Мишка на севере

               

           Вершилась история - разворачивалась гигантская стройка Байкало-Амурской магистрали. В суровых условиях девственной сибирской тайги прокладывало себе путь не железнодорожное полотно, а великое будущее всего человечества. Газеты пестрели заголовками, от масштабов перехватывало дыхание.
 Генсек челюсть терял от восторга, докладывая на очередных и внеочередных Пленумах ЦК КПСС о достижениях новой общности людей - «советского человека», пришедшего на смену устаревшим мещанским национальностям.
 
   Виталию и Мишке  не терпелось влиться в общность и поучаствовать в достижениях. Состояли они в родстве - Виталий приходился Мишке шурином, а Мишка Виталию зятем.
   На коротком семейном совете с участием жен и родителей было решено в лучших традициях людей неравнодушных вырваться из уютных семейных тенет и отправиться на великие дела. Героям слава – семьям деньги, ибо не могли же все признаться, что главный мотив меркантильный.
   Без лишних слов уволились с работы, поверив заголовкам в советской печати, что их там ждут с распростертыми объятиями комиссары и прорабы.


   Мишка вливаться в общность начал с пива еще на вокзале. Парнем он был заводным, сноровистым, очередей для него не существовало, все мелкие помехи легко устранялись под шутки и прибаутки.
   До конца пути трезвым он не был. Пьяным тоже. Все время навеселе, с озорным блеском в глазах, беззастенчиво ощупывающих всех и все увиденное. Кто-то пугался этой непосредственности, кто-то сторонился, а кто, наоборот, чувствовал родственную душу и возможность развлечься в долгой и нудной дороге. Жаждущих зрелищ Мишка удовлетворял вполне. Он не старался играть на публику, просто был самим собой. И этого хватало на любой вкус. Прежде всего, сам он никого не боялся и ничего не стеснялся. Невысокий, ловкий, мускулистый, скроенный на зависть культуристам, часами тягающим железо в попытках получить то, что ему дала природа, он вдобавок не лез за словом в карман.
  В плацкартном вагоне из массы разрозненных пассажиров  сразу стало складываться какое-то сообщество, объединенное Мишкиным вниманием, которое он умудрился оказать каждому, протискиваясь к своему месту.
 Пока его принимала проводница, и он ходил за ней через вагон за бельем, между делом отпуская кому комплимент, кому замечание, все почувствовали себя сопричастными друг к другу.
 Главным предметом обсуждения стал, конечно, Мишка. Равнодушных не осталось. Одних он раздражал бесцеремонностью, других восхищал непринужденностью. Вторых было больше – в плацкарте ездит народ непритязательный и лишнее развлечение, да еще и возможность в нем поучаствовать всегда приветствовались.
 За двое суток пути Мишка их не разочаровал. Усевшись с бутылкой пива на верхней полке, он сразу стал знакомиться с попутчиками. Единственной формой обращения, невзирая на личности, у него было «ты».
  Внизу сидел старший лейтенант с билетом на верхнюю полку, но таких габаритов, что не смог там поместиться и проводница поменяла ему место. Мишка сразу заинтересовался, почему он такой здоровый и курносый. Добродушный старший лейтенант ответил, что ему в детстве каши не жалели, а носом он доволен, ему его в отличие от некоторых, в каждую дырку совать не требуется. Мишка еще к нему немного поцеплялся, веселя окружающих, потом ввиду тщетности усилий растормошить богатыря, всучил ему бутылку пива и переключился на других.
  Старику с деревянным чемоданом и вставной челюстью задал вопрос, почему тот не сидит дома и куда его несет на старости лет. Тот ответил, что сидел бы, да такие как Мишка, дети, разъехались по всему белу свету и теперь, чтобы повидать внуков, приходится таскать свои старые кости и с всякими проходимцами то в поездах, то в автобусах, общаться. На что Мишка назвал его скучным человеком и пива ему не дал.
  Предупредил только, чтоб ночью не храпел, а то накормит во сне зубной пастой. Так он прошелся по всем кто попал в поле его зрения. Самое обыкновенное хамство  Мишка подавал  в такой форме и с таким невозмутимым видом, что весь вагон уже хохотал, ловя каждое слово и пересказывая друг другу его перлы.
 

