Эту работу Фрейда читать и “переживать” было трудно. Во-первых, потому что поля книги быстро заполняются заметками, идеями, ассоциациями, вопросами. Во-вторых, “Jenseits des Lustprinzip” — диалектическая работа, её нельзя конспектировать строго по плану, как нельзя загнать в рамки статического конспекта “Науку логики” Гегеля. Здесь метод тождественен содержанию, необходимо сохранить и показать динамику психоаналитического (диалектического) дискурса.
Как известно из других работ Фрейда (“Бессознтельное” и “…нарцизм”), субъект изначально воспринимает не объектный (дискретный) мир, а сплошной поток удовольствия и неудовольствия. Реакция на поток раздражителей — чисто моторная (бегство либо поглощение), что обусловлено филогенетически. Постепенно поток раздражителей расщепляется. Подробно модель “хорошего и плохого объектов” для младенца разобрана у Мелани Кляйн. Младенец начинает “галлюцинировать” о материнской груди, наделяя её расщепленный образ двумя регистрами свойств. Это своего рода “прапроекция”, по выражению Ференци.
Но зачем психика стремится заменить отсутствие источника удовольствия наличием его негативного образа? Возможно, психика еще не выучила правило отрицания. Возможно, что она так обеспечивает необходимую инерционность восприятия. Это первый контур принципа константности. Идеалом этого принципа является “золотая”, или “идеальная”, “бесконечная” грудь (выражение Кляйн): то есть, её атемпоральный управляющий интроект. Принцип константности проявляется также в стремлении всех организмов сбросить напряжение, поддержать гомеостаз, вернуться в минимум потенциальной энергии. Любое влечение или “чрезмерное” удовольствие — это угроза не только энергетическая, но и структурная. Бессознательное не признает времени, однако импульсы влечений могут стать внутренними часами, лишив психику атемпоральности.
Когда физиология “побеждает” еще слабую психику, в бессознательном запускается ход времени. Параллельно (независимо) с этим появляются и первые управляющие интроекты (пусть и в расщепленной форме). Теперь импульсы влечений проходят через эту нелинейную, дискретную среду, подстраиваясь тем самым под внешнюю реальность. Это не столько “компромисс”, сколько простое искажение “сигнала”: внесение в него временных задержек, уменьшение амплитуды, сглаживание и т.д. Так на принцип удовольствия накладывается принцип реальности. Принцип константности играет в этом наложении важную роль: он обеспечивает периодическое, бесперебойное “тикание” психических часов. Однако в диалектическом пределе он переворачивается, заменяя колебания на прямую линию остановившегося пульса.
Фрейд приводит в качестве примера игру ребенка, обделенного материнской заботой. В двух словах: это игра “прочь — назад”, с помощью которой детская психика вновь и вновь воспроизводила травмирующий опыт, чтобы лучше его интроецировать, как бы овладев ситуацией через её симулякр. Таким образом он обеспечивает константность управляющих интроектов. Если бы он вынужден был осознать в полной мере ситуацию брошенности, это потребовало бы интроектной ревизии, к чему детская психика вряд ли готова.
Однако взрослый человек вполне может сочетать такое стабилизирующее воспроизведение с постепенной интроектной ревизией. Аффективно нагруженный травматический опыт стал управляющим интроектом. Теперь он вносит свой вклад в “тиканье внутренних часов”, периодически вызывая приступы тревоги, сны с повторением сюжета травмы, посттравматические реакции и пр. В ряде случаев такое повторение ведет к закреплению власти интроекта, и тогда нужна работа ференцианского психоаналитика или клиент-ориентированная терапия. Но если психика справляется, то через повторение происходит овладение опытом, и психика справляется с травмой. Здесь особенно важно следующее: единственной энергией в модели Фрейда (и наших построениях тоже) является либидо. Чтобы что-то сделать с интроектом, психика сгущает вокруг него либидо, что сопровождается известной притягательностью травматического опыта и небытия в целом. Эту проблему подробно разбирает Ференци в своих работах о патоневрозах. Я рискну предположить даже, что введение Танатоса в данном контексте обусловлено скорее мистической зачарованностью, которую мы испытываем при соприкосновении с самыми темными уголками нашей реальности.
