Во мне уже ничего не осталось. Ни сил, ни жизнерадостности. Меня поддерживало только желание мстить. Оно разгоралось с каждой минутой всё сильнее, горело ярче оттого, что я утрачивала все остальные чувства. Оно согревало меня, и я постепенно забывала о страхе, о видениях, о войне. Убить виновного во всём этом — и проблема решена…
Слабый, еле горящий огонёк зажёгся посреди сумерек. Я вдыхала прохладный воздух и дрожала по неизвестной мне причине, пытаясь успокоиться и дышать ровнее.
— Чем ты здесь занимаешься?! — услышала я злобный голос сзади и задрожала ещё сильнее.
— Эм-м… Э… — Это было всё, что я могла сказать в ответ.
— Выкинь эту дрянь. — Разозлённый Хаглэс выхватил у меня из рук сигару и выкинул её на землю, придавив сапогом.
— Что ты делаешь? — робко спросила я и поёжилась от прожигающего взгляда.
— Это что ты делаешь! — с напором рявкнул Ворон. — Вот ведь подонок этот Чернильник. У него сигары закончатся, и что ты будешь делать? Как ты до такого докатилась? — Ворча и ругаясь, Ворон ходил вокруг меня. Я вздыхала и не решалась поднять взгляд.
— Лучше с Лисом пообщайся, — наконец сказал Хаглэс после потока нескончаемых ругательств. — А Чернильнику мало не покажется. Всё, мелюзга, иди отсюда. — Я вскочила с пня, надеясь, что буря миновала, но Ворон странно улыбнулся и протянул: — И да, чуть не забыл… — Я не успела спросить, о чём он чуть не забыл, потому что тут же получила пощёчину.
— Это на случай, если ты плохо воспринимаешь человеческую речь. — Ворон тут же исчез. Я с недоумением потирала щёку, оглядываясь по сторонам. Как Хаглэс нашёл меня здесь? Я думала, что ушла достаточно далеко из лагеря. Ах, ну да, он же видит сквозь стены и сквозь деревья. Он даже людей видит насквозь, я точно это знала.
…Мне было страшно даже подумать, сколько человек мы уже потеряли. На нас напали в очередной раз, несмотря даже на горящие повсюду костры. От тварей нельзя было укрыться, они поджидали везде, их вой раздавался в лесу глубокой ночью, и нельзя было предугадать, когда они решат собраться в стаю и напасть на наш лагерь. Надо было идти дальше, но Хаглэс, видимо, не торопился и не думал, сколько ещё может погибнуть людей из-за медлительности командира. Он как будто бы чего-то ждал.
— А что ты думаешь о Капюшон? — спросил Бешеный Лис, как всегда растягивая слова.
— Я доверяю ей. А вот Релин… — Я наблюдала за хорошенькой девушкой, Капюшон, которая мило беседовала с Вороном. Последний вёл себя странно: мужчина то отвечал пренебрежительно и с насмешкой, то хмурился и долго смотрел в ярко-синие глаза девушки. Но в целом он давал односложные ответы, едва шевеля губами, как будто Капюшон была ему глубоко безразлична.
— О, милочка, ты плохо знаешь людей. Релин ведёт себя гораздо естественнее, — пропел Лис и облизал серые губы.
— Она почти ни с кем не разговаривает, часто уходит куда-то, не рассказывает о себе…
— Ты в первые несколько дней боялась окружающих и шарахалась от них. И двух слов связать не могла. — Я густо покраснела, а Лис хихикнул и стал поправлять шарф и ежесекундно менять положение серебряной брошки.
— Красивая, — сказала я задумчиво.
— Сестра делала. Она хотела открыть ювелирную лавку. — Лис поглядел на меня взглядом, на котором отражалась боль, но тут же захихикал.
— Не смотри так на меня. …Кстати, Ворон тоже не слишком доверяет Капюшон, — заметил рыжеволосый. Хаглэс на все попытки Капюшон заговорить с ним либо огрызался, либо выслушивал её речи в течение пяти минут и уходил, посмеиваясь. Он даже ко мне относился теплее, чем к бедной девушке. А Релин он доверял с первого дня. Я никак не могла понять, чем этот безумец руководствуется. Но безумцы на то и безумцы: они меняют свои взгляды и мысли с невероятной быстротой, и никогда не предугадаешь, какой будет реакция безумца. Но, может, отсутствие взглядов и единого мнения — это и есть философия безумцев?
— …а она явно с ним флиртует, — улыбнулся Лис, и я осознала, что пропустила большую часть предложения из-за размышлений.
— Ага. Причём с первого дня знакомства. Но она ко всем хорошо относится.
— Неужели ты поведёшься на её лицемерную доброту? — вскинул брови Лис. Я смутилась и ничего не ответила.
— Она не лицемерная, — отчеканила я спустя две минуты молчания и встала с места.
