После пулевого ранения в ногу, полученного в первом ночном бою на окраине Донецка, командир отделения роты разведки батальона «Крут» Дмитрий Тимохин был отправлен в Днепропетровский госпиталь, где провалялся около двух месяцев. С родного города пришла плохая весть. Позвонила сестра Валентина, сообщила о смерти матери. Немного подлечившись, Димка приехал на месяц домой, в отпуск. Сходили на могилку, помянули родителей. Валя рассказала брату о его бывшей жене:
— Заходила ко мне недавно Вика, отдала копию свидетельства о разводе. Так и не простила она тебя, Дима. Помнишь, как ты ее тогда, в пьяном угаре, ударил. До сих пор у нее шея немного кривит. Уехала она с дочкой из города, куда не сказала. Бабы завистливые трепались, что Солодуха ей квартиру в Броварах купил. Но должно врут сучки. При желании можно ее телефон найти. Может с дочкой разрешит поговорить. Спросить у знакомых?
— Нет, Валя, не надо. Сам разберусь, — не сразу ответил Дима, блеснув слезой в задергавшемся глазу. – Ты смотри, мошка попала, — потер пальцем веко. — Вот возьми деньги, я боевые получил. Маме памятник надо поставить. С карточки сниму завтра, еще немного занесу. Твои-то мужики где? – не стал продолжать Димка разговор о бывшей жене.
— Мужа (от войны подальше) отправила к родственникам в Курск, на заработки. Витьке, племяшу твоему, двадцатилетие месяц назад отметили. На втором курсе на ветврача учится. Но плохо, еле семестр закончил. Недавно в Тернополь на сборы военно-патриотические ездил. Голова забита разной дрянью. Портретами Бандеры и плакатами дивизии «СС Галичина» комнату свою облепил. Хотела содрать и выкинуть, дак он глаза вылупил, орет, руками машет, доказывает историческую правду. Начитался там книжек всяких. Боюсь, чтобы в след за тобой на Донбасс не рванул, Украину от оккупантов защищать. Поговорил бы ты с ним, дураком. Хватит нам в семье одного горе-героя.
— Хорошо, Валя, поговорю. Что в городе нового?
Городские новости были обыденные. Сильно подорожал газ, народ стал опять дровяные печки в дома ставить. Люди копошились на огородах, делали заготовки на зиму. Военкоматы работали в две смены, объявили мобилизацию и слали всем военнообязанным повестки. Кто имел деньги, сразу откупались. Безденежные прятались, отмазывались как могли. В основном уезжали на заработки в Россию. Правители жили своей жизнью, народ своей. Телевизор двадцать четыре часа в сутки поднимал патриотический дух нации. Лидеры партий, политики, депутаты хрипели, плюясь с трибун, призывали дать отпор оккупантам и уничтожить проклятых сепаратистов. Активисты и школьники красили заборы и остановки в жовто-блакитные цвета, пели народные песни и матерные частушки о президенте соседнего государства. Вошли в моду патриотические флешмобы. В выходной день через весь город торжественно пронесли километровый флаг. Сотни местных патриотов, прижимая правую руку к левой стороне груди, проникновенно пели гимн. Между куплетами кричали: «Слава нации» и «Смерть врагам». На следующий день, поднимая клубы пыли, пугая гусей и кур, устроили шумный авто, мото, велопробег, по окрестным хуторам и селам.
Дмитрий встретился с парочкой старых приятелей, посидели, выпили. И не догуляв положенных дней, стал опять собираться на войну. За три дня до отъезда к нему завалился пьяный Славка Лысый. Радостно обнялись и поцеловались боевые товарищи. Сели за стол. Еле ворочая языком, начал Славка что-то несвязно мычать, трясти кулаками, хрипеть и плеваться. Минут двадцать проклинал и материл он всех на свете. Накричавшись, выпил остывшего чая, немного поплакал и уснул за столом. Утром опохмелился и стал рассказывать свою чудную историю.
