Когда пошел дождь, воздух стал тяжелым и влажным. Мир будто выдохнул из себя всю усталость. Я подошел к перилам летней веранды бара, в котором мы сидели, и снова уставился на странный город, в который приехал сегодня в полдень. Отсюда, с высоты семиэтажного дома, сквозь завесу вездесущей пыли, я увидел зернистую фотографию любого из провинциальных городов. Будто отснятый на старую пленку, этот город из пыли теперь казался мне теплым и незатейливым. Наступал вечер. В свете закатного солнца все движения казались мягкими и тягучими.
Теперь, дождавшись третий коктейль, я рассказывал про историю возникновения рома. Про то, как рабы, привезённые голландцами из Африки для добычи сахарного тростника, собирали чёрную, тягучую мелассу руками и, пряча её от всех, делали тогда ещё пахучий и грязный ром. Как пили его из глиняной чарки, передавая её по кругу, и как много времени прошло, прежде чем аристократичные англичане признали этот напиток у себя на родине. Рассказывал о том, как важно уважать выпивку хотя бы потому, что за ней стоит многовековая история и, как правило, тянется длинный шлейф человеческой крови.
Наши пальцы все ещё были сплетены, когда внезапно стемнело. Я говорил целый день, и поэтому молчать под бледными лампами веранды и деловито смотреть в темноту горизонта было приятно и успокоительно. Впереди у нас была ночь, в которой все было предопределено и желанно, и утро полное подростковой нерешительности. Я ждал этого, но как мог оттягивал момент, когда точка невозврата будет пройдена. Ждал, пока дрожь волнения в плечах и коленях перейдёт в приятную истому. Между тем нам принесли счёт, коротко распрощались и снова оставили наедине.
Через полчаса такси везло нас домой по окраинам города. И снова за окном мелькали торговые центры разной величины и формы. Выросшие посреди пустырей, они казались мне ископаемыми на огромном участке археологических раскопок.
За окном снова шёл дождь. Приближалась гроза. Я ждал её из темноты ещё не остывшей комнаты. Накрывшись одеялом и обнимая тёплые и податливые плечи, я лежал неподвижно и слушал, как рвётся полотно неба где-то за чертой города. Она спала, крепко прижавшись ко мне всем телом, и её ровное, размеренное дыхание было еле слышно сквозь барабанные триоли дождя. Накрыв гладкие бёдра простыней, я покрепче обнял её, и она улыбнулась. Так выглядит взрослое счастье, думал я. Благодарное и умиротворённое счастье, за которое не нужно бороться, но стоит заслужить. Холодный ветер ворвался в открытое окно балкона, и дождь усилился. Я погладил своё счастье по плечу и опустил тяжёлую голову на подушку.
Тяжёлый занавес темноты опустился легко и беззвучно. Механизмы сна на хорошо смазанных шарнирах мгновенно рисовали образы серым по черному. Сначала я увидел фонарный столб, понуро опустивший свое лицо вниз по касательной. В кругу его болезненного света на камне сидела девушка. Спрятав голову в ладони и опустив её на колени, она мирно спала. Мне захотелось подойти к ней, но свинцовые ноги вросли в землю, и я не смог сдвинуться с места. Тем временем вокруг все больше прояснялось. Сквозь матовую темноту проступили силуэты многоэтажных домов. Угрюмые и сонные, они частоколом окружили маленький двор, в котором находились мы со спящей девушкой. Я снова попытался подойти к ней, но тут тягучий воздух моего сна зазвенел и понёсся кругом. В канонаде звуков родились краски. Калейдоскоп событий схватил меня за позвоночник и понёс прочь. Последнее, что я видел, уносимый беспринципной силой, это заспанное лицо девушки сидящей на камне. Она тревожно вглядывалась во мрак, сгустившийся вокруг неё, и махала мне рукой.
