- Кто ты такой? – прошептал Эрик, настойчиво отстраняя меня рукой за свою спину.
- Боч, - выдохнул мальчик, нервно оглядываясь по сторонам.
- Что ты натворил? Почему тебя ищет полиция? – взгляд моего друга задержался на исцарапанных босых ногах беглеца.
Мальчик нервно сглотнул и попятился к дереву. Узкие просветы между ветками вновь прорезали слабые лучи карманных фонариков. Очередная поисковая группа двигалась в нашем направлении, переговариваясь по шипящей рации с коллегами. Боч испуганно метнулся в сторону, но Эрик крепко схватил его за тонкое запястье. Подросток затравленно уставился на него, не предпринимая попыток вырваться. Шумная борьба могла привлечь к нам внимание.
- Иди за мной, - тихо приказал Эрик и, не разжимая ладони, повёл Боча по заросшей тропе. Я последовала за ними, осторожно расчищая свой путь от колючих веток.
Я потеряла счет времени, пробираясь за парнями сквозь темноту осеннего леса. Дорожка сужалась, деревья росли всё гуще, колючки и листья цеплялись за волосы и одежду. Мягкое сияние луны едва позволяло выхватить взглядом очертания окружающих предметов. Всё отчетливее доносился откуда-то запах реки и ила. По правую руку взяла своё начало высокая отвесная скала, укрытая пушистым мхом. Густые кроны скрывали её верхушку.
Эрик остановился, прислушался и бросил на мальчика очередной внимательный взгляд. Боч смиренно застыл возле него. Мне показалось, что он дрожит.
- Повторяйте за мной, - шёпотом велел мой друг и, протянув руку вверх, ухватился за небольшой выступ. Ногой он упёрся в выемку на высоте колен. Ему не требовалось даже секунды на поиски подходящих неровностей скалы. Парень задерживался на одном месте, только чтобы мы запомнили, куда ступать и за что держаться.
Преодолев пару метров, Эрик подтянулся и скрылся из виду, распластавшись по каменной пластине. В то же мгновение его голова свесилась над нами, и жестом он потребовал скорее подниматься следом. Мальчика я пропустила вперёд себя. Когда его растрепанная шевелюра поравнялась с горизонтальной площадкой, Эрик протянул крепкие руки и легко втащил ребенка к себе.
Ветер донёс до нас обрывки голосов полицейских, и друг шёпотом поторопил меня. Я неуклюже вскарабкалась наверх. Моя нога соскользнула с крошечного выступа, но две ладони – жилистая сильная и хрупкая детская поймали меня за плечи и потянули наверх. Комбинезон спас мой живот и ноги от ссадин, пока тело скользило по неровной поверхности скалы. Оказавшись на площадке, я откинулась на спину и несколько секунд смотрела в чёрное небо, по которому бисером рассыпались яркие звёзды.
- Ползите за мной. Только осторожно, - коротко распорядился Эрик и двинулся вдоль камней по узкому серпантину. Мелкая пыльная крошка сыпалась на землю от наших быстрых движений. Через несколько метров наш проводник замер и раздвинул руками пышные заросли, обнажая небольшой вход в пещеру. Даже при моём небольшом росте, зайти внутрь я смогла бы, только согнувшись вдвое. Мы проползли под спасительными листьями, и Эрик тщательно завесил отверстие, оставив узкую щёлочку, сквозь которую пробивался серый свет луны. Я огляделась по сторонам, привалившись к холодной стене.
Пещера была маленькая, площадью метров десять, не больше. У противоположной от входа стороны лежало зеленое шерстяное одеяло, возле которого примостилась баклажка с прозрачной жидкостью. Сквозь заросли я разглядела блестящую поодаль гладь реки и шапки деревьев.
- А теперь ещё раз и доходчиво, - шепотом обратился к мальчику Эрик. – Кто ты такой, и почему тебя ищут?
- Меня зовут Боч, - тихо откликнулся беглец, усевшись напротив меня и не спуская с моего друга тревожного взгляда. – Я сбежал из питомника.
- Зачем?
- А ты как думаешь? – ощетинился Боч, обхватив руками худенькую грудь.
- Не имею понятия. Как ты планируешь жить до четырнадцатилетия? Кто тебя будет содержать? На работу ты сейчас не устроишься.
