Маленькая мансарда красного домика-карандаша на рыночной площади приняла двух путников, пришедших с востока.
Он умел зарабатывать на жизнь карандашными портретами прохожих. В нарисованных глазах случайных натурщиков мечты и помыслы открывались как на исповеди. Некоторые пугались и покупали свой портрет из страха – не дай бог, кто увидит; другие – восхищались проницательностью художника; но бывало, едва взглянув на грифельную копию себя, человек вдруг понимал кто он, зачем родился и куда идет. Ошеломленный, уходил он, прижав к груди простой карандашный рисунок, а денег оставлял столько, что хватало на неделю безбедного отдыха или на километры комфортного путешествия.
Она умела плести каменные бусы и браслеты, заговаривать их на счастье и удачу, здоровье и долголетие. Заговоры всегда срабатывали, удивляя новых владельцев внезапными находками, выздоровлениями и нежными встречами. Собранные по пути разноцветные агаты, шлифованные волнами и горнами ветрами, в ее руках становились теплыми и слегка светились. Стоило ей выложить на старенькую куртку свое рукоделие, оно тут же раскупалось, через полчаса не оставалось ни одного браслета или бус.
Едва окончив школу, они дали друг другу клятву верности, покинули стены детского дома и больше ни разу за десять лет не оглянулись назад. Так они оказались гостями старенькой мансарды на крыше красного дома на рыночной площади.
Семь дней они отъедались, отсыпались и штопали истертые о дороги кеды; расчесывали волосы, спутанные северным ветром, который пятка к пятке сопровождал их от самого дома. Он и здесь не давал им покоя: звенел в стоках, шуршал цветастыми обоями, отправлял вихри пыли в окно и остужал буйные головы, уже грезящие о продолжении пути.
Северный ветер был их попутчиком, помощником и самым настоящим прорицателем их дороги на перепутьях, вокзалах и перекрестках. Подгонял в спину, толкал в бок, листал страницы их гадательной книги (сборника виленских сказок), остужал им кофе и отгонял комаров. А иногда вдруг улетал и возвращался с уловом украденных слов и песен. Спал в его рукаве, а в карманах ее куртки отогревался в морозные дни. Они называют его «братишкой» и покупают личный беляш или булку на каждой остановке – он просто обожает запахи свежей выпечки.
Оказалось, что кроме этих троих, в мансарде есть и свой обитатель – маленький пучеглазый зеркальный двойник уехавшего к морю домового. Они обнаружили его случайно, протерев пыльную поверхность большого зеркала в резной деревянной раме в дальнем углу мансарды.
- Вы кто такие? – строго спросил зеркальный двойник домового, она тихо охнула и выронила тряпку. Ветер угрожающе свистнул из пыльной трубы граммофона.
- Я – Ида, а это – Кир и Братишка.
- Вы здесь надолго? – не меняя сварливого тона поинтересовался хозяин мансарды.
- Мы заплатили за десять дней, значит еще три ночи, - отозвался Кир, уже взявший в руки карандаш и бумагу, чтобы запечатлеть невиданное доселе зрелище.
- Хорошо, не люблю гостей, - зеркальный двойник домового встряхнул лохматой головой и, кряхтя, выбрался из зеркала; тяжело забрался на стул, сиденье которого находилось вровень с его макушкой, – Чаю дадите?
- Конечно, - усмехнулась Ида, - вам подушку подложить?
- Ишь, резвая какая, ну подложи, а лучше не одну, а три.
- Трех у нас нет, только две и чашки тоже две, - стыдливо призналась Ида, улыбнулась и налила чая в железную кружку Кира, все равно увлеченного рисованием.
Умостившись на пьедестале, зеркальный двойник домового придвинул к себе вазу с печеньем и блаженно захрустел.
- Ао е эй эея , - сказал с набитым ртом, а прожевав, добавил, - мне это не обязательно.
Ида удивленно вдохнула, а Кир, смеясь, перевел: ««давно не ел печенья» - что тут непонятного?», и вернулся к рисунку.
- Что не обязательно?
- Есть, - буркнул зеркальный двойник домового, - но я люблю. Особенно сладости.
