На фото: пёс с вокзала Яккима (Карелия)
1.
В мае этого года мне довелось побывать на своей малой родине. Этому городу с финским наименованием Лахденпохья в Карелии возраст полтора века. Хотя он размером невелик, у него есть история, в которой я открываю новое до сих пор, и есть окрестности, которые в детстве не успел обойти.
Я отметил возраст, который историки наверняка забракуют. У них дата основания города - 1924 год. Но в этом городке есть достопримечательность, которая слишком крепко держится, и обойти ее историкам никак не получится. Речь идет о местной церкви. Оказывается, в Российской империи был указ от 3 сентября 1811 года, устанавливающий единый стандарт для общественных зданий, которые должны были строиться из камня. А прежняя церковь была деревянной. В 1834 году был образован комитет по строительству здания новой церкви, заказавший проект архитектору Карлу Энгелю. Архитектор сделал проект и составил смету строительства на сумму 30 760 серебряных рублей. Не сразу дело делалось, но в 1850 году старую церковь разобрали. А новую, рассчитанную на три тысячи прихожан, освятили 19 октября 1851 года. Надо сказать, что церковь была католическая, финское ее название кирха. Поэтому я ставлю дату рождения города именно 19 октября 1851 года. Это был поселок Сиеклахти. Хотя здесь жили финны, но империя была российская. Например, жители обращались за деньгами на строительство кирхи к графу Александру Кушелеву-Безбородко, крупнейшему землевладельцу Яаккима, который выделил 6 тысяч серебряных рублей; кроме этого 7 тысяч серебряных рублей община получила уже из казны. В общем, деньги собирали, как могли. Останки кирхи стоят до сих пор. В моем детстве она была целой, но советская власть там устроила склад, который сгорел в 1977 году. Сейчас стоят стены – чистые, с орнаментами, с овалами, говорящие о высоком таланте финского архитектора. А внутри – зеленая площадка из травы.
2.
Если узнавать историю надо глазами, сидя за компьютером, то открывать заново окрестности – только ногами. Из трех дней, что мне было отпущено, один я провел на даче у ветерана Отечественной войны Василия Ивановича Чечеля. Просто общение с человеком, пишущем о своей жизни, дорогого стоит, потому что Василию Ивановичу уже за девяносто лет. Он не только находится в полном здравии, но и подливал мне в рюмку домашнюю наливку да подкладывал праздничные салаты. Тосты наши были за праздник Победы, потому что это происходило 11-го мая. Мы пили чай, гуляли по садоводству. Было холодно, с Ладоги дул ветер. Василий Иванович рассказывал об истории семьи: как приходилось родителям в гражданскую войну спасать детей – на Кубань, потом с Кубани на Украину, даже Буденный оказал помощь. Сам он перед войной был годен к нестроевой, но ушел на фронт, был ранен ночью, когда ракета осветила его. В Карелию в пятидесятые годы набирали добровольцев из разных мест – Чувашии, Мордовии, Сызрани, где готовилось Жигулевское водохранилище. Не только из мест затопления. Переезжали целыми колхозами, сохраняя названия. Так и Василий Иванович – по зову Родины - прибыл в Карелию из Украины. Мой главный вопрос был Василию Ивановичу: чувствовал ли он с рождения, что должен быть писателем? Это вопрос моей жизни. Мне его нужно было задать. Я всегда чувствовал, что родился писателем. С самого раннего детства. Признак писателя в человеке выражается в его особом отношении к своей жизни. Не только в изучении характеров людей или в особой любознательности – стремлении к перемене мест и работы, но и в главном – жажде письма. Василий Иванович задумался. Да, наверное, ответил он. Был момент, когда его хотели взять на работу в республиканскую молодежную газету. Тогда газета была рупором партии и комсомола, поэтому его непременно должны были утвердить. Но воспротивились на основной работе, где Василий Иванович был профессионалом – пожаловались в министерство, и Василия Ивановича оставили на прежнем месте. Основная работа была – бухгалтер. Талантливый человек талантлив во всем, но главное – в своей профессии. То есть, бухгалтер, но всегда в нем жила потребность высказаться публично, объяснять людям, рассказывать актуальные вещи. У таких людей живет потребность улучшить окружающую действительность – через слово. Так же и меня брали на работу в городскую газету заведующим промышленным отделом, хотя я кем только не работал, долго перечислять, даже грузчиком – с высшим образованием. Но тогда я отказался. Причина была смешная. Редактору газеты я сказал, что привык до работы добираться бегом, а у них переодеться негде. Но мы оба (с Василием Ивановичем) были нештатными корреспондентами местной газеты. В журналистике нет свободы – она ограничена рамками издания. Когда-то я хотел поступить на отделение журналистики в университет, получить второе высшее, но был выбор – ехать в Грузию на два месяца. Выбрал Грузию, потому что для писателя главное – опыт. Так я думал. Это было почти сорок лет назад. Несмотря на разницу в возрасте, нам с ветераном войны было чем поделиться друг с другом. У меня было ощущение, что весь день я провел с отцом – тепло, по-сердечному. Только у родного отца ранения были другие.