Я перебирала свои старые вещи и думала о семье, которую оставила. Мне было интересно узнать, как они без меня и волнуются ли. «Впрочем, вряд ли они будут волноваться. Я предательница. А если они подумают… что я пропала не по своей воле? Они будут искать меня. Или они думают, что я давно мертва?» Тревога и тоска по дому снова одолевали меня, но я старалась думать о хорошем.
Вечер выдался спокойным. В воздухе пахло стряпнёй Синицы, которая великолепно готовила блюда из всего, что попадалось под руку. Синица ещё и обучала других готовить, потому что поваров у нас не было. Хорошо, что были врачи, а не выученные кое-как любители поковырять раны.
Запах мяса редкого животного сливался с ароматами трав и кислыми нотами ягод, и под чёрным небом зажигались новые костры. Шум голосов рядом с шатром успокаивал: нам ничего не грозило, всё было в порядке.
В первый раз я почувствовала себя так умиротворённо, и даже галлюцинации не мешали мне погружаться в лёгкую дрёму. Я отдавалась воспоминаниям, щупала страницы старого дневника. Там ещё остались пятна от мороженого. Кое-где страницы были помятые, в мелких едва заметных крапинках от слёз. Этот дневник я вела до того, как началась война, даже на Земле я не забрасывала его и делала небольшие заметки.
Почему я не выбросила белое летнее платье, подаренное мамой? Я носила его с собой, как будто надеясь, что я смогу когда-нибудь его надеть. В нём было огромное количество карманов, сделанных специально для меня, и я обыскивала их в поисках чего-нибудь, что навеет новые воспоминания — горькие, но дарящие смутный огонёк надежды.
Рука наткнулась на какой-то жалкий клочок ткани. Я мигом достала его и стала рассматривать: болотно-зелёный, из грубого материала, с вышивкой на одной стороне. Золотистой нитью вышит был глаз, а под ним была надпись на древнем эндесийском: «Иэро Хидос». То есть «Глаз Дракона».
Я вспомнила, откуда это. Я оторвала это от плаща вора, который украл мамин камень. Жуткие воспоминания с похорон захлестнули меня, и я похолодела, глядя на вышивку. «Как это может быть связано с происходящим или произошедшим? Может… Релин?!» — судорожно размышляла я. Точно. У Релин и Дракон, и весьма странно выглядящий глаз. «Детектив из тебя так себе», — сказала я сама себе с насмешкой и принялась думать. Может, мне ещё предстоит найти этого вора? Тем более этот браслет с камнями… Что-то мне подсказывает, что Хаглэсу и нашему врагу нужны камни для чего-то.
Тут я припомнила ещё кое-что: вечер, когда мы сидели вдвоём с Капюшон и вглядывались в хмурый лес, попивая призрачный чай.
— Ярко-зелёные… у дракона глаза. — Я еле разобрала странный язык, который учила очень давно.
— Что за песня? — поинтересовалась я у девушки. Та улыбнулась своей нежной улыбкой, и в моём сердце что-то дрогнуло: она улыбалась точь-в-точь, как мама.
— Это я сочинила.
— Пой, пожалуйста, — попросила я неуверенно, и Капюшон улыбнулась ещё шире. Скинув с себя плащ так, что было видно потрёпанное, но всё же красивое лёгкое красное платье. Ветер развивал её чёрные волосы, и она едва шевелила губами:
— Ярко-зелёные у дракона глаза.
Катится тёмная одиноко слеза.
Сердце дракона стальное, жестокое,
Рана на сердце дракона глубокая.
Ярко-зелёное око дракона.
Как оно холодно — так и бездонно. — Я вслушивалась в каждое слово, запоминая и не шевелясь.
— Ты знаешь этот язык? — суховато поинтересовалась Капюшон. Я задумалась.
— Я учила его давно. Разобрала парочку слов.
— А общий смысл ты поняла? — настороженно спросила девушка, и я, удивившись её подозрительности, решила слукавить:
— Нет. А о чём там?
— Да так, — холодно пробормотала Капюшон. — Не люблю переводить свои стихи. Тебе бы вряд ли понравилось, и вообще… — Она нервным движением поставила кружку на землю и торопливо ушла. Я непонимающе смотрела ей вслед.
Слова из песни, пропетые мелодичным, звонким голосом Капюшон, невозможно было забыть. Я с непонятным страхом продолжала смотреть на вышивку глаза дракона. Нет, нет и нет, такого не может быть. Ну а всё же… Надо было сказать об этом Хаглэсу.
Я сжимала в кулаке кусок ткани. Нужно было дождаться, когда все лягут спать, и тогда идти к Хаглэсу. Я не спускала глаз с Капюшон, которая ходила по пятам за Хаглэсом, всё время подмигивала ему или очаровательно улыбалась, как только он смотрел на неё. Ворона это явно раздражало, и он постоянно отталкивал от себя Капюшон, но всё же следил за девушкой так же пристально, как и я.
