Борис Рябухин
(г. Москва)
«МЕРТВЫЕ СРАМУ НЕ ИМУТ...»
Размышления о книге Светланы Замлеловой
«Скверное происшествие»*
В Сибири услышал я от одного писателя каламбур: «Чуть чего — мы за Тютчева». Сейчас заговорили о все о патриотизме. Наверное, неслучайно. У нас готов «проверенный» годами символ патриотизма — емкое и краткое стихотворение Федора Тютчева.
Умом — Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней, особенная стать —
В Россию можно только верить
Это стихотворение было написано Федором Тютчевым на клочке бумаги, и оригинал хранится в Пушкинском Доме. Впервые оно напечатано в сборнике «Стихотворения Ф. И. Тютчева», М., 1868.
Привожу автограф его в оригинальной пунктуации неслучайно, после слова «Умом» тире, запятая после слова «У ней» и в конце нет точки. Потому что эти знаки как-то объясняют мое рискованное утверждение, что текст нами — патриотами понимается неправильно. На самом деле стихотворение выражает не гордость за Россию, а иронию, точнее сарказм Тютчева, который жалеет такую непонятную родину, как жалеет распятого Христа. Отсюда и остается одно — «верить» в нее, как верим в Бога.
Не размахивайте руками!
Так же не понимаем мы сарказм Николая Лескова в образе Левши. Мы гордимся, что самородок может подковать блоху. Но ума, знаний у него не хватает понять, что танцевать заводная блоха с подковами не будет. Отсюда и слова легендарного генерала Платова своим удалым казакам: «не чистить ружья кирпичом!».
Вот на таком понимании мудрости жизни и ведет «посмертный» рассказ герой романа Светланы Замлеловой «Скверное происшествие».
С писательницей Светланой Замлеловой я познакомился через ее книгу «Гностики и фарисеи», редактируя ее с большим удовольствием в издательстве «Художественная литература». Наибольшее удовольствие мне доставляло, капнутые по капле в каждом произведении книги забытые нами замечательные русские слова. И в это книге я, как драгоценности, встречал такие слова. «А впрочем, опаздничивость всегда была характерной моей чертой, я довольно часто всюду опаздывал», — прочитал я в главе «Скверное происшествие»
Я получил от нее в подарок отличную книгу «Скверное происшествие». Читаю: «Доводилось ли вам испытывать то чувство, когда отчетливо понимаешь, что сущность твоя многолика? И что эти лики неусыпно следят друг за другом и неусыпно друг друга оценивают...»
Доводилось мне, доводилось! Еще в юности в своем венке сонетов о 14 друзьях, обращаясь к одному из друзей, я писал: «Нам по семь лет, нас больше нет, не узнаю тебя другого!» А рассуждая, нашел ответ на давний вопрос: куда подевались мои сущности в 5 лет, в 25 лет, в 50 лет, да каждого года сущности мои? Да никуда не делись! Ведь они же не могли умереть, если я живой. Они всегда во мне «многоликом», как точно сформулировала Светлана Замлелова. Я называл себя другим словом — во мне «полифоничном».
И вот новая глава — «Город». И опять у меня подтверждение единомыслия с автором. Читаю — и показываю одновременно мастерство прозаической фразы: «Среди прочих наблюдений, сделанных мной при жизни, интереснейшим, я считаю — об оскудении любви. Не знаю, когда это началось, но уверен, и к двадцатому веку человечество почти утратило способность любить», — говорит герой (мертвый!) романа.
Кстати, надо сказать, что подзаголовок «История одного человека, рассказанная им посмертно» — это не фантасмагория, которой с удовольствием грешат русские писатели от Островского до Булгакова и т.д. Я согласен, что герой — автор умер и стал рассказывать о себе после своей смерти. Но слово «посмертно», вроде, не подходит? Ведь оно означает действие живых, рассказывающих слова почившего человека? Посмертно награжден. После смерти. А герой романа сам рассказывает с того света. Тогда можно написать: «История одного человека, рассказанная им с Того Света». Помнится, нашумел в советское время роман, в котором умерший слышал из гроба, как его «поминали» родственники. Но он не становился в этот миг рассказчиком своих впечатлений.
