Связного из центра по-прежнему не было. Но с длительным периодом изнурительного поста и добровольного затворничества было покончено. Спасителем оказался мой сосед дядя Миша. Впрочем, так его называли редко. Обычно, просто Божий Страх. Наблюдая за ним, я пришел к одной крамольной мысли: «Этот народ нельзя победить!» В повседневной жизни это был маленький и сморщенный, словно печеное авокадо, и такого же приблизительно цвета лица, дерганый субъект мужского рода в неизменной телогрейке и в галошах на босу ногу. Остальные предметы его гардероба изредка менялись, но это было на нем в любое время года и в любую погоду. «Дерганым» – очень нейтральное выражение. У дяди Миши дергалось и тряслось все. Руки, ноги, голова, глаза, губы и кадык. Увидев впервые, как он, трясясь, вихляясь и гримасничая, передвигается по лестнице, я с ужасом подумал, что следующий его шаг будет последним. Что он упадет и рассыплется. Если не на атомы и молекулы, то на отдельные части своего тщедушного тела. С момента той встречи минуло уже более тридцати лет. Господи, как же жестоко я тогда ошибался!
Именно Божий Страх взял меня к себе «в дело». Делал он его на местном рынке. Помогал обеспеченным дамочкам выбрать самый качественный и дешевый товар. И имел за это небольшие денежные вознаграждения от покупательниц. И от торговцев, к которым он этих покупательниц подводил. Я же понадобился ему в качестве носильщика. Свой выбор дядя Миша объяснил мне так: «Мест все алкаш. Лоды и ворю. Ты гов буха в ме. Да и вино я пе то ма. Сам накося, сам и испра. Я по поняти жи! Но гля тихо. Бу баб ты, до кон изуве!» Что не очень понятно? Местная экзотика. Но больше ей я вас напрягать не буду, излагая его слова другими, более доступными. Я к его скороговорке без последнего слога уже привык. В переводе это означало следующее: «Местные все алкаши. Лодыри и ворюги. Ты говнюк бухаешь в меру. Да и виноват я перед тобой малость. Сам накосячил, сам и исправлю. Я по понятиям живу! Но гляди Тихоня. Будешь «бабло» тырить, до конца изувечу!» Еще что-то не понятно? Поясняю.
Тихоня – это я. Под таким прозвищем я известен жителям нашего дома. И насчет «изувечу», это не шутка. И не пустая угроза. «Накосячил» - лишил меня моего левого глаза. Выколол его пальцем. За то, что я не дал ему прикурить. Потому что после третьего стакана алкоголя Божий Страх переставал походить на испорченную марионетку. Движения его становились резкими, походка - упругой и быстрой, характер – агрессивным и вздорным. Добавляла ему водка и силы. Нет, дядя Миша был слабее Вовы Быка. Но ее вполне хватало на то, чтобы затащить на пятый этаж подмышками два мешка картошки. И на то, чтобы выколоть мне глаз, тоже хватило. В тот роковой день меня не спасли ни отменная реакция, ни спецподготовка, ни фиолетовый пояс по айкидо. Как говорят в этой ужасной стране, кто старое помянет… Впрочем, лично меня лишили глаза без воспоминаний о старине. Когда-то я испытывал к Божьему Страху лютую ненависть. Я даже хотел его отравить. И отравил бы, будь у меня под рукой яд. Хвала Иисусу, что его не было! Теперь я испытываю к нему почти благодарность. Он помог мне снова почувствовать себя человеком и резидентом.
Уже пара месяцев как я «в деле». Три раза в неделю мы идем с дядей Мишей на городской рынок. Там я надеваю на себя старый потертый кожаный фартук с латунной бляхой и такую же ветхую фуражку с треснувшим лакированным козырьком. Именно так, по словам Божьего Страха, должен выглядеть настоящий рыночный носильщик. Затем мы ходим по рынку. Впереди он: дергающий, вихляющийся, постоянно подмигивающий и косноязычий. Сзади я: вежливый, услужливый и в подозрительном фартуке. Плюс черная повязка, скрывающая мой замечательный красный глаз. Повязку посоветовал надеть он. Я послушался. К чему ведет непослушание в общении с ним, я уже знаю. У меня нет ни малейшего желания ходить с тросточкой и с двумя красными пластиглазовыми глазами. Опять же, нет никакой гарантии, что Вова Бык мне сделает второй точно такой. А не сделает его желтым или белым. Все зависит от того, какой пластиглаз у него будет в наличии. Серого, в тот роковой раз, не оказалось.