Всё было спокойно, но в душе опять зародилось странное предчувствие, и, хотя всё было спокойно, я не понимала, почему Капюшон так странно себя ведёт.
По её словам, она почти полностью потеряла память и смутно помнила прошлое, а её семью убили. Почему тогда она такая жизнерадостная и с энтузиазмом ухлёстывает за Хаглэсом?
Всё больше вопросов и всё меньше ответов. «Мне никто ничего не говорит! Почему мне нельзя узнать, что, Ящер возьми, происходит?» — скрипела я зубами.
Наконец дождавшись глубокой ночи, я спросила у Синицы, спит ли Капюшон. Она сказала, что вроде должна, и я, не проверяя, пошла к Хаглэсу.
Я еле различала то, что было под ногами, в непроглядном мраке. Почти на ощупь пробираясь дальше и стараясь не шуметь и не привлекать внимания, я прикидывала, где должен быть шатёр Хаглэса. Наконец я дошла до нужного места и остановилась, чтобы успокоиться и собраться с мыслями.
Шутки ради я решила сделаться невидимой и испугать Ворона внезапным появлением перед его носом. Хотя скорее всего я хотела доказать, что могу быть абсолютно незаметной.
В шатре горел свет, но Хаглэс спал при любом освещении. Я бесшумно вошла, осматриваясь. Какие-то тюки в по углам, небольшой столик, мирно сопящий Хаглэс на голом полу. «Почему бы ему не взять матрас?» — хмыкнула я и помотала головой, укорив себя за рассеянность. Я пришла сюда по важному делу.
Какая-то тень мелькнула перед моим носом, и я различила худой силуэт Капюшон. Сердце чуть не выскочило из груди, и крик застрял в горле. Девушка стояла с кинжалом в руке над Хаглэсом, и я стояла словно парализованная, не зная, что и предпринять. Я же так доверяла Капюшон…
— Хаглэс, осторожно!! — заорала я наконец, бросившись на не торопящуюся Капюшон. Та замахнулась кинжалом, отбиваясь от меня, но сражаться с невидимым противником было тяжело. Ворон вскочил моментально: неужели он знал?
— Куда ты его дел?! — ревела Капюшон, становясь всё более уродливой в гневе. Миловидное личико сморщилось, а ясные глаза засверкали злостью.
— Спрятал, — как ни в чём ни бывало ответил Хаглэс и выхватил из рук Капюшон кинжал. Он уже хотел воткнуть оружие в предательницу, которая неповоротливо уклонялась. Я услышала её шипение: «Проклятое тело, проклятая девчонка».
Внезапно Капюшон исчезла. Я покрутила головой: она тоже стала невидимой? Но даже шороха не было слышно.
— Пользы от тебя никакой, — процедил Хаглэс и со всей силы кинул на землю кинжал. Видимо, он обращался всё-таки не к оружию.
— Ты видишь меня?
— Да. А вот её — нет! — рыкнул Хаглэс и стал нервно выламывать руки, хотя по кругу. — Если бы не ты, я бы напал неожиданно. Ну неужели нельзя не вмешиваться?!
— Только ты меня понимаешь, — сказал Хаглэс пустой бутылке и обнял её. Я попятилась. — Ты никогда мне не мешаешь. А что ты думаешь, к примеру, о ней? — спросил Ворон у бутылки и показал на меня.
— Проклятое стекло! Неужели нельзя ответить! Я этого не потерплю! — закричал мужчина спустя несколько секунд и откинул от себя предмет. Он явно был на взводе, потому что разговаривал с вещами только тогда, когда очень волновался или был расстроен.
— Она украла книгу, — простонал Хаглэс, посмотрев на столик. — Вот ведь… — Дальше мне пришлось выслушивать поток ругательств, но я с нетерпением оборвала его:
— Может, ты объяснишь мне, что происходит? Ты знаешь, кто это?
— Ну я же не такой дурак! — прикрикнул на меня Хаглэс, подойдя совсем близко. — Я должен был убить её первой. А ты… Ты! — Наконец он успокоился и повернулся ко мне спиной.
— Иди спать, — устало пробормотал мужчина. — Я не хочу объяснять. Думаешь, ты избранная? Ну-ну. Не выдумывай! — он снова сорвался на крик и начал расхаживать по шатру. «Он уже всех перебудил», — подумала я и скрылась из вида Хаглэса в надежде избежать ещё одной лекции про то, какая я ужасная.
«Я сама во всём разберусь», — ворчала я, сжимая в руке кусок плаща. Нужно было всего лишь соединить книгу, предательство Капюшон, камни в единое целое и посмотреть на общую картину. Но камни с книгой и Капюшон как-то не вязались, к тому же многое оставалось ещё не рассказанным и не раскрытым, а глаза предательски слипались. Что покажет новый день?