ИСТОРИЯ ОДНОЙ ДРУЖБЫ
Из книги "Тайны книжных переплетов" (Из записок книжника)
В начале 1970-х годов, после публикации одного из моих краеведческих очерков, я получил через редакцию областной газеты «Молодой коммунар» письмо от читателя Сергея Петровича Иванова из небольшого рабочего городка Советска, что в пятидесяти километрах от Тулы.
Получать читательские письма всегда приятно. Автор письма сообщал, что он коренной туляк, хотя и живет в области, что давно на пенсии и все материалы, которые появляются в печати по истории Тулы и Тульского края, его волнуют, живо напоминают о прошлом. В конце письма Сергей Петрович приглашал меня к себе в гости. «Если найдете время,- писал он,- обязательно приезжайте в Советск. Расскажу все, что помню о старой Туле, об интересных людях».
Выбрав удобный день, я отправился в Советск. Заодно хотелось посмотреть и город, в котором я еще не бывал и о котором слышал немало теплых отзывов как о победителе многих республиканских смотров по озеленению и благоустройству.
Была середина лета, и Советск представился мне во всей своей юной красе. Поразила необыкновенная чистота и обилие зелени, которых не встретить порой даже в курортной местности. Новенькие светлые корпуса жилых домов, широкие, украшенные цветниками и зелеными газонами улицы, сияющие лица прохожих - все говорило о том, что похвалы в адрес Советска звучали не напрасно. Даже само название улицы, где жил Иванов, Парковая, говорило за себя.
Сергей Петрович оказался высоким худощавым стариком с окладистой, совершенно седой бородой, какую сейчас редко встретишь не только в городе, но и в отдаленном селе. Его исключительное радушие и какое-то особое обаяние в сочетании с мягкими манерами человека «старой закалки» невольно располагали к себе, устраняя всякую стесненность с первых же минут знакомства.
Разговор наш протекал за чашкой чая, под веселое пение самовара.
Тем для разговора, конечно, хватило не на один час. Оказалось, что Сергей Петрович доводится родным внуком известному изобретателю хроматической гармоники Николаю Ивановичу Белобородову. Детство и отрочество его прошли в Туле, вблизи знаменитого деда. Здесь же незадолго до первой мировой войны он окончил классическую гимназию. Затем учился в Московском университете, а после его окончания много лет учительствовал на селе.
Как-то невольно с рассказов о старой Туле, о Белобородове мы перешли на толстовскую тему. Еще будучи гимназистом, Сергей Петрович неоднократно виделся с писателем, а от деда слышал рассказ о том, как однажды, в 1893 году, Лев Николаевич встретился на станции Козлова-Засека с тульским оркестром балалаечников, которым управлял Н.И. Белобородов. Тогда же, прямо на поляне, рядом со станцией, по просьбе Толстого состоялся импровизированный концерт. Писатель остался им весьма доволен и сердечно благодарил руководителя и оркестрантов. Н.И. Белоусов же вручил писателю заранее подготовленный почетный адрес и билет Тульского общества любителей музыкального и драматического искусства.
- Если вы всерьез интересуетесь Толстым,- сказал Сергей Петрович, помедлив,- то я расскажу вам об одном весьма любопытном человеке, находившемся вблизи писателя в течение многих лет и даже бывшем одно время его переписчиком.Помните, у Льва Николаевича есть драма с несколько мудреным названием «И свет во тьме светит»? Вещь эта осталась, к сожалению, незаконченной, но, тем не менее, представляет большой интерес. Дело в том, что она во многом автобиографична. Толстой не случайно называл ее «своей драмой».
- Кажется, главного героя фамилия Сарынцев?