Я просто уверен, что у меня на родине от такой странной парочки все состоятельные люди бросались бы врассыпную. Здесь же богатые дамочки ведут с Божьим Страхом оживленные беседы, щедро просаливая свою речь бранными словами. И послушно идут с ним к нужному нам торговцу. Многие из них бросают заинтересованные взгляды на меня, выглядевшего рядом с дядей Мишей почти молоденьким мачо. Но я спокоен и равнодушен. И добросовестно делаю свою несложную, но довольно прибыльную работу. Впрочем, львиная доля моих гонораров достаются моему «боссу». Но и я не в накладе. Голод позорно спрятался от меня в подворотне. На моем столе не переводятся овощи, фрукты, мясо и рыба. И мне наплевать на то, что дома я бы наверняка брезгливо отворачивал нос из-за их неприятного запаха и не товарного вида. Наплевать! Я снова вскарабкивался в седло жизни. Я питаюсь полноценной естественной пищей. Я пью лосьоны и настойку боярышника. Я моюсь с мылом и имею уже целых три пары носков. И упорно запасаюсь пакетиками с «ролтоном». «Последней соломинкой» всех бомжей, студентов и законсервированных резидентов разведки. Главное, все это возвращает мне силы и надежду дождаться связного из «центра». Гордись мной, Аргентина! Твой верный солдат принесет тебе еще много пользы!
Когда дверь затрещала под градом ударов, я почти сразу сообразил, что ко мне в гости пожаловал сам Вова Бык - человек не признающий дверных звонков. И многого чего другого. Как говорит про него мой новый «босс»: «У него весь ум в мышцУ ушел. А коли такая мышцА, он и ни к чему». Да и действительно, зачем ум человеку, вырывающему батареи парового отопления, крошащему пальцами кирпичи и переворачивающему легковые автомобили? Я ласточкой взлетел к потолку и сумел дойти на руках по скобам почти до входной двери. И сорвался с них всего в паре метров от нее. Сорвался очень удачно. Прямо на Паразита, нагло пожирающего сворованную у меня кильку. Окажись на его месте другой, нормальный кот, он бы наверняка остался после этого калекой. Или стал бы котом не живым. Этот только заорал. Да так дико и злобно, что даже Вова перестал испытывать на прочность мою дверь. И спросил удивленным голосом: «Ты зачем так? Типа, прикалываешься? Тихоня, открывай. Это я – Бык». Немного подергавшись подо мной, Паразит, наконец, затих. Я осторожно приподнял на руках свое тело с твердым намерением нанести ему «контрольный» удар. И ударил. Изо всей силы. К моему несчастью хитрой твари под моими ягодицами уже не было. Теперь заорал я. Не так яростно как Паразит, но тоже довольно эмоционально. «Ах, ты так!» - Вознегодовал Бык, и удары обрушились на дверь с новой силой. Буквально на моих глазах она стала принимать форму надуваемого ветром железного паруса. Шустрыми перезревшими горошинами запрыгали по полу вырванные засовы и крючки. С жестяными стонами молили о пощаде умирающие замки. Дверь упала всего в нескольких сантиметрах от меня. Испугаться этого я не успел. «Ну че, шпион, допрыгался? – С трудом, втискиваясь в дверной проем, с угрозой сказал мой неожиданный гость. – Конспиратор хренов. Отвечай, на какую разведку работаешь?» После этих его слов мне действительно стало очень страшно.
- Я не шпион, - задрав голову и с ужасом рассматривая возвышавшегося надо мной Быка, с достоинством ответил я. - Я твой сосед Тихоня.
- Нет, ты шпион. Иностранный, - не согласился со мной Вова, наклонился и легко поставил меня на ноги. – Давай, «колись».
- Вова, ты не прав, - снова не согласился я и почувствовал, как мои ноги перестали касаться пола. – Ведь мы с тобой «кореша». Ты же сам говорил…
- Ошибся. С кем не бывает, - ответил Бык, и по его гладко выбритой щеке медленно поползла большая маслянистая слеза. – Гнида ты, американская. Я тебя давно раскусил. Не наш ты, насквозь не наш.