- На работу? – усмехнулся мальчик и закашлялся, сдавливая ладонью лающие звуки.
- На работу, - сурово подтвердил Эрик.
- Я никогда не буду работать.
- Вот как, - мой друг нахмурился.
- Много на твоей работе выходцев из питомников? Или, может быть, среди знакомых?
- Я не расспрашиваю людей о таких личных вещах.
- Вот и напрасно. Ставлю свой комбинезон на то, что ни одного.
- И чем же тогда такие, как ты, зарабатывают на жизнь? – холодно осведомился Эрик. Толика сочувствия, раньше различимая в его голосе, теперь окончательно рассеялась.
- Ничем мы не зарабатываем. Нас не для того выращивают.
- Для чего? – спросила я. Нехорошее предчувствие сковало мой язык, и фраза прозвучала сдавленно.
- Нас выращивают, чтобы, когда очередному толстосуму понадобится заменить пропитую печень или отказавший желудок, было, где взять работающий орган, - выпалил Боч, не мигая глядя мне в глаза.
- Чёрт, - выдохнул Эрик, опуская лицо в ладони. Несколько секунд ему понадобилось, чтобы собраться с духом и вновь посмотреть на спасенного нами парнишку.
- Завтра меня должны были везти в столицу на операцию. Они хотели вырезать моё сердце для дочки каких-то жителей. Клариссы, кажется.
- Как тебе удалось сбежать? – голос друга вновь смягчился.
- Я не могу рассказать, - Боч решительно отвернулся.
- Тебе кто-то помог? Кто-то из персонала? – я смотрела на него, жадно изучая пластыри на сгибе локтей, синяки под глазами, костлявые плечи. Я никогда не задумывалась о том, что приютские дети не учились в одном классе с детьми служащих. Среди наших соседей не было ни одного человека с неизвестной семейной историей. Ро никогда не рассказывала мне о том, как живётся её коллегам, лишившимся при рождении родителей. Я и большинство моих знакомых, похоже, даже представления не имели о том, для чего на самом деле нужны питомники. Кто-то поговаривал, что их воспитанников готовят к военной службе в помощь исполнителям. Но мне не удавалось вспомнить ни одного слуха о донорстве. Впрочем, можно ли было называть этим словом то, что творили с незаконнорожденными?
Мальчик всё ещё сверлил глазами стену, и мне стало ясно, что своего спасителя или спасительницу он не выдаст нам ни при каких условиях. Как бы то ни было, человек, пожалевший обреченного на смерть ребенка, вызывал у меня восхищение. Кто-то рискнул своей работой, своей свободой, может быть, даже жизнью. Теперь я была ни в чём не уверена.
- Ладно, приятель. Мы оставим тебя здесь. Выспись, как следует. В баклажке свежая вода. Сейчас среди ночи мы всё равно не решим, чем тебе помочь. Отдыхай и особо не высовывайся. Они будут искать тебя как минимум пару дней. Завтра я навещу тебя вечером и принесу что-нибудь поесть, - вздохнув, подытожил Эрик.
- Эй, а как вас зовут? – спросил Боч, перебираясь на одеяло, и, когда мы представились, тихо поблагодарил нас.
Пока мы выбирались из пещеры, он провожал нас широко открытыми глазами цвета переспевшей вишни.
Спустившись при помощи Эрика на землю, я настороженно огляделась. Голоса не нарушали ночной тишины, никакого света, кроме того, что скудно проливало на лес небо, не наблюдалось. Парень взял меня за руку и повёл в обратную сторону. Он шёл совсем тихо, я даже не могла различить его дыхание, и постоянно прислушивался, останавливался, чтобы не упустить из внимания ни единого звука. Но кроме нас вокруг были только птицы.
Когда мы добрались до развилки, Эрик расслабился, расправил плечи, облегченно выдохнул. Вдалеке уютно светились окна нашего дома. Заметно похолодало. Наступивший сентябрь всё ещё поджаривал кожу горячим солнцем в дневное время суток, но по ночам воздух переполняла долгожданная прохлада. Я даже подумала, что имеет смысл брать с собой на поздние прогулки куртку.
