Долго готовились. До неприличия долго. Из нынешних, щлёпающих кандидатские, как блины на масленицу, никто не поймёт.
Скажут —тупица!
Да и коллеги так говорили:
—Руки у Попова — золото! Но голова…
А дело таилось вовсе не в этом. Отец был главврач. Без всякого научного звания. Ну, разве что — высшая категория хирурга. Зато материальные возможности его и матери, заведовавшей гинекологией, терзали не одно завистливое сердце среди коллег и, уж тем более, простого люда.
Лев Маркович Цимхес — не из простых. Профессор, завкафедрой травматологии Горьковского мединститута. Когда выбор пал на него, отец возгордился. Его научный руководитель не абы кто — авторитетная личность!
Но всё не так просто в жизни, как может показаться сначала. Не будем про богов и про ангелов, но среди людей вот так:
Homo sum et nihil a me alienum puto*.
Слабы мы перед своей природой.
Молоденький барашек, мясо вообще (оно в те времена было редкостью на прилавках магазинов), масло и молоко деревенское, много чего. Что ни визит к Льву Марковичу — то нате вам. Для хорошего человека жалко разве!
Все эти снеди — от прихожан, пациентов моих родителей. Врачи они были от Бога, а это ценилось во все времена. Особенно теми, кому, как казалось, и надеяться было не на что.
Взятка? Да назовите, как угодно. Во всяком случае, специально никто не выпрашивал. Принципиальными были матушка с батюшкой. Даже машины собственной не было, всё — на служебной. В отличие от их подчинённых.
Придя на руины старой больницы, отец смог отстроить новую. Сам, как Ленин на картине, ломался на стройке с брёвнами и кирпичами. Подобрал специалистов. Его хирургическое отделение стало одним из лучших в городе. Вот что было его самой главной задачей — не стяжательство. И кандидатская нужна была не для «галочки», — она поднимала авторитет. Не только главного врача, но, соответственно, и всей больницы.
Впечатляет же, когда во главе здравоохранения наука!
Семь лет стоял над душой Лев Цимхес. Отец переписывал главы своей диссертации по нескольку раз. Процесс был похож на шлифовку зеркала, уже прошлифованного до дыр по методу товарища Сизифа.
Сотрудничество сторон развивалось в истинно советском стиле: низы не уставали приносить дары, верхи в благодарность их ублажали бесчисленными советами, ни один из которых ни на шаг не приближал отца к заветной цели.
И тут никаких намёков на национальность. Русские, скажем, в этом смысле ничем не уступают. Часто они даже наглей.
Оно и понятно — кто же откажется просто так, во имя какой-то бредовой идеи вроде продвижения вверх очередного таланта, от приятной (к тому же ещё дефицитной) халявы.
Но час сей настал. Не будем о справедливости, но что-то всё же восторжествовало. Попрощавшись с Львом Марковичем в последний раз, у свежего холмика на Бугровском кладбище, отец через месяц стал полноправным кандидатом медицинских наук!
«Позолотилась», наконец, и голова.
Да, событие. Ещё какое!
Огромный стол, перекрывавший почти весь зал, был сервирован персон на тридцать. На весь, думаю, докторский корпус больницы и даже на кого-то ещё. У родителей было много серьёзных знакомств.
Нет смысла перечислять все блюда и напитки. Сейчас этим никого не удивишь.
А я удивлялся. Омары, маслины, ананас, французские сыры, вина, коньяки— ну, прежде не видел я этого! В кино только разве. В Москве — пару раз. Но Москва и была тогда, как кино. В отличие от остальной России.
Даже сейчас, по смутным воспоминаниям, понимаю — сервис был организован по самому изысканному разряду.
Элита! А как же ещё?
Но вряд ли родители рассчитывали просто блеснуть этой роскошью. Скорее всего, им хотелось просто поделиться с коллегами своей большой радостью. К тому же, многие из них были просто друзьями отца и матери!
И коллеги это оценили.
Не пришёл никто!
Даже зам отца и его лучший друг Эрастов.
Всегда были вместе. Захаживали в гости друг к другу, ездили на рыбалку. С сыном его, Сашкой, мы тоже были хорошими товарищами. Талантливый был парень, фантазёр, изобретатель. Немало я от него почерпнул.
На следующее утро жена Эрастова, Тамара Васильева, и мать сидели за всё ещё накрытым столом, пили вино и говорили о чём-то. Вино принесла Эрастова.
Не знаю подробностей, но, судя по напряжённым лицам, непростой был разговор. Похоже, Тамара Васильевна отдувалась за всех.
И только много поздней я узнал преисторию. Причиной инцидента была вовсе не зависть, а обыкновенный страх.
Да, вот так. Такие были времена.
Мать накануне не дала внеочередной отпуск жене первого секретаря горкома. Не хватило ей такта и дипломатии.
—Чем она лучше других? Пусть отдыхает по графику!
Секретарь горкома «оценил» этот жест. Отец быстро попал в немилость и был снят с должности.
В 30-е их обоих бы просто расстреляли. В начале 70-х нравы были помягче. Наше семейство просто уехало из Горького.
Подальше от партийного гнева.
Самого секретаря, впрочем, тоже скоро выгнали с хлебного поста, и они с отцом позже встретились. В Москве. Но там тот ничем не мог помешать: не те уже были возможности.
А друзья… А что друзья? Вот такими они и были: предали все до единого. Так что улыбки и тёплые рукопожатия ближних слишком наивно порой принимать за чистую монету.
В этом смысле профессор Цимхес оказался куда честней, хотя и был вроде Александра Яковлевича, завхоза 2-го дома Старсобеса***
Дружба с изгоем всегда была мужеством. Так что чего тут судить отцовских друзей? Вернее, коллег.
Своя рубашка ближе к телу!
До друзей эта публика никак не дотягивает.
Потом, когда отца уже не станет, в местной прессе появятся статьи: были, мол, люди… Богатыри — не вы.*** Не только хапали, но и созидали!
То есть всё, как обычно. Потомки щедрее современников на похвалы.
Жаль? Да нет. Это просто судьба.
Судьба очень многих.
Подвижников где-то.
Наверное, так. Раз всё-таки помнят люди.
*Я человек и ничто человеческое мне не чуждо (лат)
**Персонаж романа «Двенадцать стульев» у Ильфа и Петрова
***Строка из «Бородино» М.Ю.Лермонтова
Иллюстрация Сергея Ёлкина