- Почему? – Спросил я, принюхиваясь к запаху изо рта моего опасного гостя. Изо рта пахло только давно не чищеными зубами. Бык был безобразно трезв, и я понял всю степень исходившей от него угрозы. Угрозы моего разоблачения.
- Потому. Наши так не поступают, - ответил Бык и неожиданно принялся трясти меня словно молодое плодовое дерево. Будь на мне плоды маракуйи или джаботикабы, то все они тут же ссыпались к моему стволу, в смысле, к ногам.
- Как так? – Отбивая чечетку редкими зубами и прикусывая язык, спросил я.
- Вы что, все такие тупые как говорит Задорнов? – Искренне удивился Бык и добавил к тряске, удары моей спины и затылка по стене коридора. – Я сделаю тебя острым. – Пообещал он и увеличил частоту и силу обеих пыток. Я держался из последних сил. Слова признания буквально болтыхались у меня во рту. – Американец, в чем твоя правда? Чтобы обезьян и индейцев напалмом жечь?
- Я аргентинец, - собрав в рот остатки своей воли и гордости, с трудом шевеля полу откушенным языком, промямлил я. - И у меня нет напалма.
- Врешь, америкос! – Заорал Бык и проломил мной перегородку между коридором и туалетом. – Я Марадону хорошо помню! Он толстый и наркоман! Ты не он! Я всех вас в сортирах мочить буду! – Он засунул мое тело подмышку и без раздумий засунул мою голову в унитаз. И наверняка утопил бы в нем. На мое счастье унитаз бездействовал уже несколько лет, и в нем отсутствовала вода. Но это только раззадорило моего разоблачителя. Он успокоился только тогда, когда превратил унитаз в груду обломков. Превратил при помощи моей головы. Только после этого Бык поставил меня на ноги и внимательно рассмотрел мое залитое кровью лицо. – Хлюпик. – С удовлетворением в голосе констатировал он. – Хренового из тебя Рэмбо сделали. Отвечай, как сумел к Божьему Страху в доверие втереться? Почему он тебя в долю взял? – Спросил он и выдернул у меня из носа застрявший там кусок фаянса.
- Не знаю. Спроси у него, - ответил я и ощупал языком зубы. К моему удивлению многие из них все еще остались на прежнем месте.
- Я че, дурак? – Искренне возмутился Бык, но пыток не продолжил. – Мне и с двумя глазами пока неплохо живется. Это ты тупой, спичку старику пожалел…
- Да не было их у меня, понимаешь, не было! – Я позволил себе даже повысить голос. – Я же не курю…
- И я не курю. Но спички всегда с собой таскаю, - Бык похлопал ладонью по карману замызганных джинсов. – Тихоня, или кто ты там, Джон? У тебя совесть есть? Нет ее у тебя. Потому что нашего Бога не уважаете. Была бы совесть, я бы тебя не раскусил.
- При чем тут совесть? – Удивился я.
- Устал я уже от твоей тупости. Пошли на кухню, - сказал Бык, взял за грудки и вышвырнул в коридор. Затем поднял с пола и вышвырнул из коридора в кухню. Зайдя следом, он не поленился поднять меня с пола и посадить на табурет. – Пришли на кухню. – Констатировал Бык и уселся напротив меня. Гадивший на холодильник Паразит воспринял его действия протяжным радостным урчанием. – Заткнись, не до тебя. – Сказал ему Бык и тот величественно махнул ему задранным вверх обрубком хвоста. – Даже кот в тебе врага чует. На мой холодильник он не гадит. Ладно, аргентинец, или кто ты там, пусть даже папуас, если ты правильный пацан, то должен за свой «косяк» ответ держать. Согласен?
- Согласен, - не очень уверенно подтвердил я и, набравшись мужества, рискнул спросить. – За какой «косяк»?
- Был бы человек, «косяк» за ним всегда сыщется. А твой ты можешь смыть только кровью! – Внезапно заорал Бык и с силой хрястнул кулаком по столу. Большая неровная трещина пересекла пластиковую столешницу. – Сука прокудная! Как ты посмел предать нашу Родину! Либерал недоношенный! Я тебя за это в стрептоцид разотру! – Он ударил еще раз. Я услышал, а затем и увидел, что стола у меня больше нет. Паразит юлой закрутился на холодильнике, перекрашивая своим тощим задом его крышку в мерзкий зловонный коричневый цвет
- Да хоть в глюкоминат натрия! Я не предатель! Я – резидент аргентинской внешней разведки! – Еще громче заорал я. С истошным воем, Паразит спрыгнул с оскверненного им холодильника и с третьей попытки сумел проскочить через проем кухонной двери.
