«Я кругом и навечно виноват перед теми,
С кем сегодня встречаться я почел бы за честь.
Но хотя мы живыми до конца долетели,
Жжет нас память и мучает совесть, у кого она есть»
(В.С. Высоцкий)
Недавно мне приснился сон. Или, может быть, все это я сейчас вообразил. Бывает же такое, вообразил, а подумал, что тебе все это уже снилось когда-то.
Ослепительная вспышка, такие вспышки бывают при ядерном взрыве, падаю на землю, как учили в армии, ногами к вспышке и обхватываю голову руками. Секунда, две, три...Взрыва нет, вместо этого – падает снег...
Испытывали вы когда-нибудь угрызения совести? Никогда?! Но разве такое возможно? Каждый человек совершал в своей жизни поступки, за которые должно быть стыдно.
Не вы ли в раннем детстве размазывали слёзы по лицу, и повторяли, как заклинание «я больше не буду».
А в юности вам не было стыдно, когда кто-то издевался над слабым, а вы молча стояли в стороне или прошли мимо? Да и сами могли незаслуженно обидеть хорошего человека, а потом успокаивали себя тем, что впереди целая жизнь и всё ещё можно исправить.
И не задумывались, что исправить ничего нельзя, просто потому, что того, кого вы обидели, уже давно нет в живых, а вы снова не успели попросить прощения?
Чем ближе старость, тем чаще приходят мысли, что рано или поздно за всё придется ответить и память возвращает к тем событиям, о которых сейчас мне стыдно вспоминать.
В этот год во всех школах ввели новый предмет. Директор представил нам нового учителя: «Юрий Генрихович – кадровый военный, полковник в отставке. Он будет учить вас гражданской обороне».
Сказать, что наш новый учитель выглядел не совсем обычно – это верх толерантности. Людей более нелепого вида я не встречал. Казалось, в нём не было ничего, над чем нельзя было посмеяться таким юным оболтусам, как мы – долговязый и тощий, с сильной хромотой, при этом, он не пользовался палкой и ходил с чересчур прямой спиной, а ноги не сгибал при ходьбе, отчего был похож на циркуль. Он говорил с прибалтийским акцентом, а развороченные безобразным шрамом губы делали речь невнятной и появлялось ощущение, что он гримасничает. В дополнение к этому, один глаз отличался по цвету от другого и был явно искусственным.
С первых дней он получил прозвище «циркуль». Теперь у нас было новое развлечение и каждый урок гражданской обороны превращался в бесплатный цирк шапито. Всё, о чем бы он не рассказывал, вызывало у нас смех. Редкий урок заканчивался без того, чтобы он не выбегал из класса. Сначала мы думали, что «циркуль» жаловался директору, но быстро сообразили, что выходит он только для того, чтобы успокоиться.
В тот день на уроке русской литературы мы писали сочинение на тему «Нужна ли человеку совесть». Накануне я купил книжку стихов Евгения Евтушенко «Братская ГЭС» , вот, и решил написать о своем любимом поэте. А эпиграфом к сочинению выбрал две строчки из его стихотворения «Муки совести»:
Верю в тихое: «Что вы творите?»
Верю в горькое: «Что мы творим?»
Полуторачасовое корпение над сочинением требовало немедленной разрядки и она пришла в виде урока по гражданской обороне. Думаю, не все заметили, что наш учитель выглядел и вел себя не так, как обычно. На нем были галифе и тщательно отутюженный полковничий китель, на котором сиротливо красовалась одна единственная наградная планка. Начищенные до зеркального блеска хромовые сапоги сильнее подчеркивали хромоту и он ещё больше стал похож на циркуль. «Ишь ты, как вырядился», - сказала соседка по парте. «Так ведь завтра – 23 февраля!» - ответил я.
Расслабление после литературы вылилось в такое веселье, что его голоса почти не было слышно, а он, казалось, впервые не обращал внимания на этот шум и даже чему-то улыбался, обозначая указкой на плакате зоны поражения от эпицентра ядерного взрыва.
Кто сказал эту дикую фразу о наградах, я уже не помню, но в классе воцарилась гробовая тишина. Все, вдруг, поняли, что произошло что-то ужасное. Ехидно брошенное «лапсердак купил, мог бы купить и награды на барахолке», повисло в воздухе, как огненный шар ядерной вспышки, сам «взрыв» прогремел, когда дверь с силой захлопнулась за нашим учителем. Мы продолжали сидеть молча, надеясь, что Юрий Генрихович успокоится и вернется. Вместо него в класс вошел директор. Проходя мимо доски, он прочитал тему нашего сегодняшнего сочинения, потом достал пачку «Примы» и закурил. В классе! До этого мы никогда не видели, чтобы Иван Иванович курил даже в школьном дворе. Он курил, держа сигарету в дрожащей руке, и смотрел на нас, переводя взгляд с одного на другого. Потом снова повернулся к доске и прочитал вслух: «Нужна ли человеку совесть.» Хорошая тема, особенно для таких подонков, как вы», – сказал он.
Я запомнил всё, слово в слово, даже сейчас слышу голос директора школы, хоть и прошло много лет.
«Вы сейчас обидели замечательного и очень достойного человека. Да еще в канун праздника! Разве вы забыли, что Юрий Генрихович – кадровый военный и завтра его праздник?
Он был всего на два года старше вас, когда в Гражданку командовал взводом. Шрам на лице он получил на Перекопе в штыковой атаке, тогда же получил и свою первую награду – орден Боевого Красного Знамени. Второй орден у него - за Испанию, а третий – Красная Звезда - за Финскую, там он уже командовал полком. После тяжелого ранения, его прямо из госпиталя с осколками в конечностях доставили на Лубянку. Вы, наверное, слышали, что в те годы очень многих честных людей арестовывали, как «врагов народа», Юрий Генрихович был в их числе. От него выбивали признание, что он является финским и германским шпионом. На допросе ему выбили глаз, но он ни в чем не признался и никого из своих друзей не предал. Шестнадцать лет Юрий Генрихович провел в страшных колымских лагерях, но сохранил свою честь, совесть и достоинство.
Ему вернули все награды и звание, но главное – ему вернули честное имя и Юрий Генрихович был полностью реабилитирован. Вот такого человека вы сегодня обидели. Он больше не вернется в школу. Никогда. И мне горько и обидно, что ваш учитель, пройдя такие испытания, сохранил свою совесть, а вы...» - Иван Иванович махнул рукой и вышел из класса.
... ветер швыряет в лицо желтые хлопья и становится жутко при мысли, что они радиоактивны. Ветер усиливается, хлопья на глазах белеют и превращается в обычный снег.
Навстречу шагает человек в долгополой военной шинели, несмотря на сильную метель, он идет не сгибаясь, прямо ко мне, но расстояние между нами не сокращается, а наоборот, с каждым шагом оно только увеличивается. Метель мешает, как следует, разглядеть его лицо, но я узнаю его. Он уже так далеко, что вряд ли меня услышит, но я кричу изо всех сил:
«Юрий Генрихович!
Вы меня помните?!
Вы учили нас гражданской обороне!!!
Простите на-а-ас!!!»