КИНОПОВЕСТЬ "ВСЕ ОНИ СОЛДАТЫ..."
92.
ВЕЧЕР ЭТОГО САМОГО ДНЯ В ИМЕНИИ ПОЛКОВНИКА ВЕЛЕСОВА.
Мы в спальне князя, которую хорошо рассмотреть не имеем возможности из-за плотных штор, закрывших окна, и недостаточного света единственной свечи, что разместилась на тумбочке у изголовья кровати.
В постели, по пояс обнаженный и повернутый на правый бок так, что мы видим, как повязка на его спине понемногу напитывается кровью, высоко на подушках в полу-сидящем положении, лицом к своей сиделке, спит Велесов.
У кровати полковника, которая сразу же напомнила нам ту, походную, виденную ещё в его палатке во время подавления крестьянского мятежа, ибо так же узка и по-солдатски проста, в ногах постели в небольшом кресле сидит Любовь Мещаринова.
Руки барышни заняты вязанием, а глаза с тревогой периодически устремляются к больному.
Свеча на прикроватной тумбочке освещает чистый искрящийся хрустальный бокал, кувшинчик с настоем каких-то трав рядом, небольшую миску с водой и плавающим в ней полотеничком.
Свет поблёскивает на быстро мелькающих вязальных спицах в девичьих руках, циферблате стоящих неподалёку напольных часов… Благодаря его отблескам на золотых стрелках и цифрах нам даже удаётся рассмотреть, что время приближается к девяти вечера.
Раненый открыл глаза, когда девушка, шевеля губами, глядя на своё вязание, беззвучно считала петли на спицах, меняя рисунок.
Он, молча с тихой улыбкой, смотрит на Любашу.
Но та взгляд почувствовала почти сразу и подняла глаза от рукоделия. Они некоторое время молчат и смотрят друг на друга, улыбаясь.
Потом Люба, положив вязание на его постель, поднимается, направляется к тумбочке, отжимает полотенце и, подойдя близко к изголовью кровати, наклоняется и начинает осторожно промокать влажной тканью исхудавшее, обросшее щетиной, потное лицо князя.
А он в это время смотрит в её лицо с той же тихой улыбкой.
Люба смущена, поворачивается к часам и немного хрипло произносит:
-- Пора принять снадобье…
Возвращает полотенце в миску на прикроватной тумбочке, наливает из кувшинчика в бокал золотистую жидкость настоя и подносит напиток к губам раненого.
Тот качает головой и тихо, с трудом, произносит:
-- Ну, не настолько я беспомощен… Хотя, признаюсь, приятно, когда … вот так … балуют, ухаживают… Поят…
Берёт настой из её рук, что-то над ним шепчет и медленно выпивает лекарство.
Любаша, принимая бокал назад, не может удержать слёз, увидев, как он устал от этого простого действа. Взяв руку полковника, она прижимает его ладонь к своему лицу и тихо, без всхлипов, просто роняя слёзы, плачет.
Князь улыбается:
-- Я, наверное, дурной человек…, мне … сладко видеть эти слёзы…, нежиться в твоей любви …
Перехватив руку девушки, подносит её к своим губам и целует пальчики, продолжая улыбаться всё той же тихой улыбкой.
Люба смущена. Она, перестала плакать, отобрала руку, поставила бокал на место и снова уселась в кресло с вязанием.
Велесову тяжело говорить, он трудно дышит, быстро устаёт, останавливается, переводя дыхание:
-- Уснул, когда здесь … в кресле, сделав мне перевязку, … сидела Людмила… Проснулся -- сидишь ты… Который час?
-- Почти … девять вечера…
-- О! Хорошо поспал. И чувствую себя прекрасно…
-- Неправда… Рана болит… Сильно… Дышать тяжело… Я … слышу.
-- Ну-у-у… Не так всё … остро….
Велесов прикрыл глаза, то ли отдыхая, то ли прислушиваясь к себе.
Немного помолчал, а потом сказал то, что его, кажется, очень сейчас волновало:
-- Ты прости меня, Люба… Обещался защищать, а вышло, что ты защищала, вытаскивала из обморока, снимала боль… Всё наоборот. Сам, оказывается, нуждаюсь в твоей защите и заботе…. И радуюсь им, как маленький…
Девочка со слезами на глазах и в голосе:
-- Не нужно… Думала … тебя… Невозможно …
-- Возможно. И меня. Как всех. Напугал. Прости. В случившимся … моя вина.