— Помнишь, братан, на перевалочной базе, куда нас, добровольцев, привезли, тебя здорового и сильного сразу в боевой батальон отобрали. А меня «бракованного» в команду доходяг-ремонтников оформили. Технику разбитую чинить. Должность типа мойщика-подсобника. Запчасти со склада таскать и машины под покраску готовить. Работа грязная. Приходилось даже из железа копченого остатки горелой человеческой плоти соскребать. Жилье – барак на сорок человек. Спали в одежде. Помыться толком негде. Кормежка — дрянь. Мокрый хлеб, капуста и каша с мышиными какашками. Хорошо местные салом и самогоном выручали в обмен на слитую солярку. Побыл я там с полмесяца и понял нехрен тут ловить, надо в другое место когти рвать. Попробовал замутить с больничкой — не получилось. Доктор военный на приеме сказал: «Много вас тут симулянтов развелось, все косят и ноют, а кто работать и Родину от агрессора защищать будет?» Короче, на хрен послал. Сосед по койке рассказал, что к нашему начальству приехал какой-то полковник из Киева специальную команду набирать. Что-то типа разведчиков. Я-то фильм о Штирлице раз двадцать смотрел, и книжек о шпионах больше десятка прочел. Специфику разведывательной работы уяснил. Русским языком владею прилично. Письмо Татьяны наизусть знаю и Антона Павловича с Львом Николаевичем со школы уважаю. Короче, поперся я к нему на собеседование, чтобы свалить из той ремонтной помойки проклятой. Сначала думал, что лажа все это с «разведчиками», опять не прокатит. Еле пробился к полковнику. Он весь такой зашифрованный, вопросы хитрые целый час задавал. Записал мои данные и говорит: «Ладно, пока иди, я по тебе всю информацию проверю и уточню. Если все подтвердится, дальше будем разговаривать».
Прикинь, все прокатило. И белый билет мой в тему, и шрам на полбашки (если что под дурачка закосить проще), и то, что близкие умерли. Сирота я безродная. Через две недели забрали меня от ремонтников и отвезли километров за сто в отряд, базирующийся на крайнем блокпосту. Там денек подержали, проинструктировали и послали, типа для проверки, в разведку за самогоном в соседнюю деревню. Сначала, говорят, поработаешь на ближней (прифронтовой) территории, пообвыкнешь, притрешься к местным. Потом легенду тебе придумаем и в Донецк зашлем. Будешь там перемещение боевиков, их огневые точки нам сливать и базы сепаратистов раскрывать.
— Плесни Димон, а то что-то в горле пересохло, – посмотрел на пустой стакан Славка.
— Ну ты, Лысый, даешь! Что ж тебе дураку все неймется. Это в кино разведчики герои, а в наших раскладах – мясо. Да, что я тебе рассказываю, ты и сам лучше меня знаешь. Давай, закусывай, а то снова поплывешь, – налил пятьдесят граммов водки Димка, подвигая поближе тарелку с нарезанным хлебом и салом. – И что дальше, разведчик? Тебе, наверное, позывной «Штирлиц» дали?— улыбнулся Тимохин.
— Не, Лысым, так и остался. Ну, дак вот. Побрел я пехом через посадки и два поля на полузаброшенный хутор. Там раньше в соседнем поселке шахта рабочая была, но давно закрылась. Народ с хутора почти весь разбежался. Половина домов с окнами заколоченными. Собаки голодные по улицам бегают и тишина. Пару бабок, копошащихся в палисадниках, заметил и машина грузовая вдалеке проехала. У меня своих денег около тысячи в ботинке заныканы, а на самогон парни полный вещмешок консервов иностранных накидали. Типа бартер. С кем тут меняться, думаю, нафиг сдались этим бабкам кальмары и мидии испанские? Скумбрию и шпроты бойцы сами пожрали, а деликатесы эти, привезенные волонтерами, типа гуманитарной помощи, есть невозможно, резина-резиной только в пахучем укропном масле. Подхожу к одной старушке спрашиваю: «Где можно, бабаня, у вас тут самогоном разжиться?» Она полуглухая минут десять въезжала, что от нее хотят. Потом разобралась и послала на конец улицы, дом с железными воротами искать. Там, говорит, Светка непутевая с отцом слепым живет, у нее и спросишь. Дал я бабке за наводку баночку стеклянную с морскими гадами, плавающими в желтом масле. Старая покрутила ее в руках, отвинтила крышечку понюхала, и спросила: «Это шо, олифа, сынок?» «Не, — говорю, — лекарство очень ценное, бабушка, пятки на ночь мажь, будешь как молодая бегать».