- Да, да, Сарынцев, Николай Иванович! - Мой собеседник заметно оживился, почувствовав, что перед ним не просто заезжий журналист. - Надо полагать, что это сам Толстой. Остальные же действующие лица - люди, окружавшие писателя в реальной жизни. Разумеется, все выведены под вымышленными именами... Кроме одного, некоего Александра Петровича. Это лицо вполне реальное и фигурирует под своим настоящим именем. В одном из действий драмы, когда Сарынцев-Толстой собирается бежать из дома, от гнетущей его барской роскоши, Александра Петровича, привыкшего к бродяжничеству, он берет в провожатые. Этот самый бродяга (таким, кстати, он и был в реальной жизни) - мой родной дядя, Александр Петрович Иванов. В другой драме Толстого, в «Живом трупе», он фигурирует как Иван Петрович Александров...
Замолчав ненадолго, словно вспоминая что-то, отложившееся в самых глубинах памяти, Сергей Петрович продолжал:
- Александр Петрович Иванов интересен, конечно, не сам по себе, а в связи с Толстым. Биографы же писателя, к сожалению, почти совсем обошли его вниманием. Для Николая Николаевича Гусева, например, он всего лишь «спившийся переписчик», для Виктора Борисовича Шкловского - «дерзкий переписчик», для Валентина Федоровича Булгакова - «бедно одетый старичок, расхаживающий пешком по имениям знакомых помещиков и этим живущий». В доме Толстых дядю считали человеком с большими странностями и причудами, все, кроме самого Льва Николаевича. Впрочем, обо всем по порядку.
...В один из холодных осенних дней 1878 года в Ясную Поляну, в дом Толстого пришел оборванный странник. По бытовавшей здесь традиции, ему дали приют, накормили и обогрели. Вскоре пришельцем заинтересовался и сам хозяин усадьбы. Умные, проницательные глаза странника, ясность взглядов на жизнь, откровенность в суждениях привлекли к себе внимание писателя.
Оказалось, что этот не совсем обычный гость яснополянского дома по происхождению своему дворянин, когда-то получил приличное образование и офицерский чин, но из-за отсутствия особого интереса к службе вышел в отставку. Не сумев найти своего места в жизни и не располагая достаточными средствами к обеспеченному существованию, Александр Петрович Иванов сначала отошел в разряд «лишних людей», а через некоторое время, опустившись, сделался бродягой, типичным обитателем «дна».
Когда Иванов впервые появился в Ясной Поляне, ему было немногим более сорока лет. Старший сын писателя Сергей Львович в «Очерках былого» так описывает его внешность: «Это был человек маленького роста с продолговатым рябоватым лицом и козлиной бородкой, похожий на отставного французского капрала».
Толстой, всегда необычайно чутко реагировавший на несчастье и нужды чужих людей, пытается сделать все возможное для того, чтобы помочь Иванову встать на ноги. Узнав о том, что странник не только достаточно образован, но и обладает хорошим почерком, писатель доверяет ему переписку некоторых своих рукописей, а впоследствии даже поручает отдельные секретарские обязанности.
Интерес Толстого к бездомному бродяге-дворянину, воочию познавшему жизнь различных социальных слоев русского общества, не был чем-то случайным и объясним не только обилием жизненных впечатлений, некоторые из которых впоследствии были использованы писателем в публицистических и художественных произведениях. Корни этого интереса гораздо более глубокие и тесно связаны с мировоззрением Толстого - самого сложного, по словам Максима Горького, из всех выдающихся людей XIX столетия.
Еще задолго до знакомства с Ивановым Толстой настойчиво проникается идеей ухода из окружающего его мира несправедливости, праздности и беспечности, стремится порвать оковы родового дворянского гнезда, найти утешение и душевный покой в постоянном общении с простым народом, в его среде.
В 1870-е годы Толстой усиленно собирает материалы о возможном бегстве «в народ». Он ищет свидетельства о загадочном старце Федоре Кузьмиче, личность которого народная молва связывала с императором Александром I, якобы инсценировавшим смерть, пытается получить документы о своем двоюродном дяде князе Горчакове, судимом за какие-то проступки, разжалованном, отправленном в Сибирь и там пропавшем без вести, о генерал-адъютанте В.А. Перовском, ушедшем в январский день 1827 года из своего петербургского дома и больше не возвращавшемся, об участнике наполеоновских войн полковнике Ф.А. Уварове и других таинственно исчезнувших людях.
