В прекрасном замке короля,
С его прекрасной королевой.
Жил шут красивый молодой
Король любил его напевы.
Раз королева говорит:
"Исполни шут мне серенаду,
А коль затронешь в сердце мне
Мой поцелуй тебе в награду".
мне восемь лет и это мой коронный номер.
я пою эту песню для себя и для других, а потом снова для себя.
при родителях я не пою и не улыбаюсь, я - в концлагере и для охраны не поют.
сделать со мной ничего не возможно, я замыкаюсь в себе и сижу, надувшись, - всем сразу все понятно, тут на пряник не купишь, "она не хочет" - это как приказ наоборот.
у меня есть только моя гордость и некое понимание себя, а это я не сдам, это мой замок, окруженный рвом и вокруг рыщут злобные львы, - моя охрана.
ко мне не подобраться, между мной и людьми дремучий лес, девственные джунгли и я смотрю оттуда на мир людей как маугли, я вроде такая как они, но мне ближе звери и я люблю их как родных, люблю всех зверей на свете.
половина меня человек, половина "мы с тобой одной крови, ты и я", половина меня зверь, невиданный, исполненный очей и в лесу моем "золотой орел небесный, чей так светел взор незабываемый", - летает, свободный, на огромных крыльях.
иногда в моем концлагере послабление режима, меня отсылают на оздоровление в другой концлагерь, на море, а я и рада.
выходя из дому я тут же о нем забываю, об этом кошмаре, мне кажется я могла бы уйти и идти, идти так по земле, изменяясь вместе с природой, пока тело не падет в землю пустой оболочкой цикады, а цикада выпорхнет, но пение ее еще долго будет звучать в лесу...
меня еще не полонила красота, я еще свободна.
в четыре года я познакомилась в русланкой и ушла с ней со двора, меня прельстила мысль, что у не нет папы, вот уж подарок судьбы, папы нет это здорово, одним тюремщиком меньше.
но к русланке меня не пустили, взяли за руку и привели обратно в тюрьму, в дима сверху еще пугал "тебя тут милиция с собаками искала"!
я поверила и всерьез испугалась.
но пронесло, никто меня не искал, пронесло...
и вот на три месяца в гудауту, какое счастье, три месяца я одна на берегу моря, другие не в счет, я им ничего не должна и они мне, это не тюремщики, которые тебя типо любят, это уже настоящее, там я - это я...
и я уже в поезде заливаюсь и развлекаю провожатую "раз в королевстве жил король..."
милейшее нежное дитя, мы с ней обедаем в ресторане и поезд периодически ныряет в длинные тоннели, это так волшебно, у меня захватывает дух и я думаю не без приятности, что вечером мы снова пойдем в ресторан ужинать, а в пять утра будем на месте.
после ужина меня строго уложили, никаких песен и сказок, вставать рано.
гудаута встретила дивно свежим воздухом и я сходу влюбилась в пальмы, меня привели в дикий восторг эти странные деревья с волосатыми ногами, я побежала с ними обниматься через утренний туман, мне было страшно, что чудо исчезнет как мираж, но чудо не исчезло, я обняла пальму и поняла, что мы с ней одной крови "ты и я"...
через привокзальную площадь неспешно двигалось стадо свиней, это привело меня в еще больший восторг, я бросила пальму и побежала к свиньям обниматься, мне и в голову не приходило, что свиньи могут так просто по городу ходить, сами без провожатого, но он вынырнул из тумана(он видимо прятался) и отогнал меня палкой,недобро ругаясь, - ненормальная какая - то, свиней что ли не видела!
детей свезли сюда, в санаторий для оздоровления со всей страны и целая толпа детей уже стояла в общем зале с трогательными чемоданчиками и ждали очереди на оформление.
моя провожатая отдала документы и исчезла, убежала в город за фруктами, она еще не знала, что будет дальше, при первом моем столкновении с официальными реалиями нашего доброго государства.
дети по одному заходили в зал со своими чемоданчиками и исчезали, очередь двигалась медленно и наконец дошла до меня.
в кресле сидел красивый усталый кавказец, преклонных лет, седой и носатый и читал мои документы.
рядом стояла пузатая сестичка в застиранном халате и ждала распоряжений.
он махнул рукой - проверить на вши!