Я летел в вертящейся широкой трубе времени, и меня окружали громоздкие бронзовые зеркала. В каждом из них я видел события и действия из прошлого. Ничего связного. В одном из зеркал я трёх или четырехлетний вцепился в свою первую бутылку кока-колы и, сделав первый, жадный глоток, улыбаюсь и прыгаю от счастья. Следом мой выпускной. Украшенный по-праздничному школьный спортзал. В нем толпятся и растерянно озираются одноклассники. Я приглашаю смуглую и черноглазую девочку на первый в своей жизни настоящий танец. Я успел заметить или все же вспомнить, как тряслись наши колени и руки. В другом зеркале я увидел размытую дождём дорогу. С покатыми боками она уходит вверх по улице, а в овраге у обочины дымится перевернутая машина. Переднее колесо крутится и, задевая о покорёженный бампер, задорно жужжит. Я летел все быстрее и быстрее. Мимо на головокружительной скорости проносились мои воспоминания. Первый поцелуй у памятника неизвестному солдату. Массовая драка в тракторном ангаре. Долгий перелёт в неизвестную мне страну и кусок мягкой, остывшей курицы, обтянутый пищевой плёнкой, в салоне гудящего самолёта. Я летел в неизвестном направлении. Скомканный воздух врывался в лёгкие и рвал их на части. Поддаваясь панике и борясь с собой, я хватался за толстые рамы зеркал, от чего они отрывались от стен гигантского калейдоскопа и сталкивались друг с другом. Яркие и острые как бритва осколки посыпались со всех сторон. Жгучая, яркая боль пронзала каждый участок моего тела. Уворачиваться и закрываться не было смысла, и я сдался. Закрыл лицо руками и взвыл, отдаваясь невыносимой боли. Когда звонкая трель впивающихся в плоть осколков полностью заполнила затуманенное сознание, я вдруг осознал, что уже никуда не лечу. Я огляделся. Ни единой царапины или пореза, ни осколков и треснувших рам не было. Я стоял у ответной бронзовой стены напротив своего отражения. Позади все так же висели тяжёлые зеркала, окаймленные дубовыми рамами, и в каждом из них я, из разного времени своего прошлого, разглядывал себя теперешнего. Слабость и тошнота вместе с одной простой истиной ворвались в мое измученное сознание, и я взвыл, переполняемый эмоциями. Боль прошлого - это боль, которую мы причиняем себе сами. Цепляясь за трагедии или счастливые моменты ушедшего, мы пытаемся растянуть их до бесконечности, тем самым искажая время и сводя все смыслы на нет. Время несёт нас дальше, и мы не можем оставаться на месте. Как бы нам ни хотелось, как бы несправедливо это не казалось, нужно идти вперёд. И возможно там, впереди, мы снова встретим что-то уже пережитое. И тогда, принимая правила этой игры, у нас будет шанс пропустить через себя прошлое в настоящем и расставить все на свои места. В этот самый момент тьма опять пришла за мной и театральным занавесом скрыла от всего.
На сером камне в болезненном свете уличного фонаря сидела девушка, тяжело опустив голову на колени. В чёрной майке и коротких джинсовых шторах, съёжившись от холода и тяжело вздыхая, она была похожа на воробья в зимнее утро. Люди ходили вокруг неё и о чем-то радостно разговаривали. То и дело каждый из собеседников прикладывался к синей бутылке дешёвого вермута, утирал губы рукавом и с новой силой продолжал что-то рассказывать. Это было три года назад, подумал я. Три или четыре года назад я впервые познакомился с этой спящей на камне девочкой. Она приехала в Москву из Рязани к своей подруге. Да, так мы и познакомились. Я встречался с прекрасной девушкой, у которой была подруга из Рязани. И она должна была приехать в этот вечер на концерт своей любимой группы. После мы решили гулять всю ночь. Купив бутылку вермута и сворачивая в каждый переулок Арбата, мы зашли в этот богом забытый двор и остановилась передохнуть под фонарём. С нами были какие-то друзья. Их лиц я уже не помню, но мы точно были не одни. И вот мы ходим взад-вперёд по узкому квадрату заброшенного двора и читаем друг другу стихи, а маленькая девочка, утомленная дорогой и выпитым, спит на камне под фонарём. Иногда она просыпается, поднимает уставшее лицо, улыбается своей детской улыбкой и помогает нам вспомнить забытые строчки, а потом снова засыпает. Так продолжалось до самого рассвета. Когда взошло солнце, мы собрались и побрели к метро. Я поехал провожать свою девушку и её подругу. Обе они спали на моих плечах до конечной. Я помню, как закрывая передо мной дверь, обе девушки улыбнулись и помахали мне рукой. Когда через полтора часа я, наконец, оказался дома, сил хватило только на то, чтобы раздеться и лечь в постель. Веки тяжело опустились и тьма, как и всегда, пришла за мной.
Я проснулся с чувством тревоги. Дождь за окном закончился, как и закончилась ночь. Маленький, съёжившийся от холода воробей спал, уткнувшись мне в плечо. Я снова погладил её по плечу и накрыл простыней. Через пару часов за мной приедет такси и через весь этот удивительный город повезёт к автовокзалу. Оттуда, борясь с детской нерешительностью и желанием бросить все и остаться, я отправлюсь в огромный мегаполис, чтобы с головой броситься в работу и рутинные дела. Но каждый вечер, засыпая, я буду думать о том, что теперь все немного иначе. Теперь во всем этом мельтешении проблем и забот будет немного больше смысла.
А пока у меня было ещё несколько часов тишины и спокойствия. Я лежал и вспоминал, как пару недель назад я, поддавшись мимолетному желанию, мучаясь от одиночества в огромном городе, вдруг вспомнил и написал девушке, которую видел один единственный раз три или четыре года назад. Как пригласил её в гости и она, ни секунды не сомневаясь, согласилась и приехала. Как неловко мне было смотреть ей в глаза первые пару часов и как приятно было говорить с ней все последующее пару дней. Она удивила меня своей способностью слушать, и тогда я вывалил на неё всё, что накопил за долгое время одиночества. Ведь именно это и нужно хорошему рассказчику. Чтобы его слушали и участливо улыбались хорошей, доброй, по-детски наивной улыбкой.