КИНОПОВЕСТЬ "ВСЕ ОНИ СОЛДАТЫ..."
89.
НЕСКОЛЬКО МГНОВЕНИЙ СПУСТЯ ПОСЛЕ ОПИСАННЫХ
СОБЫТИЙ. ИМЕНИЕ ЯРОСЛАВА ВСЕВОЛОДОВИЧА ВЕЛЕСОВА.
... знакомая комната Любаши...
Девочка спит в своей постельке за ширмами.
На ней тоненькая розовенькая ночная рубаха с длинным рукавом из натуральной ткани типа батиста, сшитая очень просто без кружевных излишеств, но красивая в своей нетребовательной простоте.
Барышня укрыта до пояса одеялом в пододеяльнике в тон её рубахе. Постельное бельё розоватого оттенка, довольно приятное и тоже, явно, из простых хлопчатобумажных тканей. Толстая коса, немного уже растрепавшаяся, стекает с подушки на край кровати и почти касается пола...
На ночной тумбочке подле кровати только подсвечник с погашенной свечой и коробок спичек.
Сон у девочки беспокойный. Она ворочается, вздыхает.
В комнате довольно светло, так как имение Ярослава Всеволодовича не очень далеко от Петербурга, белые ночи скоро придут к власти и здесь, поэтому даже очень поздние вечера в имении сейчас тоже довольно светлы, а оба окна, обрамлённые сдвинутыми в сторону шторами, распахнуты настежь.
Внезапно барышня просыпается и подхватывается. Она напугана.
Мы слышим оглушительный стук её сердца и громкое всхлипывающее дыхание.
Затравленно оглядевшись по сторонам, Люба вскочила с постели, сорвала со спинки стула халат и начала нервно его надевать, не попадая в рукава и дрожа от страха. Наконец, справившись кое-как с верхней одеждой, сунув ноги в домашние мягкие туфельки без задников, выбежала вон из комнаты и буквально понеслась вдоль коридора.
… А мы уже в спальне Людмилы Всеволодовны Магошевой.
Шторы на окнах её комнаты толстые, плотные и наглухо задвинуты. Поэтому на ночном столике у кровати горит кенкетная лампа.
Людмила не спит. Она надела на ночную рубаху халат и лежит на своей постели поверх одеяла. У героини странное лицо. Она, кажется, взволнована и,... как бы, … больна. Её лоб и нос покрыты капельками пота, глаза блестят лихорадочным блеском, взгляд отсутствующий...
... Дверь в спальню неожиданно распахивается, и в комнату без стука врывается Любаша. Со слезами и громкими всхлипами она падает на кровать Людмилы Магошевой, в её объятья, и начинает громко рыдать.
Людмила Всеволодовна выныривает из своего далёка, приподнимает барышню за плечи, встряхивает и властно приказывает:
-- А ну, прекрати истерику! Немедленно!
Но девочка, не прекращая рыданий, выкрикивает:
-- Но князь… Он! Он!...
-- Что он? Слушай себя и отвечай : что он?
Люба, отчаянно мотая головой, и разбрасывая по сторонам слёзы:
-- Откуда я знаю! Плохо! Плохо!
Людмила Всеволодовна, не поддаваясь жалости, строго и властно:
-- Прекрати немедленно! Слушай себя и отвечай : что он?
Барышня берёт себя в руки, прекращает рыдать.
В звенящей тишине проходит несколько мгновений и, наконец, полным ужаса голосом выдыхает:
-- Рана. На спине. Очень больно. Очень! Очень больно!
После этих слов она опять начинает рыдать на груди у Людмилы.
Та некоторое время гладит девочку по голове, еле заметно улыбаясь.
Потом говорит столь же строго и властно:
-- Довольно! Не рыдать нужно. Помочь!
Девочка, по-прежнему истерит:
-- Как? Что я могу?
Людмила, вытирая платочком слёзы с её щёк, ласково улыбаясь, произносит:
-- Ну-у-у-у…, будет, будет! Если даже боль почувствовала, а не только опасность… Значит, можешь многое. Снимай эту боль, а не рыдай тут…
Любаша поражена сказанным.
Она даже не сразу понимает, что такое возможно.
Потом, сообразив, в каком доме находится, спрашивает:
-- Как это нужно делать?
-- Не знаю. Каждый делает по-своему. Старайся. Получится. И не мешай мне заниматься тем же…
... Но не успела Магошева договорить, как раздался стук в дверь.
Она ответила:
-- Входи, Родовел!
В комнату чинно вошел полностью одетый сын Ярослава. Но то, что одевался торопливо видно уже и по тому, что расстегнут ворот рубахи и пуговицы на пиджачке, а на ногах не туфли, а легкие тапочки без задников. И по тому, как запыхался, видно: бежал, что есть мочи…
Однако, пытаясь выглядеть сильным мужчиной, изображает спокойствие и даже шутит:
-- Ну, коли наши женщины в сборе, значит, папА теперь уже ничего не угрожает.
Встретив ободряющую улыбку Могошевой, спрашивает:
-- Его и сейчас привезут домой, как и в прошлый раз?
-- Разумеется. Нигде и никто ему не поможет так, как здесь. Уже к утру и доставят. Иди ко мне, милый.
Родовел, похоже, только этих слов и ждал.
Мигом сбросив тапочки, он нырнул в кровать к Людмиле Всеволодовне, крепко прижался к ней, спрятав лицо на её груди. И по тому, как вздрогнули его плечи, как он судорожно вздохнул, стало понятно, что мальчик сильно напуган и тоже нуждается в её поддержке.
Людмила, ласково улыбаясь и прижимая нежно к себе детей, говорит
по-прежнему требовательно и властно:
-- Так. Настраиваемся. Снимаем боль. Стараемся уменьшить и кровопотерю. Он должен благополучно доехать до дома. И в сознании. Мы можем и должны ему в этом помочь! Держите его нежно, но твердо. Не разрешайте впасть в беспамятство...