Поэтому все эти опыты с повторением приносят удовольствие, но находятся как бы по другую его сторону. А еще точнее — не “по другую сторону”, а “на другой стороне принципа”. Надо понимать, что перевод с немецкого здесь слишком категоричен. В выражении Jenseits des Lustprinzip используется двойной генетив: а) сам предлог распадается на Jen и генетив от Seite, б) Lustprinzip также в родительном падеже, то есть другая сторона принадлежит ему, как принадлежит к медали каждая из двух сторон. Этот оттенок хорошо чувствуется в немецкой песне “Jensteits des Tales standen ihre Zelte” — палатки стоят на другой стороне долины, но это по-прежнему долина.
Рассуждая диалектически, можно предположить, что принцип реальности есть разрешение противоречий между константностью и импульсами удовольствия. Это как бы наличное бытие. Реальность не несет в себе неопределенности. Жизнь и развитие — процесс стохастический (хаотический?). Определенность — это смерть. Но что такое определенность по Гегелю? Это небытие, соединенное с наличным бытием так, что их единство имеет форму бытия. То есть то же самое, что мы сказали выше: мы доводим период колебаний до предела, где сигнал вырождается либо в шум, либо в константу, либо в “предельный цикл”. Но мы ведь еще живы! Значит, часы все еще тикают, реальность воспринимается. Но это не наши часы. Вместо родной кукушки туда кто-то пристроил звонящий по нам колокол. И мы вынуждены ориентироваться и на эти часы тоже. Так навязчивое повторение становится принципом.
Этот принцип проявляет себя в воспроизведении ситуаций прошлого в рамках аналитического сеттинга. Такое повторение вовсе не обязано вести клиента к избавлению от невроза. Напротив, без должной проработки такого искаженного переноса анализ может оборваться по инициативе клиента. Если же проработать все аспекты переноса, то вытесненное представление испытывает избыточную нагруженность и прорвется в сознание. Часы будут тикать настолько быстро, что психике будет энергетически выгодно их попросту уничтожить (энергия пропорциональна частоте).
Экономический (энергетический) аспект логично приводит нас к идее о защите. Здесь я позволю себе вольную аналогию. Что такое импульс (аффект) в своем физиологическом завершении? Это моторика, поступательное движение к желанному объекту (или внутрь объекта). Как остановить сие безобразие? Вспомним, что кроме поступательных степеней свободы существуют еще колебательные и вращательные. Они проявляются у тех же атомов при высоких энергиях. С другой стороны, эти степени свободы обеспечивают более мелкое квантование, то есть более мягкий сброс энергии. Кроме того, и вращение, и колебание — процессы повторяющиеся, периодические. Возможно, в психике действует аналогичный принцип: повторяющийся процесс выгоднее, чем поступательный. Но этот механизм запускается, вероятно, в последнюю очередь: лишь после того, как все остальные защиты (адаптивные, зрелые, защиты Я…) не сработали. Всё-таки такое преобразование аффекта слишком дорого обходится в плане расстройки управляющих интроектов, засорения бессознательного и пр.
Фрейд диалектически последователен в своих рассуждениях. Принцип цикличности не просто останавливает внутренние часы (это неустойчивое состояние равновесие). В своей противоположности он поворачивает ход времени вспять. Время течет назад, увлекая за собой развитие и стирая самое себя.
Повторение и в самом деле более ранний процесс. Он встречается не только на механическом или неорганическом уровне, но и у простейших живых организмов. Для преодоления нового порога сложности система нуждается в потоке, в поступательном движении энергии и энтропии. Элементарность повторения видна на примере перехода от влечения назад к раздражению, к потребности. Утоление потребности (биологической) носит периодический характер. Некоторые влечения, напротив, ищут единовременной разрядки или же её отсутствия.