Димка засмеялся и налил в пустые стаканы еще по пятьдесят.
— Ну, давай дальше, Слава.
— А дальше нашел я тот дом. Там возле ворот ржавых на лавочке старик сидел. Такой чудноватый дед, с бородой по пояс. Руки большие, узловатые все в ожогах затертых. Глаза белые, как у рыбы вареной, мертвые. Одет в рваную тельняшку, штаны галифе и валенки обрезанные. На босу ногу. На голове панамка «Артек 87». Рядом кружка воды, полбуханки хлеба, фуфайка свернутая лежит и палка (черенок от лопаты) к забору приставлена. Подхожу к нему и говорю вежливо: «Доброго здоровьица, дедушка, а Света дома?» А он как гаркнет на меня: «Пошел на хер паразит! Дай закурить шахтеру». Я так и не понял, на хрен мне идти или сигареты доставать. Пока соображал, Светка со двора вышла. Такая гарная деваха, бедовая. Она мне сразу понравилась. Лет сорока, немного в теле. Сиськи, как две дыни переспевшие, с халата вываливаются. Мордаха симпатичная, глаза большие, печальные как у телки двухлетки, волосы длинные (правда седых много) в косу заплетены. Постояли возле дома, поговорили. Она быстро во все въехала, шустрая такая, деловая. Говорит: «Давай щас пару сотен, я самогона достану. Тяпнем и подумаем, что с осьминогами твоими делать».
— Ну, в общем, завис я у Светки на время. Сказать честно, зацепило. У меня последний раз с бабами так хорошо давным-давно было, кажись в институте. Потом только случки, и те по синьке, как у собак бродячих, когда похрен куда совать. Да и не помнил я тогда с кем и как, ни черта. А тут, как-то душевно, по-человечески получилось. Она добрая, заботливая, а сама какая-то несчастная. Ребенка ей Бог не дал. Хотя и муж был, и квартира в городе, и жили как люди. Супруг ее по пьянке на мотоцикле разбился. Светка после похорон квартиру продала и домой вернулась за отцом ухаживать. Так и осталась на хуторе. Дед к тому времени совсем ослеп. Раньше он герой-стахановец на весь Союз знаменитый был. После аварии на шахте потерял зрение. Его одного живого спасатели на пятые сутки из-под завала отрыли. Теперь вот днем и ночью сидит у ворот. Собак бездомных кормит и беседует с ними.
—Ну, дальше то что?
— Погудели мы со Светланой пару суток (по взрослому) и погнали консервы менять. Деду поесть на лавку вынесли и сигарет полпачки оставили. Я два старых велосипеда в сарае нашел, в порядок привел. Камеры заклеил, каретки перебрал, цепки смазал. Хлопнули мы со Светланой по рюмашке на гладкую дорожку и покрутили педали через поле в поселок, находившийся в семи километрах. Там глушняк. Возле базара Светка знакомую цыганку встретила, поговорила с ней, и мы в другое село двинули. Ромела договорились на следующий день все деликатесы на четыре полторашки спирта разведенного поменять. Остановились мы в небольшой хате на окраине у тетки пожилой, Светкиной дальней родственницы. Взяли немного горючки и сели культурно отужинать. Потом... Дима, даже не знаю, как дальше рассказывать…
Немного помолчав, Лысый продолжил:
— Такая бойня началась, что я честно сказать, даже обоссался со страху. Ночью из автоматов, где то в стороне, минут двадцать постреляли и затихли. А под утро снаряды полетели прямо на нас. Я первый раз такой страх пережил. Раньше только в кино видел. Вой, взрывы, огонь. Дома в щепки разлетаются. Все черным дымом заволокло, земля горит. Прямо под боком как затрясется все, стена хаты рухнула, стекла разлетелись. «Все, — думаю, — капец. Даже могилки у тебя, Славик, не будет». Я Светку с перепугу собой накрыл, когда потолок рушиться начал. Полежали мы в обломках, отхаркивая штукатурку, и ползком на улицу. Кое-как вылезли из дома и в огород побежали. Там в грядку мордами вжались и молитвы, все что помнили, стали в землю шептать. Около часа нас бомбили, почти все село разхерачили. Во дворе воронка метра три, еще горячая, дымит, и обгоревшая половина Светкиной тетки, кишками обмотанная, на дне ямы валяется. Оторванные ее ноги под упавшей яблоней нашли. Вон она какая сука эта война! — снова начал орать и матерится Славка.
