Ещё один из рассказов о Байроне
***
(Игорь и Байрон возвращаются из Развалин. В ближайшем городе Остров они собираются с выгодой продать предметы быта и культуры Предков).
Рыночная Площадь Острова кипела и бурлила, как котёл с овощной похлёбкой – пёстрая человеческая масса пёрла через края, лениво растекаясь по окрестным улочкам и переулкам. Рыночная Площадь была сердцем Торгового Квартала, улочки – его кровеносной системой.
Вокруг площади располагались всевозможные сувенирные магазинчики, торгующие яркими пошлыми безделушками, такими притягательными для восторженных ротозеев из малонаселённых областей; антикварные лавки и лавчонки, предлагающие ценителям приобрести предметы быта и материальной культуры Предков, старинные, но прекрасно сохранившиеся книги, звуковые и визуальные записи, голографические скульптуры, чучела давно вымерших животных.
Ближе к докам теснились публичные дома, хазы скупщиков краденого, ломбарды, заёмные кассы ростовщиков, полулегальные и нелегальные букмекерские конторы, принимающие ставки на любые виды состязаний: от боёв песчаных баргунов до скоростного поедания языка плоскорыла под гавайскую гитару.
Ну и конечно же здесь было множество всевозможных кабаков, трактиров и ресторанчиков, распивочных и закусочных, пельменных и чебуречных, обрыгаловок и тошниловок на любой вкус и толщину кошелька.
Гиббон стоял, опершись локтями и спиной на стену небольшой антикварной лавки, рядом с тусклым от копоти и пыли, забранным ржавой арматурой, окошком. Поза его была расслабленной – кисти длинных рук покоились глубоко в карманах узких клетчатых брюк, тонкие длинные ноги в стоптанных узконосых штиблетах были выставлены чуть ли не на середину улочки. Из-под полей, сдвинутой на глаза, потёртой кожаной треуголки, с облезлым фазаньим пером, торчал тлеющий кончик тонкой чёрной сигареты. Казалось, он дремлет, сморенный высоким полуденным солнцем, но это было не так. Прислонив голову к краю оконной рамы и полуприкрыв глаза, Гиббон с интересом наблюдал сквозь мутное стекло лавки, за тем, что происходит в прохладном полумраке её нутра, и, более всего, его интересовали посетители.
Посетителей было двое. Один из них – крепкий невысокий мужичок с торчащими в стороны рыжими мюнхгаузенскими усами, в длинном, расстёгнутом на безволосой груди брезентовом сюртуке с откинутым клобуком, что-то самозабвенно втирал хозяину лавки, темпераментно жестикулируя. В одной руке он держал какую-то хреновину, которую до этого достал из разложенного прямо перед ним на конторке, большого походного мешка с лямками для переноски за спиной. Хозяин, задрав кверху седые кустистые брови, ошалело внимал.
Второй посетитель был высоким юношей, атлетического сложения в клетчатой фермерской рубахе с закатанными рукавами, кожаном жилете и серых полотняных штанах, заправленных в высокие шнурованные ботинки. На плече у юноши висел холщовый камзол неопределённого цвета, а возле ноги стоял такой же, как и у его спутника, мешок с лямками. Засунув большие пальцы рук под широкий ремень, он без интереса разглядывал витрины и стеллажи с обычным, для антикварной лавки, товаром медленно вращая лохматой белобрысой головой со сдвинутой на затылок полотняной шляпе с козырьком, почему-то называемой в народе «афганкой».
Усатый наконец замолчал и выжидательно уставился на хозяина. Хозяин пошамкал губами, почесал плешивый, в пигментных пятнах, затылок, и что-то сказал усатому, одновременно показывая ему ладонь с тремя оттопыренными пальцами. Усатый схватил одну из своих хреновин и стал с видимым усилием сдавливать её между ладонями, хозяин с интересом наблюдал за ним из-за конторки. Усатый бросил хреновину хозяину и энергичным жестом показал хозяину растопыренную пятерню. Хозяин, с видом оскорблённой добродетели, отвернулся, снял очки и начал протирать их уголком полосатой жилетки.
