Моя мама совершала иногда странные поступки. Однажды солнечным весенним ленинградским днем она пришла домой раньше обычного – я как раз собиралась в школу (второй класс учился во вторую смену) – и сказала: «В школу не идешь, идем смотреть Левитана». И мы поехали на автобусе с Васильевского острова в центр, как выяснилось, в Русский музей, где открылась фондовая выставка картин почему-то вошедшего тогда в моду художника. Там мы встретились с отчимом и долго ходили втроем по залитым солнцем залам. Я с интересом рассматривала пронизанные печалью пейзажи, где «медленны реки, туманны озера, и все ускользает от беглого взора», пытаясь понять такие важные для моей мамы картины, отражающие «всю прелесть застенчивой русской природы», как писал некогда известный, а сейчас забытый советский поэт Н.Рыленков. Я тогда не понимала, какой крюк сделала она, чтобы взять меня на эту выставку, – из Колтуш, где работала в Институте физиологии имени Павлова, на 18-ю линию, где мы жили, и потом – на Невский. Без меня, как я сейчас понимаю, обернулась бы быстрее. После этого посещения музея дома появилась внешне напоминающая картину факсимильная репродукция знаменитого «Марта» Левитана – с лошадью и санями, голубым небом, березами и двухэтажным освещенным солнцем желтым домом, очень похожим на Дом Быкова в Колтушах, где мы одно время вдвоем с мамой почему-то жили. Эта репродукция в раме переезжала с нами из города в город, сопровождая мятущуюся мамину натуру, пока не потерялась где-то между Благовещенском и Ульяновском. А я уже в Гродно стала увлеченно собирать открытки с репродукциями картин великих художников (почему-то в середине 1960-х этой забаве предавалось немало школьников). В итоге собрала большую коллекцию, которая осела у кого-то из родственников уже во время моего переезда из Ульяновска в Петербург.
Второй раз ситуация с внезапной реализацией семейной культурной программы повторилась почти через год. Мама решила показать мне фильм-оперу «Аида» Верди. В 1960-е годы в Советском Союзе все бредили Софи Лорен, фильмы с ее участием шли на ура. А в «Аиде» эфиопскую принцессу играла как раз она. Конечно, в своем десятилетнем возрасте я и слыхом не слыхивала ни о какой итальянской кинодиве, а с мамой без капризов пошла бы смотреть, что угодно, даже то, как стопку бумаги по листочку перекладывают справа налево, а потом слева направо. Но, предупрежденная, что фильм взрослый, особенный, что там поют знаменитые итальянские певцы, что его надо смотреть вдумчиво и внимательно, я шла на «Аиду» вполне осознанно.
И действительно, такой роскошный подарок неизбалованному советскому любителю оперы и кино: Аиду играла Софи Лорен, пела Рената Тебальди (Renata Tebaldi), Амнерис исполняли Луис Максвелл и Эбе Стиньяни (Ebe Stignani), Рамфиса, верховного жреца – Антонио Кассинелли и Джулио Нери (Giulio Neri), Радамеса – Лучано Делла Марра и Джузеппе Кампора (Giuseppe Campora), Амонасро, эфиопского царя, отца Аиды – Афро Поли и Джино Беки (Gino Bechi). Государственным оркестром Итальянского радио дирижировал Джузеппе Морелли.
Не помню, чтобы мама с моим поющим отчимом ходили в оперу, но дома постоянно слушали записи Шаляпина. «В двенадцать часов по ночам из гроба встает барабанщик… Седые гусары встают, встают усачи кирасиры… С востока и с запада мчатся на легких воздушных конях… Из гроба встает полководец… В двенадцать часов по ночам», – под эту, казавшуюся мне чудесной, балладу я засыпала вечером, а иногда и пробуждалась утром. «Очи черные, очи страстные…» – гремел по воскресенья в нашей комнате в коммуналке скрипящий от несовершенства записи мощный бас великого певца. «Взяв би я бандуpу та й загpав, що знав. Через ту бандуру бандуpистом став», – вдохновенно тянул отчим приятным баритоном украинскую песню, и я замирала от удовольствия, сидя на полу (так было романтичнее).
Вот и выходит, что пропустить «Аиду» в итальянском исполнении было невозможно. Фильм был с субтитрами, а читала я не ахти как, поэтому мама мне кратко пересказала сюжет. Но я все-таки успевала слушать музыку и читать реплики, напряженно следя за развитием действия. Как таяло сердце от чарующий звуков арии знатного воина Радамеса с неслышными для героев оперы признаниями в любви к темнокожей красавице-рабыне Аиде, дочери эфиопского царя (от осознания, что принцесса может стать рабыней, уже холодок пробегал по спине). Грозные арии и речитативы Верховного жреца Рамфиса не предвещали ничего хорошего, но завораживали рыдающие голоса жриц, совершающих таинственный обряд во славу суровых богов Египта. Красота арий не спасла властную дочь фараона Амнерис от моего осуждения за коварство и эгоизм. И сегодня меня удивляет собственный радостный вздох, когда из глубины огромной каменной гробницы под храмом, в которой неумолимые жрецы обрекли на мучительную смерть Радамеса, появилась Аида. Мне казалось, что это так естественно, так справедливо, так правильно. И упиваясь пронзительными по своей нежности звуками финальной арии эфиопской принцессы, я считала, что фильм закончился счастливо, хотя и любимые герои должны умереть. Помнится, я даже размышляла над тем, смогла бы я так поступить, и постоянно колебалась с ответом. Хотя подобные вопросы еще довольно долго рождались в моей, как я сейчас понимаю, впечатлительной душе…
Напрасно взрослые считают, что дети в подростковом возрасте ничего не смыслят в так называемых «взрослых» отношениях, я не имею в виду физиологические подробности. Не испорченные взрослым цинизмом дети, как правило, романтики и правдоискатели, сочувствующие влюбленным, несправедливо обиженным, невинно пострадавшим. И только потом – кто раньше, кто позже, – они становятся скучными разумными взрослыми, многие из которых полжизни дуются на все, как мышь на крупу (что съесть нельзя), а потом ищут виноватых в том, что обед не состоялся…
Конечно, самым потрясающим в опере был парад победных войск Египта. Фанфары, экзотические постройки, латы, колесницы, идущие за ними плененные эфиопский царь, военачальники и бесчисленные воины – все слилось в торжественном звучании триумфального марша, который потом я всю жизнь воспринимала, как самый впечатляющий победный гимн!