- Как ты нашёл это место? – спросила я, оттягивая обсуждение юного беглеца. Нам требовался какой-то план. Бросить парнишку в пещере совсем одного совесть бы мне не позволила. Но укрывать его и дальше, носить тайком те крохи еды, что оказывались в нашей кухне и едва утоляли голод членов семьи, вечно удерживать его в лесу в каменном убежище было не возможно.
- 111 нашла, когда мы были детьми. Тогда заросли ещё не были такими интенсивными, и она заметила пещеру с земли. Мы научились в неё забираться и устроили там свой тайник.
- То есть 111 тоже знает об этом месте? – внутренне я напряглась. Моё пусть даже поверхностное знакомство с сестрой Эрика говорило о том, что мальчику придётся не сладко, появись она там.
- Да.
- А что если она придёт туда?
- Не придёт.
- Почему ты так уверен?
- Потому что она не ходит туда одна. Ей не хватает сил самостоятельно забраться на тот выступ.
- А что если она решит привести туда кого-то из своих поклонников?
- Не решит.
- А вдруг?
- Трина, я сказал, что не решит, - оборвал меня Эрик чуть раздраженно. Я рассказала ему, что родители называют меня именно так, не используя числовой идентификатор. Парню понравилось, и он перенял эту нашу семейную особенность.
- Как скажешь, - я отвернулась и прибавила шаг, не желая больше его нервировать.
- Подожди, - он снова поймал мою руку в свою ладонь. – Я расскажу тебе кое-что. Но ты должна пообещать мне, что никто об этом не узнает.
- С обещаниями у меня туговато, - мои губы растянулись в кривой улыбке. – Но я очень постараюсь.
- Когда сестре не было ещё четырнадцати, её прооперировали. Я не запомнил все эти диагнозы, причины, следствия. Операцию проводила твоя мама, и она сказала, что 111 не сможет иметь детей.
- Я не знала, - тихо ответила я. Бесплодие являлось для девушек-служащих смертным приговором. В соответствии с Конвенцией определенная справка отменила бы наказание в виде казни. Но для её получения требовалось пройти целую серию обследований в нескольких столичных инстанциях и, как минимум, один курс лучения. Однако, как и все остальные аспекты здравоохранения в нашей касте, гинекология подразумевала наличие купонов. Получить их 111 смогла бы, лишь достигнув определенных коэффициентов полезной эффективности, конечно же, не соответствовавших уровню выносливости среднестатистической девушки.
- И теперь она ни с кем не сближается. Даже пробовать не хочет. Говорит, что глупо тратить чье-то время.
- 111 не хочет тратить чье-то время? – я скептически потрясла головой. Да, мне было очень жаль эту девушку. Я очень хорошо понимала, каково это – жить в ожидании катастрофы, будучи уверенной, что ничего нельзя исправить. Я искренне сочувствовала Эрику, который осознавал, как мало времени осталось сестре. Я соболезновала её родителям. Но заподозрить в 111 какие-то проблески альтруизма моё воображение не позволяло.
- Она считает, что это несправедливо. У привязавшегося к ней парня может на всю оставшуюся жизнь пропасть желание быть с кем-то. Таким образом, какая-то девушка упустит свой шанс остаться в живых.
- Это тебе 111 сказала сама лично? – от недоверия мои брови ползли всё выше, скрываясь под отросшей челкой.
- Не совсем, - Эрик пнул носком ботинка мелкий камешек, и тот врезался в ствол невысокого деревца у обочины. – Случайно услышал её разговор с мамой. Та просила её не терять надежды, но 111 в довольно категоричной форме потребовала навсегда оставить её в покое с подобными разговорами.
Какое-то время мы шли молча. Ветер нагнал с севера тонкие белесые тучи, и принялся накрапывать мелкий осенний дождик. Я накинула на голову капюшон, потому что мытьё волос в планы на сегодняшнюю ночь не входило. На сон мне и так оставалось не больше трех часов.
- Честно говоря, думаю, есть ещё одна причина. Она хочет, чтобы её запомнили красивой и независимой, а не достойной жалости.
- В голове не укладывается.
- Мне тоже как-то не верится до сих пор. Когда смотришь на своих близких, думаешь, что с ними точно никогда не случится беда. Думаешь, что они вечные, - Эрик мягко улыбнулся мне, и на его щеках появились аккуратные маленькие ямочки.