 На следующий день Мишка, от духоты раздевшийся до плавок и восседавший на своей полке, восхищая фигурой олимпийского бога пассажиров, как орел зорко высматривал свежего человека для дальнейших упражнений. Подъезжали к станции Тырма. О ней рассказывал старлей, служивший неподалеку.
  Оказывается, поблизости располагался участок тайги, выделенный братской Северной Корее для заготовки и отправки на родину леса. Говорил, что корейские власти используют на лесоповале своих заключенных и условиям их содержания не позавидовал бы ни один советский з/к, в самые худшие годы. С лесом они обращаются варварски, никакого надзора за выполнением требований к производству работ и сохранности природы не существует. После вывоза  деловой древесины на делянке остаются метровые пни и покореженный молодняк. Все это потом гниет, распространяя заразу по тайге.
  Каким-то образом про это проведали японцы, заинтересованные в получении любой древесины. На получение участков для заготовки леса они не могли рассчитывать, так как «братскими» не являлись и предложили свою помощь для санитарной обработки выработанных. При этом обязывались, используя передовые технологии, без нарушения почвенного покрова (как будто у нас кого-то это интересовало), убрать пни, чуть ли не растворяя и отсасывая древесину, собрать валежник и передать после себя участки с высаженным молодняком указанных пород деревьев. Единственным их пожеланием было увезти к себе хлам (в нашем понимании), который они собрали. Им нужна была древесная масса.
  Но их происки успехом не увенчались, соответствующий отдел КГБ быстро раскусил их козни в деле рассекречивания нашей обороноспособности. В самом деле, как можно допустить потенциального врага в места, где каждая сопка начинена ракетными установками, а по железной дороге кочуют вперемежку с грузовыми составами ракетные комплексы? Так ничего у супостатов и не вышло.

   Хотя и с братскими корейцами не все гладко. Как государство они нам по душе, но на бытовом уровне очень уж докучают местным жителям. Многочисленная обслуга, из «вольных», появляясь в населенных пунктах, позволяет себе такие шалости как приставание к женщинам и мелкое подворовывание, особенно съестных припасов.
  В таежных поселках дворы и дома не обустроены даже элементарными запирающими устройствами, разве что засовы и подпорки от скота. И вот недавно большая кутерьма вышла на почве несанкционированного проникновения на подворье местного жителя очередного «братца».
  Сибиряки народ в международных отношениях неискушенный, поэтому попросту наломали бока всем, оказавшимся в поселке корейцам и правым и виноватым, ведь они для них на одно лицо. В ответ те выдвинули на поселок целую рать человек в двести с заведенными бензопилами, готовыми к разделке человеческого материала. Жители, которых в селе вместе с младенцами и стариками было не более половины осаждавших, мгновенно вооружились винтовками и дробовиками (все охотники) и открыли предупредительный огонь. Это остудило пыл соратников по соцлагерю и дало возможность вмешаться начальству с той и другой стороны. Теперь с корейскими активистами разбираются свои органы, а наши зачинщики обороны сидят под следствием и ждут своей участи. Корейцам запрещено без разрешения начальства выходить из тайги, а населению вступать с ними в контакты.
 

  Повествование старлея прервал Мишка, решивший проветриться, как только поезд остановился на станции. Осуществил он это в своей манере – без лишних слов вышел из душного вагона на сорокаградусный мороз в одних купальных плавках и меховых унтах и уселся на металлическую подножку снаружи вагона с бутылкой пива в руке.
   Ступенька под ним сразу подтаяла. Останавливались даже те, кто спешил на посадку и искал свой вагон. Мишка спокойно отвечал на вопросы, люди , убедившись, что человек нормальный, только слегка выпивший, качая головами проходили, за исключением пассажиров своего вагона, которые привычно ожидали импровизаций артистичного попутчика.

