Студёные воды красавицы Ангары, рождённой древним могучим старцем Байкалом, уже третье столетие драили песочком горбатую спины забайкальского «сытого медведя» - губернского Иркутска, который, нехотя почёсываясь о гребень, образованный носами причаливших судов, готовился к погружению в очередную зимнюю спячку. Знаменитый своей невероятной дороговизной жизни, польской и еврейской слободками, город с красивой архитектурой жил в 60 – е годы XIX века размеренной жизнью чиновничества, духовенства, купечества и всякого ремесленного люда.
В сих, не забытых Богом и императором краях, кипела на удивление бурная научная и культурная деятельность. И это – несмотря на вековечную грязь и огромные лужи у театра, кадетского корпуса, музея и даже у домов губернатора и генерал – губернатора.
Ясным днём 29 октября 1869 года по окаменевшей от мороза Амурской улице непрестанно цокали копыта, возбуждённо стучали колёса экипажей и шуршали полозья возков. Подобно застоявшейся «в девках» купчихе, завидевшей на пороге красавца – офицера, Иркутск отряхнул обычную дремоту. Всё сколько-нибудь культурное население устремилось на собрание Восточносибирского отдела Императорского Русского Географического общества (ИРГО). Предстоя отчёт ставшего отныне знаменитым Николая Михайловича Пржевальского. Несколькими днями раньше он в сопровождении забайкальских казаков, обнажив голову и перекрестившись, въехал в город после трёхлетнего тяжелейшего похода по берегам Уссури и озера Ханка до границы с Кореей. Вот так же возвращались в остроги в далёком XYII веке, приведя новые земли под государеву руку, казаки - землепроходцы …
Восточносибирский отдел ИРГО вёл научную работу, снаряжал исследовательские экспедиции, пополняя краеведческий музей материалами по истории, археологии и этнографии края. Коллекция была поистине уникальной, особенно буддистские древности и «сибирский отдел» библиотеки.
Именно в её стенах в марте 1867 года и начал, по заданию начальника штаба Сибирского войска генерала Кукеля, 27 - летний штабс – капитан Пржевальский подготовку к рискованной, нереальной по объёму задач и плохо профинансированной экспедиции в Уссурийский край, который Россия вновь обрела в 1858 году. Земли были хороши, да совсем не изучены. Командировка офицера носила прежде всего стратегический, военный характер. Надо было проинспектировать службу двух линейных казачьих батальонов, рассеянных по огромному пространству края, собрать статистику о жизни станиц и стойбищ местных жителей, исследовать пути к Маньчжурии и Корее, составить подробную карту территории. Кроме того, изучить флору, фауну, собрать научные коллекции.
Николай Михайлович посмотрел в переполненный зал: от золотого шитья мундиров рябило в глазах, многие стояли. Наконец, установилась тишина, и Пржевальский начал. Рассказывал он замечательно: популярно и темпераментно, обращая внимание на самые интересные моменты путешествия. Собравшиеся слушали, затаив дыхание. Оживали картины бесконечных лесов – царства уссурийского тигра, величественных вод – той богатой девственной природы, которая одарила исследователя счастливыми днями. Увлёкшись, он начал даже изображать движения животных. В конце его выступления зал взорвался оглушительными рукоплесканиями.
* * *
20 июля 1870 года император Александр II подписал Высочайшее Повеление о командировке офицера Генштаба Пржевальского на три года в Северный Китай и Монголию. Николай Михайлович пригласил в спутники своего бывшего ученика, прапорщика Михаила Пыльцова, недавно закончившего юнкерское училище.
4 сентября офицеры выехали эстафетой из Москвы. В начале октября, преодолевая осеннюю распутицу на сибирских дорогах, они подъезжали к Иркутску …
- Не сочтите за дерзость, Николай Михалыч, - спрашивает, покачиваясь на сиденье тарантаса, Пыльцов, - но, если не секрет, как вы трактуете вашу фамилию?
- Ну, что вы, Миша, право же, это хороший вопрос. Наш род и Пржевальских ведёт своё начало от запорожского казака Корнилы Анисимовича Паровальского. Он поступил на службу к польскому королю Стефану Баторию. В тот 1581 год, когда Ермак завоёвывал Сибирь, Корнила за воинские отличия получил дворянский титул и герб. На красном фоне были изображены лук со стрелою и шлем с тремя страусовыми перьями. Кроме того, Корниле были пожалованы поместья в нынешней Витебской губернии. Фамилия «Паровальский» имеет значение «храбрый человек», который «паром валит». Надо думать, предок наш прославился храбростью. Со временем фамилия зазвучала по-польски, «прже» переводится как «через», а «валить» значит «воевать». Так что смысл тот же. С переходом белорусских областей к России наш род снова обрусел. А вот дед по материнской линии Алексей Каретников был крепостным. Службу начал солдатом, был замечен и определён в свиту Государя. Не имея ни образования, ни воспитания, быстро сделал блестящую карьеру. Остаток жизни он закончил в своей усадьбе Отрадное, где, кстати, я и вырос.