- Ясно, - Ида достала из рюкзака еще и шоколадку, развернула ее, покрошила на квадратики и пододвинула к хозяину мансарды. Тот удовлетворенно кивнул, попробовал кусочек, остальное свернул обратно в фольгу и сунул в карман потрепанного пиджака цвета замученной сливы. Под пиджаком он носил клетчатую рубашку. В наличии имелись так же пестрые штаны и детские кроссовки с микки-маусами.
Кир спросил, не отрываясь от рисования:
- Давно вы здесь обитаете?
- С тех пор, как настоящий хозяин этой мансарды откланялся и махнул в бессрочный отпуск. Уже лет десять, почитай. Я уж зарекся ждать.
- Ого, - Ида всплеснула руками. – А разве можно так надолго оставлять дом без присмотра? Я видела покинутые домовыми здания – жалкое зрелище: краны текут, пироги пригорают, вечно то утечки газа, то молока, обнаглевшие тараканы и пауки, жильцы беспокойные – вечно у них неприятности какие-то… А запахи… Воняет горелым кофе и хлоркой! Словом – кошмар кромешный.
- Это так. А что творится в зазеркальях таких зданий… - высокомерно подтвердил зеркальный двойник домового. - Странно, что ты – человек – это понимаешь.
- А что творится в зазеркальях? – заинтересовался Кир.
- Лучше вам этого не знать, а то спать нормально перестанете.
Иду передернуло, воображение подсовывало ей образы гудящей от демонов темноты мутной зазеркальной комнаты, руки с когтями, тянущиеся из зеркала и прочие ужасы. Чтобы отогнать наваждение она спросила:
- А почему хозяин этой мансарды уехал? Дом вроде бы тихий, соседи очень милые люди, сама мансарда уютная и светлая?
- Наш домовой влюбился, - буркнул его зеркальный двойник. – Здесь раньше старушка жила: добрая, начитанная; маленькую черную шляпку с вуалью снимала только перед сном; кружевные воротнички и манжеты на длинном бархатном платье всегда открахмаленные. А уж варенье варила… В общем, померла она, аккурат десять лет назад. Во сне ушла. Да не совсем. Призрак ее тут обитать остался. То ли недоделала чего в жизни, то ли просто умирать так боялась. А чего бояться-то?.. В общем, тут моего домового окончательно и сшибло ее добротой и красотой. Думаю, он и при жизни ее любил, раз именно здесь поселился. Но призраки – они не люди, они умеют видеть. Вот они, наконец, и познакомились. Кажется, на сороковины ейные.
- И уехали к морю? – мечтательно спросила Ида.
- Улетели. Меня за старшего оставили. Над кем только, хотел бы я знать, над пауками что ли? Вы первые, кто за десять лет рискнул здесь поселиться, остальные как чувствуют, что одинокое, неприветливое это место стало. Вот мне даже понаблюдать не за кем. Да и сквозь пылюку эту не шибко и насмотришься.
- Бедненький, - Ида подлила зеркальному двойнику домового еще чаю. – А это ничего, что вы здесь один и на дом и на его… зазеркалье?
- Это как раз таки хорошо, где двое – там всегда спор.
- Ну не знаю, мы, вот, никогда не ссоримся, - отозвался Кир. Ветер же сердито метнул тяжелую штору и снова затих, прислушиваясь.
- Вам делить нечего, кроме одеяла, - буркнул зеркальный двойник домового.
Разговор как-то сразу затих. Каждый задумался о своем: Кир прикидывал, согласится ли единственный хозяин мансарды принять в дар свой портрет; Ида задумала поставить напротив зеркала телевизор и оставить его включенным, одновременно она надеялась, что его звук не привлечет жильцов красного и они не выключат его, оставив тем самым снова зеркального двойника домового в одиночестве и хандре. Сам же хозяин мечтательно улыбался: он знал, что эти двое не забудут ни его, ни этой уютной комнаты, вернутся сюда всего через несколько лет, уже вчетвером, и предвкушал: то-то они заживут все вместе в мансарде красного домика-карандаша на рыночной площади. Долго и счастливо. Как и должно быть.