Дама крести

Лауреаты Фонда Всм
АЛЕКСАНДРА БРУЙ - http://www.proza.ru/avtor/sashabrik - ВТОРОЕ МЕСТО В 74-М КОНКУРСЕ ДЛЯ НОВЫХ АВТОРОВ МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ

I

- Ходи с козырей! У тебя валет бубновый, я видела! – ухмыляется Анька.
- А ты в мои карты  смотри поменьше – отвечаю.
- Так ты не свети – не буду – слышу ответ.
- Вы не ругайтесь, девочки, играйте помирнее – это вмешивается Анькина бабушка, добрая совсем немолодая, но не по годам энергичная женщина. Сколько ей лет, я не знаю, может тысяча или две, но печет она отменные пироги с яйцом и луком: душистые, золотистые, тающие. Берешь один в руки  и ладонями ощущаешь теплую, мучную пыльцу – волшебные пироги!
   Жарким летним днем мы втроем сидим в просторной бабушкиной квартире, за коричневым лакированным столом, по-хозяйски прикрытым льняной скатертью. Как и каждый день этого лета, после обеда мы «режемся» в карты, не переставая жевать и спорить. Анька таскает пироги из деревянной узорчатой миски, крошит начинкой на стол, вытирает ладони о штанину:

- Если я выиграю, - обращается она ко мне - то набью тебе три щелбана!
- Ты сначала выиграй, размечталась! Вот если я… - но бабушка не дает закончить:
- Вот я со своей подругой Клавой никогда не спорила. Не то что вы теперь!
- Да ладно, Ба, такого не бывает – заводится Анька – небось дрались больше нашего!
- Нет – уверенно заявляет Ба и «отбивает» десятку «дамой крести».

   Анькина бабушка Тоня всегда чему-то учит и рассказывает какие-то небылицы. Анька, на правах внучки, крикливо и с интересом спорит, я же больше отмалчиваюсь.
Все лето мы «на бабушкиной шее» - так говорит мама, Анька на правах внучки, я - по протекции подруги.  Днем и ночью пекутся пышки и блины, слетают крышки с очередной банки с вареньем из слив, малины, смородины. Наливаешь в плоскую тарелочку, зачерпываешь блинной трубочкой – и в рот. Жирные капли летят на скатерть, бурым горохом рассыпаются по ней. Хорошо у бабушки, только бы причитала поменьше.

   В углу комнаты образки, иконы, расписные яйца с Пасхи, вышитая скатерка. Рядышком вдоль стены портреты детей, внуков, сестер. Выжженная светом и временем древняя карточка Тониной мамы, поверить, что та жила когда-то – невозможно. Не верится, что у бабушки Тони были родители и даже муж. В саду за домом еще лежат толстые веревки со дня похорон Анькиного деда. Ими как-то хитро обвязывали гроб, чтобы легче было поднимать, не знаю как – неприятно и страшно думать, мистика это, загробное, жуткое. Но вот, что он был, муж Тони, все равно не верится. В Анькиного деда верится, а в мужа Тони – нет.
   
   Бабушка вроде всегда была такой: в коричневой кофте и коричневых же колготках, в тонком белоснежном платке поверх крепких седых волос, сухая, низенькая, спешит, причитает. У нее кролики, миллион штук кур, огород длинной до горизонта и корова – бабушка успевает везде. Как – мы не знаем, да и не интересно знать.

   У нас с Анькой вечное резиновое детство и, кажется, через сто лет, когда мы, наконец, окончим школу, все так же будут бабушкины пирожки отливать золотом в вазе, варенье будет щедро капать на скатерть, а бабушка будет причитать. И наша с Анькой дружба будет только крепнуть, как лед на речке зимой.

II

   Давно потерялись концы, заросла паутиной, вспучилась и пооблетала шелухой краска нашей с Анькой дружбы. И десяти лет не прошло, а, кажется, тысяча жизней прожито и миллион дорог пройдено. Как там Тоня с Аней, здоровы ли? Едят ли варенье? Вспоминают обо мне?
Собираюсь как-нибудь съездить, обещаюсь, рисую крестик на большом пальце.
Как-то минуло еще десять лет, приезжаю в родные пенаты, а  мама прямо с порога с волнением:

- Тоня «плохая» совсем, надо бы тебе сходить, Лиза, проведать.

   Час спустя идем с мамой знакомой просекой прямо в мое детство.
   Маленькая квартира, очень маленькая, коричневый лакированный стол под скатертью. На столе чайник с водой, лекарства, целая прорва тюбиков и коробочек. В углу у зашторенного окна маленькая, сухая, выцветшая бабушка Тоня. Кожа на руках, лице и шее болтается, как костюм с чужого плеча, варикозные вены ушли, потерялись в складках бескровного тела. Бабушка смотрит устало, измученно, восковыми глазами. Второй день никакой еды:

- Не глотается - шепчет тихо.

Здесь же в постели, справа от бабушки, стакан с водой, компотом и ведро, на случай непринятия желудком питья.
Минут семь не могу говорить. Моя любимая бабушка Тоня, мое детство, куда ты уходишь? Ты же неугомонная вьюга, вихрь, ты сильнее нас всех!
Бабушка делает глоток воды, лежа, слегка проливает на сорочку. Мама рассказывает глупые выдуманные новости, по-дурацки притворно улыбается. Наконец и я соображаю, сажусь рядом, отшучиваюсь.

- Все хорошо, Ба, я пришла, видишь – говорю той негромко.
Она дрожит от, почти детского благоговения перед Чудом, передо мной, ведь я пришла, не забыла ее. То последнее из сил, что у нее были, отнимает пятиминутный приступ тошноты. Бабушка Тоня, почти не отрывая спины от подушек, рвется коричневой компотной водой в любезно подставленное ведерко. Тоня прерывается, глотая воздух, шепчет мне:
- Лизонька, я… - опять рвота – рада… - рвота  - …ты пришла… спасибо, милая… Лизонька…

Мама поддерживает спину бабушки:
- Если хочешь – выйди – одними губами говорит мама, но я сижу, как вкопанная, не могу ни смотреть на это, ни встать, чтобы выйти.

   Откуда столько мужества в тебе, бабушка Тоня? Зачем тебе такая мука? Но ты всегда была сильной, все могла, все умела, на всех тебя хватало. Теперь вот.
Тоню перестает тошнить, без сил она плюхается на подушки, мама на цыпочках уносит ведро.
   Мы снова молчим.  Не хватает слов снова нести веселую ересь.
Дверь в квартиру с шумом распахивается, сразу много голосов наполняет комнату.
Моя Анька, шумная и неуклюжая толстуха, вместе с двумя детьми, мужем, собакой и велосипедами вваливаются в пространство, в маленькую Тонину келью, выдавливают хаосом тишину.

- Сто лет! Сто зим! – орет Анька чужим теткиным голосом – Дети, не беситесь! Играйте!
Потом ставит стул у кровати с трудом дышащей бабушки:

- Я себе купила хороший лак для ногтей! – выпаливает Анька радостную новость, очевидно обращаясь ко мне – Это очень практично, понимаешь?
Перевожу взгляд на бабушку, ее отрешенные смиренные глаза покойно смотрят перед собой. Видно, она привыкла к этому шуму.
   Мне хочется спасти Тоню, забрать ее к себе, печь ей пирожки, кормить вареньем, слушать ее причитания, играть с ней в карты, развести кроликов.
Но Тоня устала. А я пришла слишком поздно.

12.06.2016