После просмотра этого фильма опера «Аида» стала для меня особенной, своей, близкой. Даже от ее названия веяло теплом воспоминаний.
Уже значительно позже, где-то в начале 2000-х, я купила кассету с этим фильмом и посмотрела ее несколько раз. Поразилась изумительной легкости и выразительности голосов легендарных итальянских певцов, их умению только голосом передавать столь разнообразные и сложные эмоции героев, что и с закрытыми глазами можно было представить эту трагическую любовную историю. Но и киноактеры были хороши, особенно молодая Софи Лорен, такая красивая, сильная, преданная… Радамес, конечно, немного терялся на ее фоне, но компенсировал все мужской привлекательностью и обаянием.
Долго мне не удавалось послушать «Аиду» в театре. То жила не в том городе, то заботы заедали… Но несколько лет назад я увидела ее в афише концертного зала Мариинского театра и пошла… Аиду пела приглашенная певица из Бурятского театра оперы и балета Аюна Базаргуруева. И это решило все. Я трепетно отношусь к этому театру, потому что именно его артисты познакомили меня в юности в далеком Благовещенске с балетной и оперной классикой, многие их прекрасные спектакли я вспоминаю до сих пор – «Фауст», «Князь Игорь» с незабвенным басом Лхасараном Линховоином. И, как я недавно узнала из сообщений СМИ, дочь певца – Дарина Лхасарановна Линховоин не только работает в том же театре и является сокурсницей художественного руководителя и главного дирижера Мариинского театра Валерия Гергиева по консерватории, но и оказалась своеобразной творческой «крестной матерью» Аюны Базаргуруевой, привезя ее на прослушивание в Мариинку, тем самым дав возможность петербургским зрителям ее услышать. Да, чудны дела твои, Господи! Земля огромна, а мир тесен!
Так я впервые услышала «Аиду» в театре в современной постановке режиссера Даниэле Финци Паска с Аюной Базаргуруевой (Аида), Ахметом Агази (Радамесом) и Надеждой Сердюк (Амнерис). Было немного странно смотреть на стойких пластмассовых солдатиков, которые полспектакля незыблемо стояли, мешая передвигаться героям оперы, а потом как-то необъяснимо сложились, напомнив стремительно падающие специально поставленный костяшки домино. Впрочем, все эти мало впечатляющие трюки, как и экзерсисы со светящимися стержнями и другими не менее таинственными конструкциями, скорее уместные в цирке или эстрадном шоу, не мешали наслаждаться прекрасной музыкой в замечательном исполнении оркестра Мариинского театра, пением и игрой артистов театра. Аюна Базаргуруева была трогательной Аидой, проникновенно пела и не обманула мои ожидания.
Недавно прочитала на fontanka.ru в рецензии на эту новую версию «Аиды» у одного из театральных критиков, что прежняя, восстановленная театром в 1998 году классическая постановка «всем изрядно надоела; к тому же, сам спектакль морально устарел, а уж смыслы, в него некогда вложенные, и вовсе выветрились, изъедены временем, как песчаник, из которого сделан египетский сфинкс». Я недавно (12 июня 2016 года) видела этот великолепный спектакль режиссера-постановщика Алексея Степанюка с несравненной Марией Гулегиной в партии Аиды и Олегом Видеманом в роли Радамеса. Так и хочется сказать: «Неправда ваша, дяденька!» Не зря же зал замирал в наиболее драматичные моменты, что, казалось, можно было услышать шепот главных героев, а потом взрывался аплодисментами восторга. Иногда так и хочется спросить, откуда критики знают, что любит или не любит публика? Ведь они пишут не просто от своего лица, а делают вид, что выражают коллективное мнение зрительного зала. Они что, проводили опрос? Или формируя общественное мнение, публику они, по какой-то только им известной причине, вообще в расчет не берут? А как же «добрый зритель в девятом ряду»? Или полные залы, овации, цветы артистам ничего не значат? Это ли не свидетельство того, что спектакль нравится? Или хочется новаций ради новаций, чтобы было о чем писать, что обсуждать?
Мне очень понравилось, как на днях мне написала моя театральная знакомая: «Как же повезло нам, что в Мариинском театре оперу можно не только слушать, но и СМОТРЕТЬ! …». Видимо, все-таки в театре есть дело до публики, которая его любит. По крайней мере, ей нередко дают право выбора. Не первый год параллельно идут две версии «Аиды»: традиционная – на исторической сцене и более современная – в Концертном зале. И я знаю почитателей и одной, и другой. Но самое главное, обе – это прекрасное воплощение созданной зрелым талантом великого Верди любимой зрителями оперы!