Найти этих людей поселившимися среди простого народа Толстому не удалось. Однако это не остановило писателя, и он пытается апробировать идею бегства с помощью героев своих литературных произведений. Уходит в монастырь, а потом становится бродягой князь Касатский в повести «Отец Сергий». Инсценируя самоубийство, прячется среди обитателей «дна» Федя Протасов в «Живом трупе». Готовится к побегу и Николай Иванович Сарынцев, герой драмы «И свет во тьме светит».
Говоря иначе, в жизни «среди народа» писатель видел в определенной степени свой идеал, к которому стремился многие годы.
Поставить опустившегося человека «на ноги» Толстому так и не удалось. Страсть к перемене мест не покинула Александра Петровича Иванова и после того, как у него появилась возможность спокойной и сытой жизни вблизи великого писателя. Как вспоминал впоследствии Сергей Львович Толстой, каждую весну Иванов уходил из их дома на все лето и появлялся опять лишь осенью. По возвращении его неизменно Лев Николаевич усаживал Иванова за переписку рукописей. Иногда Александр Петрович исчезал и среди зимы, но вскоре обязательно возвращался назад. Так продолжалось на протяжении 32 лет их знакомства.
Всякому новому появлению Иванова у себя дома в Ясной Поляне или в Москве, в Хамовниках, Толстой радовался от души как большому и важному событию. Это видно хотя бы по дневниковым записям писателя. 17 марта 1884 года, например, Толстой записал в своем дневнике: «Пришел Александр Петрович. Я был очень рад и хорошо. Он говорил, что пережил много нужды в самое тяжелое время зимой и что же? Он бодр, здоров и узнал, общаясь с ними, добрых людей, узнал самое важное то, что есть добро в людях». «Александр Петрович у меня пишет»,- отмечает Толстой в дневнике 10 ноября 1897 года.
Каждый уход А.П. Иванова писатель глубоко переживал, и не только как расставание с другом. Соблазн уйти вместе с ним в течение многих лет их знакомства был настолько велик, что Толстому стоило немалых усилий всякий раз удерживать себя от этого шага. 21 августа 1900 года он отмечает в дневнике: «Нынче поднялся старый соблазн. Александр Петрович ушел». А вот другая запись, датированная 10 марта 1904 года: «Александр Петрович призвал меня к экзамену, и я сначала замялся, не мог победить недоброго чувства, но потом справился».
Последний раз Иванов появился в доме писателя за несколько недель до ухода и смерти Толстого. В воспоминаниях «Л.Н. Толстой в последний год его жизни» Валентин Федорович Булгаков, описывая одну из своих бесед с Толстым, приводит слова писателя, удрученного тем, что его творения вызывают ссоры между родными из-за обладания ими после его смерти: «Я очень хотел бы быть как Александр Петрович - скитаться и чтобы добрые люди поили и кормили на старости лет... А это исключительное положение ужасно тяжело».
Одинокий и не понятый в своей семье, Толстой был бесконечно счастлив лишь в окружении простых людей. «Вот и чудо! - пишет он в дневнике 8 мая 1884 года.- Живу в семье, и ближе всех мне золоторотец Александр Петрович и Лукьян-кучер».
«Золоторотец Александр Петрович» был к тому же и златоустом, обладал исключительным даром рассказчика. Его истории о людях, с которыми приходилось встречаться на дорогах странствий, о жизни обитателей «дна», о царящей кругом несправедливости затрагивали тончайшие струны души писателя, не раз заставляли испытать душевное волнение, плакать и негодовать. Особенно гнетущее впечатление произвел на Толстого рассказ Иванова о смерти от истощения в ночлежном доме Ржанова - в то время писатель и Иванов жили в Москве - молодой прачки. В тот же день, 27 марта 1884 года, Толстой отправляется в ночлежку смотреть умершую. Впоследствии этот случай был описан им в XXIV главе публицистического трактата «Так что же нам делать?».