А что касается единомыслия с автором, то я в юные года на собрании в Союзе писателей ССР, по молодости, выступил со своим «открытием». В изданной в 1976 г. в «Молодой гвардии» книге «Первая любовь», повести и рассказы, где представили о любви свои произведения русские писатели (Тургенев и Достоевский, Бунин и Чехов, советские прозаики Ю. Казаков, В. Лихоносов, В. Шукшин, Ф. Искандер...). И поразился, как убывало от шедевра к шедевру это великое чувство любви. Так и сказал — «измельчала любовь». Хотя Фонвизин и писал о том, простолюдины роман начали с конца. Думал, что достанется за гордыню. Но нет, некоторые писатели в буфете ЦДЛ со мной согласились.
Что-то я больше пишу о себе, а не о книге Светланы Замлеловой. Но таких совпадений единомыслия с автором романа не счесть. И я тоже одному автору книги в библиотечке журнала «Молодая гвардия», намекнул, что фамилия Дурасов как-то не соответствует его «умной» книге. Видимо, это тот Дмитрий Дурасов, который написал недавно книгу «Деревянная Свинья: Мифология жестокой любви». Вод до чего скатилось это чудо — пира человеческих чувств. Но мой автор не стал, как романный Поцелуев, менять свою фамилию на «Керенский». Осадил меня так, что я покраснел от своей нетактичности, и поделом мне. Ведь с такой именитой фамилией, например, был автор в дореволюционной России В. Дурасов, написавший «Гербовник всероссийского дворянства» и «Дуэльный кодекс»...
Радуясь актуальности книги, приведу еще сравнение события из главы «Скверное происшествие» — с прочтением героя своих стихов (похожих, вроде, на стихи Константина Фофанова), за общим столом. Это неожиданное прочтение, которое не только поразило (даже «заткнуло», как в «Ревизоре») враждебно настроенных к нему гостей, особенно «лидера» этой компании Мишенькина.
Как оно похоже, вместе с героями, на недавний телевечер ведущего поэта Игоря Волгина, пригласившего Евгения Евтушенко на встречу, посвященную памяти поэта Александра Межирова. Видимо, из тактических соображений?
«Я проболтался Мишеньке, что балуюсь стишками. Что тут началось! Он хохотал так, как будто в жизни не слышал ничего смешнее. Это был искусственный, нарочитый смех, тем самым Мишенька просто указывал мне на мое место».
И в точности так смеялся Игорь Волгин, когда все время молчавший Евгений Евтушенко вдруг сказал, что уговорил Межирова, что поправит конец замечательного его стихотворения, и прочел принятый Межировым результат. А Волгин ревниво не сдержался и осмеял поэта, сказав: «Это уже не Межиров, а только Евтушенко!» Тот промолчал. Промолчали и собеседники.
А в книге после чтения стихов тоже сначала — молчание гостей. «... они не могли этому верить, отчего и вышла заминка. Они не знали, как теперь вести себя. Но на помощь к ним пришел Мишенька (Волгин?):
— Как, как? Коня «добронравного»? — спросил он и громко фыркнул».
Не буду больше перечислять совпадения в книге с моими взглядами. Просто повторю из аннотации несколько слов о том, что новая книга Светланы Замлеловой — это философско-психологичекий роман, в котором личность рассматривается в контексте минувшей среды и эпохи. Это большое достижение талантливого автора писать об особенностях не своей биографии, как пишут некоторые критики, вроде меня, а особенностях жизни всех современников. То есть на лицо — мастерство автора рисовать картину своего времени, даже в фантастическом жанре.
А что касается упомянутых слов «философско-психологичекий роман», то это неслучайно. Потому что Светлана Замлелова, помимо литературной и широкой общественной деятельности, еще и кандидат философских наук (МГУ), защитила диссертацию на тему «Современные теологические и философские трактовки образа Иуды Искариота». Искариота, который попал как раз в «скверное происшествие».
Журнал «Приокские зори», № 2, 2016