Квартира Василия Ивановича, куда мы приехали после дачи, оказалась рядом с домом, который строил мой отец. Мы решили прогуляться в сторону родительского дома, чтобы его было видно - показать. Я решил сократить путь. Надо было пройти одну или две усадьбы. У дома лаяла цепная собака. Я шел впереди, рассматривая путь. Вдруг под коленку что-то толкнулось, мягкое и теплое. Справа остановилась большая черная собака, добродушно поглядела на меня и, помахав хвостом, отправилась к крыльцу, где выглядывала хозяйка. Значит, собака меня вначале проверила на тест: «свой не свой». Значит, свой. Но идти туда не было смысла. Василий Иванович решил вернуться к себе по той же тропке, где обходили. Пообещав через два часа вернуться, я пошел на шоссе, где виднелась вывеска «Динамо».
3.
- Валюша, иди скорей, бросай свою посуду, потом вымоешь! Толя, который носил твой портфель из школы… Мы тебя ждём… только быстро!... – Эти слова доносились из кухни, пока я ходил по уютному теплому дому, разглядывая фотографии и картины на стенах. Надежда готовила ужин и приглашала соседку, Валю Акимову, с которой я учился в начальной школе.
Надежда Уколова, подруга моей старшей сестры Гали. Вместе они пели песни, вместе мечтали в юности, вместе ходили во второй городок, где находился гарнизон. Там моя сестра познакомилась с сибиряком-пограничником, потом вышла за него замуж и они уехали в Сибирь. Так все наши родные постепенно переместились в Иркутскую область. История не терпит сослагательного наречия, так говорят. Если бы, если бы! Если бы старшая сестра Галя песни не пела…. Шанса остаться здесь не было в любом случае, потому что родители переехали в 1963 году на родину отца, а он у меня – донской казак.
К Надежде мы приезжали несколько лет назад с сестрой Таней, гостили у них. Надежда живет вдвоём с мужем Валерием, но родни у них с обеих сторон очень много – и детей и внуков. Общих детей у них нет – поздняя любовь.
В тот приезд у меня случился катарсис – нервные срыв. Надежда относилась к нам с любовью, как к родным. Поэтому и дальше буду называть по-родственному - Надей. Возили нас на машине порыбачить на озеро, устроили отличную баньку, сделали экскурсию в Сортавала и мраморный карьер Руаскеала. Особенно понравилось посещение водопада, где снимался фильм «А зори здесь тихие». Сестра не пропускала ни одного озера - кажется, и там искупалась, в омуте, где простудилась на съемках Ольга Остроумова – приходилось делать много дублей. Надя осталась такой же певуньей, как и в юности. Это – удивительно не стареющий человек. Я на любовь всегда отвечаю любовью. Не говорю о молодости, где мог нечаянно игнорировать чьи-то чувства. Сейчас – дело другое. В мои годы любовь – это жемчужина. От Нади нам была любовь старшей сестры. От нас – взаимность. Я написал и посвятил ей стихотворение, можно сказать, песню, но без мотива. Там был такой рефрен: ох ты, ох я, город Лахденпохья! А вот муж её Валера взял и приревновал меня. Дело-то обычное, но на меня подействовало сильно. Ночь я плакал и не мог остановиться. Я понимал, что мое состояние не связано с ревнивым мужем, дело в другом – это было очищение родиной. Муж – словно спусковой крючок, нажал какую-то кнопочку моего сознания. Слишком много эмоций накопилось в душе, которые я сдерживал и никогда не показывал на людях. Родина вычищала из меня весь негатив, наслоившийся в моем сознании за десятки лет. Я вернулся туда, откуда вышел когда-то чистым. Дух родины это увидел и очистил меня вновь. Так примитивно я понимаю этот процесс.