- В это я не умею, - пожал плечами и слегка стушевался Бык. Но быстро перешел на обычный самоуверенный, но уже не такой агрессивный тон. – Но если Путин прикажет, научусь. Ты чего, псих? Зачем кота напугал? – Я неуверенно пожал плечами. – Зря ты так. Он у меня раз полсосиски спер, а я его простил. Потому что за традиционные ценности башку любому педику оторву. Ладно, хрен с тобой. Не хочешь быть либералом – предателем, будь аргентинцем. Одним предателем больше, одним меньше. Моя Родина всех в муку перемелет. От Чингисхана и Троцкого до Обамы и Гайдара. От тайги до британских морей. Тихоня, я к тебе по делу. Ты когда магарыч ставить будешь?
- За что? – После затянувшейся паузы, наконец, вымолвил я.
- За то, что шпион и до сих пор не на «зоне». И за глаз. Ни у кого такого нет. Лучший пластиглаз на него потратил. Нет, Тихоня, ты не аргентинец. У них Марадона нищим детям помогает. Я сам видел. А ты мне законное отдать не хочешь.
- Ты не нищее дитя, - довольно тактично намекнул я и напомнил. - Мы же его обмывали. ( Я не соврал, пили тогда почти сутки количеством от пяти до пятнадцати человек.) – Ты что, забыл?
- Обмывали? – Искренне возмутился Бык. – Ты называешь это «обмывали»? Выпили по паре стопок, и гуляй Вася? Тварь неблагодарная. Я ему лучший пластиглаз, а он мне в душу харкает. Мне его с военного завода дружбаны приперли. Да ты мне за этот глаз по гроб жизни обязан. Все иностранцы жлобы и жмоты. Да будь на твоем месте наш, русский…
- Ты вставлял глаза другим иностранцам? – Изумился я.
- Может, и вставлял. Я у своих клиентов паспорта не спрашиваю. Только те не признавались, а ты раскололся…
- Ты сколько уже не пьешь? – Вспомнив тренинги по психологии, перебив опасного гостя, спросил я и добился нужного мне результата.
- Долго, брат, - ответил Бык и из его железобетонного тела вырвался вдох способный разбить любое каменное сердце. Две слезы поползли к подбородку. Трещала, обугливалась и сворачивалась в спираль, попавшаяся им по пути кожа. – Уже пятый день. Понимаешь?
- Понимаю. Наверное, твой личный рекорд?
- Сам ты рекорд! – Возмутился Бык. – Рекорд у меня был, когда я в молодости от «мусоров» на «Восходе» сматывался. «Бухой» сильно был. И врезался в бетонный забор. Каска на лоскуты, а мне хоть бы хны. Только семь дней в реанимации. На восьмой очнулся и пополз к телефону. Хреново мы тогда, шпион, жили. Мобил не было, и «джинсой» фарцовщики торговали…
- Зачем пополз? – Искренне удивился я. – Надо было до конца лечиться…
- Ты че, дурак? – Удивился Бык. – Чтобы пацанам позвонить насчет «бухла». Чтобы они его в палату «притаранили». Выздоровел я уже. Только ноги не слушались, и в башке звенело как на колокольне…
- Дополз…
- Хрен там. Главврач, скотина, уже у тумбочки с телефоном меня перехватил и санитарок на меня натравил. И откуда он там только взялся. Ну, те на меня всей оравой и под капельницу опять утащили. Только под вечер девятого дня выпил. Всем рекордам рекорд. Усек?
- Как?
- Вверх каком! Кастеляншу, мымру очкастую, пришлось соблазнить. Никогда налево не ходил, а тут пришлось. Или я тогда еще не женатым был? Забыл блин. Ты не помнишь? – Я покачал головой. – Хрен от тебя правды добьешься. Ладно, ближе к телу. Бухать будем? Если за глаз не хочешь, то давай за должность новую проставляйся. Это святое.
- Ну, если святое…- С сомнением сказал я, и с тоской на сердце вытащил из шкафа початую упаковку настойки боярышника.