Усатый загребающим движением подозвал своего спутника, и они быстро стали ссыпать хреновины с конторки обратно в мешок. Хозяин поспешно водрузил очки на нос и схватил усатого за руку, заискивающе заглядывая ему в глаза и что-то быстро тараторя беззубым ртом. Усатый пристально посмотрел на хозяина, барабаня пальцами по конторке, посмотрел на атлетического юношу, потом махнул рукой и протянул её хозяину. Хозяин двумя руками схватил её и мелко потряс.
Хреновины усатого снова посыпались на конторку и хозяин принялся сгребать их в обширный картонный ящик. Атлетический юноша схватил ящик и поволок его куда-то за пределы видимости Гиббона, а хозяин поманил усатого к большому несгораемому шкафу, сработанному ещё Предками – теперь таких делать не умеют.
Гиббон слегка напрягся - он понял, что хозяин расплачивается с усатым, но тот стоял к нему спиной и Гиббону не удалось увидеть, сколько фантиков ему отслюнил хозяин. По отставленному в сторону локтю Гиббон понял, что усатый спрятал деньги, либо в нагрудном кармане сорочки, либо во внутреннем кармане своего длинного брезентового сюртука. Гиббон злорадно ухмыльнулся, но спохватившись, снова вернул на лицо равнодушно-скучающее выражение. Усатый закинул мешок на плечо, отдал хозяину честь двумя пальцами и повернулся к двери. Его спутник, уже с мешком за плечами выкатывался из лавки.
Они прошли мимо Гиббона, о чём-то вяло переговариваясь. Он уловил знакомый акцент жителей западно-сибирского побережья. Усатый вроде бы сказал: «копать».
«Копуны!» - со злой иронией подумал Гиббон.
- Каплуны – сказал он одними губами. – Мои жирные каплуны…
***
Когда «каплуны» вывалились из трактира и, пошатываясь, повлеклись в сторону постоялого двора, Гиббон уже ждал их на пересечении улочек в тени водосточной трубы. Было уже за полночь, но тьма не была непроглядной – небо было ясным и звёздным, кое-где светились окошки; внизу, у набережной, горел одинокий фонарь.
Прохожих видно не было – район был нехороший, и мало кто ночью рисковал тут прогуливаться. Но к Гиббону это не относилось – у него была козырная карта, наследие непостижимых Предков – весомый двадцатизарядный аргумент из сталепласта, висящий в кобуре подмышкой, скрытый полами рыжего вельветового камзола.
«Каплуны» нетвёрдой походкой приближались к месту рандеву. Усатый картавым баритончиком что-то вполголоса рассказывал своему молодому спутнику. Тот пьяно лыбился, сверкая в полумраке белыми, без прорех, зубами, а потом вдруг оглушительно заржал, запрокинув лохматую голову.
- Значит корова после пятой сдохла?! Ну ты даёшь, Байрон! Ну насмешил!
Гиббон засунул руку в задний карман брюк, собираясь вытащить портсигар, но ничего не обнаружил. Он лихорадочно зашарил по всем карманам, но тщетно – портсигара нигде не было. Подрезали на Рыночной – к гадалке не ходи. Гиббон чертыхнулся про себя, однако тут же собрался и, с лёгким усилием, выбросил проклятый портсигар из головы. Пора было начинать представление.
Он тихо попятился назад и в сторону из-под прикрытия водосточной трубы, а потом, изображая широкий торопливый шаг, нырнул за угол прямо идущим навстречу «каплунам».
Налетев плечом на усатого, и изображая потерю равновесия, Гиббон схватил его одной рукой за отворот сюртука, а другой с размаху упёрся ему в грудь. Усатый от неожиданности ойкнул, и, потеряв, по всей видимости, опору от столкновения с Гиббоном, чтобы не упасть вцепился тому в лацканы камзола и повис на нём, пытаясь встать на и так заплетающиеся ноги.