мне расплели косы и начался поиск вшей и гнид, две сестры рылись в моих волосах и это было бы даже приятно, но они нашли!!!и к моему ужасу последовало распоряжеие остричь ребенка налысо, чемоданчик сдать и одеться во внутренний костюм нашего милого санатория - застиранные треники неопределенноо размера, это не больничная пижамка, но выглядело это устрашающе, тем более, что через нашу комнату как раз провели к камере хранения обритого налысо, скорчившегося от внутренней боли и облаченного в робу, ребенка.
он выглядел как маленький уголовник и вцепился в чемодан с вещами. которые предстояло сдать в камеру хранения.
и вот тут -то мой гордый лесной дух показал себя в первый раз.
- нет, сказала я, я не буду стричься и одевать эту одежду, это ужасно!
- что? - седой кавказец как будто не поверил своим ушам.
- как это не буду стричься? но таковы правила, это всех, не только тебя, посмотри, все дети спокойно относятся, ничего же страшного в этом нет, стричься не больно!
- дело не в боли, я просто не хочу и не буду!
- сестрички смотрели то на меня, то на него с нетерпением, они готовы были закрутить мне руки и остричь силой в любой момент.
но кавказец понял, что мало ли, мало ли чей это ребенок, а ну его, эти проблемы, у него определенно было развито чутье опасности и он сказал нежно: "хорошо, хорошо, тебе сделают красивую стрижку в парикмахерской и он достал из кармана кошелек и протянул купюру медсестре "иди с ней, пусть ее стригут в парикмахерской".
я поняла, что это какой-то хитрый маневр, но погулять очень хотелось и мы пошли в парикмахерскую, день уже был в разгаре.
мы шли по городу и я глазела по сторонам во все глаза, так все было интересно.
в парикмахерской на пороге дремала большая лохматая собака, да это и не было нормальное здание, это было нечто вроде сарая из бамбука, внутри гулял ветер и пахло лосьонами и мылом.
все кресла были пусты, в углу сидел с газетой тихий дед.
медсестра пошушукалась с вышедшей к нам женщиной и меня усадили в кресло и дали в руки журнал с прическами, я долго его рассматривала, но в итоге меня спросили: "так сессон или гарсон", мальчик или девочка?
- ни то ни другое- ответила я, - меня устраивают мои косички, я не буду стричься.
медсестра так и села от неожиданности.
упрашивать меня уже сбежалась куча народу и все эти кавказские люди наперебой объясняли мне как хорошо быть с красивой стрижкой такой хорошей девочке, но я не двигалась с места, а сестра уже поняла, что силой тут нельзя.
и меня повели обратно.
казалось на спектакль сбежалась смотреть вся улица и все друг другу рассказывали про отказавшегося стричься ребенка, странно было то, что я не плакала и отбивалась, я была спокойна и говорила твердое "нет" таким тоном, что это почему-то убеждало всех.
дети обычно не говорят "нет", они плачут, подлизываются, но только не твердое "нет".
до меня никому и в голову не приходило отказаться и никто не знал, что со мной делать теперь.
увидев меня в том же виде, седой господин полез в карман за валидолом и ему пришлось поделиться таблетками с моей провожатой, она уже подтянулась с полными сумками фруктов, поезд отходил вечером.
домой мы едем вместе, никто не знает, что будет, это скандал!
по поезду ходят какие-то парни и продают календарики с девушками, я хочу такой, но денег нет, а я очень хочу.
и мандарины тоже хочу, но провожатая со мной сурова, я на гауптвахте.
грустно сижу на полке, в ресторан меня тоже не берут, я теперь плохая девочка, я в опале.
но мне и горя мало.
когда провожатая ушла в ресторан, оставив меня на полке, я с нее снялась и пошла в купе к продающим календарики.
- хочу календарик, но у меня нет денег, поэтому предлагаю так, вы мне календарик, а я вам сказку расскажу или спою.
четыре мужика воззрились на меня с интересом и начали рыться в календариках, искать мне безобидные, я сидела на полке и у меня на коленях уже скопилось реальное сокровище, мандарины и календарики.
рассказывать ничего не пришлось, они так развеселились, что сами начали рассказывать мне про свои семьи, я не могла и слова вставить.
а тем временем меня уже хватилась провожатая и в ужасе бегала по вагонам, ребенок пропал!
в туалете нет, в тамбуре нет, где она - а?!
провожатую било крупной дрожью, когда она всунулась в наше веселое купе.