Димон прикурил сигарету и передал другу.
— На, братан, покури, успокойся.
Лысый трясущимися руками взял сигарету, сделал несколько глубоких затяжек и, немного успокоившись, продолжил:
— Пока мы от шока в себя приходили по улице техника гусеничная загрохотала. Во двор пяток бойцов камуфлированных завалило. Такие крутые ребята, типа Рембо, оружием обвешаны. Меня сразу прикладом в спину: «На колени, тварь, руки за голову». Светка материть и проклинать их за убийство тетки начала. Один амбал в маске ногой ей в живот врезал, потом схватил за волосы и лицом в землю ткнул. Наступил ботинком на спину и пару очередей по разрушенному дому чесонул. Так, сука, для страху.
— Чё-то я не понял, Слава, а военные-то чьи? – перебил друга Димка и снова потянулся к бутылке.
— Наши воины, родимые. Защитники Украины, мать их… Я потом позже узнал. Специальный батальон зачистки «Ураган -77». Типа, бесстрашные истребители сепаратистской нечисти. Там, короче, такая история была. Ночью донецкие диверсанты обстреляли колонну ВСУ. Техники много пожгли и человек двадцать личного состава убили. Только под утро оклемались наши геройские воины и давай без разбора снарядами валить по ближайшим населенным пунктам. Террористов ночных уничтожать. Сначала минометами и пушками размандярили все, потом спецбаты, типа, в бой пошли. Так сказать, добивать сепаров. Мстить за убитых товарищей.
Лысый тяжело вздохнул:
— Прикинь, как я попал. Оказывается самое хреновое, Дима, со мной только начиналось. Я-то, дурачок наивный, думал, щас наши разберутся по-быстрому и отпустят меня. Заберу Светку, похороним ее тетку, и пойду я к своим докладывать. Ну, а что делать-то? Бывает и так. Война – кровавая штука, не в игрушки играют, когда вокруг смертельная бойня идет… Гибель невинных, дело обычное, сука. Попинали меня крутые военные немного, обыскали. А что искать-то, документы мои и телефон в куртке были, в доме разрушенном сгорели. Запихнули связанного в багажник Уазика и повезли хрен знает куда. Через час выгрузили на промзоне возле двухэтажного здания и поволокли в подвал. Я начал возмущаться, пытался все объяснить. Даже кричать начал: «Да, вы что творите, ребята! Я свой!» Но сразу получил сапогом по почкам и собачей цепью за ногу был пристегнут к вентилю ржавой трубы. «Жди, своего часа, урод. Завтра разберемся с тобой, паскуда»,— грубо процедил мне боец, закрывая дверь в подвал. К вечеру привезли еще человек пятнадцать террористов-сепаратистов. Трое из них были совсем хреновые, все в кровище, без сознания. Их даже не связывали. Так кровавыми мешками свалили под стенкой. Под утро двое умерло. Мертвяков не забирали. Так и сидели мы в душном подвале с трупами. К обеду следующего дня завязали мне глаза и повели на допрос. Затолкали в пристройку кирпичную, типа мастерской слесарной, переделанную в пыточную. На средине стол железный, в пол вмурованный, с цепями, висящими по углам, весь кровью черной заляпанный. Инструменты специальные: паяльная лампа, щипцы, молотки, штыри заточенные, ножи, зубила аккуратненько вдоль стеночки на табуретках разложены. Все наглядно, чтобы сразу понятно было: здесь не шутят, если надо, то любую информацию даже через жопу вытянут. Я реально труханул, Дима. Думаю: «Замучают ведь гады, не разобравшись. Война все спишет. Кому моя правда нужна, когда такое вокруг творится?»