Гиббон с силой оторвал от себя руки усатого, и с презрительным шипением: «Нажралс-с-ся…» толкнул его на молодого. Потом, наступив молодому на ногу и поправляя на ходу камзол, Гиббон не оглядываясь пошёл по улочке, в противоположном от «каплунов» направлении. Молодой крикнул ему во след что-то угрожающее.
«Это ты зря, - с сожалением подумал Гиббон, останавливаясь и оборачиваясь. - Это, парень, ни тебе, ни мне ни к чему».
Юный атлет стоял набычившись и сверлил Гиббона взглядом, а усатый полуобняв его за талию, бормотал что-то примирительное.
- А чего он!.. – парень зыркнул на усатого, потом на Гиббона, и демонстративно харкнул себе под ноги.
Гиббон наблюдал, кривя тонкие губы. Усатый уже волок упирающегося спутника за угол. Какое-то время в ночной тишине улиц ещё раздавался взрыкивающий голос молодого, но вскоре всё стихло.
Гиббон медленно повернулся и зашагал в сторону набережной. В кармане его камзола лежал небольшой плотный свёрток, выуженный из сюртука усатого. Гиббон боялся, что усатый оставит деньги на постоялом дворе, но опасения его оказались напрасными. Лохи вновь были наказаны.
Ощупывая в кармане свёрток, Гиббон приближался к одинокому фонарю. Свёрток, на ощупь, казался ему подозрительно твёрдым. Выйдя на свет, Гиббон достал его из кармана и внимательно оглядел – он собственными глазами виде, как усатый украдкой заворачивает деньги в обширный носовой платок – без сомнения, свёрток был тем же самым. Но всё таки что-то здесь было не так, что-то смущало Гиббона – он развернул свёрток и не поверил собственным глазам.
В обширном клетчатом платке, на ладони Гиббона, лежал его собственный серебряный портсигар, работы Предков. Гиббон, как во сне, открыл его – портсигар был пуст.
- Папироски не найдётся, сударь? – хриплым низким голосом произнёс кто-то рядом с его ухом.
Гиббон вздрогнул отступая на шаг, и судорожно поднял глаза в направлении говорящего. В трёх метрах от него стоял здоровенный детина самого разбойничьего вида. Его налитые кровью, свиные глазки угрюмо буравили Гиббона, пальцы на волосатых ручищах сжимались и разжимались. На границе света, за его спиной, Гиббон различил ещё пять или шесть фигур похожего телосложения.
- Оглох что ли? – угрожающе прорычал детина, надвигаясь на Гиббона – Курево гони! И коробочку тоже!
Гиббон ловко отскочил назад, его оторопь прошла, на губах змеилась хищная усмешка, холодные серые глаза сверлили свиные глазки детины. Откинув полу камзола, рука Гиббона проскользнула в кобуру подмышкой. Усмешка сползла с его губ – кобура была пуста…
***
Проснулся Игорь поздно - солнце уже вовсю било в окно комнатушки сквозь спущенные бамбуковые занавески. Байрон сидел на своём узком ложе, опершись спиной о стену, а ноги закинув на низенький колченогий столик, и курил тонкую чёрную сигарету, роняя пепел на свою безволосую грудь.
На столике, рядом с его ногами лежал небольшой чёрный пистолет. Игорь сразу понял что это именно пистолет, хотя он видел их только на табличках запрещающих ношение оружия, где силуэт пистолета располагался в красной окружности и был перечёркнут жирной красной чертой.
- Откуда у тебя это, Байрон? - завистливо спросил Игорь, бережно беря оружие двумя руками и с интересом разглядывая его.
- Обменял, - с готовностью отозвался тот, выпуская из ноздрей струйки ароматно пахнущего дыма. - На превосходный серебряный портсигар работы старых мастеров...
Санкт-Петербург
лето, 2014