревне Гремячего, у Милочки с Борей были свои секреты, а я уже «играла» в собственную семью и ждала первенца… Узи тогда не делали, и кто родится – было не известно…
Милочке на кладбище стало плохо. Она упала в обморок. Присутствующие там медики сделали ей укол, который почему-то был произведен неудачно. Рука почти сразу же распухла. В последующие два дня ей сделали серию уколов. Мы так и не поняли – внесли инфекцию, делая кол на кладбище, или другая какая причина, но она чувствовала себя крайне плохо.
Дома обстановка была тяжелая. Врачи посоветовали Милочке куда-нибудь из дома уехать на эти долгие траурные дни. Три дня она гостила у подружки, работавшей в пионерском лагере. Нужно сказать, что весь медицинский персонал медсанчасти предприятия очень тепло отнесся к нашему горю. Ежедневно доктор навещала нашу бабусю. Местком выделил путевку для Милочки и она уехала на 24 дня в дом отдыха на побережье Каспийского моря.
Оставаться в этом доме тяжело. Бабуся немножко взяла себя в руки. Мила два дня была на уколах. Потом три дня была у подружки в пионерлагере, а вчера проводили её на 24 дня в дом отдыха, на побережье Каспийского моря.
Я не отходила от постели бабуси, которая первое время всё время молчала. Я же, наоборот, всё время о чем-то щебетала без устали, так как молчаливая тишина сразу же воспроизводила заново всё пережитое.
Наконец Милочка вернулась. Она присоединилась к нам с бабусей. А когда вечером с работы возвращались родители, Милочка поднималась ко мне на второй этаж, так как Виктор уехал в командировку, и я была одна.
Мы с Милочкой не тушили свет, забирались с ногами на кровать, и прижавшись друг к другу – шептались, вспоминая наше прошлое, и, конечно, - Бориса. Мы впервые находились в доме, где ещё могла витать душа Бориса. На уровне подсознания мы это понимали и чувствовали. Где-то что-то неожиданно шелестело, стукало…. Вдруг могли под чьими-то шагами заскрипеть ступеньки, хотя в доме никто к нам наверх не поднимался. И на нас с Милочкой наползал страх, окутывая нас темнотой и знобящим леденящим ужасом.
Милочка ложилась спать со мной. Мы прижимались друг к другу, долго не могли уснуть и засыпали только на рассвете, забывшись тревожным сном…
Нам вернули документы Бориса. В кармане его рубашки нашли обгоревшее заявление в институт. Он собирался поступать в химико-технологический институт имени Менделеева. В институте была кафедра порохов, и поэтому руководство предприятия объявляло набор на эту кафедру среди работников нашего института, с тем, чтобы подготовить новую молодую смену. Даже организовали сдачу некоторых вступительных экзаменов не в учебном институте, а в посёлке.
Я держала в руках это заявление и "дала Борису обещание" - поступить в институт и сделать то, что ему не удалось при жизни...
Я подала в институт заявление, и прошла по конкурсу. Химию я не просто не знала, а – терпеть не могла. Тем не менее на этот раз слово, данное Борису, я сдержала. В институт я поступила и проучившись 7 лет (год – академический отпуск), я получила диплом химика – технолога по переработке пластмасс…
У нас на предприятии погибали люди, не так часто, но погибали. И была традиция что ли, я даже не знаю, как это назвать - семьям погибшего выделяли без очереди жильё. Виктор был в командировке, когда этот вопрос коснулся и нашей семьи... Поэтому мне пришлось непосредственно принять участие в решении данного вопроса.
Добавляет Виктор: - несколько лет спустя, я понял, что нас одурачили с выделением квартиры. Борис погиб из-за грубейшего нарушения техники безопасности в подразделении Ваваева, которого могли привлечь к ответственности, если бы мы "раздули этот случай", т.е. пожаловались хотя бы в министерство, да и руководству не поздоровилось бы. И, чтобы откупиться, в таких случаях, руководство родственникам предлагало квартиры или ещё что-либо. Поэтому Жуков был обязан встретиться с родственниками, и, чтобы замять дело, должен был заткнуть им рот. Его сочувствие было фальшивым, а все действия были обязательными.
Нам Б. П. Жуков и местком предприятия предлагали попеременно несколько вариантов жилья. Но всё было не приемлемо, так как нам предлагали на всю нашу большую семью (а теперь уже – две семьи) две – три проходные комнаты в коммунальных квартирах. Мы отказывались, тем более, что мы с Виктором надеялись после рождения первенца получить своё отдельное жильё.
В конце концов, нам предложили вариант, на который мы согласились.