она бросилась на меня и схватила в охапку, будто спасла из огня, календарики и мандарины посыпались на пол.
- еще раз, еще раз тронете ребенка, - кричала она как заполошная тетка на базаре,
- я милицию вызову, слышите, милицию!!!
грузины смотрели молча и только плечами пожимали.
ночью, когда провожатая спала, один из них с видом заговорщика, принес мне мои календарики и мандарины.
я сделала страшные глаза и тут же все спрятала, это был настоящий подарок, они хорошие люди, я знаю!
грузин помахал мне рукой, я тоже помахала, - я была счастлива, мы их обманули, обманули!
ох, рано, встает охрана!
провожатая без церемоний подняла меня и больно дергала за волосы, когда заплетала, что говорить она не знала, а вот то, что отвечать придется это факт, но она была так рада от меня избавиться, что не скрывала своего хорошего настроения, как спаниель выглядывала в окно на перрон, чтоб выскочить и запрыгать как только поезд остановится.
дома меня ждал адский скандал, весь день родители напряженно совещались, а вечером отец намазал мне голову дустом и силой откромсал косу ножницами.
я вырывалась и орала,когда меня мокали головой в таз, что вы ничего не понимаете, это насилие, насилие!
но они не понимали...
на следующей день в парикмахерской волосы подровняли и меня повезли обратно, уже отец. он взял без содержания отгулы.
снова перестук колес и снова мы ныряем в длинные тоннели и ходим в ресторан.
увидев меня седой врач чуть не подпрыгнул от неожиданности, - явление, дубль два!
он с чувством посмотрел на отца, узнав, что тот хирург и пожал ему руку.
теперь меня передали из рук в руки и мое положение стало особенным.
никто больше меня не стриг и не одевал в робу, я одна ходила в своей одежде и с волосами, меня определили в лучшую палату с двумя девочками, остальные жили в палатах по десять человек.
мы прыгали на панцирной сетке, но с двумя это скучно, у детей иная логики и я запросилась к народу в общую палату.
меня перевели без разговоров и вот тут то случилось событие, наложившее отпечаток на всю мою жизнь, случай вроде незначительный, но так крепко врезавшийся в память, что я помню его во всех подробностях до сих пор.
в этой палате на всех койках были топчаны и с ними нельзя прыгать на сетке, а очень хотелось, мы же дети, мы не можем сидеть на месте и чинно беседовать.
а куда деть топчан, чтоб не заметили.
и тут я нашла решение, да машке на кровать, машка - забитое чмо из златоуста.
опухшая тихая девочка в платочке на лысой голове, на ней даже роба сидела так неуклюже, что жалко было смотреть.
над машей все издевались, но она никогда не отвечала, она только плакала, но никого не сдавала, то ли из страха получить от нас повторно, то ли из гордости, - этого мы не знали, плакала и нервно обгрызала ногти до мяса.
жить ей с нами было несладко.
и тут я еще надумала сложить все топчаны на машкину кровать.
в результате, чтоб спать ей пришлось бы карабкаться на свою кровать как на скалу, маша стояла рядом с этой пирамидой, а мы смеялись и говорили "лезь, маша, на свой трон, ты теперь царица!!!"
маша вся в слезах и соплях растирали лицо грязными кулачками с обгрызенными ногтями, но не лезла.
я сказала: "ах, так, ну, хорошо!" - и сорвала с ее лысой головы этот дурацкий колпак, платочек.
лысая маша стала еще страшнее и я сладострастно продолжала ее пытать "а сейчас мы пойдем к мальчикам, к мальчикам, маша..."
маша вцепилась в кровать, но я силой отодрала ее и потащила по полу к двери.
- к мальчикам, маленькая дрянь, не слушаешься нас, смотри, что мы с тобой сделаем сейчас и я уже готова была вытряхнуть орущую истошно машу в коридор, но вдруг меня пронзило током и вмиг моя хватка ослабла...
маша валялась на полу у моих ног в рыданиях, кофта задралась и из под уродливых штанов выглядывали серые, нищенские грязно - застиранные трусы а вся палата смотрела напряжено, что будет дальше.
в детстве главное - трусы, а у меня была красивая немецкая неделька и это только добавляло мне авторитета, девочки подходили, трогали их и завистливо надувались "везет же, некоторым"...трусы - это главное, определенно, это почти судьба.