   По перрону шли три корейца. Мишка, допивший пиво и высматривавший, куда бы зашвырнуть пустую бутылку, заметил их. Под впечатлением от повествования старшего лейтенанта, он решил внести свою лепту в дело борьбы за справедливость. Тем более, что корейцы с завязанными ушами шапок и обмотанными шарфами лицами, как и все, остановившись, удивленно уставились на такое невиданное чудо – они здесь мерзли даже летом.
  Мишка немедленно этим воспользовался: «Что, ходя косоглазая, настоящих сибиряков не видел? Катись своей дорогой, пока я тебе бинты на морде не размотал!».
  Кореец, уходя по перрону от вагона, на сносном русском обозвал Мишку почему-то «глистой», чем вызвал хохот окружающих. Тот не привычный к публичным унижениям и понимающий, что на карте стоит его репутация, из опасения из кумира уже многочисленных почитателей, превратиться в объект насмешек, взвился и бросился в атаку.
  Двухметровый старлей схватив его под мышки, приподнял на уровень своего лица, пытаясь увещевать. Мишка брыкался и размахивал пустой бутылкой. В этот момент на шум вышел Виталий, которому Мишка подчинялся беспрекословно. Поняв, что сейчас его загонят, а объект ненависти уже удалился вагона на два, Мишка запустил в его сторону бутылкой и подталкиваемый Виталием, огрызаясь, пошел в купе. Шум на улице усилился.
  Виталий решил посмотреть, что случилось. Навстречу непривычно расторопно двигался старлей, сметая всех на своем пути. Оказалось, что Мишкин бесцельный бросок случайно цели все же достиг – бутылка попала корейцу в затылок, спасла его только зимняя шапка. По радио объявили, что отправка поезда задерживается, и предложили хулигану выйти с вещами для выяснения обстоятельств. К вагону уже шли вокзальные и поездные начальники с железнодорожной милицией и пострадавшими корейцами.
   Старлей не растерялся, выдернул из верхней багажной ниши все баулы и забросил туда позабывшего про свой кураж Мишку, благо тот большими размерами не отличался. Затем уложил вновь все чемоданы и мешки. Досмотр начался с их вагона. Кореец что-то кричал, видимо, требуя выдать налетчика и воздать ему по заслугам. Конечно, проведя досмотр грамотно, т. е. по спискам пассажиров и наличию их на своих местах, обнаружить хулигана было несложно. Но, проверяющие не очень были заинтересованы, проводники и пассажиры все отрицали и после получаса поверхностного осмотра вагонов, поезд тронулся.
  Пришла проводница и сказала Мишке, чтоб не высовывался до пункта назначения, иначе его опознает начальство поезда и тогда беды не миновать. Мишка и из этого извлек для себя выгоду. Лежа на полке, он требовал пива, так как без него не может, и многочисленные поклонники бегали на станциях в буфет, чтобы удовлетворить его насущные потребности.
 

 На станции Известковая их провожали всем вагоном, жалея о расставании и напутствуя Виталия, чтоб приглядывал за родственником.
   Поезд, на котором им предстояло ехать до станции Чегдомын, должен был прибыть часов через восемь. Этого времени хватило, чтобы немногочисленные пассажиры в зале ожидания полюбили Мишку как родного.
  Для начала он решил угостить всех выпивкой, понимая, что здесь народ собрался уже истосковавшийся по любимому занятию. Взял бутылку и начал разливать по стаканам. В это время уборщица со шваброй согнала всех со скамьи, чтобы помыть под ней пол. Все повиновались, а Мишка, держа в одной руке стопку и наливая в нее из бутылки, и на секунду не прервал своего занятия, одновременно проворно перемещаясь на ягодицах с одного конца скамьи на другой и обратно. Все это задрав ноги в меховых унтах кверху, чтоб не мешать уборщице, чем вызвал всеобщее восхищение и хохот. После этого многие в зале ожидания пытались освоить этот способ передвижения.

   В Чегдомыне пришлось заночевать, дальше на БАМ надо было добираться попутным автотранспортом. Теснота в помещении площадью  не более сорока - пятидесяти квадратных метров была невообразимая. Только лютый мороз принуждал людей в нем находиться, поминутно выбегая на улицу, чтоб глотнуть свежего воздуха. Мест для размещения вещей не было, приходилось сидеть прямо на них, что, впрочем, способствовало их сохранности.
  Виталий уснуть не смог. К тому же рядом кто-то издавал такие рулады храпа, что по мощи мог бы потягаться с любой пароходной сиреной, а по художественному исполнению невозможно себе представить что-либо подобное. Переливы сменялись взвизгиванием, рокотом, бормотанием и хрипом, переходящим в свист. К утру уже все потешались над этим генератором шумов, спали только он и сидящий рядом Мишка. Виталий, зная своего родственника, старался не упустить момент его пробуждения, предвкушая очередной концерт. И не ошибся.
   Мишка открыл глаза и уставился на соседа. Тот, почувствовав на себе взгляд и ничего не подозревая, проснувшись, недоуменно смотрел на Мишку. Внимание всех было приковано к ним. Сосед оказался солидным пожилым мужчиной, явно принадлежавшим к номенклатурному сословию, случайно оказавшимся в непривычной для него спартанской обстановке.
  Мишке было все равно, и он в обычной своей манере, глядя в упор с бесстрастным лицом, задал мужчине вопрос: «Это ты ночью хрюкал?».
  Лицо того исказила  гримаса изумления, глаза начали расширяться за пределы оправы очков. Дальше Виталий не выдержал, выскочил на улицу и повис на перилах крыльца, обессилев от хохота. Когда опомнился, обнаружил рядом свидетелей пробуждения в таком же положении. Кто-то отсмеялся, кто-то дергался в конвульсиях, дар речи обрели еще далеко не все.

   Утром удалось поймать самосвал для выезда непосредственно на БАМ – станцию Воспорухан. Но это уже другая история.