Она шла по центральной развлекательно - увеселительной улице. После купания волосы длинными соломинами лежали за плечами. Вечерний ветер обдувал загорелое лицо, с выразительными серыми глазами, а яркий свет фонарей вылавливал из тени стремительно шагающую фигурку в летнем платье в горошек. Куда она торопилась в летней ночи? Да никуда. Она видела людей и бежала, бежала от них. Проходя мимо очередной группы, она мгновенно выхватила взглядом фигуру, устало откинувшуюся на спинку раскладного стульчика. Мужчина сидел, сложив руки на груди, и сквозь очки отстраненно разглядывал прохожих. Цветастая рубашка, джинсы, бородка и блеснувшие стекла очков зачаровали ее. Их взгляд пересекся ,но он лишь рассеяно улыбнулся в толпу, а она уже неслась с уверенностью в том, что посвятит ему свой стих. Дома, красочно описав происходящее, она улеглась в спать. На следующий день во время тихого часа она с упоением рифмовала строки. Возникали трудности, она чиркала, переписывала и рвала листы.Окончив, она придирчиво осмотрела написанное и аккуратно сложила листок в сумку. Неторопливо шагая по набережной , она продумывала слова, которые могли бы помочь ей объяснить свой внезапный творческий порыв к нему, художнику. Проходя мимо, она с облегчением заметила, что он занят работой и быстро проскользнула дальше, к морю. Там, вдоволь выкупавшись, она сидела, закутавшись в полотенце, и с упоением вглядывалась в морскую гладь, где, как ей казалось, что-то манило и неутомительно звало ее. Все было чудесно ровно до момента, когда ей приспичило чуть пошалить, и она еще не обсохшей от налипшего песка ножкой провела по ноге товарища, который мирно сох рядышком. Тот не замедлтельно кинул горсть песка, который попал ей не только в волосы, но и на вишневые губы, аккуратно накрашенные перед выходом. А вот это уже край. Настроение было испорчено. Хмуро одевшись и сухо сообщив о своем желании отдать стих, она ушла от родственников. Подойдя к месту, где располагались художники, она с интересом стала разглядывать картины, висевшие неподалеку. В каждой она искала что-то особенное. В каждую она погружалась с головой. То сидит она на прибрежных камнях и порывистый ветер прибивает к ногам ее рыхлую белую пену. То она в шелковом платье и в шляпке с вуалью гуляет меж узких улочек. То кокетливо улыбается, держа в руке букетик желтоглазых ромашек. Внезапно ход ее мыслей прервался. Подошел товарищ, и, виновато опустив голову спрашивал, куда они двинутся дальше. Она же, с деланным безразличием отвечала, что ей абсолютно все равно на него в этот вечер. И, приняв решение, отправила смущенного товарища домой. Вскоре портрет был готов, и она, с бешено колотящимся сердцем, подошла откуда-то сбоку и сунула листочек в руку художника. Он удивленно вскинул на нее свои необыкновенно пронзительные глаза и она, смущаясь и запинаясь, рассказала историю его улыбки. Выслушав, он предложил нарисовать ее, сделать набросок. Она, не веря своим ушам, переспросила еще несколько раз, желая удостовериться, что это правда. Получив утвердительный ответ, она, сияя, аккуратно опустилась на складной стульчик. Мама с сестрами ждала ее где-то недалеко. Они немного поговорили, и он принялся за дело. Рисуя, художник то и дело вскидывал глаза, ловя черты ее лица и перенося их на лист. Это было завораживающее зрелище.Иногда их глаза встречались и от этого теплого, добродушного взгляда в ней трепетало и рвалось наружу счастье. Оно выражалось в еле сдерживаемой улыбке, в руках, которые от очередного прилива крепко сжимались в кулачки, в глазах, которые словно искрились изнутри. Он окончил набросок и ставил роспись, а она с волнением ждала, ждала себя. Развернув лист, она ошеломленно вглядывалась в девушку, изображенную там. Это, несомненно, была она, это было первое впечатление. Поблагодарив художника, они двинулись по улице в сторону дома. Во время ходьбы она с упоением рассказывала о доброте и своем неверии в это, о счастье, которое она испытывает. Она срывалась на рыдания, но слезы упрямо не выкатывались из глаз. Она бормотала ему слова благодарности, хоть они уже и ушли далеко, и беззвучно сухо всхлипывала в темноту летней ночи. Тогда было счастье.