Сердце меня не обмануло. «Проставляться» пришлось три дня. За это время Бык успел полностью опустошить все мои запасы спиртного, все запасы продовольствия и все скромные денежные резервы. Обманываю, оставался еще ящик «Ролтона», но его я решил не выдавать даже под новыми пытками. Всего три дня. И это, по словам Быка, было только разминкой. От продолжения этой вакханалии, а может и от смерти, меня спас приход дяди Миши. Он зашел на кухню, зажимая нос двумя пальцами. Но голос его я услышал еще до этого. «Тихоня, ты совсем охренел! – Заорал он еще из коридора. – Ты чего так туалет засрал!» Туалет засрал не я, но оправдываться мне не пришлось. «Бык! И ты тут! Тогда все понятно! Ты, какого рожна моего несунка спаиваешь!» «Больно надо. – Насупился Бык. – Он сам пьет. И никакой он не несунок. Он шпион. Говорит что аргентинский. Брешет. Я знаю, он – америкос…».
« Да по мне хоть чукча, хоть китаец! А я тогда кто? «Смотрящий» в Монте-Карле? От твоей дури и не то придумаешь, лишь бы ты от…ся. Но я твоего саботажу не потерплю. Он на меня работает. Ты это знаешь? Он мне бабло делает. Усек? А ты чего расселся. Руки в ноги и на рынок». « А я говорю что он шпион. И, вообще, Божий Страх, это не по понятиям…» - Попытался возразить Бык, и тут же сухонький кулачок Божьего Страха смачно впечатался ему в нос. «Не тебе, пацану, меня понятиям учить! Ты сначала с мое по зонам и пересылкам почалься! Совсем божий страх потерял! А будешь еще зал… ся, Нинку позову!» «Да ладно, чего ты сразу Нинку. – Вытирая кровавые сопли, вполне миролюбиво сказал Бык. (Нинка была его женой. Единственным человеком, которого тот боялся даже сильнее Божьего Страха.) – Что мы, по пацански что ли не разберемся. Ну, хватили лишку. Проставлялся он. Прилип как банный лист, пей да пей». От такой наглости у меня настойчиво полезли на лоб глаза. И я даже собрался ударить Быка головой в лицо. «Не дергайся! - Неведомо как, угадав мои намеренья, прикрикнул дядя Миша. – Ты мне живым пока нужен. Бык, ты еще здесь?» «Почти нет. Да я и сам хотел уходить. Сам понимаешь, дел по горло». – Тяжело поднимаясь с табурета, сказал Бык. «И дверь ему потом не забудь сделать. Усек?» - Продолжал диктовать условия Божий Страх. «Да усек, усек». – Осторожно, чтобы не задеть, обходя дядю Мишу, пробубнил Бык. «И бабла с него за это не тряси. Усек?» «Да усек». – Прохрипел Бык уже из коридорчика и тяжело затопал босыми ногами по битому кирпичу.
«Так, со сральней своей сам разберешься. Усек? – Я мотнул головой. - Ну, чего зенки вылупил?» - Сказал дядя Миша и занес над моей головой кулак. Я закрыл глаз. Но удара так и не последовало. «Ладно, на первый раз прощаю. Бык как никак, причина уважительная. Стихийное бедствие похлеще ихних цунами. Все, пора идти работать». «Дядь Миш, я не дойду». – С трудом выдавил я. – Три дня, понимаешь, три дня. И три ночи.». «Дойдешь, как миленький дойдешь. Подумаешь, три дня. Да я в твои годы по три месяца квасил. И ничего. Только духом крепчал. Сейчас во дворе башку под колонку сунешь и очухаешься. И не пи…ди! – Заметив, что я снова открываю рот, прикрикнул он. – У меня за пьянку больничные не оплачиваются. И я из-за нее бабло терять не собираюсь. Законы бизнеса, блин, гори он синем пламенем. Пошли, аргентинец».