В результате всех квартирных переговоров и предложений наша семья переехала в дом около предприятия. Этот дом, в основном, предназначался в своё время для семей руководства института. В этом же доме получил квартиру Р.Е. Соркин – научный руководитель Виктора. Дом кирпичный, пятиэтажный. Потолки высокие, с лепниной. Все квартиры с балконами. Правда, воды горячей не было, установлены были колонки. Строили этот дом заключённые, среди которых, говорят, был известный футболист - Стрельцов.
Так вот, в этом доме нам дали жильё. Маме, папе, бабусе и Милочке – на четверых предоставили однокомнатную квартиру на четвёртом этаже, а нам с Витей - в соседнем подъезде, на третьем этаже - комнату в трёхкомнатной квартире, окно которой выходило на здание, где на первом этаже находилась машина "Урал - 1", на которой работал Виктор.
Соседями по лестничной площадке у мамы были - Русины и Фоменко. С ними мы и дружили многие годы. Ниже этажом жила семья Норд - близкие друзья моих родителей. А у нас же в подъезде на нашем этаже жили Ваваевы и Полуяновы. Но почему-то мы в их компанию не входили.
Несколько лет, каждый день, из этого дома, и мимо этого дома, одной и той же дорогой все спешили к проходной предприятия. С этим домом и институтом меня связывали самые счастливые мои молодые годы. Я могу без лишнего пафоса сказать, что посёлок Дзержинский, а позже - город, стал второй Родиной для Виктора, меня и Милочки, а институт (НИХТИ) - вторым родным домом.
Переехав из деревни Гремячево в наше собственное жилье, боль нашего несчастья не прошла, но как-то немного притупилась.
А 27-го августа, 1960 года, на смену Борису, в нашей семье родилась дочка – СТЭЛЛА.
Чтобы закончить эту трудную для всех тему, приведу письмо, написанное бабусей своей младшей сестре. В этом письме – она подводит итог основным событиям этого года.
И вот оно - это печальное письмо, ещё одно свидетельство о той большой печали, которая окутала нас в 1960 году, и потом затаилась в глубине души на всю жизнь.
Письмо младшей сестре - Фаине Алониевне Фирсовой (Мейстрик) от Мариамны Алониевны Степановой (Мейстрик - старшей).
17 августа 1960 года.
МИЛАЯ ФАНЯ!
Вот и собралась, наконец, ответить на твоё письмо!
Давно надо было! Но... если я раньше и писала себе, что я развалина, то теперь я по-настоящему стала ей. Если я "тогда" через год докатилась до истерии, то теперь она меня не спасёт. Чувствую, что силы падают с каждым днём, так как червоточит и душу и мозг неотвязчиво, и справиться я со своим горем уже не могу - вот все обо мне, больше упоминать об этом не буду.
Напишу тебе кое-какие подробности из недавнего прошлого.
Я уже писала, что подробностями о нашей трагедии я и боялась и боюсь интересоваться. Воля, видимо, запретил говорить при мне обо всём, касающемся нашего Бореньки, но Нине, конечно, не терпелось "поведать" мне и из нескольких брошенных слов можно себе представить картину похорон.
Я ничего не видела, и не прощалась... В памяти остался живым...
Ко мне приставили фельдшерицу с баульчиком. В момент острого горя, я и понимала, откуда и для чего она у нас. Ида всё время была со мной. Меня уложили почему-то на два дня в постель. Часов в 7 вечера, фельдшерица ушла, а часов в 10 пришла врач, высокая, полная, седая женщина, с удивительно привлекательным лицом. Она, ничего не говоря, как-то по-особому действовала успокаивающим образом. Бывают же такие люди! А я вот сочувствую людям до боли, а "подойти" не сумею.
Как-то вскользь упомянула о том, что смерть произошла молниеносно. Последнее было мною пропущено мимо ушей, только потом я осмыслила, сколько в этом было брошено утешения.
Между прочим, сказала и о себе (конечно, тоже для утешения меня), что и ей пережить то же. Она похоронила 10 лет тому назад мужа - генерала, занимавшего ответственные посты в Москве. Что-то такое у него случилось по службе. Его разнесли на партийном собрании. Он пришел домой, удар и смерть. Она осталась с четырьмя малолетними детьми.
Она хотела показать, что у всех есть горе. И, может быть, ещё тяжелее. Всё это скользило только в мыслях, а главное:
- "Бореньки-то нет и не будет!!!"
Да, хотела сказать о пышно - торжественных похоронах, на которые были отпущены тысячи.
Снаряжали его в дальний путь не материнские руки...
Музыка. Путь, усеянный хвоей и даже цветами. Венки. Шествие, кем-то руководящего полнейшим порядком. Кто-то сказал, что народу, как на демонстрации. На могиле - речи, истерики и помощь фельдшерицы. Какие-то старушки, строго следившие и даже командовавшие соблюдением разных, иногда, нелепых традиций...