—В общем, рассказываю я, заикаясь, свою историю. Кто мол, откуда, при каких обстоятельствах в плен попал. А они, пять рыл полупьяных, ножичками играются. Возле щита деревянного меня по стойке смирно поставили и саперные лопатки с ножами метают. В нескольких сантиметрах от меня дрожащего финки втыкаются. Ужаса нагоняют, забавляются суки. Потом посовещались между собой и ржать начали. Один из них канистру бензина принес. Зажигалку ZIPO достал, щелкает крышечкой и говорит мне: «Ты, чего лепишь, чучело? За лохов нас держишь? Это не по твоей ли наводке наших пацанов позапрошлой ночью завалили? Кто, бля, диверсантов к нашим позициям привел? А? Расскажешь сам все, сука, жить будешь. Для начала в игру интересную поиграем. «Пожарник» называется. Я тебе ботинки бензином обливаю и поджигаю. Правило простое – поливать можешь, только из своего шланга. Потушишь – отпустим. Можешь пока водички попить, заправиться. Вон банка трехлитровая на окне стоит».
Лысый побледнел и начал приподниматься из-за стола:
— Что-то мне, Димон, хреново стало. Схожу на огород в бурьян, блевану. Может, полегчает.
— Аккуратно, Слава. Давай, вставай потихоньку, я помогу. — Взял Дима под руку пошатывающегося другана и повёл из дома.
Во дворе Славка присел на скамейку и стал глубоко дышать свежим ветерком. Димка принес холодной воды в ковшике и помог умыться товарищу.
— Ты, может, поспишь пару часиков. А я пока на рынок мотнусь, рыбы возьму. Вечером ухи сварим, горячего поешь, должно попустить, — предложил Димон.
— Митя, какая уха, ничего в глотку не лезет. Я, как домой вернулся, две недели в штопоре. По утру меня, как сволочь последнюю, наизнанку желчью выворачивает. Когда чуть полегче становится, опять бухать начинаю. Замкнутый круг.
— Да знаю я, Слава, эти круги ада, сам такой же конченый. После трехдневного перебора так несет. Эта синька чертова, самому не остановиться. Давай, ложись на диван во времянке. Я тебе чайку сладкого принесу и ведро пустое поставлю, на всякий случай.
Вечером друзья сидели на веранде и неспеша хлебали горячий рыбный суп. Славка продолжил свою историю:
— Короче, поиздевались надо мной те ублюдки. За руку наручниками к верстаку пристегнули, чтобы не бегал, и ноги подпалили. Когда мясом горелым завоняло, я от боли и шока сознание потерял. Очнулся в подвале, на тряпках валяюсь. Голова кружится, ноги огнем адским печет. Ботинки обуглились, штаны до жопы обгорели. Начал я хрипеть, в глотке пересохло, дышать трудно. Сидельцы подвальные дали воды попить и переложили поудобней. Один мужик седой майку свою на лоскуты порвал, намочил мочой и ноги мои кое-как перемотал. На следующий день, попросили молодого бойца, охранника нашего, подорожника нарвать и бинтов принести. Тот сначала нахер послал, но потом сжалился, принес ведро воды, подорожника, флакон перикиси и кусок марли.
— Мне так хреново было, что кроме страшной боли я ничего не помнил, время совсем потерял. Арестанты, сидевшие в подвале, тоже еле ползали, стонали избитые. Мужик, тот седой (его только и запомнил), за всеми, как мог, ухаживал. Сколько времени прошло, не знаю. Утром вывели нас всех на улицу, дали умыться, покормили первый раз горячим и посадили в старый автобус. Два крутых джипа впереди, потом автобус наш арестантский и грузовик охраны, набитый вооруженными людьми, замыкающий. Поехали окольными путями, по разбитым проселочным дорогам. За одним селом остановились. Джипы вперед уехали. Нас вывели и под стенкой разрушенной фермы на землю посадили. «Что-то далековато нас завезли, поближе расстрелять не могли?» — спросил тот седой дядька вооруженного военного в маске. «Заглохни урод, и богу молись, чтобы наших ребят, ранее захваченных, на обмен привезли. Если донецкие, наебут с обменом пленных, то назад вас, сволочей, не повезем. Тут на скотомогильнике и зароем», — пнул боец ногой в бок седого и приказал заткнутся. Около часа, сидели мы молча. Потом за посадками послышался гул моторов возвращающихся машин.
— Понимаешь, Дима, меня уже, как сепаратиста на ту сторону обменивать приготовили. Сижу, жду. Голова трещит, мысли путаются, думаю: «А может это такая спецоперация по заброске меня в тыл врага, как этого, агента 007, Бонда. А ноги так, для убедительности пожгли?»