Николай Михайлович замолчал, с удовольствием вспоминая милые картины родной природы. Вольные скитания по лесам и лугам с луком и ружьём, ласковый говорок любимой няньки Макарьевны … Мысли его, между тем, принимали другое русло. На солнечные поляны юности словно легли тени грозовых облаков озера Ханка и реки Уссури.
- Скоро, мой друг, достигнем мы Иркутска. Нас ждут дополнительные трудности при сборах в экспедицию. Кроме того, скажу прямо, надеяться на тёплый приём со стороны губернского начальства вовсе не приходится.
- Простите, Бога ради, - удивился Пыльцов, - разве не ваш блистательный триумф уссурийского похода отмечал всего год назад весь образованный Иркутск?
Пржевальский невесело улыбнулся в ответ и, потеребив за холку верного легавого друга Фауста, сказал:
- Как вы, наверное, помните, Миша, будучи в Петербурге после того отчёта, я напечатал в журнале «Вестник Европы» две статьи о нынешних условиях жизни населения Уссурийского края. В них я хотел привлечь внимание российской общественности, правительства и Государя к крайне тяжёлому положению уссурийского казачества. Итоги инспекции линейных батальонов были безотрадными, а безобразия, творимые начальством над казаками станиц, вопиющими. Честь офицера не позволила мне не выступить открыто в их защиту. Но не всем по нутру пришлась эта правда как в Петербурге, так, смею думать, и в Иркутске.
* * *
Пржевальский не обманулся в своих предчувствиях. Но неприятности, встретившие его на месте старта прошлой и нынешней экспедиций, превзошли все ожидания. Правдивые сведения, обнародованные бесстрашным исследователем, вызвали бурю негодования среди иркутского начальства и высокопоставленных членов Сибирского ИРГО. Губернская администрация распорядилась напечатать в «Известиях Сибирского отдела ИРГО» заметку, в которой автор статьи в «Вестнике Европы» самым голословным образом обвинялся в УМЫШЛЕННОЙ ЛЖИ …
* * *
… И вновь переполненный зал. Публика возбуждённо гудит склочными голосами провинциальных заговорщиков, предвкушая новые ощущения в скучной обывательской жизни. Всё стихло, когда на кафедру взошёл недавно прибывший из столицы Пржевальский.
- Господа, - начал он своё выступление голосом твёрдым, но не бесстрастным, - я имел возможность ознакомиться с заметкой на мою статью об уссурийских казаках. Должен сказать, что я неприятно удивлен и возмущён как её тоном, так и содержанием высказываний в мой адрес.
Зал загудел, словно потревоженный ночью рой сановитых шмелей в земляном гнезде на лугу. Имея редкое самообладание, Пржевальский продолжил:
- В заметке сказано, что я не везде был беспристрастен и сообщаемые мною сведения не вполне точны. Говоря короче, следует понимать, что при описании жизни уссурийских казаков ваш покорный слуга врал и ВРАЛ УМЫШЛЕННО. А ведь, между тем, я ещё значительно смягчил факты против действительности. Каждый бывший на Уссури и видавший тамошних казаков, их нищету, голод и полнейшую нравственную деморализацию, согласится со мной.
Если бы автор критической заметки сам видел, как брали у казака его последнюю корову или как наказывали старика - отца за недоимки детей, или как местный доктор, вскрывая трупы умерших, находил в желудках куски сапожной кожи и глины, которые несчастные страдальцы поедали вместо хлеба насущного, тогда бы он не посмел обвинять во лжи человека, писавшего эти факты с голой действительности, во время господства терроризма на Уссури, то есть в 1867 году.
На требование напечатать своё выступление в «Известиях ИРГО» Николай Михайлович получил решительный отказ. В резком письме на имя председателя он заявил о прерывании своих отношений с Сибирским отделом ИРГО. Однако, текст, оглашённый в Иркутске, увидел свет в столичной газете «Петербургские Ведомости». Человек чести, Н.М. Пржевальский не мог допустить, чтобы русское общество не узнало о произволе чиновников и бедствиях уссурийского казачества, которое власти бросили на вымирание …
В соавторстве с Ю. Литвиненко
Иллюстрация Ю. и Т. Литвиненко