Александр Петрович часто вступал с Толстым в спор по самым различным вопросам, обвиняя писателя в непоследовательности и религиозном мистицизме. На это Толстой реагировал дружелюбно, от переписчика своего не отрекался. Сохранились дружеские эпиграммы на Толстого, написанные Ивановым. Они выразительны, не без лишнего преувеличения, но метко затрагивают некоторые слабые стороны великого писателя. Одну из них Сергей Петрович прочитал на память, а я аккуратно «списал слова»:
Непонятен, родом – знатен,
С виду брав – Лев и граф.
Голосист и речист, хоть и святочист.
Небезгрешный философ –
Тратит много лишних слов.
И при этом богослов, отчасти.
Беллетрист, публицист и романист.
Лапти носит,
Сено косит,
Гряды полет,
Обувь шьет.
И без мяса ест он сытно, аппетитно.
Вин не пьет,
Жены не бьет,
Но зато уж из доктрины и полтины
Никому он не дает и поет:
«Деньги вред,
Корень бед!»
Сам зато, кое-что,
каждый год – сотен сто
В банк кладет и кладет.
Вел себя бродяга-Иванов по отношению к писателю и графу подчас весьма фривольно, о чем свидетельствуют не только приведенные выше строки, но и то, что, переписывая рукописи Толстого, он позволял себе иногда исправлять те места, с которыми не был согласен. Так было, например, при переписывании работы «Соединение и перевод четырех Евангелий». Это вызывало особое возмущение со стороны домочадцев писателя, и в первую очередь у щепетильной в этих вопросах Софьи Андреевны, видевшей в Иванове человека, опасного для мужа и благополучия семьи. Сам же Толстой дорожил мнением своего переписчика и часто прислушивался к нему.
Умер Александр Петрович Иванов через два года после смерти своего великого друга...
Закончив свой рассказ, Сергей Петрович немного помолчал, затем подошел к книжной полке, взял с нее объемистый энциклопедического формата том в коричневом кожимитовом переплете. Протянул книгу мне.
- Возьмите это от меня в подарок за то, что наведали старика, выбрали время. Пусть эта книжка будет напоминать вам о забытом переписчике Льва Толстого...
Книга оказалась чудесным изданием драматических произведений писателя, выпущенным в 1913 году в Москве издателем-самородком Иваном Дмитриевичем Сытиным. Иллюстрациями к книге служат фотографии К.А. Фишера, запечатлевшие сцены из спектаклей по произведениям Л.Н. Толстого, поставленных в начале ХХ века Московским Художественным Театром и известными в свое время театрами Ф.А. Корша и К.Н. Незлобина.
Итогом нашей встречи в Советске стал исторический очерк «Забытый переписчик», опубликованный вскоре в областной газете «Коммунар».
Впоследствии мы не раз виделись с Сергеем Петровичем и в Туле, и в Ясной Поляне, куда он каждый год неизменно приезжал на торжества в день рождения писателя. И всякий раз Иванов радовал меня презентами. Однажды во время встречи в Туле он достал из «авоськи» завернутую в газету книжицу энциклопедического формата, но гораздо более тонкую, и с растаявшей в уголках губ улыбкой сказал:
- Это вам за статью о забытом переписчике! Хотел передать в музей, но там уже есть это издание. И я подумал о вас, обязательно что-нибудь напишете и по этому поводу.
Подарок оказался альбомом репродукций с картин художника-передвижника Николая Васильевича Орлова (1863-1924) «Русские мужики», изданным в 1909 году в Петербурге Товариществом «Р. Голике и А. Вильборг».
Написать что-либо об альбоме, о дружбе писателя и художника тогда не удалось. Обстоятельства сложилась так, что мне пришлось уехать в длительную командировку в Сибирь, на строительство Байкало-Амурской магистрали, а затем были ответственная работа в Москве, диссертации, столичная суматоха.
Тула-Москва, 2004