— Вот ты, Слава, дурень, боевиков американских насмотрелся. Таких как ты, горе-разведчиков сотнями вербуют и посылают в самое пекло, прямо на смерть. А там, как кому повезет, — сказал Димка, отодвигая пустую бутылку.
— А сам-то, давно умным стал? — перевёл разговор Лысый. — Я слышал, что ты — герой, медаль получил, в бою раненый был, чуть не помер. В госпитале еле откачали.
— У меня, Славик, по сравнению с тобой, детский сад, младшая группа. Давай, рассказывай дальше. Обо мне потом.
— А дальше? Сказать честно, мне тупо повезло. Если вот сейчас, напротив тебя сижу, языком болтаю и водку пью. Короче. Поменяли нас. Не глядя. Какой-то крутой киевский переговорщик должен был сыночка одного большого дяди, решившего по глупости в войнушку поиграться, за большие бабки из плена выкупить. А мы, вроде как для массовости операции. Там еще телевидение украинское снимало освобождение своих героев. Я недавно запись на ютубе смотрел. Врагов, типа меня, только со спины показали, когда в машины перегружали, там и моя лысая башка в кадре мелькнула.
— Забрали нас, доходяг покалеченных, ополченцы и отвезли в небольшой райцентр, в больничку. Там врачиха, женщина пожилая, кстати, на маму твою похожая, осмотрела меня и в операционную сразу же отправила. Второй раз мне с медиками крупно повезло, ели успели. Пару часов промедления и пошло бы заражение. Отпилили бы мне ножки выше колена. Вот так-то, Дима… Бог миловал. Провалялся я в больничке полтора месяца, поправился, чуть окреп. Приходили ополченцы пару раз допрашивать. Кто такой, как в плен попал и тому подобные вопросы задавали. Я им сказал, что приехал волонтером с гуманитарной помощью из своей области, по дороге возле такого то села попали под обстрел. Дальше не помню. Они немного посовещались: видят, голова у меня треснутая, трясется, ноги по самые яйца обгорелые, ну что с меня взять убогого. Выписали справку с печатью для перемещения по территории новой республики и отпустили на все четыре стороны. Остался я на время в той больничке санитаром-уборщиком. Койку выделили в кладовке, одежду дали, кормили неплохо. Ухаживал я за одним раненым пареньком из Одессы, он за ДНР воевать приехал. Невесту его, девчонку восемнадцатилетнюю, в доме профсоюзов живьем сожгли, когда в Одессе та бойня страшная была. Прикинь, какие война сюжеты необъяснимые закручивает! Не повезло пацану, в первый же день ему осколок в позвоночник попал. Парализовало неудавшегося мстителя. Ноги отказали. Врачи, что могли, то сделали. Требовались другие сложные операции. За ним родня на специальной машине приехала, забрать домой беднягу. Меня мать его попросила в пути сопровождать, ну в общем помочь с тяжелым переездом. Я согласился. Доехали мы с горем пополам до Одессы (это отдельная история), там Кольку в медицинскую академию положили. Его родители за помощь отблагодарили меня: денег дали, одежду новую купили. Билет на поезд взяли, проводникам сунули (я же без документов). Хавчиком в дорогу затарили и даже в вагон посадили. Хорошие люди. Вот так я, Дима, по приезду уже какой день горе свое заливаю или праздную новое рождение, не знаю, братан, как правильно сказать, — задумался Славка и потянулся к водке.
— Да, Слава, сильно тебя житуха за последнее месяцы тряхонула. Жесть. Ну, давай… понемногу, без фанатизма, — протягивая стакан, сказал Дима, — так, чтобы только из запоя плавно выйти.
— Ну а ты, герой, как пулю поймал? — спросил Славка, занюхивая водку стрелкой зеленого лука.
