ЛЮБОВЬ НА ОБОДЕ КОЛЕСА
Она понравилась мне не с первого взгляда. В этой офисной конторе было много девчат – симпатичных, и даже красивых – которые, как козочки стуча копытцами на высоких каблучках, расходились по кабинетам от своих представительных иномарок. Эти девчата наряжались богато, а их машины сверкали от гордости за своих величественных хозяек.
Она же одевалась простенько: пусть и не совсем уж как бедная золушка, но всё же до великосветского бала явно не дотягивая. И её лада-десятка по утрам пугливо занимала своё сиротское место подальше от серебристых красавиц с большими раскосыми фарами. Зато яркая зелень этой недорогой машины очень шла к изумруду её наивных глаз; она, уходя в кабинет, что-то тихонько шептала своей ладушке: может быть – не скучай.
А когда она уезжала домой, то в салоне звучала добрая мелодия. Я однажды сел к ней в машину по приглашению – тебя подвезти? – если можно, пожалуйста – и услышал из недорогой магнитолы какую-то нежную симфонию. Или может, то был вечерний ноктюрн сверчков и кузнечиков, которые то и дело шмыгали из-под колёс нашей ладушки.
Нашей;.. я сейчас улыбаюсь, вспоминая тот майский день, и георгиевскую ленточку победы, бившуюся на ветру как флаг дружеской встречи. Зелёная машина походила на норовистую, но укрощённую лошадку - и хозяйка, ни капельки не боясь жёсткого асфальта, втапливала педаль газа, словно бы несясь по вольной степи. Она что-то рассказывала мне про жизнь, про чужие события – а я, не разбирая слов, слышал только её приятственный голос с лёгкой материнской хрипотцой. И маялся взглядом в тёмных коротких кудрях – как муха, мёртво но сладко увязающая в липкой паутине.
С тех пор она частенько подвозила меня на машине, и я, влюблённый, посвящал им обеим стихи и рассказы – мне каждое утро хотелось погладить колёса с мотором, что привезли её снова ко мне.
Прошло полгода. И вдруг я увидел на её зелёной ладушке, на заднем стекле, чёрное объявление – продаю – с номером телефона. Оно было печальным: словно на аукционе деловых равнодушных людей продавался лучший друг, не раз выручавший свою милую хозяйку.
Может быть, у неё неприятности? может, не хватает ей денег и приходится жертвовать своей любимой машиной?
Но нет: оказалось, что денежек стало много – и даже лишние появились. Она просто решила сменять верную и надёжную ладу на более блёсткую машинку, чтобы соответствовать нашей богатеющей строительной конторе и административным обитателям. Её прежде щедрую душу впервые посетила зависть к чужим серебристым иномаркам-иноходцам, вальяжно стоящим в своей офисной конюшне. И после продажи зелёной ладушки она прикатила на работу в серебристом шевроле. Именно прикатила – словно бы это была не обыкновенная машина, а золочёная карета с лакеями на запятках.
Вокруг, конечно же, сразу собрался любопытный конторский народец, выпытывая – где? почём? как на ходу? – И она отвечала всем, сияя от удовольствия за свою новую железную подружку, за её яркую красоту. Хозяйка была счастлива этому прекрасному обретению; а я радовался за неё, хотя на душе и поскрёбывали кошки – та милая девчонка на зелёной ладе уже прикипела к моему влюблённому сердцу, всего лишь пару раз махнув пред глазами подолом красной короткой юбчонки. А эта офисная дама в тёмном костюме, казалось, отдаляется от меня, как представительный лимузин от простенького велосипеда.
Я всё ещё садился в её шевролюшку: - Тебя подвезти? – Если можно, пожалуйста. – Но милый голос уже звучал строже – не надо так хлопать дверью, не опирайся на ручку, отряхни брюки перед тем как сесть. – И я сжимался в комок на переднем сиденье, боясь повернуться неловко и повредить мерно тикающий серебристый организм.
Вот не знаю: люди ли меняются в угоду вещам – или уже изменившись, выбирают вещи себе в угоду. У кого сильнее и влиятельнее характер – у коренастого широкоплечего джипа или у его толстенького хозяина? Потому что каждый из нас очень здорово подходит своим личным автомобилям – и по комплекции, и по нраву.
Моя ненаглядная стала изменчивой под стать своей новой машине. Её прежде норовистая походка – по-девичьи брыкливая, даже чуточку вздорная – вдруг обрела женственную степенность, словно бы хозяйка шла не по нашему кочковатому асфальту, а гордо парила по модельному подиуму. Голос её зазвучал с кокетливой томностью шевролюшки, взамен лёгкой хрипотцы вазовского клаксона. Она ещё и похудела – как видно, для того, чтобы не напрягать лишним грузом свою нежную машинку. И больше не втапливала педальку газа, боясь поцарапаться или упасть – боясь за своё обретаемое достоинство.
Может быть, она стала красивее, женственней – но я-то её полюбил не такой. Мне всё тяжелее давались стихи во славу моей ненаглядной - словно бы вдохновение любяще повисло на той георгиевской ленточке и было продано вместе с ней.
С того времени – светлого, с благими надеждами – прошло ещё два года. И сейчас я вижу на нашей автостоянке чёрное чудовище – длинную, змееподобную мазду. Её лупатые фары пугающе горят каким-то туманным потусторонним светом, словно бы затягивая прохожих в орбиту сверхъестественной силы. Моя прежняя милая вылетает из неё будто ведьма: волосы крашеные, длинные, как чехол на машину – голос визгливый, матерный, словно у разъярённой горгоны – и в салоне грубо гремит надоевшей попсой злой сабвуфер. Хозяйка этой чёрной машины получила высокую должность, и очень старается соответствовать административному креслу.
Я до сих пор вспоминаю, как на зелёной крепенькой ладе, на капоте её, плыл вперёд белый парусник – а теперь во лбу мрачной мазды пырскает какая-то инопланетная окаянная звезда. И за рулём той давней машины сидела милая прекрасная девушка: я и люблю её, какой она была тогда – своей ненаглядной. Уверен, что всё это наносное спадёт с неё как заморская косметика – и под этой закостенелой формой, под чёрной штукатуркой уродливого тюнинга, снова объявится моя любимая ладушка - лада.