Поминки... Сорокоуст и панихида, заказанные в церкви...
А потом пошли разные "компенсации" за жизнь такого скромного, так мало думавшего о подвиге моего дорогого внучка...
Иде дали комнату сейчас же, уже без всяких проволочек. Нам, - по-моему, чудесную, однокомнатную квартиру.
Воле дали удостоверение о выдержанном экзамене о техминимуме, хотя он (всё такой же лентяй) и не сдал.
Начальник, грозный, из Москвы, разносящий всех - и правых и виноватых, обошелся с ним так хорошо, что, конечно, ожидать этого было нельзя и думать.
Может быть, всё это мелочи, но всё - за это...
Ну, в общем, понятно без слов, это я хотела бы сказать этим. Я только одна думаю так, а другие – по-другому. Может быть, я и не права. В Москве готовится 3-х тысячный памятник. Ограда и скамья уже поставлена. Могила устлана цветами. Внутри обширной железной ограды (у нас в Астрахани делались маленькие) растёт молодое деревце, а осенью посадят снаружи ограды.
Сослуживцы Воли и Нины оказали помощь, что дало возможность отправить Милушку на Кавказ. Нина всё время на работе, пошла недавно. Надежду Павловну (Нинину мать), проводили наскоро, хотя она, видимо, истосковалась.
Гостил Женька, брат Виктора, от второй жены Бати. 13 лет мальчугану. Воля и Виктор в отпуску до 1.09. Воля, Виктор и Женя - вместе выехали, кто куда. Воля и Женя - в Брест. Воля, погостив с недельку (уже вернулся), а Виктор - в Минск к своей тётке, родной сестре матери его. У них своя дача в сосняке и своя "ВОЛГА". Виктор сдал экзамен на шофёра, но ему нужна практика, что стоит очень дорого. Вот он и поехал в Минск, где соединит приятное с полезным. Потом заедет в Брест, к отцу, и 20-го вернётся.
У свёкра - сад. Овощей, фруктов - пропасть - девать некуда. Сбыта нет. На базаре больше продавцов, чем покупателей. Нам посылок без конца. Воля привёз громадный чемодан яблок. Все объедаются.
Милочка "поправилась" - убавила 2,200 кг. 12 дней болела рука. После укола на кладбище получилось воспаление. Пока ехала, на больших станциях делали перевязку (видимо, сообщили по телефону). Душевное настроение вернулось. Чрезвычайно довольна.
Виктор с Идой живут всё время с нами, и только ночуют дома, Так будет, видно, до родов, которые пока только у всех на уме. Ида когда-то заменила, то есть - отвлекла, что ли меня от моего горя, а теперь едва ли я способна полюбить и принять "замену"...
Ида - целая тумба, таскает целую "гору". Располнела. Советов никаких не слушает: больше валяется, и совершенно не гуляет. Ну, не маленькая! При нашем исследовательском институте открылся пункт для поступления в открывающееся отделение Менделеевского химического института. Мой внучек начал задолго готовиться... А Ида только, когда начались экзамены. Всё такая же лентяйка. А у неё ли не было времени? Но... И выдержала по 4-м экзаменам. И поступила.
Вся молодёжь института заволновалась от предоставленной возможности -
сдавать вступительные экзамены в группу по специальности предприятия, где они работают. Все кинулись держать экзамены. Чтобы ехать в Москву на экзамены, подавался автобус.
Провалилось очень много. Ведь, это так удобно: все консультации будут проводиться здесь, в Дзержинске.
Мила как будто склонна оставить свою работу и перейти в одну из лабораторий института.
Вечером собираемся у телевизора... На меня действует усыпляющим образом: я скоро засыпаю.
Желаю всего лучшего! Крепко целую тебя и Свету.
МОРЯ.
От всех горячий привет и поцелуи.
ДОБАВЛЯЕТ ИРАИДА...
Во время похорон, на кладбище, Милочка в какой-то момент потеряла сознание. Ей сделали укол. Что-то с ним не так пошло. Руку разнесло. Пришлось потом делать серию уколов, чтобы спасти руку.
Когда погиб Борис, нам выплатили страховку. Каждый, кто работал на нашем предприятии, был застрахован. Нам полагалось получить 2 000 рублей. Посовещавшись, мы на эти деньги решили отправить Милочку на лечение в санаторий. В месткоме предприятия нам помогли приобрести путёвку в санаторий куда-то на Кавказ. Перемена обстановки помогла ей выйти из кризисного душевного тупика...
Этот год, кроме печальных событий, в качестве компенсации, подарил нам немного радости:
Родилась Стэлла,
Виктора повысили – назначили руководителем группы,
Виктор поступил в аспирантуру,
Получили собственное жильё – ценой жизни Бориса,
Я поступила в химико-технологический институт имени Менеделеева.