- Что мы будем делать с нашим найдёнышем? – я встряхнула головой и перевела тему. Меньше всего мне хотелось сейчас погружаться в желе бесконечных размышлений о жизни без Ро. Пробежка по ночному лесу от полицейских, подъём на скалу (пусть мне и пришлось подтянуться всего на пару метров), шокирующая правда о приютах отвлекли меня, помогли на несколько часов забыть о том, как скоро сестре исполнится двадцать пять.
- Ты – ничего. Не хочу, чтобы ты имела к этому какое-либо отношение. Забудь. Я сам что-нибудь придумаю, - Эрик решительно нахмурился и быстрее зашагал в сторону дома. Я уже могла различить фигуру кого-то из родных в окне нашей кухни. Должно быть, мама снова вырвалась с работы только глубоко за полночь.
- Так не пойдёт. Это наша общая проблема, и решать её мы будем вместе, - покачала головой я, тщательно сражаясь с трусливым желанием согласиться с заманчивым предложением и навсегда забыть глаза перепуганного парнишки.
- Чем ты сможешь помочь? Без меня ты даже не заберешься на эту скалу, а ходить вдвоем – только внимание привлекать.
- Ты не прав. Когда парень блуждает среди ночи по лесу в гордом одиночестве, это вызывает ряд вопросов. Не маньяк ли он? Не беглый ли преступник? Не укрывает ли он что-то от ока закона? А вот когда этот же парень прижимает к тонкой березке юную девушку, всё логично. Своей соты у обоих быть ещё не может по определению, а при родителях, бабушках, дедушках, братьях и сестрах особо не уединишься. Такая прогулка правдоподобна и способствует выполнению общественного долга. Я буду ходить с тобой, и точка.
- Да ты великий стратег, - ухмыльнулся Эрик.
- Завтра после работы давай постараемся раздобыть дома какую-то провизию, и навестим Боча.
Когда, прощаясь возле двери, Эрик приблизил своё лицо к моему и оставил на губах короткий мягкий поцелуй, мне не захотелось отстраниться.
Последние несколько дней мне казалось, что Вера заболевает. Она бледнела, мало спала, теряла аппетит и, как следствие, вес. Поговорить с ней мне не удавалось, потому что на работу подруга сбегала, едва приняв душ, а возвращалась, судя по всему, задолго после окончания моей смены. То утро не стало исключением. Коротко поздоровавшись со мной, Вера проскользнула в ванную комнату и заперла дверь изнутри. Я услышала шум воды, и принялась раскладывать на трюмо её косметику. Кисти, пудра, тушь, многочисленные баночки с кремами.
После водных процедур Вера вышла в пушистом махровом халате и устало улыбнулась мне, будто только что вернулась с работы, а не провела ночь в уютной постели. Она опустилась на пуфик, убрала с лица волосы и чуть натянула пальцами кожу на щеках, недовольно разглядывая своё отражение.
- У тебя всё хорошо? – осторожно поинтересовалась я, заправляя кровать.
- Можно и так сказать.
- Не обижайся, но последнее время ты плохо выглядишь. Ну, точнее, хуже, чем обычно.
Вера распластала руки по трюмо и опустила голову на край лакированной панели. Я сомневалась, что её так сильно расстроило моё замечание. Подруга о чём-то думала, но держала свои мысли в тайне и делиться, очевидно, не собиралась.
- Может, отпуск возьму на неделю. Устала, наверно, - монотонным голосом пробормотала она, даже не думая подниматься.
- Принести тебе кофе?
- Нет, спасибо. Я уже скоро пойду. Расскажи мне лучше, как там Эрик, - Вера вскинула голову и принялась накладывать на щеки и нос один из своих кремов подушечками пальцев.
- Вчера он поцеловал меня.
- Моя девочка стала совсем взрослой, - изобразив на лице умиленную улыбку, она поймала мой взгляд в отражении зеркала.
- А ещё мы кое-кого встретили вчера.
- Кого же?
- Что ты знаешь о питомниках? – я ответила вопросом на вопрос.
- Моя мама – учредитель благотворительного фонда помощи таким детям. Я знаю о питомниках всё.
