Дневник ангела
День седьмой
Ну наконец-то я смогу отдохнуть по-настоящему! Достаточно я трудился – прокладывал русла рек, горы возводил, леса выращивал. Теперь я – в отпуске. Властитель после шести рабочих дней устроил себе выходной, и я добился права отдохнуть вместе с ним. Только где мне провести отпуск? Подумал-подумал я и решил, что лучше всего было бы отдохнуть на Земле. Посмотреть, как живут там люди. Интересно, какая у них душа, во что они верят, чего ждут, на что надеются? Итак, собираю вещи и – в путь!
1 апреля 20… года
Я на Земле. Я принял облик юноши - актера в театре одного из городов Земли. Этот юноша давно мечтал увидеть Небо, – вот я его душу и отпустил туда, пока я на Земле исполню его роль.
Сегодня я впервые проснулся в человеческом жилище. Впервые позавтракал (очень непривычные ощущения). Впервые прогулялся по улицам города. Толпа людей, идущих по улице, заинтересовала меня. Раньше я видел их только сверху вниз, и они казались мне такими же существами, как амёбы в первичном океане, из которого возникла жизнь. Это было бесконечное пространство для увлекательных экспериментов… Теперь я увидел их по-новому: каждый из людей – особый мир, который надо заново открывать. Прежде я, не проникая в их души, следил за их жизнью извне. Ну, знал и знал, что они стремятся к истине, что я должен их подталкивать к этому… А сейчас я задался новым вопросом: человек для истины или истина для человека? Надо будет поразмышлять об этом потом, на работе… Для этого у меня будет вечность. Как мало!
2 апреля
В театре, где работает мой актер, ставится «Идиот». Для меня, профессионального ангела, было бы очень интересным сыграть «князя Христа». Это повышение в статусе – или понижение? Не знаю…
5 апреля
Сегодня, возвращаясь с работы, я ощутил, что после завершения репетиции продолжаю чувствовать себя князем Мышкиным. Даже больше– я больше не ощущал себя ангелом, я чувствовал себя человеком, идущим к добру вопреки своему естеству. Я не мог выйти из игры, актерства, творчества… Да, творчество – это работа, каждый отпуск с которой оказывается проведенным за свой счет!
6 апреля
Сегодня я на репетиции заговорил с Лидией – актрисой, играющей Аглаю. Это невысокая девушка с тонким лицом, белыми руками, на которых иногда заметны небольшие пигментные пятна, и быстрыми движениями. У нее есть парень – Григорий. Он – высокий, с прямыми, вечно непричесанными волосами, ухмылкой такой ядовитой, а глаза у него выпуклые, словно их кто выдавливал изнутри. Он тоже играет в нашей постановке.
Не думаю, что между ними могли бы быть настоящие чувства… Моя ангельская интуиция шепчет мне: от этого союза нельзя ждать добра! Я должен помешать их дружбе… Говорили мы с Лидой, и я как бы случайно обронил: мужчина любит женщину, потому что видит в ней загадку, а женщина любит мужчину, потому что считает, будто понимает его. Лиду эти слова заинтересовали, она посмотрела на меня как-то по-особенному. Я ещё никак не мог понять: что за чувства у меня тогда всколыхнулись? Этот взгляд… Большой, темный, как у ребенка... Эти руки… маленькие кисти такие… Странно: я вижу чужие души, но собственная мне почему-то непонятна.
8 апреля
Сегодня репетировал сцену, где Мышкин падает в припадке перед гостями Аглаи. Репетировал, пока голова не заболела.. Странное ощущение, странное… И к тому же – я понимал, что счастлив. «Как можно видеть дерево – и не быть счастливым, что видишь его?» Странная диалектика счастья и боли, которую нам не объясняли в раю… Мы не можем постоянно быть счастливыми, потому что быть счастливым скучно.
10 апреля
Гришка, играющий роль Рогожина – явно что-то по отношению ко мне подозревает. Он смотрит на меня зло, исподлобья, так и буравит меня своими глазами. Шепчется ещё о чем-то с дружками – за моей спиной… Тёмная личность. Говорят, у него было трудное детство. Разве это оправдывает его? И разве в мою пользу говорит моя «правильность»? Я же по природе её получил, не выбирая… Если преступника иногда не наказывают, говоря, что «среда виновата», то почему героя награждают за подвиги, в которых тоже виновна среда?
11 апреля.
Поведение Лиды с каждым днём все чуднее. Она всё время ходит за мной, комплименты шепчет. Угрюмый Гришка молча наблюдает за всем этим – и только зубы белые скалит. Говорит, нрав у неё такой, ветродуйный, – нельзя на неё ни в чём положиться… верить нельзя. А любить – можно.
Сегодня вечером после репетиции Лида звала меня к себе, в гости. Звала, покраснев: даже полоска между волосами на её голове зарозовела… Я, разумеется, отказался – вежливо, но твердо. В театре ходят слухи, что между нами роман… Мне кажется, какая-то сила пытается меня втянуть меня в некрасивую историю...