машины вылезшие трусы меня убили, - все исчезло, я не видела никого, кроме маши у моих ног, ее убогих трусов и жирной, неуклюжей, в каких - то сальных пятнах, спины
и я была в бешенстве.
- почему ты не сопротивляешься, почему ты позволяешь мне сделать это с тобой, проклятая сука, сопротивляйся давай, бей меня, ответь же, проклятое уродство, забитое убожество!
но маша рыдали, скорчившись на полу и повторяла, всхлипывая "только не к мальчикам, бей тут, но только не к мальчикам...."
еще недавно я была полна страстной волей вытряхнуть ее из одежды и голую и лысую швырнуть в коридор на позор и глумление.
но тут меня покинула вся решимость мучить машу и с ней меня покинула жажда власти, эта тварь валялась в ногах, не сопротивляясь, а кровожадная палата наблюдала за экзекуцией как за боем гладиаторов, палата жаждала крови, но я то нет, для меня это вопрос принципа, крови я не хочу.
и я поняла, что в этот момент жертвы две, я и маша, жертвы на арене, а эти, эти, толпа смотрят на нас и ждут крови.
я бросила машу и выбежала во двор, там было место, за стенкой возле магнолии, где я любила сидеть и думать о том,кого же любила королева, короля или шута, того кто ее законный муж, или того, кто отдает жизнь за ее поцелуй.
и вот я уже валяюсь сама на мягком ложе из опавших шерстяных шкурок цветов магнолии и рыдаю, рыдаю так, будто уверена, что меня сейчас поразит огненная стрела зевса, перед глазами недвижно стоят мокрые глаза маши и ее обгрызенные ногти, голос маши рыдает в моей голове "только не к мальчикам, бей здесь"...
я валяюсь на полу от душевной боли и внутри меня удесятеренная боль и унижение маши, чертовы сволочи зрители, группа девочек превратилась в тот момент в одного свирепого зверя, жаждущего кровавого жертвоприношения, они ждали полного уничтожения маши моими руками и только тогда окончательно признали бы меня властью.
я их не боюсь, но я боюсь этой боли внутри, даже кары я не боюсь, никто меня наказывать здесь на будет, но наказание уже просочилось в психику через машины глаза...
почему же ты не сопротивляешься, проклятая сука, тварь раболепная из златоуста, ты же превращаешь мою волю в паралитика, я не боюсь боли, но твоя боль проникает внутри и удесятеряется во мне.
я чувствую, что мы с ней одно, власть и жертва, мы с тобой одной крови "ты и я"...
я катаюсь по земле и сама рыдаю как раненый зверь, вот тебе и "в королевстве жил король"...
вот, значит какая ты, власть, вот тебе и "жил король".
внезапно меня отпускает и я даю себе зарок, никогда, никогда больше не идти на поводу у толпы.
глаза мои все это время смотрят в темно - бурую стену забора.
вдруг, о чудо, на сером фоне распахивается, распадается надвое целый мир красок, всполохи света, сияние маленьких огоньков, что это, радость бьется птицей в груди и душа готова вылететь от этой внезапно открывшейся на безотрадном заборе красоты.
это бабочка, огромная бабочка, больше моих ладоней, прямо перед моим носом.
я боюсь ее трогать, я смотрю на нее и боль уходит, уходит в песок, надо мной цветущая магнолия, полный воздух благоухания, только успокоившись я это почувствовала, будто проснулась от мучительного кошмара,в который кровавая воронка пыталась втянуть меня и мою жертву, - мир прекрасен, полон воздуха и света, мягко прикасаются к коже бархатные кожурки цветов магнолии.
машка, ее лысая голова, сиротские трусы, похожие на застиранную половую тряпку, ее проклятые заплаканные глаза, все это где-то далеко, за бортом моей чудесной реальности.
я ухожу, боюсь даже вспугнуть это чудо и рассказываю воспитательнице, что я нашла на заборе.
она смотри удивленно, - да это же махаон, редчайшая бабочка и все бегут наперегонки смотреть на забор и ловить чудесного махаона.
но бабочки уже нет только старая серо - бурая с зелеными проплешинами стена...
- фантазерка, - говорит воспитательница и уводит детей, - ты такая фантазерка!
Звени бубенчик мой звени,
Гитара пой свои напевы.
А я вам сказку расскажу
Как шут влюблён был в королеву...
продолжение следует...