- Всё?
- Что тебя интересует?
- Какое будущее у этих детей?
- Такое же, как у всех остальных служащих. С той только разницей, что жить они продолжают на территории приюта, пока не вступят в брак. Поэтому парни заинтересованы в поиске второй половины ничуть не меньше девушек. Для них это - гарантия получения соты.
- На вас работают выходцы из питомников?
- Не знаю точно. По-моему, нет. Если тебе интересно, я уточню у мамы.
- Нет, Вера! Только в этот раз не надо ничего ни у кого уточнять! – я испуганно расширила глаза.
- Ладно, ладно. Спокойно, - Вера вскинула руки с кисточкой и пудрой. - Так о чём ты пытаешься меня спросить?
- Как я уже успела проболтаться, мы кое-кого встретили. Мальчика из питомника. И он рассказал нам факт, в который мне очень не хочется верить.
Вера повернулась ко мне и скрестила руки на груди, постукивая пальцами по плечам. Она была человеком быстрым, решительным и, за редким исключением, прямолинейным. Того же ждала и от окружающих, а сейчас, вероятно, прокручивала в голове все мыслимые и немыслимые способы ускорить моё признание.
- Этот мальчик утверждает, что все приютские дети – потенциальные доноры. Их тела используют как фабрику органов для жителей, которым требуется пересадка.
- Что за глупость. Мама бы точно была в курсе. Она бы никогда не стала финансировать подобное.
- А если это строго конфиденциально? Дети не покидают территорию приюта. Откуда мы знаем, что там происходит?
- Трина, да быть такого не может! Мы живём в цивилизованном обществе! Здесь не убивают детей.
- Но убивают бездетных девушек.
- Не верю, - подруга помотала головой и вновь отвернулась к зеркалу. – Мальчик просто соврал вам, чтобы вызвать жалость. Или шутки ради. А может он вообще не из питомника.
- Почему тогда полицейские бегали по лесу с рациями и фонариками?
- Может быть, он малолетний преступник. Это вам в голову не пришло? Может быть, он убил кого-то. Или ограбил.
- Его руки заклеены пластырем. Это значит, что у него брали кровь из вены.
- Может быть, и брали. Ты не допускаешь вариант, что у него какая-то болезнь?
Я замолчала. Почему-то в тёмном лесу, в крошечной пещере, прислушиваясь к далекому шипению рации, прячась за кустами и деревьями, я даже на секунду не могла усомниться в правдивости слов беглеца. Теперь же, сидя в светлой спальне, убаюканная спокойным уверенным голосом Веры, я чувствовала, как тает моя уверенность.
- Где сейчас этот мальчик?
– Мы с Эриком его спрятали.
- Трина, попросите его уйти. Ты не знаешь, что это за человек. Не знаешь, откуда он. Не знаешь, что он натворил. Ты понимаешь, что сокрытие преступников карается не сокращением состава купонов, а лишением свободы?
- Он же просто ребенок.
- Сколько ему?
- Около двенадцати. Если судить по внешнему виду.
- Около двенадцати,- Вера передразнила меня и цокнула языком. - Это уже подросток, а не ребенок.
- Тебе двадцать два, а твои родители все еще считают тебя ребенком. Равно как мои родители меня и Ро.
- Не сравнивай. Для родителей мы навсегда остаёмся детьми. И в двадцать, и в пятьдесят.
- Как я могу прогнать его?
- Где вы его спрятали? Не дома, надеюсь?
- Нет. Он в пещере в скале. А скала в лесу минутах в тридцати ходьбы от дома.
- Вот и замечательно. Просто не приходите туда, и всё. Он же не знает, где вы живёте. Правильно?
- А как же «мы в ответе за тех, кого приручили»? – процитировала я одну из любимых вериных книг.
- Никого вы пока не приручали. Отвели мальчишку в безопасное место. Этого более чем достаточно.
- Но он будет ждать нас сегодня.
- Слушай, - Вера встала с пуфика и взяла меня за плечи, как часто делал папа, чтобы после поцеловать в лоб. Её зрачки расширились, и глаза теперь казались неестественно огромными на осунувшемся бледном лице. – Это опасно. Это карается законом. Это не твой родственник или близкий человек. Просто сделай вид, что ничего не произошло, хорошо?
