POSTAL EXPRES
siempre a tiempo
Мы всегда делали это в один и тот же день месяца. Два конверта, письма самим себе в будущее, заклеивание, обмен и хранение этих писем – я хранила её, она мои.
В какой-то день мы обе поняли, что писем очень много. И что нужно освободить эту часть игрового поля, занявшись другими штуками. Перечитать всё и отпустить.
На реку мы не пошли, хоть и собирались. Было очень холодно. Костёр на льду остался только в нашем воображении. А в реальности был таз и пламя, сыплющее чёрные хлопья писем во все стороны, наши открытые рты и предвкушение того, что мир вот-вот расхохочется звонком в дверь, за которой будет стоять некий экзекутор, которому так и не откроют.
Письма сгорели быстро. То есть, нет, не быстро, а очень быстро. Месяцы нежностей и глупостей, мечт и опять глупостей. И считанные минуты их исчезновения.
Первой письмо получила она. И почему-то никого из нас надолго не заняла мысль о том, что вернулось сожжённое послание. Не особо мы застряли и на том, что письмо было без пометок, марок и прочих почтовых штук. Знакомый чистый конверт с письмом просто оказался в почтовом ящике.
Блестя глазами, зелёными и абсолютно круглыми от явившейся вот так загадки, она сказала самое главное: «Почерк мой, но я писала не так. То есть, немного не так, это я помню очень хорошо».
Моё письмо пришло с кучей счетов и лежало на столике для почты неоткрытым, что само по себе было удивительно. «Наверно не заметили», — сказала я вслух, что стало привычкой и пугало порой соседей, внезапно появлявшихся из-за какого-нибудь угла большой коммунальной квартиры.
Я читала поток лёгкого бреда, вспоминая в деталях тот день, когда писала его — полумрак, запах кофе и свечей, музыку, мелкий дождь по стёклам и ту, что писала такое же послание для самой себя, сидя напротив.
Моё письмо как будто было тем же самым. Я не нашла чего-то такого, чего не писала или чего-то, что было написано иначе.
Мы стали получать свои сожжённые письма по очереди. Они приходили в разные даты, с разными интервалами, но всегда поочерёдно. Мы не находили, что письма отличаются от тех, что сгорели. Пока я не открыла в очередной раз свой конверт и не пробежала глазами текст.
У каждой из нас тогда был свой «герой». Оба они давно канули в небытие, но в то время, когда мы писали свои письма, были нам очень интересны и упоминались в письмах нередко.
Имя моего героя в этом письме было другим. Причём не просто другим, а таким, которого никто из моих знакомых не носил.
И дальше различий между письмами становилось всё больше. Пока в один из вечеров она не хлопнула ладонью по листику с письмом от самой себя и гневно не заявила: «Вот этого я вообще не писала!»
После этого всё прекратилось. Проходили дни, недели и месяцы. Если бы мы считали те, первые письма, адресованные самим себе, которые сожгли далёким январским вечером в тазу, то, возможно, знали бы, сходится ли количество сожжённых и полученных. Но мы не считали. И не знали.
Сейчас у каждой в руках опять по пачке писем, в тех же самых одинаковых крафтовых конвертах, и мы почти одновременно пришли к одной и той же мысли, которую собираемся воплотить.
Мы едем на берег реки, совсем другой реки, где разведём костёр и сожжём наши письма во второй раз.