И я действительно дошел. И отработал этот бесконечно длинный день. Уже под конец, когда я следуя в фарватере дяди Миши я пробирался к выходу, меня уцепил за руку смуглый узкоглазый незнакомец в цветастой тюбетейке. «Слюшай, - обдавая меня запахом чеснака зашептал незнакомец мне в ухо, - надо шибка нести моя дыня твой гастиницу. Харашо платить буду, рад будешь. Пасиба говорить будешь». Дядя Миша мгновенно остановился. Даже гул рынка не помешал ему услышать эти слова. Он повернулся и быстро пробежался по худой фигуре азиата оценивающим взглядом. «Сколько?» - Спросил Божий Страх. «Вот, - сказал незнакомец, протянул вперед руку и разжал кулак. На смуглой грязной ладошке блестела давно вышедшая из обращения старая рублевая монета. «Чурка необструганная! Кого на…ть хочешь! Засунь этого картавого* себе в жопу! – Рявкнул Божий Страх. И прикрикнул уже мне. – Шевели мослами, аргентинец! Пивом угощу. Подлечишься маненько». «Нэ слюшай этот трясучка! Миня слюшай! Верная деньга, правильный! – Дергая меня за рукав и пытаясь всунуть рубль мне в руку, завопил наглый азиат. – Дыню нести будешь, твой совсем будет!» «Уйди, - негромко, но с угрозой, попросил его я. Все мои мысли сосредоточились на пиве обещанном «боссом». «Паспели вышен в саду у дяди Вани, паспели вышен, паспели вышен…» - Неожиданно загорланил азиат, и этим окончательно вывел меня из себя. Сконцентрировав всю свою силу и ненависть в кончике указательного пальца, я резко ткнул им в шею самозваного ашуга или акына. Тот схватился руками за шею, захрипел и рухнул мне под ноги. Дядя Миша воровато осмотрелся, и шустро сунул в карман, мгновенно поднятый с земли рубль. «Ноги, кореш, ноги. Пока торгашня мусарню не свистнула». – Прошипел Божий Страх и шустро заработал лопатками. Я благоразумно последовал этому своевременному маневру.
Пили не только пиво. Домой я добрался с большим трудом, ночью, но как принято хвастаться тут «на своих ногах». Металлическая дверь была уже восстановлена, но я даже не успел этому приятно удивится. Удивился я неприятно. Отсутствию в кармане ключей от этой самой двери. Несколько моих отчаянных попыток выбить ее плечом привели к сильному ушибу плеча. Любой иностранец на моем месте наверняка отчаялся. Жизнь в этой стране приучила меня делать это как можно реже. «Свои ноги» стали отказывать, и я пополз по лестнице вниз на руках. Прополз пару лестничных пролетов и решительно застучал лбом в нужную мне дверь. Говорят, что пьяным везет. Это действительно так. Нинка, наверное, работала в ночную смену. Бык был дома. И был он пьяным и добрым. «Здорова, аргентина! – На весь подъезд заорал он. – Чего на карачках, умаялся?» Я мотнул головой. «Нажрался?» - Спросил он. Я головой кивнул. «И я, - Бык широко улыбнулся. – Телек смотрю. КВН идет, обоссышься. Заползешь?» - Он приветливо распахнул дверь. Я мотнул головой. «К себе?» - Спросил Бык. Я головой кивнул. «Ну, с Богом. А знатно мы с тобой твою халтурку обмыли. Жалко что не посидели как положено, по людски…» «Дверь». – Собравшись с силами, сказал я. «Да не ссы, все в лучшем виде. Я слово настоящего вора уважаю. Стоит как скала. Ползи, пиши свои шифровки и начиняй пули ядом. Хрен ее кто теперь вышибет. Ну, кроме меня…». « Вышиби». – Снова перебил его я. «Кого? Дверь? На хрена?» - С возмущением завопил Бык. Говорить я уже не мог. Но он правильно понял мое молчание. Пьяный всегда поймет пьяного. Даже русский аргентинца. «Раззява! Ключ потерял?» - Спросил он, и я с достоинством кивнул головой. Бык задумался. Я с надеждой рассматривал его могучий небритый подбородок. «Ладно, хрен с тобой. Но вставлять больше на дармовщину не буду. Ты там деньги лопатой гребешь, а я последний … без соли доедаю. Нинка как вошь грызет. - Сказал Бык и решительно взвалил меня к себе на плечо. После чего так же решительно затопал босыми ступнями по лестнице. – Бернеса слышал? – Миновав первую лестничную площадку, неожиданно спросил он. Я неопределенно промолчал. – Понятное дело, откуда он в Аргентине. Или все-таки в Штатах? – Я снова не поддался на провокационный вопрос моего рикши. – Отчего дружок да почему, просто знаю жизнь не по учебникам, просто я работаю, просто я работаю, просто я работаю волшебником, волшебником, волшебником….