Психика испытывает как бы особый вид регрессии — атемпорацию — потерю всех интроектов, отвечающих за чувство времени. В пределе возврат к предыдущему состоянию означает уничтожение времени. Но для этого необходимо обнулить все импульсы влечений, поэтому принцип удовольствия в этом ракурсе оказывается “в подчинении” у мортидных влечений. Однако это не прямая подчиненность. Lustprinzip по-прежнему играет свою старую роль: разряжает напряжение и замирает до следующего восходящего аффективного фронта. Проблема в том, что принцип повторения стал повторять что-то не то.
Диалектика. Принцип удовольствия и подчинен влечению к смерти, и не подчинен ему. Если представить два полюса — влечение к жизни и влечение к смерти, то внутри каждого из них мы различим еще по два противоположных момента. Оберегая психику от перенапряжения, Lustprinzip играет роль F;r-sich-sein. То есть свою способность получать удовольствие субъект делает самостоятельным источником удовольствия. Но попадая в атемпоральное поле влечения к смерти, Lustprinzip становится In-sich-sein. Удовольствие от покоя недоступно для сознания (познания).
Для иллюстрации сложных отношений между влечением к жизни и мортидными импульсами Фрейд приводит объемное и несколько (на мой взгляд) пространное рассуждение о делении клеток, филогенезе и прочих биологических опытах. Фрейд подчеркивает, что это всего лишь иллюстрация (“недостоверность нашей спекуляции повышается в силу заимствований из биологии”), которая, однако, заставляет задуматься над целым рядом вопросов.
Очень удачно его рассуждения можно дополнить относительно молодыми теориями о том, что живые системы фактически питаются не энергией, а отрицательной энтропией, то есть поддерживают внутреннее поступательное развитие, “отдавая” внешней среде избыток “цикличности”. Последнее свойство больше характерно для закрытых или автоколебательных (неживых) систем. Поступательный же поток энергии и информации (связанной с энтропией через логарифмический закон) необходим для самоорганизации и развития любой системы. Но даже и без этой подсказки мы понимаем, что на клеточном уровне стремление к жизни диалектически равно стремлению к смерти. При делении клетка возвращается к исходному состоянию, но уже в двух экземплярах.
Закон возрастания энтропии тоже никто не отменял: вся системы стремятся к тепловой смерти. Только интенсивный поток энергии и информации как бы сквозь систему способен удержать её вдали от положения равновесия. Сам акт смерти, возвращения в неорганический мир, знаменует собой еще более масштабный цикл, принцип повторения в масштабах биосферы.
Кстати говоря, противопоставляя влечение Я половому влечению, Фрейд подводит нас к мысли, что продолжение рода — та же смерть, растворение себя в партнере и — шире — в тотемической душе. Эта мысль напрашивается еще при прочтении “Тотема и табу”, где духи племени “оплодотворяют” неудачно пробежавшую мимо “священного места” женщину. Это ведь “кванты” тотема, то есть духи именно членов племени: считай, души умерших или (что то же самое) еще не родившихся.
В качестве основного результата работы Фрейд предлагает диалектически обновленную теорию влечений. Её нельзя рассматривать статически, в отрыве от первой, но только как её противоречивое развитие. Исходным пунктом является “чистое влечение” — любой импульс ОНО. Затем, при столкновении с реальностью, чистое влечение распадается на Я-влечение (отвечающее реальности и стремящееся сохранить Я) и на эротическое ОНО-влечение (игнорирующее реальность и готовое принести себя в жертву ради удовольствия). Единство и борьба этих двух влечений нарастает: в Я-влечении мы можем выделить момент бытия-для себя. То есть Я само становится объектом для либидозных амбиций ОНО. Это взаимное исчезновение Я в ОНО, и ОНО в Я становится “спокойным и простым” влечением к жизни — своего рода Dasein. Если теперь взять принцип повторения (перевернутый принцип константности) и включить его в этот Dasein как небытие, то мы получим влечение к смерти. Но не как отдельную абстракцию, но как момент становления субъекта, противоположный своему “витальному”, либидозному, эротическому и пр. компоненту. И вот тут оказывается, что тот момент принципа удовольствия, который связан с разрядкой, совпадает с моментом возвращения к покою, с небытием.