Поэтому и волновался, когда подходил к калитке их дома. Забор стал другим – из металлопрофиля, как сейчас модно, да еще расширился метров на десять. Постучал по калитке – отозвалась собачка звонким лаем, который я узнал. Собачка – та же. Так же яростно она бросалась, защищая порученное ей хозяйство, в прошлый раз. Цепные собаки понимают свою задачу правильно – охранять. Сама собачка небольшая, вреда не принесет, зато поднимает много шума. Женщина на склоне обернулась – я помахал. Она приставила руку к глазам, потом стала спускаться.
- Толечка, Толечка, ты ли это, дорогой ты мой, родной! – восклицала Надя, прижимая меня к себе. – Пойдем, пойдем домой. Как ты здесь оказался? А я-то думаю: кто это там, никого вроде не ждём.
Мы уже стоим у крыльца. Дом – почти на вершине холма. От железной дороги его отделяет ряд сосен.
- Да я зашел на минутку. Поглядеть – живы ли здоровы.
- Как? На минутку? Какую минутку? Пойдем в дом, сегодня ночевать у нас будешь.
- Я живу в гостинице «Щучье озеро». Во втором городке.
- Да? А почему не у нас?
- У меня сейчас познавательная цель – посмотреть то, что еще не видел.
- Так и посмотрели бы. Пойдем в дом.
- Валера-то дома? Не заревнует?
- Ой, брось ты! Пойдем, Толечка!
В доме – всё так же, как и было в прошлое наше посещение. Валера тоже не изменился. Мне он внешне не удивился, хотя Надя эмоционально доложила о госте еще из коридора. Спросил, вижу ли я в окне какие-то изменения. Там было то же самое: на склоне – грядки, дальше – баня, за ней – новый забор. Оказалось, что забор он отодвинул по следующей причине. Решил разводить рыбу. Загнал экскаватор, выкопал яму, залил из ручья водой – получился пруд. Сейчас там несколько пород рыб.
- Во-он там, - он показал вниз, - видишь?
А мне показалось, как болотце. Я похвалил. Было видно, что Валера гордится своим детищем. Надя несколько раз звонила соседке, та не шла. На стол было уже накрыто. Понятно, всякие вкусности, которые можно не перечислять. Картошка, естественно, своя. Грибочки – как без них? Всякие разные. Лес под боком. Мне всю жизнь помнились огромные боровики из этого леса, которыми я любовался. Ещё поляна, полная крупной оранжевой морошки. Долго-долго снилась мне потом Карелия, совсем, как в песне. Все равно сели за стол.
- Почему же только на два часа?
- Должен к ветерану подойти, я обещал. Он у вас по соседству живет, в новом доме. Потом его дочь увезет меня во второй городок.
- Да тут автобус ходит. Мы увезем.
- Надя, раз уж обещал – надо выполнять.
Надя вышла встречать соседку.
- Вот, гляди, Валюша. Это – Толик, помнишь? Он тебе портфель таскал из гортопа. Ну, садись, садись.
Одноклассница села поодаль от меня, видно, мой облик не вызывал доверия.
