Каждое летнее утро, когда нарисованные на стене моей комнаты дельфины купались в солнечных лучах, я просыпался с мыслью «от чего бы и мне не искупаться?». Млекопитающие плавали в апартаментах недавно. Попросив бабушку побелить стены, я рассчитывал украсить жилище морскими пейзажами. Хотел написать сам, но из всех животных у меня натурально получался только конь.
Прикинув коня в море, остановился на дельфинах. Стены бабушка Ариша побелила на столько плохо, что с стой поры, к лозунгу от «каждого по способностям, каждому по труду», я относился скептически. Впоследствии уехав в Томск, животных оставил на белом фоне, так и не облегчив их жизнь и каплей воды.
В жаркий день до водохранилища Хишрау мы добирались на автобусе № 5.
Одна остановка располагалась на Панджабе, другая — чуть подальше за рельсами. Путь от дома до остановки лежал через кишлак, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Увидев издалека непривычную одежду и светлые волосы, группа молодых «воинствующих» крестьян бралась за орудие пролетариата. Побросав друг в друга камнями, одарив кишлачных волнующим ощущением широты узбекского, таджикского и русского языков, мы оказывались в нужном месте.
Между остановками раскинул дружественные объятия дом Бахтияра. Его жилище являлось последним до арыка оплотом частного сектора. С трех сторон домище с большим двором окружало три четырехэтажки, четвертая сторона выходила на одну из основных трас.
У ворот, выходивших на сторону Панджаба, росла старая, ветвистая черешня. Часть кроны дерева зависала над двором Бахтияра, а часть — над огородом соседа. Несколько месяцев между ними велась непримиримая война за фруктовое дерево. Ствол дерева иногда обматывался колючей проволокой, но это не отталкивало «левых» сборщиков урожая. Только наше негласное участие в этом конфликте разрешило спор в пользу Бахтияра.
Поначалу, не зная друг друга, крали у них инжир и гранаты, растущие над забором. Но, познакомившись, нашли много общего, несмотря на разницу в возрасте. Мать этой дружной огромной узбекской семьи частенько, собирая всех на обед или ужин,
сопровождала подсчет своих детей фразой из анекдота: «Бир, икки, уч... саккиз... — увидев незнакомого ребенка, продолжала: — Туккиз,
и ты заходи». Отец, бывший военный летчик, строгий и хороший человек, начинал свою карьеру в самаркандской ШМАС — школе младших авиационных специалистов, расположенной за стадионом «Динамо».
В соседней четырехэтажке проживала семья другого узбека — Мирзаолима. Небольшого роста, крепкого телосложения, когда Мирза шел в одной майке по улице, его фигурой любовались не только знакомые. Он работал в паровозном депо мастером ходовой части.
Точнее, обслуживал вагонные пары. Два колеса на оси, напоминали штангу с блинами. Судя по литым мышцам, тягал он железо давно. Даже неимоверной формы лысая голова не так портила общую картину, как его большие и добрые губы.
Все бы ничего, да только что-то связывало этих мужчин и красивую женщину — жену «штангиста». Каким бы старым платком она ни старалась спрятать красоту, ничего из этого не выходило. Тонкие, правильные черты лица, осанка и манера общения выдавали в ней непростую девушку из кишлака, и ведь не видел ни разу, чтобы она смеялась.
Однажды Бахтияр все-таки рассказал коротенькую, но емкую по содержанию и последствиям историю. «Штангист» и его отец дружили с детства и проживали пятнадцать или двадцать лет назад в десяти километрах от нынешнего места, в кишлаке рядом с тутовыми плантациями. Отслужив срочную службу в ШМАСе, высокий, красивый, в летной форме и коричневой кожаной куртке, отец Бахтияра шел по кишлаку, как по взлетной полосе аэродрома.
Редко кто мог отвести от него восхищенный взгляд. Родители всех незамужних девчонок мечтали о таком зятьке. Не было у него дефицита женского внимания, а вот у друга, по известным причинам, был. Решил он помочь товарищу, и засватал одну из местных красавиц.
Всех тонкостей сватовства и подготовки к свадьбе Бахтияр не знал, и когда открылась подмена жениха — тоже. Может, когда невеста пришла в дом жениха, и он, с легкостью подняв красавицу, хотел обнести ее вокруг огня три раза, или во время обряда она увидела его в зеркало, а может, он где-нибудь под сюзане прятался — история умалчивает.
Вероятнее всего, о сговоре знали все, кроме невесты. Когда пришел мулла и увидел, что произошло, кроме слов, положенных ему, он произнес мудрые слова одного древнего шейха: «Терпение есть проглатывание горечи без выражения неудовольствия».