-- Почему?
-- Так хотел … убрать … одного человека,… что готов был заплатить своей жизнью за право его уничтожить… Его нужно, конечно, было убить … Мне поэтому и предоставили эту возможность … И не моими руками даже… Но за это … нужно было заплатить … Жизнью…
Увидев ужас в глазах девочки, успокоил:
-- Меня спасла любовь … Прикрыла в последнее мгновение… Любовь ото всего защищает … Но эту рану я должен был получить… Чтобы не забывал …
-- Чего?
-- Нельзя желать кому-то …смерти…
-- А как же … в бою? И … в таких … ситуациях?
-- В бою… Там другое… А в таких вот ситуациях… Не знаю… Не всё ещё знаю, что знать следует… Может и можно… Но не с такой ярой ненавистью и злобой, что сжигали меня тогда… Не желая этого так долго… и напряженно, днями, годами напролёт, как я желал, потому что…
Он не успел договорить, так как сразу после тихого стука отворилась дверь, и мы увидели каталочку на колёсиках.
На её верхней столешнице устроился такой же маленький кувшинчик рядом с хрустальным бокалом, что и на прикроватной тумбочке, и ещё один такой же бокал с графином воды, мисочка полная клубники, чистая тарелочка, салфетка в кольце, аккуратно сложенное полотенце... Внизу -- тоже такая же миска с водой и полотенцем, как те, которыми пользовалась Любаша, умывая князя, и какие-то баночки, бинты, вата, ножницы, пара сложенных друг на друге чистых полотенец…
Каталку вкатил Родовел Ярославович, юный князь Велесов.
Озабоченный и тревожный взгляд контрастирует с подчёркнуто бодрым и весёлым голосом юноши:
-- Доброго всем вечера! Папенька, Вы как?
Князь, скрывая всё ещё очень большую слабость, широко улыбается сыну:
-- Изумительно. Вот купаюсь во всеобщей любви и рассказываю Любе, о том как это приятно. И о том, как ваша любовь оградила меня… от… всего дурного…
Родовел:
-- А я пришёл сменить Любовь Александровну. Теперь Вам придётся рассказывать о чём-нибудь уже мне. Хотя сейчас лучше бы Вам, папенька, не разговаривать…
Любаша с любопытством смотрит на нижнюю полку каталки:
-- А для чего эти баночки?
Юноша изо всех сил старается выглядеть серьёзным, надёжным и взрослым:
-- Ежик! Папеньке нужно сменить повязку, наложить другую, с новой мазью. Тут мазь и средство для промывания раны. Я перевязку сделаю сам … Вы же, Любовь Александровна,… будете ... мне просто ассистировать…
У барышни от страха округляются глаза:
-- Родовел … Ярославович! Я никогда раньше… Я … не могу … Я … пойду лучше… Нужно горничную позвать… Она…
-- Ёжик! Не трусь! Учись. Главное я сделаю сам. Ты только мне поможешь…
Ярослав смотрит на детей с интересом, но в их диалог не вмешивается, предоставив возможность им самим разобраться в ситуации.
И, похоже, правильно делает.
Родовел убедил Любашу остаться и помогать в перевязке, хоть испуг всё равно затаился в глазах барышни:
-- Вы теперь с нами, Любовь Александровна. Должны уметь делать всё. И знать всё. И не бояться ничего. А я всегда помогу. Вы же знаете. Стыдно ведь бояться оказать помощь тому, кто в ней нуждается.
-- Ну, хорошо, ну, я…
Подавив сопротивление подружки, мальчик обращается к отцу:
-- Папенька, а, может быть, прежде земляники поедите?
-- Да уж нет, сначала перетерплю над собой твои упражнения в лекарском искусстве, а земляника мне потом будет вознаграждением за страдания. Иди уж, мучитель! Как хорошо нам тут было без тебя, вдвоём с Любашей…
Глаза и улыбка Ярослава, несмотря на явно ещё плохое его самочувствие, лучатся счастьем.