Кстати говоря, совершенно этого не помню – о портфеле. Знаю, что был с рождения добрым мальчиком, но помнятся другие эпизоды. Как-то мама поручила купить мне сто грамм подушечек (были такие конфеты – карамель «Популярная», найти сейчас не могу – перестали, видимо, выпускать), дала десять копеек. Гортоп – территория, отстоящая отсюда на два километра, где находилось предприятие по заготовке дров, а также начальная школа – на самом отшибе, и - по пути домой – магазин. В магазине я купил мамин заказ и понес кулёк, держа его перед собой в руке. Во второй был портфель. Дети, видя вкусное в моей руке, просят – по очереди - дать одну подушечку. Мама мне сказала не брать, пока не принесу домой. Но она не говорила, что нельзя угощать. Таково было мое рассуждение. Поэтому каждый мог взять одну карамельку. Но я не брал – всё по-честному. Интересно, что запомнил момент, как подал кулек маме. Он был совершенно такой же с виду – так же аккуратно запечатан, как в магазине. Мама сразу обратила внимание, что кулек – легкий. Открыв его, она ахнула. Я заглянул внутрь. Там лежала одна подушечка.
Пока мы сидели за столом, одноклассница отвечала односложно только Наде. Единственное, на что мне ответила, когда я сказал о черной собаке, что это – ее доберман, и дом - ее, и на крыльце выглядывала она. Я решил своими воспоминаниями всколыхнуть ее память. Прошло больше полвека, как я уехал отсюда – немудрено забыть. Но Валя стойко молчала - отвечала Надя.
- Помню, как Зоя Алексеевна приходила записывать в школу. Была весна, только у крыльца было сухое место, и она спрашивает, хочу ли я учиться.
Зоя Алексеевна – первая моя учительница.
- Зоя Алексеевна жила за Валюшей, сейчас этого дома нет. А сама она уехала.
- А вот была девочка нашего возраста – умерла от белокровия. В 60-м была взорвана водородная бомба на Новой Земле. Думаю, от этого. Видимо, радиоактивное облако прошло здесь – тогда таких исследований не проводили. У кого слабее иммунитет, тот мог заболеть.
- Таня Архиповская, - сразу же напомнила Надя. – Да, умерла, лет семь было ей.
- А девушка вашего возраста, постарше, выпила уксусной эссенции и умерла в муках. Что-то от несчастной любви. Видимо, от Гали слышал.
- Нина, у нее ребенок был уже. Муж загулял.
- Так она замужем была?
- Да, замужем, не выдержала. А вот помнишь, Толечка, тогда любили играть в «Казаки-разбойники»?
- Конечно, помню. Меня пытали. Но я сразу выдал пароль. Представь, мне не поверили.
Пароль был: «На горшке сидит король». Говорю им – не верят, думают, что шучу. Кажется, салазки загибали.
- А вот Галочка, как ее ни пытали, пароль не выдала.
- Да, она, видимо, в мамину родню. У мамы троюродная сестра была Мария Мелентьева, Герой Советского Союза. Они в Пряже виделись, еще до войны. Мама же у нас – чистая карелка.
- Толечка, ты ж не видел, что сделали с лесом.
- С каким?
- За линией. Всё уничтожили.
На этом пиршество наше кончилось. Мы вышли на железнодорожную линию. Здесь – одноколейный путь. Видимо, поэтому станцию Яккима решили расширить – сделать вторую колею – разрыли и частично засыпали. Потом на строительство денег не хватило. Оставили только тупик – там виднелся состав. Пойма форелевого ручья оказалась разрытой. В прошлый приезд здесь была бобровая запруда. Валера показывал нам с сестрой Таней самого бобра, который чувствовал себя хозяином. Правда, бобра он потом поймал. Еще раньше здесь был луг, расцветающий летом.
- А вот холм, на котором мы кидали в костер пулеметные ленты и патроны, остался целым, - я показал на пригорок. Он оказался близко к линии, поэтому его не тронули. Все удивились. Раньше я этого не рассказывал. Прошел дальше по насыпи. Сквозь выросшие деревья виднелся родительский дом. Сделал снимок на память. Прийти к нему поближе не удалось, хоть посмотрел со стороны.
Прощаясь, обнял Надю, подал руку Валере. Сказал однокласснице: «До свиданья, Валя!» - только сейчас она словно проснулась и сказала: «До свиданья!». От удивления вернулся и приобнял ее. Будет ли следующая встреча, неизвестно.
4.