- Хорошо, - я решила не спорить и ободряюще улыбнулась. – Не переживай за меня. Всё будет нормально.
Вера выпустила меня из рук и вернулась к зеркалу. Она успела накрасить только левый глаз, и теперь заканчивала наведение утреннего марафета. Её длинные тонкие руки тропическими птицами мельтешили у лица, нанося косметику привычными отточенными движениями. Тональный крем вернул коже здоровый цвет и скрыл припухлость век. Подруга всё ещё выглядела измученно, но это даже придавало её внешности некой утонченности.
На часах не было и семи, когда работающая с девяти утра Вера выбежала из комнаты, покидав во вместительную сумку какие-то документы, планшет и книгу с прикроватной тумбочки. Когда дверь за ней закрылась, я приступила к уборке. Отнесла в прачечную одежду из корзины для грязного белья и оставила в стиральной машине. Вытерла пыль, уделив особое внимание фильтрам кондиционера. Вымыла полы и протерла влажной тряпкой все светильники, что были в спальне. Мне пришло в голову почистить изнутри полки и ящики гардеробной, комода, тумбочек. Так как Вера была чем-то очень занята, времени на выдумку не связанных с уборкой заданий у неё не оставалось, а я хотела чем-то себя занять, чтобы не сидеть, сложа руки.
С гардеробной я справилась за час, но комод привлек моё внимание и заставил задержаться у одного из ящиков. На старых блокнотах, в которых Вера обычно делала наброски макетов обложек, я обнаружила стопку исписанных её мелким почерком бумаг. По центру верхнего листа было выведено слово «паспорт», обведено жирным, подчеркнуто парой полосок. В разные стороны разбегались стрелки с плохо разбираемыми пометками. «Отменен в 2030 году». «Визовый режим?» «Удостоверяет личность при пересечении границ». «Все используют жетоны?» «Не указана каста». Следом лежала распечатанная конвенция, в которой Вера цветными маркерами выделила отдельно взятые пункты, над которыми вывела с нажимом «право на уважение частной и судебной жизни», «свобода передвижения», «запрещение дискриминации». Далее шли выдержки из старых учебников истории и географии по основным источникам доходов разных стран. На отдельной странице в самой шапке подруга написала: «Почему запрещены иностранные книги и фильмы, если все государства подчиняются Положению о цензуре Конвенции?» Но ответов на поставленный вопрос я не нашла. Белое поле заполняли бессмысленные рисунки.
С Эриком мы встретились на развилке и спешно направились в сторону дома по раскисшей от дождя тропе. Под ногами хлюпала грязь, расползаясь по затертой коже наших ботинок и оставляя брызги на серой ткани комбинезонов. Я не собиралась отправлять друга к Бочу в одиночестве, вопреки тем словам, что я сказала на прощание Вере. Мне хотелось внимательнее присмотреться к новому знакомому и применить весь мой жизненный опыт, чтобы выявить малейший намёк на ложь.
Эрик настоял на том, чтобы за провизией мы отправились к нему. Во всяком случае, в этот день. Я предложила подождать его на улице, но парень лишь недоуменно сморщился, и, схватив меня за руку, потащил за собой в подъезд. Я слабо сопротивлялась не то от неожиданности, не то от смущения. Но, миновав дверь в соту, выдохнула с облегчением. Родителей Эрика дома ещё не было, 111, как оказалось, успела лечь спать, и только бабушка на кухне перебирала крупу, гостеприимно улыбнувшись мне.
- Здравствуй, 613, - она указала на табуретку у стола. – Присаживайся. Сейчас я поставлю чай.
- Добрый вечер, - я улыбнулась в ответ и примостилась в углу кухни. – Не хочу вас отвлекать. Мы всего на минуту.
- Ба, если не возражаешь, я сегодня заберу ужин с собой. Мы с 613 хотим прогуляться, пока погода позволяет, а живот сводит от голода, - Эрик извлёк из шкафчика горбушку ржаного хлеба, половину луковицы и пару сваренных в мундире картофелин. Завернул продукты в холщовое полотенце и опустил в большой карман.