Что такое любовь? Люблю ли я Лиду? Только как ангел-хранитель, а не как мужчина… А самое трудное в любви – это спасти от себя того, кого любишь. Почему только сейчас я понял это?
13 апреля
Лидия призналась, что любит меня. Григорий весь вечер ходил мрачный и что-то зло шептал своим дружкам. Моргал покрасневшими ресницами. На следующий день он вообще на работу не вышел. Говорили, что он напился, – это ему свойственно… Я вроде бы не виноват, я не хотел отбивать у него Лиду, – она сама потянулась ко мне… Но я чувствую что-то вроде мук совести. Это у меня впервые! Раньше я приходил, как совесть, к людям, а теперь кто-то из моих коллег приходит ко мне. Мне даже стыдно перед моим ангелом, призванным мучить ангела… Совесть, мучая человека, сама ведь еще больше, чем он, мучится! Это профессиональное, это-то я знаю…
14 апреля
За три дня до премьеры Лида объявила Григорию, что больше не любит его. Так вот скверно получилось, – я сам того не хотел, а их счастье разрушил… Я ведь пытался сделать им добро, защитить от безрассудства… Но забыл, что я – человек. Лида полюбила меня и бросила Гришку! Если бы я был ангелом, этого бы не случилось. Я хотел сделать добро, но по лицу Григория сразу видно, что ему только хуже стало. Как он улыбается горько… Такая улыбка посредь горя – не приведи Боже человеку улыбаться так! А как у него сжимаются и краснеют кулаки при моём виде! Добро должно быть не с кулаками, а с мозгами. Безмозглое добро с кулаками – вещь опасная…
15 апреля. Великая Среда
Я не знаю, состоится ли спектакль. Я вообще ничего не знаю… Григорий повесился час тому назад, по пьяни. Железо в характере у него было, да, знать, погнулось. Любил он Лиду, любил – и погиб с того… А кого вообще на земле любовь спасла? Хоть одно имя назовите!
Лида отреагировала на известие о гибели спокойно: она теперь чуть ли не молится на меня… Глаза у неё были неподвижные, тихие, как всегда, и жесты – ровные такие... Совесть её не мучает: это чувство легко поддается дрессировке. Только после этого оно, как ручной зверь, на воле уже жить не сможет…
А вот меня, наоборот, совесть просто грызет. Вот кто я после этого – ангел или демон? Как я смогу вернуться на небо, если из-за меня один человек погиб, а другой – ослеп? Я не знаю, есть ли какой толк от моих угрызений. Моя совесть – это такое любование своими пороками. Обличая пороки, мы помогаем им жить, привлекая к ним внимание!
Я с Лидой заговорил, хотел усовестить – она от этого только поплыла, как масло на сковородке. Запричитала что-то, захихикала, взмахнула маленькими руками – и убежала.
«Все погосты не оплачешь», – сказала… Не хотела, видимо, правде в глаза взглянуть. Лицо у неё как-то выжелтело вдруг… Крапинка уголком возле правого глаза раньше у Лиды была – так она исчезла, потонула, когда она рассмеялась. Лжёт, значит. Лгунья, лгунья… Не любила она никого, ни к кому, видно, сердцем не прикипела… Холодное сердце, холодное время. Холодные люди.
17 апреля. Страстная Пятница
Премьера все-таки состоялась. На роль Рогожина в последний день нашли дублера. Я, как и прежде, играл Мышкина (хотя не знаю, имел ли я на это право). Известия о гибели актера привлекли к спектаклю внимание, зал был полон. Мне было трудно выйти на сцену – так у меня башка раскалывалась. Но, как ни крути, работа есть работа, «и надо плакать, петь, идти», как сказал поэт…
Самой трудной сценой стала сцена на лестнице, где Рогожин заносит нож над Мышкиным, а тот кричит: «Не верю!» – и падает в падучей. Я не мог крикнуть это, – я теперь слишком верю в зло… И голова так мучительно болела… Боль нас учит, а знание мучит. Я это понял – как раз тогда, на сцене.
И вот наконец – решающий миг. Я поднимаюсь по ступеням. Редкие пятна света освещают мне дорогу. Откуда-то сверху на меня смотрят чужие глаза – демонические … Кто это? Дублер? Григорий? Сам Рогожин? Или кто-то иной? Я не знаю, не знаю… Вот этот Кто-то достает нож… как ярок лучик света, сверкающий на его лезвии! Я должен крикнуть: «Не верю!»… но кричу совершенно другое. «Верю, Григорий, верю!» – кричу я. Я верю в жизнь сквозь смерть, в Бога сквозь дьявола! Крик… Разве я могу кричать так? Или это кричит кто-то другой во мне? Страшные удары… кажется, что я качусь куда-то вниз… Я падаю с лестницы, потом со сцены… Из-за кулис выбегает Лида, она смотрит на меня, трогает пульс…Смотрит молча, удивлённо, без любви…
Напрасно. Ангел мёртв. И нет больше человека. Я вынес все, что смог. Багровый туман колышется перед моими глазами, и теперь мне предстоит, представ перед ликом Властителя, ввергшего меня в это искушение, ждать, какой приговор вынесет Он мне.
2012 г.