Второй городок – раньше здесь жил гарнизон военно-морской базы и семьи отряда пограничников. Сюда в 50-60-е годы прошлого века приходили местные девчата, среди которых были подруги Надя и моя сестра Галя. В разных местах России до сих пор стоят бывшие «военные городки», представляющие из себя коробки с зияющими «черными квадратами» вместо окон, словно после бомбардировки. Например, есть такой поселок Средний возле Усолья-Сибирского. Когда узнал в этом году, что такое «Второй городок», а в детстве я только мог слышать о нем, то с содроганием представил себе подобную картину. И был приятно удивлен, что все дома остались жилыми, это сразу видно: здания облеплены спутниковыми антеннами, многие окна - «евростандарта», на балконах сушится белье. Коробки с черными проёмами тоже есть – в стороне: видимо, это бывшие здания штаба, казармы и хозяйственные постройки. В здании штаба находится только офис гостиницы «Щучье озеро», остальные помещения не используются. Второй городок расположен на берегу озера, название которого с финского переводится, как Щучье. До центра Лахденпохья отсюда около четырех километров (два из них до сортавальской трассы).
Во Втором городке имеется один туристический объект, о нем я узнал из Интернета, причем, некоторые местные жители о таковом не слыхивали. С финского переводится как «Гора Филина». Это скала, внутри которой финны в войну сделали помещение для штаба местной дивизии. Снаружи никак не определить – просто скала, поросшая мхом и деревьями. В общем, финны – молодцы, сделали нам такой музей. Штаб приняли в эксплуатацию в марте 1944 года, а в сентябре этого же года советские войска территорию освободили. Освободили, потому что в 1940-м она уже была советской. Гора Филина числится в реестре туристических объектов питерской фирмы «Серебряное кольцо». Рассказываю тем, кто хочет, но не может туда попасть.
Я оказался единственным посетителем объекта. Для меня одного экскурсовод Володя провел экскурсию. Заплатил я, естественно, только за один билет. Внутри помещения огромные, высота потолка около трех метров, хотя скала на вид небольшая. Экскурсия делится на минералогическую часть с экспонатами – минералами, найденными в различных районах Карелии, но значительная часть – близкие к Лахденпохья. Например, сортавалит – говорящее название минерала, потому что город Сортавала совсем рядом. Другая часть – историко-военная, в которой мы узнаем военную историю края, тоже с экспонатами (форма финская и советская и прочее). Еще ведутся строительные работы, внутри много не доделано, строится отдел для продажи сувениров. Кстати, все делает частная фирма. Третья часть экскурсии – на поверхности по тропе, ведущей на скалу. Володя рассказывает о растениях, растущих здесь, и их свойствах. Кое в чем мне пришлось его дополнить, потому что свойства растений я знаю. Кстати, на скале сварщик делал ограждение для смотровой площадки.
В автобусе услышал, как одна пассажирка жаловалась другой, что в озеро идет какая-то труба и туда сливается нечто, что ей не нравится. Может, она сон рассказывала, однако я решил прогуляться вдоль Щучьего озера. Не торопясь, прошелся по жилой зоне, иногда делая снимки цифровым фотоаппаратом. Когда путешествуешь, то фотоаппарат – лучший друг. Он потом расскажет то, что сразу не заметил. Когда много впечатлений, что-то можешь упустить. Обратил внимание, что вдалеке бегают две собаки – светлая и темная. Увидел и забыл. Вышел на границу городка. Со стороны озера была какая-то сетка, ограждение. А вдоль берега шла дорога, по которой я и направился. И тут в ногу сзади, совершенно неожиданно, ткнулась носом крупная черная собака, но не породистая, а как говорят, «двортерьер». И побежала впереди.
- Ты чо, со мной? – сказал я ей. – Ну, пошли.