- Возьми ещё пару яблочек, - бабушка Эрика достала со дна ведра, стоящего на полу, спелые жёлтые плоды и протянула внуку.
- Спасибо, - он широко улыбнулся ей и поцеловал в морщинистую щёку. – 613, подожди меня здесь, я сейчас вернусь.
Эрик вышел из кухни, очень похожей на нашу. Мебель, цвет стен, планировка – всё казалось мне щемящее знакомым. Единственное отличие состояло в том, что кровать у окна не закрывала ширма, а посуда занимала все свободные поверхности. Моя мама была рьяным сторонником порядка, и каждая чашка сразу после использования подлежала возвращению на отведенное для неё место. В семье моего друга подобного культа, очевидно, не было.
- Александра, могу я задать вам один вопрос? – тихо обратилась я к бабушке Эрика.
- Всё что угодно, детка, - она добродушно посмотрела на меня, сложив длинные пальцы в замочек на коленях.
- Вы помните, что такое паспорт? – верины записи не давали мне покоя. Точнее, я никак не могла взять в толк, почему её так взволновало это слово из прошлого. Бабушке Эрика было почти восемьдесят лет, и я предположила, что она расскажет мне что-то, чего подруга еще не знает.
- Паспорт? – Александра сдвинула угловатые седые брови к переносице. – Почему ты спрашиваешь об этом?
- Моя хозяйка, девушка, на которую я работаю, - я задумалась, подбирая слова, не зная, как объяснить, чем мне интересны эти паспорта, - ей нужна эта информация по работе. А в свободном доступе найти не получается.
- Паспорта использовались очень давно. У моих покойных бабушки с дедушкой были уже только жетоны. А паспорта…, - Александра прикусила тонкую бледную губу, вспоминая, - паспорта позволяли уехать в другую страну. До 2030 года люди путешествовали. Садились в огромные блестящие самолеты с шумными турбинами, летели через моря и земли, чтобы увидеть, к примеру, плантации или узкие улочки Италии. Ты знаешь, что такое Италия?
- Да, знаю. Это страна на Юге Европы. Там растут оливковые деревья, много пляжей и есть город на воде с мостами и каналами.
- Верно. Это тебя твоя хозяйка научила?
- Да.
- Раньше все дети знали географию. А теперь мне страшно, что будет дальше. Когда я смотрю на тебя, думаю, что моему внуку повезло. У тебя грамотная речь, ты смышленая. Многие твои ровесники не знают ничего, кроме названий деталей машин.
- Вы же знаете, почему так, - похвала будто чьей-то нежной рукой прошлась по моей спине. Я выпрямилась, расправила плечи, а в груди разлилась тёплым молоком детская радость. – Школьная программа служащих ограничена. На книги, походы в кино или театры купонов не выдают. Компьютеры служащим тоже не полагаются. Как детям развиваться и самосовершенствоваться, если не доступны даже произведения искусства?
- Да, конечно, ты права. Но мне все равно больно видеть, во что превращаются люди. У них нет ничего, кроме изнурительной работы, крохотной комнатушки, домашних хлопот. Ни интересов, ни своего мнения.
- Но у вашего внука есть своё мнение. Есть воспитание. Есть моральные качества, которые мне очень нравятся. С ним интересно разговаривать.
- Спасибо. Мне приятно это слышать.
- Как вы думаете, могут ли существовать паспорта сейчас и для чего?
- Могут, пожалуй. Мы живём в вакууме, детка. Мы не знаем, что происходит даже в соседнем городе. Что уж говорить о других странах. Может быть, где-то люди живут как в старые добрые времена?
- Бабушка, могу я прервать вашу беседу и украсть у тебя 613? – улыбающийся Эрик облокотился о дверной косяк и умиленно смотрел на нас.
- Конечно, милый, - Александра улыбнулась мне, и её светло-серые глаза превратились в узкие добрые щелочки.
Пока мы с Эриком несли Бочу скромный ужин сквозь мокрый остывший лес, я думала о городе, в который собирался Вик Файт. Думала о странах, которые будут лежать крошечными квадратами полей под крылом его самолёта. Думала о загадочном паспорте, который он достанет из своего сейфа и покажет кому-то в терминале аэропорта. Думала о том, что границы моего мира покрываются трещинами сомнений и догадок.