Что было в этой песне дальше, я так и не узнал. Мы пришли к моей двери. Не знаю, как это пел неизвестный мне Бернес, но в исполнении Быка песня меня не впечатлила. На мой вкус пение неизвестного мне узбека или таджика показалось более мелодичным и искренним. Даже не смотря на безбожно исковерканный им русский язык. Первая попытка выбить дверь, не снимая меня с плеча, не удалась. «Я же сказал, на совесть!» - Восхитился Бык и решительно сбросил меня на грязный кафель площадки. Больно ли мне было? Не помню. Скорее всего, да. Дверь рухнула только после восьмого удара. «Что и требовалось доказать. – Сказал Бык, прислонился к стене и принялся почесывать пятку, главное и единственное орудие взлома. – Заползай. Если тугрики есть, завтра приходи. Сделаю лучше нынешнего». Я послушно кивнул головой и пополз внутрь квартиры. Возвращение Быка прервало мои попытки принять вертикальное положение при помощи дверцы шкафа. «Вот блин, возвращаться из-за тебя пришлось. – С досадой сказал он. – Я тебе кто, нянька?» Я мотнул головой и рухнул на пол вместе с дверцей в руках. «То-то и оно. Чуть не забыл. Другой бы в карман, и тю-тю. Но я правильный пацан. Запомни, Быку чужого не надо. Держи, раззява». – Сказал он и сунул мне в руку… ключ от только что сломанной им двери.
И было там много красивых мужчин и женщин. Глаза слепил хрусталь люстр и блеск брильянтов на шеях женщин. Невидимые оркестранты настраивали инструменты. Постепенно все звуки стихли. На сцену вышел пышный и пышноусый конферансье в смокинге. Откашлявшись, он прочитал текст, почти не заглядывая в папку с листком бумаги. «Дамы и господа! Леди и джентльмены! Впервые в сопровождении сводного камерного симфонического оркестра под управлением Иоганна Баха маэстро Владимир Бык. Слова – народные. Музыка – его же. Народа. Нашего русского народа. «Поспели вишни в саду у дяди Вани».* Исполнение – тоже народное. Ведь маэстро Владимир Бык, он и есть тот самый наш народ!» Я вздрогнул. Люстры закачались от бешеных аплодисментов. Вздрагивая, бил в ладони и я. И на сцену действительно вышел Вова Бык.
Маэстро вышел к микрофону в мятой, испачканной подтеками консервов в томате, майке и в пузырящихся на коленях зеленых спортивных штанах, звучно цокая по блестящему паркету большими черными ногтями ног. Изящная бабочка в белый горошек трепетала при каждом шаге в попытке сорваться с могучего кадыка маэстро. Дойдя до микрофона Бык подбоченился одной рукой, несколько раз пощелкал ногтем по микрофону и только после этого, коснувшись второй рукой пола, отвесил залу низкий поклон. Публика неистовствовала. Я неистовствовал и дрожал от страха. «Ша!» - Рявкнул Бык, и зал мгновенно затих. Бык прикрыл глаза ладонью и запел приятным шелковистым баритоном на аргентинском языке с явным риоплатском акцентом:
Поспели вишни в саду у дяди Вани,
У дяди Вани поспели вишни!
А дядя Ваня с тётей Груней нынче в бане,
А мы с тобою погулять как будто вышли.
А ты, Григорий, не ругайся!
А ты, Петька, не кричи! А ты с кошёлками не лезь поперёд всех!
Поспели вишни в саду у дяди Вани,
А вместо вишен теперь весёлый смех…
Сразу после повторного исполнения припева маэстро Бык взметнул руку вверх и оркестр умолк. «Аргентинец, встань! – Вкрадчивым мягким голосом прошептал Бык и я послушно поднялся из кресла. – Чудик, ты зачем своего связного из Центра пришил?» - Спросил он. Зал взревел от восторга…
Я проснулся насквозь мокрый от пота, вцепился зубами в дверцу шкафа, служившую мне в эту ночь подушкой, и тихонько заскулил. Ко мне внезапно вернулась память. Маэстро Бык не соврал. Две первые строчки этой дурацкой русской песенки действительно были паролем моего связного из Центра. Паролем был и тот старый советский рубль с изображением их главного революционера.
* - советский юбилейный рубль с изображением В.И. Ленина.
* - песня Аркадия Северного. Ну, аргентинец, ему простительно. Тем более во сне.
13 – 16.03. (14-15.08.16)