С собаками, особенно с провожатыми, надо разговаривать. А эта точно пришла сопроводить меня. Как собака ходит в лес с хозяином? Она на него не глядит, но ходит постоянно то с одного, то с другого бока, то залезет в мох, почуяв запах мышки, то убежит вперед, но обязательно – в пределах видимости. Охотничьи собаки – другой разговор. Эта собака признала меня за хозяина, и я - ее признал, как свою. Иду вдоль берега, она – к воде, напилась. Когда подошел, оторвалась от воды, побежала вперед. Бежит с такой же скоростью, как я иду. Излучает абсолютное добродушие, как и все карелы. Каковы люди, таковы и собаки. Давно замечено. Прошел метров двести, впереди – дорога, никаких ориентиров. Возможно, продолжается вокруг озера. С той стороны озера были видны домики. А тут налево – тропка в горку. Поворачиваю. Моя черная спутница уже ушла по дороге. Видит, что я изменил маршрут. Раз такое дело, разворачивается и обгоняет меня. Бежит впереди – по тропке. Похвалил ее, но не тороплюсь – разглядываю травы. Продолжаю движение. Вижу строения. Оказалось, что здесь тоже – жилой уголок, со стороны было непонятно. Кварталом стоят четыре трехэтажных здания. Собачка исчезла. Догадался, почему. Она решила, что я пришел. Провожать некуда.
На следующий день я уезжал. Две конечных остановки автобуса – Второй городок и станция Яккима. Проехал через Лахденпохья, затем мимо родимого дома – раньше это местечко называлось Пригородный поселок. На привокзальной площади никого не было. До поезда было еще полчаса. Внутри вокзала - ремонт. Погода хорошая, можно ждать на улице. Фотографирую вывеску вокзала. Яккима. Недалеко отсюда был кондитерский завод (или цех), где делали газированные напитки. Старшая сестра Галя работала там, возможно, в летние месяцы. Она тогда училась в Петрозаводске. Помню вкусные напитки, именно вкус лимонада, и свежие пряники с начинкой, которые она приносила. Строения остались, но завода давно нет. На родине воспоминания приходят сами собой. Чувствую взгляд сзади. С той стороны железнодорожных путей смотрит на меня лобастая светлая собака. Той же породы, что и во Втором городке. Такая же крупная. Она перешла линию и встала под вывеской. Одна надпись была на здании вокзала. Кроме этого, вывеска с надписью на русском и финском языке стояла на двух столбах. Собака встала в центре между столбами и смотрела на меня. Сомнения не было: пришла проводить меня. Понятно, провожатую надо сфотографировать. Тут зазвенел мобильник. Сестра Таня беспокоится. В Лахденпохья взял печенюшек, одной рукой вытаскиваю из пакета. Пожевала их, посмотрела на меня, и пошла – долг исполнила. Тут меня толкают под колено. Смотрю: пес – такой же почти, как первая собака. Спрашиваю: тоже проводить пришел? Тот ничего не говорит, просто подошел вплотную и смотрит. Брат и сестра. Когда-то и я гулял здесь со своей сестрой. Вот интересно насчет собак. Бродячие собачки есть везде. Они любят людные места. Но этот вокзал обычно пуст: пассажирские поезда ходят дважды в неделю – в одну сторону. То есть, всего четыре раза в неделю, стоят недолго, пассажиров выходит совсем мало. Из Питера в Петрозаводск есть другая железнодорожная линия – с восточной стороны Ладоги. Та ветка насыщенная. Поэтому говорить, что собаки прикормлены – нельзя. Но и говорить, что они пришли проводить меня – самонадеянно и глупо. Этому псу я вытащил кусок хлеба – мы все еще говорили по мобильнику, под руку в пакете попался карельский хлеб. Отломил от него кусок. Хлеб ржаной, но с изюмом. Пес добросовестно съел. Обычно собаки не едят хлеб. Поэтому мой вывод был: скушал в знак уважения. То есть, некий собачий обряд.
Ну вот, объявили, что скоро подойдет поезд. Я присел на какой-то каменный брус – скамьи не было. Пес прилег неподалеку. Вагон оказался не там, где я ожидал – пришлось пробежаться. Зашел в тамбур. Проводница поднялась за мной.
- А собака ваша? – спрашивает.
- Какая собака?
- Так залезает. С вами?
Обернувшись, увидел, что пес положил лапы на нижние ступеньки и собирается запрыгнуть. Поймал его взгляд, полный доверия.
- Мужчина?
- Нет, не со мной.
Крышка захлопнулась. Извини, друг, пришлось отказать. Хотя знаю, что ты был бы мне лучшим и самым преданным другом. К сожалению, мне предстоит долгая дорога.