— Мое, Слава, херойство, честно сказать, сильно преувеличено. Ночью перебрасывали две роты нашего батальона на окраину Донецка. Спец задание секретное. Наши военачальники всё спланировали. Технику тяжелую к границам города подтягивали. Надо было захватить… Ну, короче, не важно что. Так вот, где-то на полпути, обстреляли нашу движущуюся колонну с ближайших посадок. Попали мы под перекрестный огонь. Работали профессионалы. Ждали. Минут тридцать плотного огня, потом гранатометами добили и капец всей нашей, даже не начавшейся операции. В общем, отработали нас, как в тире, из засады и сразу же ушли. Двадцать двухсотых, а трехсотых больше пятидесяти. Водителя автомобиля, где мы в кунге ехали, сразу убило. Грузовик вильнул и в яму на обочине свалился. Что и спасло нас от открытого расстрела. Одного убитого, шесть раненых, ну и переломанных несколько человек из нашей машины достали. Там в меня шальная пулька и попала, прямо в кузове, когда мы в куче друг на дружке валялись. В госпитале пулю с бедра вынули, дырку залатали. Рана сначала не заживала. Разрезали, еще раз почистили, вытащили еще осколочек маленький. Главное кость не задело и артерию не перебило. Повезло как и тебе, братан, – закончил свой рассказ Димка.
— Получается, Митя, смерть возле нас рядом кружила, недалеко мы друг от друга тогда были. Это ведь вас под Русановкой ночью обстреляли. И в больничках мы в одно время лежали, ноги лечили. И вправду говорят, что пути Господни неисповедимы, – задумчиво подвёл итог Слава.
— Да, Лысый, точно – неисповедимы и непонятны пути наши...
— Что дальше собираешься делать? – спросил Димка пригорюнившегося друга.
— Документы восстановлю и на Донбасс поеду, Светку искать,— спокойно ответил Слава.
— Ты, Лысый, и впрямь на голову больной. Такое пережить и опять судьбу испытывать. Что, бля, думаешь бессмертный? Или еще пару жизней в запасе есть? Сиди дома, в церковь свечки ставь и больше никуда не рыпайся! Не твое это дело. Понял меня? – почти до крика повысил голос Димон.
Славка злобно глянул на друга и твердо сказал:
— А ты, здоровый, сидишь тут, умничаешь. Мне Валька рассказала и про Вику и про сборы спешные твои. Сам то, куда бежишь? Опять от проблем своих? Как раньше на майдан? Только там, Дима, далеко не майдан. Майдан — развод большой, сценарий прописанный, для смены власти. Сотней мучеников небесных, для убедительности разбавленный. Фигня по сравнению с бойней Донбасской. Да что я тебе объясняю, не слепой же. Сам все видел. Там, где мы недавно были, Дима, люди реально друг друга ненавидят. Рвать глотки, стрелять, резать, уничтожать любыми способами братьев своих готовы. Донбасс долго будет мстить Украине за невинные смерти детей, за родителей градами расстрелянных, за дома сожженные. И у нас ненависти к ним, сепаратистам и предателям проклятым, не меньше. Как матерям нашим убийц сынов своих простить? Как женам несчастным гробы, прибывшие из ДНР и ЛНР у ворот встречать? Как детям объяснить, за что их отца убили? Кто за все это ответит? Или опять брехне телевизорной тупо верить и гимны на могилах распевать. Как жить можно, если правды нет? Понимаешь,Дима, правды вообще нет. Значит и Бога тогда нет? Попы и тех и этих православных христиан на убийства благословляют. Одна только ненависть и месть в душе осталась. И разводы правителей с разных сторон. Победит сильнейший и правду свою, как закон, на теле побежденного огнем выжжет. Раз так, тогда пропади оно все пропадом! Хоть завтра в расход…
Димка удивлённо смотрел на друга.
— Ну, что вылупился, хочешь, как все, сказать, что Лысый придурок, пьяница и мудак. А я не могу понять, как все эти годы жил и зачем? Как чумной. А тут, будто, прозревать начал. Если дома останусь, то через месяц или от водки сдохну, или удавлюсь на яблоне. А там, на войне, может и спасусь как-то. Короче. Не знаю я, Дима, как дальше жить. Пойду я домой, – стал подниматься из-за стола Славка.
- И что ты тут нагородил? Все в кучу навалил. Философ хренов. Смыслы потерянные на войне искать собрался. Там, где смерть, ложь и предательство, – начал заводится Димка. — Думаешь я тупой и всего этого не понимаю? Скажу тебе только одно. По поводу меня, ты прав. Я здесь не останусь. Остатки нашего разбитого батальона в национальную гвардию зачислили. Поеду дальше воевать. А там, как Бог даст. Пошли спать. Завтра на трезвую договорим.